Предпосылки, модели и проекты формирования гражданского общества в ссср и россии

Национально-исторические, теоретические и социально-психологические предпосылки гражданского общества

Россия долго оставалась страной, где формирование гражданского общества имело сложный и трудный характер. Прошел значительный период времени, прежде чем в стране возникли и стали функционировать его элементы. Петр I своими реформами преобразовал поздний феодализм в абсолютизм, а Екатерина II придала самодержавному строю характер просвещенного абсолютизма который в основных чертах сохранялся в России вплоть до начала XX века. Лишь революция 1905;1907 гг. заставила самодержавие сделать шаг в сторону представительной монархии. Формировавшееся гражданское общество было фактически во власти военно-полицейского самодержавного государства. Оно давало свободу лишь небольшому слою крупных собственников и близкой к властям части интеллигенции. Большинство народа не могло и мечтать о суверенности и автономности. Оно было порабощено правящей элитой, активно поддерживавшей царское самодержавие.

Лишь после реформ 1860−1870 гг. стали медленно складываться некоторые элементы гражданского общества. Тон в этом процессе задавали не сторонники идей европейского Просвещения, а представители нового класса, создававшие «гражданское общество» для себя, а не для народа. Характеризуя атмосферу пореформенного развития России, Н. А. Некрасов писал: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Идея социальной справедливости, издревле преобладавшая в миросозерцании народа, стала подменяться буржуазным либерализмом, утратившим в России свой освободительный характер и искавшим поддержки у самодержавия. В результате в экономике, в духовной сфере насаждались капиталистические порядки, основанные не на свободе, а на подчинении власти денег. Российское общество все больше расслаивалось. Оно втягивалось в пучину гражданского противостояния.

В России появление предпосылок гражданского общества в силу ряда исторических причин было мало похожим на то, что происходило в Западной Европе. В западноевропейских странах уже завершилась промышленная революция, утвердился капитализм, действовала достаточно эффективная парламентская система, на смену абсолютизму пришел политический плюрализм. В России же с большим временным лагом осуществлялись лишь первые демократические реформы, сделавшие возможным развитие капитализма и легализовавшие само слово «свобода». Только к началу XX столетия социальные отношения в стране стали в чем-то сопоставимы с западноевропейскими. При этом Россия по-прежнему оставалась страной с неразвитым гражданским обществом, но с мощным военным потенциалом и сильным полицейским аппаратом. Одновременно рост внешней торговли, зарубежные инвестиции, участие в военно-политических блоках теснее связывали Россию с европейской цивилизацией, способствуя таким образом проникновению в страну некоторых форм и институтов гражданской жизни.

Между тем традиции гражданственности в России уходили своими историческими корнями еще в эпоху становления первых государственных формирований среди восточнославянских племен. Византийский историк Прокопий Кесарийский писал в своей книге «Война с готами» о юной Руси IVVвв., что она напоминала Древнюю Грецию классической эпохи: такие же города-государства, свободные граждане (вольные смерды), народное собрание (вече наподобие афинской агоры), избираемые и контролируемые народом лица, ответственные за организацию различных сфер общественной жизни. Широко распространен был и термин «гражданин». Так называли свободных жителей городов, которые пользовались в средневековой Руси определенными правами.

Именно в таком смысле употреблялись известные выражения «гражданин Минин», «почетный гражданин» и т. д.

Новгородом, Псковом, Старой Ладогой и другими русскими городами правили городские общины, назначавшие посадников, тысяцких, бояр и других лиц, ответственных за общегородские дела. Высшим органом было собрание горожан — вече, принимавшее решения о принятии или изгнании князя. Горожане делились на партии, отстаивавшие интересы своих кланов, кварталов, профессий. Жили большими семьями, в относительном достатке, гармонии с природой. Память об этом золотом веке изначальной Руси прочно укоренилась в народном сознании. Передававшиеся из поколения в поколение в несколько идеализированном виде эти представления и послужили отправной точкой формирования русской мечты о справедливом и свободном обществе, где человек человеку — друг, сподвижник, брат, а достойная жизнь каждого является условием и залогом достойной жизни всех.

На Руси понятие индивидуальной свободы, жизни вне общинного (потом коммунально-цехового, далее — трудового) коллектива долгое время фактически отсутствовало. Оказаться вне коллектива означало стать изгоем, бродягой. Многие крестьяне уходили от феодальной эксплуатации, но на новых местах они присоединялись к действовавшим там коллективам или создавали свои собственные. Да и само слово «свобода» не сразу появилось в русском языке. Оно пришло из западнославянских языков вместе с его дериватом «слобода».

