Бытие человека: диалектика предметности и энергийности

Бытие человека: диалектика предметности и энергийности А. Б. Невелев Человек — принципиально предметное существо. В самом звучании и написании слова «предмет» можно усмотреть «пред» — перед и «мет» — мету. В целом — «перед метой». Предметный мир, сфера человеческого бытия — мир, размеченный культурой как систематически воспроизводимой (культивируемой) формой. Сама борьба с предметностью человеческого бытия, с его «объективациями», например у Н. А. Бердяева, проходит в рамках словесной разметки. Предметность чего бы то ни было — это все та же предметная разметка, только осуществленная с помощью «безотносительного не» (Гегель). С помощью меты нечто начинает существовать для человека, а человек может себя рассматривать существующим для этого нечто.

Пред стоящее, находящееся перед метой — отмеченное, замеченное, размечаемое. Сама мета — отмечающее, замечающее, размечающее. Таким образом, предметность бытия человека фиксирует два полюса: размечаемое и размечающее. Это относится как к сфере материального бытия человека, так и к сфере его идеального бытия. Обе сферы предметны.

Как бы ни было «заземлено» материальное бытие, оно опосредовано. Человек дистанцирован в нем орудийно, технически с помощью «второй природы»: орудий труда, инструментов, машин, жилища, дорог и т. д. Как бы ни было одухотворено идеальное бытие, человек удерживает его и укореняется в нем с помощью предельно истонченной, но имеющей материальный элемент формы, «исчезающей предметности» (К. Ясперс), например, слова. Конечно, отмеченные предметные слои человеческого бытия, назовем их предметности, весьма различны, но их предметная суть остается принципиально одной и той же, они имеют полюса размечаемого и размечающего. бытие диалектика предметность энергийность Бытие человека (его личность, Я) — это «бытие-между» ними. Оно — единство этих противоположностей и не может не быть результатом их сочетания. Предметное ядро персональной идентичности человека определяется размечающим и размечаемым в их единстве. Трансформация меты (размечающего) вовлекает в отношение разметки другие аспекты размечаемой реальности. Соответственно, каждый шаг трансформации дает другую предметную форму идентичности Я, личности. Изменяется предметное самоистолкование личности.

Трансформация предметного ядра персональной идентичности может осуществляться, так сказать, горизонтально и вертикально. Горизонтальная трансформация в рамках одного предметного слоя не затрагивает его качество. Скажем, все изменения в рамках материального бытия человека обеспечивают производство и воспроизводство его материально-телесной жизни. Они могут быть бесконечно разнообразны, но остаются различными формами только одного предметного уровня, слоя.

Это, на наш взгляд, позволяет, выделив единое основание, объединить указанные различные формы. Методологически опираясь на культуроцентристский подход, трактуя культуру в целом как размечающую бытие человека форму, как мега-мету, можно различить в массиве всей культуры четыре группы форм в качестве объективных средств разметки бытия человека. Каждая из этих групп размечает бытие человека принципиально особым образом и соответственно определяет предметное ядро его персональной идентичности. Назовем их группой орудий (орудия, техника), группой символов (символы), группой знаков (знаки), группой предельных знаков (универсалий).

Орудия, являясь метой, делают предметным материальное бытие человека, обеспечивают производство и воспроизводство его материальной жизни. Не используемое в данный момент орудие превращается в символ своей функции, отсылает сознание человека к тому, на что оно может быть направлено, к образу реального использования. Поэтому символическое бытие в данном случае может быть определено как чувственно-сверхчувственное, материально-идеальное. В наличии «грубо, зримо» есть само орудие, но из-за отсутствия его реального применения сознание человека достраивает в воображении его до целого, до образа, применяющего отношения.

В данном случае мы имеем переход от непосредственно орудийной разметки бытия к символической, образной разметке. Такая трактовка символа может вызвать возражения. На данной ступени обоснования заметим, что символ трактуется нами как на пути предметного восхождения, так и на пути предметного нисхождения. В данном случае речь о восходящей трактовке понятия «символ» — на движении мысли от относящихся сторон отношения к самому отношению как таковому. Вообще самое логику фиксации отношения, в отличие от относящихся сторон, мы кладем в основание предметного структурирования бытия человека.

