Разум и логическое мышление

Есть вещи, о существовании которых мы знаем, хотя при этом никогда их не видели и не воспринимали их какими-либо органами чувств. Например, мы не видим ни атомов, ни электронов, ни вирусов, ни бактерий, но твердо уверены в их существовании. Мы также уверены в существовании других галактик, хотя не можем не только в них проникнуть, но даже их наблюдать. Как же мы судим об этом без опоры на органы чувств?

Все это становится возможным потому, что, кроме органов чувств и простейших каузальных умозаключений, существует иная ступень познания, в которой центральную роль играет самостоятельная, отвлеченная мысль. Под натиском мысли субъективизм наших ощущений начинает ослабевать, уступая место более четким объективным сведениям. Обрабатываясь сознанием, продукты наших чувственных восприятий приобретают форму научных понятий, гипотез, законов, теорий.

К объектам, не доступным органам чувств, ведет дорога, проходящая через мир логических абстракций.

Подобно тому, как в развитии мышления маленького ребенка на первых этапах преобладает наглядно-действенное мышление, которое постепенно дополняется образным, а затем и словесно-логическим (теоретическим), в истории человеческого познания мира первоначально доминировали чувственные представления. В это время даже отвлеченное мышление было неотделимо от чувственных представлений. Постепенно оно, развиваясь и усложняясь, выходит из тесного круга эмпирического опыта и превращается из каузального в образное, а затем и в теоретическое. И как в мышлении взрослого одновременно присутствуют и наглядно-действенное, и образное, и теоретическое мышление, так и в истории человечества и чувственное, и образное, и логическое познание — необходимы. Они существуют параллельно. Каждый вид важен для решения жизненных задач. Но при этом теоретическому мышлению часто отводится особая роль.

Из чувственного опыта и обыденной логики рождается «здравый смысл». К нему, например, часто апеллируют педагоги и родители, воспитывая детей, политики, призывающие избирателей сделать «правильный выбор», его эксплуатируют рекламные ролики и плакаты, агитируя покупателей приобретать определенный товар. Но, доверяя здравому смыслу, или, как мы назвали это выше, субъективному представлению об истине, мы должны ясно понимать, что здравый смысл и научный факт часто бесконечно далеки друг от друга. Так, например, здравый смысл подсказывает человеку, застигнутому в поле грозой, спрятаться под единственным большим деревом, а элементарные знания в области природы электричества призывают остаться в поле.

В процессе познания здравый смысл и обыденная логика часто сдерживают полет отвлеченной мысли. Но они не в силах ее остановить, с каждым шагом она все дальше уходит от привычного мира обыденных, рассудочных понятий. Опирающийся на здравый смысл обыденный рассудок обычно вполне удовлетворяет нас в быту вместе с органами чувств, но на более высоких уровнях познания все это уступает место широким горизонтам философского и научного постижения мира.

В истории науки бесконечно много примеров того, как нечто представлявшееся единственно возможным, укладывающимся в ясные рамки здравого смысла оказывалось мифом и подлежало полной ревизии. Яркий пример тому — система Птолемея. Если бы мы в своем познании опирались только на органы чувств и здравый смысл, нам бы ничего не оставалось, как до сих пор верить в то, что Солнце ходит вокруг Земли.

В науке нередко бывает так, что прежнее знание не просто отметается ввиду его ошибочности. Оно может выступать ступенью, звеном к постижению реальности, как, например, уже упоминавшаяся классическая механика И. Ньютона.

С развитием цивилизации в сознании большинства людей укоренилось положение о том, что новая научная идея (гипотеза или теория) должна непременно противостоять здравому смыслу. Это стало восприниматься не только в научном мире, но и в обыденных представлениях как устойчивая закономерность. Как замечательно сформулировал это А. С. Пушкин: «…гений, парадоксов друг…». Но наверное, самое радикальное и жесткое утверждение, подчеркивающее эту закономерность и возводящее ее в ранг закона, принадлежит выдающемуся физику Нильсу Бору: «Все согласны с тем, что предполагаемая теория безумна. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы оказаться еще и верной».