Правда, было другое древнеславянское слово «воля», которое в дальнейшем стало синонимом «свободы». В других индоевропейских языках «воля» (will — в английском, wille — в немецком) означает только «устремление, желание, власть», а у славян — еще и «свобода». На немецком последнее понятие передается словом freiheit, на английском — liberty, freedom, на французскомliberte и т. д. и сейчас зачастую свобода в западноевропейской культуре нередко воспринимается как разрушительное отрицание общепринятых норм, крайнее проявление анархизма. В сознании же русских свобода — это воля, т. е. право распоряжаться своей судьбой в рамках данного коллектива и общепринятых норм поведения. Если абсолютная свобода достигается лишь в сфере духовности (как у Гегеля), то в повседневной жизни индивид связан обязательствами перед ближними, своим коллективом, обществом в целом. В духовной же сфере он ответственен только перед своей совестью, которая, как показывает житейский опыт, у каждого человека разная.

Индивидуальную свободу на Руси можно было получить сравнительно легко, так как ее гигантские пространства позволяли уйти навсегда от злобных хозяев и жестоких поработителей. Иное положение было в странах западного средневековья. Здесь не было подобного понимания свободы личности. «Права человека в средние века, собственно, не были его индивидуальными правами. Пользоваться своими правами индивид мог лишь как член корпорации, сословной группы… Оказываясь вне социальной группы, человек переставал быть членом общества, становился бесправным и незащищенным изгоем».

Это не значит, конечно, что он не ощущал или не стремился ощущать себя личностью. Но общество его не воспринимало как личность. Отсюда поразительное для малонаселенной в средние века Европы чувство ксенофобии, доходящей до явной мизантропии по отношению к чужакам. На Руси же, как и в Киргизияе, радовались любому пришельцу, и он, потеряв все у себя на Родине, мог легко стать членом нового коллектива или избрать себе жизнь отшельника. Как и в любом средневековом обществе, о нем тоже судили «по отцу, по матери», но, в первую очередь, — по его делам, по его отношению к окружающим. Этим, кстати говоря, объясняется и многонациональный (полиэтнический) состав населения наших стран.

Согласно Н. Данилевскому1, возможно многолинейное развитие человечества, объединяющее различные типы цивилизации. Россия и Киргизия представляют один из таких типовевразийский. На это указывает много общих факторов.

Если проанализировать былины, пословицы, сказки, которыми богат русский и кыргызский фольклор, то можно отметить, что их герои — люди большого ума и физической силы, смелые и терпеливые, трудолюбивые и добрые, отзывчивые и духовно стойкие. Эти качества характера особенно ценились и культивировались и у русских, и киргизов — землепашцев, скотоводов, воинов, ремесленников, торговых людей. При этом в отношениях друг с другом нет строгой субординации, иерархии, привязанности к собственности, местам проживания или социальным привилегиям. Отсутствуют характерные для средневекового Запада «идиотизм деревенской жизни», цеховая или сословная замкнутость. Жадность, высокомерие, эгоизм осуждаются. Бескорыстие, дружелюбие, товарищество, готовность оказать помощь ближнему вознаграждаются. Над всем господствует вольнолюбивое чувство общинного коллективизма и соборного духовного единения.

Разумеется, в реальной жизни такого идеального общества ни в Древней Руси, ни в Киргизии не было. Но о нем мечтали, к нему стремились. Причем готовы были довольствоваться и малым, если оно вело, в конечном счете, к осуществлению заветной мечты, доставшейся от предков. Если суммировать сказанное, то мечтали о справедливом трудовом обществе равных и свободных людей, что и стало в наших странах равнозначным понятию гражданского общества. Характерно, что великий народный эпос «Манас» и менталитет кыргызов, который имеет много общего с ментальностью жителей ранней Руси, рисуют тот же идеал общественного устройства.

Многие ученые считают, что в истории России немалую роль сыграли восточные славяне. В IV — V веках их жизнь была неустроенной. В Приднепровье они поселились в лесостепной зоне, уже частично заселенной хазарами. Приходилось защищать себя от сильного противника, от набегов других недругов. Одновременно надо было осваивать лесостепь, превращать целину в пахотную землю, разводить скот, расширять охотничьи угодья. Все это требовало упорства, мужества, огромного трудолюбия, а главное — умения жить и трудиться сообща, в тесно сплоченных коллективах. То же происходило и в кыргызской этнической общности, защищавшей свое право на самостоятельность в тяжелом труде и жестоких битвах.

Соседская община, утвердившаяся на Руси, требовала максимальной демократизации общественных отношений. Вече и лица, назначаемые им ответственными за разные участки общественной жизни, поочередное исполнение общественных функций общинниками — эти демократические институты в ряде случаев ограничивали власть старейшин, нарождавшейся родовой аристократии. Вольные смерды чувствовали себя равными даже тем, кому принадлежала реальная власть в племени или союзе племен. Имущественное расслоение также еще не подорвало устоев общинной жизни.