Знак утрачивает образность, «на место образа становится слово» (Гегель). Соответственно, принципиально трансформируется предметное качество этого знакового слоя бытия в сравнении с орудийным слоем и символическим. В орудийном, технизированном мире персональная идентичность человека выполнена предметно «в красках» вещей, в символическом — «в красках» образов, в знаковом — «в красках», прежде всего, слов.

Техническое, орудийное бытие — это сфера доминирования «относящихся». Хотя само «отношение», как акцентирование целостности чего бы то ни было, существует, но на этом уровне оно в значительной степени скрыто за «относящимися». По мере «стирания» (Гегель) относящихся само отношение выходит на первый план, порой заслоняя в сознании и сами относящиеся стороны, превращаясь в чрезмерную абстракцию.

На наш взгляд, именно эта логика позволяет в первом приближении представить перечисленные группы средств как обеспечивающие иерархию предметных уровней бытия человека. Символ отчетливее схватывает отношение, образ поднимает человека над эмпирическим многообразием относящихся, на место вещи становится образ. Знак, слово еще отчетливее фиксируют отношение, отодвигая, в свою очередь, в тень образ и выводя на первый план осознания само отношение без вещественно и образно отвлекающих сознание моментов. И, наконец, бытие как таковое осознается с опорой на универсалии «бытие — небытие». Относящиеся в их бесконечном многообразии погрузились для сознания человека в неразличимость. На первый план вышло все связующее слово, связь «всего со всем», универсалия «есть», «небытие-бытие».

Человек и здесь предметное существо, но средство разметки в этом случае предельно, универсально. Здесь может случиться идентичность личности («Я») с бытием, осознание человеком себя как топоса бытия. Старинная эллинская мудрость гласит: «Познай себя, и ты познаешь мир». Думается, что тут фиксируется как раз отмеченная идентичность «Я» с бытием как таковым.

Поскольку в нем погашены все предметные различия и на первый план вышло отношение как простая связь «всего со всем», отвлеченное от относящихся, как единство, постольку человеку, личности ничего не остается, как осознать себя местом бытия. Это — наряду с более конкретными предметными идентичностями. Тем самым намечается логика нисхождения человека, осознавшего свою идентичность с бытием как таковым, в более определенный предметный мир, к предметно определенным идентичностям своего «Я».

В данном случае доминантой является бытие в качестве идеализации отношения «всего ко всему» как такового, а не относящиеся в их бесконечно многообразной предметной конкретике. Это многообразие и объединяется в предметные слои, резюмируемые, соответственно, в предметных формах персональной идентичности: Я — телесное, Я — образное, Я — знаковое, Я — универсально знаковое.

При логике нисхождения первые три культурно обусловленные предметные определенности «Я» «взвешены в эфире» универсального «Я», идентичному бытию вообще. Соответственно, телесное, образное и знаковое бытие человека становятся символическими, герменевтически отсылающими в каждом своем частном проявлении к целостности бытия.

К предметному содержанию своего бытия человек относится не нейтрально, он увлечен, «захвачен» (Н. Гартман) им, поэтому метаморфозы предметной стороны бытия всегда связаны с деятельной способностью человека, то есть с его энергией. Предметность бытия задает качество энергии, то, чем деятельно захвачен человек, что он любит. В соответствии с названными предметными уровнями бытия, которые обусловлены средствами культуры (техника, символы, знаки), необходимо существует энергийная сторона бытия. Деятельная способность (энергия захваченности человека) имеет одно предметное качество при ее погруженности в техническую, орудийную среду, другое — при ее реализации в образной среде, третье — при ее развертывании в знаковой реальности.