Французский философ Анри Бергсон называл традиционную логику «логикой твердых тел». Она тесно связана с чувственными представлениями, и то, что невозможно себе представить, с ее точки зрения ложно. Параллельно с этим, например, квантовая теория строится на таких понятиях, которые не могут быть объяснены с помощью известных понятий и даже не могут быть объяснены адекватно словами вообще. Оставаясь в рамках формальной логики, невозможно построить единую, непротиворечивую систему утверждений даже о простейших свойствах чисел, не говоря уже о более сложных объектах.

В противоречие со здравым смыслом и обыденным мышлением вступает, например, предложенное А. Эйнштейном представление о времени. Нам кажется вполне естественным допущение о том, что если бы материя полностью исчезла, время и пространство продолжали бы существовать. Осталась бы некая «теоретическая пустота», а время — часы, минуты, секунды — шли бы своим чередом. Но А. Эйнштейну удалось доказать, что с исчезновением материи исчезли бы и пространство, и время. И как ни абсурдна эта мысль, с точки зрения здравого смысла с ней приходится считаться, одновременно признав, что обычная логика здесь бессильна. Коллега А. Эйнштейна Вернер фон Гейзенберг писал о том, что время возникло вместе с миром, оно принадлежит миру, и потому в то время, когда не существовало вселенной, не было никакого времени.

Сущность научного познания составляет проникновение в глубь наблюдаемых явлений для обнаружения их скрытых качеств, не доступных нашим органам чувств. Научное познание — не одноактное событие, это сложный, длительный, часто противоречивый процесс.

Воспринятое чувствами и переработанное мышлением знание выходит на следующий этап — оно должно быть проверено на практике. Без этого знание не может быть признано истинным. Это правило утвердилось в науке со времен Галилео Галилея. Под практикой мы в данном случае должны понимать и подтверждение теоретических положений в ходе наблюдений и экспериментов, и использование полученных знаний в обыденной жизни. Только гипотеза, выдержавшая огненную купель экспериментальной проверки, достойна права называться научной теорией в истинном — галилеевском — смысле этого слова. Подобной теорией уже нельзя пренебречь.

Так, например, к приведенному выше изречению Нильса Бора о «безумной идее» можно было бы относиться как к курьезу. Если бы не одна закономерность — именно физические теории, первоначально квалифицируемые большинством физиков начала XX века как «безумные», стали блестяще работать на практике.

Таким образом, мы можем считать практику главным критерием истинности научной теории. В этих условиях практика может даже рассматриваться как нечто более высокое по отношению к теории. Но так ли это? И всегда ли это так?

Эти вопросы теряют смысл, если мы рассматриваем познание не как одноактный, а как многоступенчатый, постоянно развивающийся процесс. Так, вновь созданная теория должна подтвердить себя на практике. Если ей это удалось, то она (теория), таким образом, создала новую практику. Новая практика потребовала от науки новой теории, новых открытий и решений. Так происходит постоянно.

Попробуем рассмотреть этот процесс на примере. Человек миллионы лет назад увидел молнию и ощутил ту гигантскую, разрушительную силу, которую она в себе содержит. Он научился использовать в своих целях низвергающийся с неба огонь, возможно, первоначально овладев им посредством молнии. Об этом событии красочно повествует нам миф о Прометее.

Человек видел, как содержащееся в молнии тепло преобразовывалось в механическую энергию. Молния могла свалить огромное дерево, разрушить каменную глыбу и др. Затем, наблюдая и размышляя, человек научился добывать огонь, не обращаясь к молнии. Он овладел способом зажигать предметы путем трения, то есть преобразуя механическую энергию в тепловую. Это было серьезным научным открытием для своего времени.

Долгое время огонь служил людям, становясь то помощником, то врагом. И однажды опять в ходе длительных наблюдений, экспериментов и, конечно, размышлений человек понял, как можно проделать обратную операцию — превратить тепловую энергию в механическую. Был создан паровой двигатель.

Прошло время, и паровой двигатель перестал удовлетворять потребностям человеческой практики, его сменили другие, более совершенные. В настоящее время процесс этот продолжается. Известный российский ученый, Нобелевский лауреат Жорес Алферов, для того чтобы стимулировать научные поиски в области создания новых источников энергии, учредил специальную премию «Глобальная энергия».