Общества, фундаментом которых являются общинные отношения, по классификации М. Вебера относятся к числу традиционалистских, какими они складывались и в Киргизии, и России. Российский традиционализм прежде всего проявлялся в гомогенности общественных структур, что было свойственно и кыргызскому обществу. Эта естественная гомогенность всегда восхищала непредвзято настроенных наблюдателей. Она послужила источником стабильности общественного устройства, существовавшего в России и до революции, и особенно после нее. Однако за пределами России, а затем СССР гомогенность стала отождествляться с тоталитаризмом, т. е. с установлением всеобщего контроля со стороны правящей партии и государства за обществом, его отдельными ячейками и даже личностью индивида. Однако и противопоставлявшийся «тоталитаризму» западный космополитический плюрализм в наших странах также не смог прижиться, в том числе из-за их традиционалистского характера.

Объявленный высшим в общественном устройстве индивидуальнорационалистический тип казался М. Веберу и его последователям в корне противоположным традиционалистическому. Но Русь через Византию раньше восприняла духовный рационализм древней Греции, чем Западная Европа признала превосходство рационального над иррациональным. Киргизия, несмотря на его исламизацию, в народной среде в самые трудные времена также сохранял рационализм. В то время как на Западе принижение чувственного восприятия вело к схоластике, формализации мышления, отрыву его от реальных объектов познания, на Руси и в Киргизияе мир разума и мир духовности взаимодействовали как составные элементы единой системы общественного познания. Тот тип общественного устройства, который проявлялся в восточных деспотиях, в формулах власти некоторых римских императоров и феодальных правителей Европы, не затронул дореволюционную Россию и ставший ее составной частью Киргизия.

В России при всей ее традиционности идеи западных мыслителей, разрабатывавших доктрину гражданского общества, были достаточно хорошо известны образованной части российской общественности. Так, один из сподвижников Петра I В. Н. Татищев осуждал рабство и неволю, требовал смягчения условий крепостного состояния, предлагал точно определить юридический и экономический статус основных сословий с целью их более интенсивного корпоративного развития. А ведь именно корпоративное развитие третьего сословия стало в Европе решающим фактором становления гражданского общества, опиравшегося на рационалистскую основу. При Екатерине II князь М. М. Щербатов выступал за «равность между гражданами», к числу которых он относил достаточно обеспеченных и образованных представителей дворянского, купеческого и мещанского сословий. Он считал, что такая равность «сделает их «единым народом», т. е., по сути дела, гражданским обществом. Но Екатерина II, как известно, не думала уравнивать с кем-либо главную социальную опору самодержавия — дворянство. Другие мыслители, например С. Е. Десницкий, Я. П. Козельский, предлагали начать строительство гражданского общества с создания выборных органов на местах.

Наконец, А. Н. Радищев писал, что «человек рожден для общежития», а само общество и есть «народ в свободном своем лице"1. Он мыслил такое общество как союз вольных городов и общин, где истинным государем является народ, выражающий свою волю на вечевых собраниях2. Эта модель соответствовала специфике исторического развития страны, где человек, отказываясь от части своей индивидуальной свободы в пользу общего блага, оставался свободным, но связанным гражданскими обязанностями и добродетелями.

Для XIX века характерным стало разочарование передовых мыслителей России в достижениях гражданского общества на Западе. Это общество оказалось чисто капиталистическим со всеми присущими классическому капитализму противоречиями. Не получилось ни единства народа, ни его свободы. Во многих отношениях положение народных масс оказалось даже хуже, чем в период абсолютизма или сословных монархий. Тогда корпоративное устройство как-то обеспечивало если не индивидуальную, то хотя бы коллективную свободу тружеников. В XIX же веке они оказались совершенно незащищенными перед эксплуататорскими устремлениями хищнического капитала. Буквально с нуля стали создаваться новые корпоративные объединения (профсоюзы, кооперация и т. д.), способные помочь трудящимся отстаивать свои интересы.

Ничего подобного в России не было. Вместо корпораций продолжали существовать сословия, не объединявшие, а, наоборот, разъединявшие общество, подчиняя его отдельные части самодержавной государственной машине. Не было внесословных представительных учреждений. Сохранявшаяся цеховая система сковывала представителей сословий круговой порукой. Такую же роль помощника самодержавной бюрократии выполняла и крестьянская община, давно уже разделявшаяся на связанную с бюрократией и помещиками верхушку и совершенно бесправное большинство крестьян, львиная доля которых находилась в крепостной зависимости (от помещиков, церкви и монастырей, царского двора, государства).