Все формы фетишизма демонстрируют энергию захваченности (любви) к образному бытию, это крайняя увлеченность теми или иными образами, поглощенность «картинкой», к примеру, при денежном фетишизме. «Скупой рыцарь» поглощен видениями (образами) своего могущества.

Фанатизм демонстрирует мощную энергию увлеченности теми или иными формами знакового бытия, словесными формулами: религиозный фанатизм, национально-этнический фанатизм, политический фанатизм и т. д. Сама интенциональность сознания, его предметно определенная захваченность является механизмом идентификации. Личность (Я) «прислоняется» к предмету, который становится ядром идентичности.

Предмет, задающий форму идентичности (будь то вещь, образ, слово) несет в себе тенденцию развития к объективной противоречивости, которая естественно сопряжена с персональной идентичностью человека. Тождество, различие, противоположность и противоречие — это и этапы развития предмета, и этапы развития персональной идентичности. Изменчив, текуч предметный мир — изменчиво и предметное ядро персональной идентичности. Это означает, что персональная идентичность, как и мир, может находиться в ситуации непрерывной «болтанки» (Гераклит) и спасительным является только «Логос».

Если понимать логос как предельную универсальную идеализацию предметной границы, как-то, что неизменно фиксируется мыслью, то персональная идентичность человека с этой граничной мыслью делает Я предметно нерушимым. Известно, что мир в целом в мышлении охватывается парными категориями и это обнаруживает его диалектическую противоречивость. Противоречие («А — не-А») содержит в себе три возможности предметной персональной идентичности: идентичность с «А», идентичность с «не-А» и идентичность с самой границей с «не», «безотносительным не» (Гегель), «нетостью» (М. Хайдеггер). Именно «нетость», как логос Гераклита, как бытие Парменида, вызревает в качестве объективного предметного основания персональной идентичности.

Идентичность «Я» с «чистой негативностью» (Гегель), с одной стороны, критически устраняет все предметные формы, претендующие захватить личность человека своей определенностью, с другой стороны, утверждает в качестве нерушимого предметного основания идентичности само неопределенное бытие как таковое. «Я» в данном моменте идентичности тождественно только бытию этого «безотносительного не», являющегося бытием как таковым, бытием слова (логоса) вообще.

Тем самым, предметная форма «безотносительного не» как бытия вообще фокусирует собой энергию любви (захваченности) человека в предельно возможной чистоте. Это предметная идеализация любви вообще, «универсальной энергии любви» (П. Тейяр де Шарден), Духа. Конечно, пребывание человека в состоянии полноты любви, этого идеализированного экстаза, вспышки энергии любви, не реализуемо предметно — частным образом, но оно чрезвычайно ценно именно как переживаемое состояние человека.

Человек ценен тут для другого и для себя именно как место Бытия, Блага, Истины и Красоты, место Духа. Только переход «Я» через фазу этой экстатической вспышки энергии любви, экстаза любви, Духа приносит в духовный мир человека высшее согласие. В личном опыте мыслителей и пророков такие экстатические вспышки всегда имели место, определяя их дальнейшее направление мыслей и судьбу. Яркими примерами являются Р. Декарт, Б. Паскаль, И. Кант, В. С. Соловьев, Н. А. Бердяев и др.

Учитывая сказанное, сформулируем следующую гипотезу, претендующую на схватывание закономерности. Предметная и энергийная стороны человеческого бытия находятся между собой в отношении обратной зависимости: чем меньше предметная определенность бытия человека, тем больше его энергийная насыщенность. Предметная определенность бытия человека, «стремящаяся к нулю» (к небытию) в качестве «исчезающей предметности» (К. Ясперс) приводит к мощной фокусировке энергии любви (предметной захваченности) и к вспышке экстаза бытия, Духа, идентичность с которым радикально преобразует личность, персональную идентичность человека.

Не случайно Аристотель говорит о Пармениде, что тот философствует как бы в экстазе. Парменид действительно в экстазе, и эта энергийная вспышка подготовлена предметным развитием мысли его учителя по Элейской школе Ксенофана. Последний рассуждает о природе Бога и определяет его апофатически. Это предметный выход на «нетость» бытия, на просто крайне неопределенное слово, которое как Слово оказывается предельно нерушимым, недвижимым, неизменным бытием.