Начало XX века принесло России первую революцию. Она была демократической по своему характеру, ее авангардом стал рабочий класс, а главной движущей силой — крестьянство. «Третье сословие» — буржуазия, буржуазная интеллигенция, обуржуазившееся чиновничество, верхушка крестьянства и другие средние слои, хотя и приняло участие в революции, но больше искало компромисса с самодержавием. За годы буржуазных реформ оно завоевало прочные позиции в экономике и рассчитывало, что царизм, спасаясь от народной революции, вступит в союз с буржуазными элементами и пойдет им на уступки также и в политической сфере.

Рабочий класс и трудовое крестьянство, а также демократически настроенная интеллигенция шли в революции за социалистическими партиями и течениями (социал-демократами, эсерами, трудовиками и т. д.). Они воспринимали только ту модель гражданского общества, которая предусматривала установление равенства, основанного на социальной справедливости, свободе и трудовом братстве между людьми. Буржуазия и ее союзники стремились к классической западной модели, предусматривавшей свободу частной собственности, имущественное расслоение, конкуренцию и гарантии индивидуальных, политических и социальных прав граждан.

Защитники царизма принимали только одну трактовку гражданского общества, которая была дана К. П. Победоносцевым. Комментируя известную триаду «самодержавие, православие, народность», которая еще со времен Николая I была объявлена доктриной официальной народности, он разъяснял, то ее следует понимать в смысле верности подданных не столько традициям вообще, сколько традиционному государственному устройству, т. е. самодержавию. Потому и гражданское общество, с его точки зрения, должно было возникать на основе единения народа вокруг царя и царской монархии. А первая революция развертывалась под совершенно противоположным лозунгом:

«Долой царя!».

Даже либеральные реформаторы, принадлежавшие к царской администрации, отстаивали принципы самодержавного устройства. Например, С. Ю. Витте связывал экономические успехи России с протекционистской политикой правительства, а экономические бедствия — с практикой свободной торговли. Опровергая утверждения ряда либералов, склонных к славянофильству, о наличии в России традиционной (общинной) системы местного самоуправления, которое способно быть институтом гражданского общества, С. Ю. Витте считал, что сила России в ином — в службе государевой, в самой строгой централизации. «Искусственно создаваемые органы самоуправления старались по возможности приблизиться… к службе государевой, и весьма скоро обращались в простые, лишенные всякой самостоятельности органы администрации"1. Из этого С. Ю. Витте сделал вывод, что никакого логического противоречия между идеей самодержавной монархии и идеей местного самоуправления, на основе которого и должно формироваться гражданское общество, не существует.

В разгар первой революции С. Ю. Витте выступил инициатором нескольких реформ, направленных на модернизацию самодержавного государственного устройства. Он стал инициатором создания законодательной Государственной Думы, идея которой была выдвинута еще раньше М. М. Сперанским, хотя большинство демократических реформ, как известно, оказались эфемерными, а после поражения революции фактически были сведены к нулю. Однако и провозглашение свобод, и создание представительного внесословного законодательного органа общегосударственного масштаба были важными шагами в деле становления предпосылок гражданского общества. Будучи либеральным политиком, С. Ю. Витте одним из первых высказался за разрушение крестьянской поземельной общины, за придание ей чисто территориальноадминистративных функций. Источник бед России он видел в том, что ее «народ воспитывается в отсутствии понятия о собственности и законности"1. Причина этого — уравнительное, т. е. общинное землепользование. Это была установка на создание гражданского общества собственников по западному типу. Но сам С. Ю. Витте признавал, что такой путь потребует большого исторического времени.

Еще более радикальную позицию по данному вопросу занимал другой реформатор — саратовский губернатор, а потом министр внутренних дел и премьер П. А. Столыпин. В отчете царю в 1905 г. он писал: «Единственным противовесом общинному началу является единоличная собственность. Она же служит залогом порядка, так как мелкий собственник представляет из себя ту ячейку, на которой покоится устойчивый порядок в государстве».

Поборниками прозападного курса социального и экономического развития России фактически выступали и представители либерально-демократического движения, которое благодаря вступлению в земское движение разночинной интеллигенции превратилось во влиятельную политическую силу в начале XX в. Либеральное общественное движение зародилось в России в условиях осуществления земской и городской реформ при Александре II. Его участники стремились расширить участие крестьянства и городских низов в органах местного самоуправления, укрепить права этих органов, сделать их более независимыми от бюрократических властей. Тем самым, несмотря на сопротивление самодержавия, складывалась еще одна основа гражданского общества, немыслимого без суверенности или хотя быавтономности внесословных органов местного самоуправления.

Среди земцев преобладали сторонники идей славянофилов, верившие в своеобразие исторического пути России. Но после поражения выступавшего под социалистическим флагом народничества, которое привлекло к себе радикальную разночинную интеллигенцию, последняя устремилась в имевшее легальные перспективы земское движение. В результате в этом движении появилась мощная, тоже прозападная в своей основе либеральнодемократическая струя, отражавшая оппозиционные по отношению к самодержавию настроения радикальной интеллигенции.

Среди видных представителей либеральной демократии были в прошлом сторонники народнических взглядов, славянофильства и марксизма («легальные марксисты»). К их числу можно отнести политических деятелей П. Н. Милюкова и А. И. Гучкова. Они стремились к созданию в России гражданского общества западного типа с конституционным устройством, широкими правами граждан, свободой индивида, опирающегося в своей жизнедеятельности на принцип неприкосновенности частной собственности. Оба политика сыграли видную роль в свержении царской монархии и создании Временного правительства. П. Н. Милюков считал, что российское «военно-национальное» государство должно превратиться в «промышленно-правовое»: «Свободное развитие производительных сил… не мирится с произволом и насилием и перестраивает все внутреннее устройство государства на твердой основе закона и права"2. Начало такому превращению, по его мнению, положило становление системы народного представительства в России (Государственной Думы). «Там, где народ имеет своих законных представителей, где через своих представителей он участвует в издании законов своей страны… и в надзоре за правильностью действий всех чиновников, начиная с министров, там жители страны суть «граждане», а не бесправные обыватели».

П.Н.Милюкову противостоял представитель правого крыла кадетской партии В. А. Маклаков, еще более убежденный сторонник западной модели общественного развития. Он отстаивал умеренно-эволюционный путь развития Росси и при сохранении существующей самодержавной власти. «Со времени Петра, — писал В. А. Маклаков, — власть была много выше общества и народа и вела их к их же благу насилием». «Совместное участие власти и общества в управлении государством» В. А. Маклаков считал условием возрождения России.

Широкий резонанс в российском обществе встретил сборник «Вехи», в создании которого участвовали видные кадетские теоретики и некоторые другие авторы. В «Вехах» фактически осуждалась революция, прямо выражалась верноподданническая признательность властям за то, что царское самодержавие ограждает «образованный класс» от «ярости народной». Веховцы подвергли уничтожающей критике радикальную интеллигенцию, якобы ничего общего не имеющую с народными интересами. Русскому либерализму, отмечал П. Б. Струве, «острая отщепенская суть интеллигента … совершенно чужда». Это.

«отщепенчество» интеллигенции бывший легальный марксист П. Б. Струве видел в ее «противогосударственности», «безрелигиозности» и «космополитизме». С этим не соглашался даже П. Н. Милюков. Он возражал: «Интеллигенция … только одна и была государственна в России. Она была государственна против старого вотчинного режима, против полного почти отсутствия сознания права в народной массе, против нарушения закона бюрократией и злоупотреблений законом привилегированных классов, против «темных стихий» народного инстинкта и против известной части революционных доктрин"Веховцы обвиняли интеллигенцию в том, что она ставит благо народа «выше вселенской истины и добра», что для нее характерны «аскетическое отрицание богатства» и абсолютизация идеи «распределительной справедливости». Так, С. Н. Булгаков призывал интеллигенцию «покаяться» и заменить свое мировоззрение (позитивистское и материалистическое) новым «религиозным сознанием», конечная цель которого состоит в создании «царства Божия на Земле».

Таким образом, либерально-демократическое направление в своей оценке будущего гражданского общества в России пошло по пути, уже пройденному либеральной частью славянофилов. Однако наиболее яркие мыслители Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, С. Л. Франк (бывшие «легальные марксисты») обратились к консервативно-утопическим социально-религиозным идеям, пытаясь совместить их с очищенным от западных перекосов либерализмом. Они призывали отказаться от прежних социальных идеалов и доминирования социального над духовным. В центр социума они ставили свободную личность, связанную с другими личностями и обществом духовностью, в первую очередь религиозной. Сторонники персонализма (Н.А.Бердяев, Л. Шестов, отчасти Н. Лосский) воспринимали мир как творение Бога, а общество как множественность существований, сознаний, воли, личностей. Личность в полноте ее конкретных проявлений не может быть отчуждена от общества («не.

«Я», а «Мы»), утверждает себя в нем посредством свободного волеизъявления. При этом бытие человека воспринимается как нерасчлененность личности и общества (субъекта и объекта) и толкуется как непосредственно данное человеческое существование (непознаваемая экзистенция). Поэтому споры о том, что важнее — общество или личность — бессмысленны. Они существуют только во взаимодействии друг с другом («бытие-в-мире»). Таким образом, Н. А. Бердяев, Л. Шестов и их последователи заложили основы нового философского направления — экзистенциализма, одним из первых в XX веке показавшего, что духовная свобода — это главный атрибут гражданского общества.

Н.А.Бердяев признавал, что русскому народу присущ своеобразный коллективизм, основанный на духовности, соборности, у него «совсем не было индивидуализма, характерного для европейской истории"1. Однако и равенство не ведет к свободе: «Социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве"2. С этих позиций Н. А. Бердяев осуждал коммунизм как разновидность тоталитаризма. И вместе с тем отмечал, что «социально в коммунизме может быть правда, несомненная правда против лжи капитализма, против социальных привилегий».