Крайне показательно, что философию в собственном смысле слова Гегель начинает с элеатов. Слово у них совпадает с Бытием. Истолковывая этот ход мысли в логике восхождения человека по четырем предметным уровням бытия, можно сказать, что восхождение на вершину абстракции бытия вообще, как связи всего со всем, провоцирует в мыслящем человеке предельный экстаз предметно фокусированной идеализированной энергии любви. Энергийность абстрагирующего движения мысли уловил Ф. Ницше, который понимал абстракцию как «чудовищное выдвигание» на первый план одной из сторон предмета. «Чудовищность» как раз и заключается в мощной энергийной насыщенности абстракции.

Обратная зависимость между предметной определенностью и энергийной насыщенностью, на наш взгляд, может быть обоснована, в частности, известным законом логики об обратном отношении содержания и объема понятия. Этот закон логики абстрагируется от энергийной стороны отношения человека к предметному миру. Акцентируя только предметную сторону бытия, он устанавливает связь между движущимися к абстрактности или конкретности признаками предмета и соответственно изменяющимися количествами мыслимых в объеме понятия предметов. Чем меньше признаков в содержании, т. е. чем абстрактнее понятие, тем больше предметов спрессовывается, сливается, концентрируется в объеме понятия.

Человек с его любовью, захваченностью мыслимыми в понятии предметами и их признаками здесь исключен из рассмотрения. Если же мы привлечем к рассмотрению это обстоятельство увлеченности человека предметным (любимым) миром, то предметные трансформации мысли о предмете предстанут как концентрация или рассеивание его энергии любви, захваченности миром.

Вбирание в итоговый признак всех предметных определенностей (признаков), при абстрагирующе-концентрирующем восхождении «Я» к предельной мысли означает, что «Я» идентифицируется с вобранным в себя предметно противоречивым хаотизирующим миром и удерживает свое бытие только с помощью предельной граничной абстракции «безотносительного не», «нетости». Чтобы быть во что бы то ни стало, человек отрицающе противостоит любым попыткам предметной дестабилизации бытия. Своеобразие этого результирующего слова в том, что оно идеализирующе фиксирует границу, которая и принадлежит граничащим противоречащим сторонам и не принадлежит им, трансцендирует их.

Примечания

Гегель, Г. В. Ф. Философская пропедевтика // Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1971.

Гегель, Г. В. Ф. Наука логики // Гегель, Г. В. Ф. Соч. Т. 5. М.: Госоцэкгиз, 1937.

Платон. Феаг // Платон. Диалоги. М.: Мысль, 1986.

Плотников, В. И. Социально-биологическая проблема. Свердловск: Изд-во УрГУ, 1975.

Гегель, Г. В. Ф. Наука логики // Гегель, Г. В. Ф. Соч. Т. 3. М.: Мысль, 1972.

Шпет, Г. Г. Внутренняя форма слова: этюды и вариации на темы Гумбольдта // Психология социального бытия. М.: Ин-т практ. психологии, 1996.

Маркс, К. Капитал. Т. 1. // Маркс, К., Энгельс, Ф. Соч. Т. 23. М.: Политиздат, 1976. Шарден, Тейяр де, П. Феномен человека. Пер. с фр. М.: Наука, 1987.

Хайдеггер, М. Время и бытие: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.

Юнг, К. Г. AION // Юнг, К. Г. Избр. Пер. с нем. Минск: Попурри, 1998.

Платон. Пир// Платон. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 81−134.

Лойфман, И. Я. Единство языка философии // Современная философия в поисках сущностей и смыслов: материалы науч.-практ. конф. (25−27 окт. 2001 г.). Екатеринбург, 2001.

Бибихин, В. В. Язык философии. М.: Прогресс, 1993.

Вышеславцев, Б. П. Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994.

Ильин, И. А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993.