С.Л.Франк, развивая учение В. С. Соловьева, утверждал, что «всеединство» позволяет в онтологическом плане рассматривать плюралистическое общество, построенное на принципах блага, истины и красоты, как единое, вечное, идеальное целое. Таким, с точки зрения русских философов, и должно было стать гражданское общество, духовной основой которого явилась бы «свободная теософия», или учение о Софии, рассматриваемой как премудрость божья, начало, посредствующее между Богом и миром.

Наиболее взвешенной по отношению к проблемам гражданского общества явилась позиция участника веховского сборника известного юриста Б. А. Кистяковского. Он показал ложный характер представлений об исключительно этической, а не правовой ориентации народа, подметил его тяготение к особенно интенсивным видам организации своей жизни (общинный быт, поземельная община, артельный труд и т. д.). Основу прочного правопорядка в обществе он видел в свободе личности и ее неприкосновенности. Это была общая для всех либералов позиция. Революционную интеллигенцию он упрекал в слабости правового сознания, в подмене формально-юридических норм нравственными постулатами, в преувеличении оценки социальной природы конституционного государства и недооценке его правового характера. Подобные изъяны в правосознании сказывались и на отношении революционной интеллигенции к проблемам гражданского общества: они фактически игнорировались. Предполагалось, что в результате революции страна сразу перейдет к социалистическому обществу, свободному от социальных противоречий. Причем, ориентируясь на захват власти, революционеры вместо господства принципов права ориентировались на насилие. Между тем русский народ обладал своим самобытным правосознанием, что выразилось в его способности создавать свои организации и их правовые формы.

Рисуя контуры гражданского общества, основанного на праве, а не только на законе, Б. А. Кистяковский писал, что в результате поражения революции.

«наша интеллигенция, наконец, поняла, что всякая социальная борьба есть борьба политическая, что политическая свобода есть необходимая предпосылка социалистического строя». И далее указал на такой признак гражданского общества, как конституционное государство, которое, несмотря на господство в нем буржуазии, предоставляет рабочему классу больше простора для борьбы за свои интересы, обеспечивает необходимые рабочему классу свободы слова, стачек, собраний, признание безотносительной ценности личности и т. д.

Неразрывная связь права и цивилизованного гражданского общества была подробно исследована в монографии видного юриста С. А. Котляровского.

«Власть и право. Проблемы правового государства». Правовое государство он фактически отождествлял со справедливым общественным устройством, т. е. гражданским обществом, так как закон и способ его создания в таком обществе всегда справедливы. С. А. Котляровский считал несовместимой с гражданским обществом традиционную для народного миросозерцания идею уравнительной справедливости, «которая неминуемо должна была пониматься как равнение к низу». Нравственным, писал он, может быть лишь обеспечение достойного существования человеческой личности.

В то же время либералы, тяготевшие к социализму, по-иному оценивали уравнительный характер представлений русских людей о свободе и демократии.

«Ограничение свободы, — писал М. М. Ковалевский, — столько же личной или гражданской, сколько и политической, стояло в прошлом в тесной связи с неравенством, порождаемым разнообразнейшими видами опеки, какие тяготели над личностью… Уравнительная свобода потому, — утверждал ученый, — не является химерой, а положительным требованием современной гражданственности, что ею автономия личности признается не препятствием, а условием развития общественной солидарности"1. Почти аксиомой он считал то,.

«что прогресс личности немыслим без прогресса общественности и что, в частности, эмансипация индивида связана с развитием опирающейся на равенство солидарности"2.

Против призывов к усвоению «буржуазного духа» индивидуализма выступал и видный экономист, историк М.И.Туган-Барановский, активный деятель партии кадетов, один из организаторов и теоретиков кооперативного движения в России. Он показал несостоятельность критики веховцев в адрес интеллигенции за признание ею «безусловного примата общественной формы». В действительности и «личность, и общественные формы обусловливают и определяют друг друга"3. В гражданском обществе, как следовало из этой мысли, личность, сохраняя свою суверенность и автономность, в то же время неотделима от такого общества.

Крупный вклад в развитие либерально-демократических идей о гражданском обществе внес правовед и историк П. И. Новгородцев. В его докторской диссертации «Кант и Гегель в учениях о праве и государстве» проанализированы и фундаментальные установки этих мыслителей по проблемам гражданского общества. В монографии «Об общественном идеале» П. И. Новгородцев, отталкиваясь от вывода И. Канта о том, что личность является центром и целью нравственного мира и потому не может быть принесена в жертву обществу, соединил эту идею с гегелевской идеей правового государства. В результате, считал ученый, правовой и нравственный идеал соединяет личное и общественное начала, создает связь личности с обществом в целом, обеспечивающим конкретное, исторически обусловленное взаимодействие индивидуальностей. Признавая этот идеал недостижимым (трансцендентным), он стремился синтезировать западническую идею правового устройства социальной жизни с православной традицией внутреннего преобразования личности, что заставило его сосредоточить свое внимание на религиозном обосновании свободы и справедливости.

Вместе с тем П. И. Новгородцев подчеркивал: если в эпоху Просвещения правовое государство имело задачу путем революционного отрицания обеспечить равенство и свободу как основы справедливой жизни, то современное российское государство призвано путем реформ «наполнить эти начала положительным содержанием», а это недостижимо немедленно и необозримо в «своем дальнейшем развитии и осложнении».

Подводя итог, следует признать, что, несмотря на противоречивость своих оценок, различные течения внутри либерально-демократического лагеря ближе всего подошли к созданию адекватной российским реалиям начала XX века модели гражданского общества. В центре его — свободная личность, наделенная необходимыми политическими и гражданскими правами и обладающая достойным обеспечением своих материальных и духовных потребностей. Эта личность не отделена от общества, не противостоит ему, а инкорпорирована в нем. Вне общества нет личности, а без свободной личности общество не может считаться гражданским, остается феодальным, теократическим, первобытным.

В этот же самый период в среднеазиатской части Российской империи зародились и получили распространение различные идейные течения, сторонники которых выступали за более справедливое общественное устройство и освобождение от власти деспотических режимов. В качестве одного из внешних факторов в Средней Азии большой резонанс вызвали движения бабидов и бехаитов, возникшие в Иране в XIX в. Основатель первого из них — Баб (Сейид Али Мухаммед) — призывал к борьбе за справедливость, равенство в общественном устройстве, гарантию и защиту прав людей. Бехаулла (Мирза Хусейн Али) был сторонником мирных действий во имя создания всемирной дружной человеческой семьи.

Аналогичные идеологические воззрения формировались и у киргизов. Например, бродячий философ Асан-кайгы проповедовал сострадание и справедливость, любовь к ближнему и своей земле. Толубай-сынчы ратовал за облегчение жизни обездоленных, предсказывал наступление времени, когда морально возвысившиеся люди будут жить в мире, взаимной приязни и согласии. Санчы-сынчы остро критиковал порядки, утвердившиеся в обществе, призывал народ к борьбе против угнетателей.

В XIX в. появились письменные произведения, авторы которых (акыныписьменники) в поэтической форме воспевали справедливость, характерную для традиционного уклада общественной жизни в прошлые времена. Близкий родственник и советник видного кыргызского государственного деятеля Ормонхана Калыгул Бий прославлял добрых родоправителей, заботящихся о благе всех сородичей. Молдо-Нияз критиковал жестокость правителей, преступное поведение ставленников кокандского хана. Поэзию этих авторов «пронизывают гражданственность, патриотизм и… жизнеутверждающие мотивы». Она пользовалась «большой любовью среди различных слоев населения — от анапской среды до обездоленных бедняков скотоводов». Идеи гражданственности содержатся в творчестве популярных манасчи и акынов Балыка Кумара уулу, Тыныбека Жаныя уулу, Сагымбая Орозбака уулу и других.

Руководствуясь принципом «разделяй и властвуй», кокандские правители активно использовали в своей администрации выходцев из кыргызских родов. В результате кыргызская родовая элита все более отрывалась от основной массы своих соплеменников, ненавидевших кокандских поработителей. Но были и редкие исключения, свидетельствовавшие о сохранении гражданских традиций у части родовой элиты. Когда от рук заговорщиков в 1862 г. погиб главный визирь при кокандском хане Алымбек-датка, до этого властвовавший на Алае, его вдова Курманджан-датка взяла в свои руки функции алайского родоправителя. Ее официально признали не только сородичи, но и представители российской администрации, в том числе генерал М. Скобелев, а также бухарский эмир и кокандский хан. История Курманджан-датки — яркое свидетельство свободного положения женщины в Киргизияе, без которого не может быть подлинного гражданского общества.

В это время киргизы жили целыми родами. Родовое поселение иногда простиралось на двадцать и более километров. Часть его жителей занималась земледелием, другая — скотоводством. Бедняки чаще всего селились поближе друг к другу и совместно пасли свой скот. Сложившейся аристократии не было, так как манапами и баями зачастую становились простые люди, заслужившие свой социальный статус умом, опытом, храбростью, другими личными качествами. Причем по российским положениям 1867 и 1886 гг. баями могли быть избраны любые жители той или иной волости, независимо от того, являлись ли они манапами. Осуществляли они полномочия «по доверенности народа».

Эти демократические нормы, которых уже не было у многих соседних народов, укрепляли традиции ранней гражданственности кыргызов, проявлявших свою гражданскую зрелость и патриотизм в охватившей целое столетие борьбе с деспотизмом кокандских правителей. Восстания, следовавшие одно за другим, закончились лишь вместе с ликвидацией самого ханства. Эта борьба велась под девизом восстановления кыргызской государственности. В 1842 г. на съезде племен главой северных киргизов был избран манап Ормон.

Важным фактором формирования гражданского общества в Киргизии стала тесная взаимосвязь с русскими. Только Россия могла ускорить процесс освобождения Киргизии от владычества кокандских феодалов. Это прекрасно понимали представители кыргызской просвещенной элиты. Большую роль в сближении с Россией сыграли Джантай Карабеков и его сын Шабдан-Батыр. Последний внес огромный вклад в объединение народа и своим миротворческим вмешательством не допускал кровопролития между киргизами и русскими войсками, занявшими в 1860 г. Северный Киргизия. Всю последующую жизнь Шабдан Джантаев посвятил просвещению своего народа, при этом оставаясь неграмотным. Он отличался великодушием и бескорыстием, приучал кочевой народ к земледелию, ремеслам и строительству стационарных жилищ, был настоящим гражданином, не стремившимся к подчинению себе других, а помогавшим словом и делом всем, кто в них нуждался.

Положение Киргизии в Российской империи не было однозначным. Как уже отмечалось, российские власти в целом не стремились к силовым методам решения возникавших проблем, но они все же имели место. Царская администрация делала лишь первые робкие шаги в развитии экономики, образования, общественной жизни. Например, была введена выборность баев. В основном же господствовала военно-полицейская администрация, опиравшаяся на местных феодалов и родовую верхушку. Среди кыргызского народа нарастало недовольство, неоднократно вспыхивали народные восстания. Тем не менее, идеи гражданского общества уже проникали в сознание народа. Они приходили из России, распространялись образованными киргизами. Просвещенная часть киргизского общества взаимодействовала с теми русскими чиновниками и интеллигентами, которые заботились о процветании края и благосостоянии населения. Имена блестящих ученых П.П.Семенова-Тян-Шанского, Н. М. Пржевальского, востоковеда В. В. Бартольда, художника В. В. Верещагина навсегда вошли в историю Киргизии.

Для реализации идеи гражданского общества необходимо было массовое народное движение. Благодаря трем российским революциям, оно постепенно набирало силу и в этой части империи. Революция 1905;1907гг. еще мало отразилась в сознании большинства киргизов, но, несомненно, взбудоражила кыргызскую интеллигенцию, увидевшую, насколько непрочным оказался самодержавный строй в России. Это способствовало росту гражданского самосознания просвещенной элиты. Но после поражения революции колонизаторская политика самодержавия ожесточилась. После объявления столыпинской земельной реформы сотни тысяч русских крестьян двинулись на «свободные» земли коренных народов Сибири и Средней Азии. Из переселенцев создавалась имущая сельская верхушка, призванная помогать удерживать «в узде» непокорных инородцев. На территориях Северной Киргизии и прилегающих к нему землях Казахстана разместилось семиреченское казачье войско, задачей которого было не только оберегать границу с Китаем, но и подавлять в случае необходимости выступления не принимавших новые порядки аборигенов. Характерно, что на офицерские должности в этом войске ставились и представители родовой элиты местных народов. Захват переселенцами родовых земель коренных народов вызывал социальные конфликты, которые использовались царской администрацией как предлог для насильственных действий против местного населения.

Между тем революционные идеи все больше проникали и в киргизскую.

«глубинку». Здесь появлялись члены революционных партий, которые вели просветительскую и пропагандистскую работу с местным населением, добиваясь укрепления сотрудничества между трудящимися — представителями разных национальностей. Одним из них был М. В. Фрунзе, родившийся в семье фельдшера в Бишкеке (Пишпеке) и пользовавшийся доверием со стороны простых киргизов. В это же время достигли пика в своем творчестве великие акыны и манасчи Женижок, Тоголок Молдо, Токтогул Сатылганов, Сагымбай Орозбак уулу, формировавшие духовную общность своего народа.

С началом Первой мировой войны экономическое и социальнополитическое положение народов Средней Азии значительно ухудшилось. Растущее недовольство вылилось в вооруженное восстание, охватившее значительную часть территории Казахстана и Киргизии. В нем участвовали и некоторые деятели, являвшиеся большевиками или близкими к ним по своим взглядам, например, А. Джангильдин, А.Иманов. Последовала жестокая расправа над восставшими. Десятки тысяч киргизов и казахов вынуждены были бежать в Китай, в том числе и дед автора настоящей работы Акай Токоев, вернувшийся на родину лишь после свержения царизма.