Образование древнерусского государства и роль варягов в этом процессе

Вопросы генезиса и политической природы древнерусской государственности — одни из наиболее актуальных и старейших в отечественной историографии. Своими истоками они уходят в первые летописные своды, а серьезная их научная разработка ведется со второй четверти XVIII в. — начального этапа становления отечественной исторической науки.

В. Н. Татищев, А. Л. Шлецер, И. М. Карамзин, Н. А. Полевой в первых же Рюриковичах видели монархов, государей. В середине IX в. государство, по их мнению, уже существовало, уже сложилось. Его создали князья-иноземцы по своим иноземным формам. Этих форм было две — Киевская монархия и Новгородская республика. Эту точку зрения впоследствии поддерживал М. А. Дьяконов, отмечавший, что «элементы государства были налицо у русских славян с древнейшего исторического времени».

В трактовке И. Ф. Г. Эверса государство и другие общественные институты представали продуктом длительной эволюции общества. Семья, род, племя, — эти три ступени составляли патриархальное общество. Развитие происходило от более узкого союза — семьи — к более широкому — роду и племени. Последний являлся переходным звеном к государственному образованию. «Государства, которые потом начинают развиваться, — писал Эверс (второй шаг в постепенном образовании человеческого рода), — суть не что иное, как соединение отдельных родов… под властью одного общественного главы». В XX в. о том же писал М. Н. Покровский, утверждая, что «древнейший тип государственной власти развился непосредственно из власти отцовской. Разрастаясь естественным путем, семья могла при благоприятных обстоятельствах сохранить свое хозяйственное единство или, по крайней мере, прежнюю военную и религиозную организацию. Так образовалось племя, члены которого были связаны общим родством, а стало быть, и общей властью…».

На базе направления, заложенного Эверсом и его последователями, выросла знаменитая «государственная школа», у истоков которой стояли С. М. Соловьев, К. Д. Кавелин и Б. Н. Чичерин. По их мнению, политический строй Древней Руси определялся началами родового ю быта. Родовой строй сменился государственным не сразу — последнему предшествовала промежуточная эпоха вотчинного строя, который начал свою историю то ли с Андрея Боголюбского (К. Д. Кавелин), то ли с первого появления на Руси варяжских дружин (Б. Н. Чичерин). Форм гражданского общежития, согласно мнению Чичерина, было две:

1) княжеская вотчина — частная наследственная собственность князя; и 2) вольная община (Новгород, Псков), где отношения с князем строились на основе свободного договора обеих сторон.

Выход за рамки «культа монархии Киевской и республики Новгородской» был осуществлен в работах Н. И. Костомарова, Ф. И. Леонтовича, М. Ф. Владимирского-Буданова, и других исследователей. Древняя Русь стала рассматриваться как совокупность «волостей-земель», во главе со старшими городами. В историографию того времени прочно вошли понятия: «вечевое государство», «вечевой период». По мнению Костомарова, этнографические и местные условия выработали в славянской среде самобытность отдельных земель и племен. Всякий член княжеского рода имел право на волость, т. е. на управление землей. Родовое единство князей ассоциировалось в сознании с единством народностей. Однако вече стояло выше князя. Вече было суверенным государем, владельцем земли, князь же — лишь его органом, господином. Князь был необходим, но он избирался, его можно было изгнать, если он не удовлетворял потребностям народа или злоупотреблял своей властью и значением. По мнению С. А. Корфа, государственного единства страны, о котором говорили Карамзин и его последователи, в варяжский период «никогда не существовало». Каждая «волость обладала всеми необходимыми элементами государственности; у нее была и своя определенная территория, и свой народ, и самостоятельная верховная власть, осуществляемая независимым органом вечем».

С другой стороны, П. Б. Струве в своей «Социальной и экономической истории России с древнейших времен до нашего времени» считал государственностью всякое проявление патриархальной власти, что позволяло ему, в частности, ввести термин «племенная государственность». «Племенные князья восточных славян были не единственными и единовластными их вождями, — считал он, — они не были монархами… Социально они были старейшинами, политически — начальниками племен, и этим начальникам и племенным старейшинам в неоформленных, несложившихся еще правовых бытовых очертаниях принадлежала какая-то государственная власть».

Таким образом все перечисленные выше историки так или иначе утверждали наличие зачатков государственности у восточных славян даже до появления в их землях Рюрика с братьями. Государственность постепенно вырастала из отцовской власти (князь) либо из общинных и племенных структур (вече).

На противоположных позициях стоял Н. А. Рожков, утверждавший, что в начале IX в. у восточных славян государства, даже самого примитивного, не существовало, потому что племя — союз кровный и по существу своему, и власть в племенном союзе имеет кровную основу, а государство есть некровнородственный союз. Согласно его мнению, государство «в конце концов образовалось путем завоеваний, сделанных Рюриком и особенно Олегом, а успех этих завоеваний был обусловлен, во-первых, потребностью в установлении внутреннего порядка и, во-вторых, необходимостью защититься от иноземного владычества и вражеских нападений. Племенные князья отчасти были уничтожены, отчасти подчинены варяжским князьям. Власть варяжских князей вытекала уже не из кровного родства, а из завоевания. Поэтому варяжское княжество и может быть признано государством».

Одним из виднейших историков XX в., также стоявших на позициях отрицания существования внутренних предпосылок для образования государства в Древней Руси до пришествия варягов, был П. Н. Милюков, избравший отправной точкой методики своего исследования «историческое следствие», т. е. очевидную для него отсталость принципов государственности России по сравнению с западноевропейскими. «Дело в том, — писал П. Н. Милюков в своих „Очерках по истории русской культуры“, — что у нас государство имело огромное влияние на общественную организацию, тогда как на Западе общественная организация обусловила государственный строй. Европейское общество строилось, так сказать, изнутри, органически, от низших этажей к высшим. У нас исторический процесс шел как раз обратным порядком — сверху вниз». «Торговые интересы привели иностранных промышленников и авантюристов на речные пути внутренней России, положив, таким образом, начало русской государственности», — писал он.

Советская историография выработала несколько точек зрения на генезис и природу восточнославянской государственности. Наибольшее распространение получило мнение, согласно которому Древнерусское государство, являясь продуктом классового общества, сформировалось в форме раннефеодальной монархии, а в XII в. распалось на независимые или полунезависимые княжества. Таким образом советские историки на ином методологическом уровне вернулись к старой «татищевско-карамзинской» схеме «монархии Киевской и республики Новгородской».

В определенном смысле классическими для советского периода российской историографии Древней Руси явились труды Б. Д. Грекова, взявшего на себя задачу показать наличие как классового, так и сословного деления древнерусского общества и существование социально-экономических предпосылок для образования Древнерусского государства. Греков пришел к выводу, что «в IX в. мы имели уже право говорить о классах, в X в. эти классы делаются нам известны с достаточной ясностью, об XI—XII вв. нужно сказать то же, но с гораздо большей конкретностью. Этим самым мною показаны основания, по которым мы имеем право говорить и о возникновении государства». Древняя Русь рассматривалась Грековым как единое государство с сильной княжеской властью.

Другие историки по-прежнему видели Киевскую Русь «непрочным», «эфемерным», «лоскутным» объединением с примитивными отношениями «вассалитета без ленов». Многие из них вели речь о дофеодальном характере восточнославянского государства на ранних этапах его развития. С. В. Бахрушин считал, что признаков единого, прочного государства на Руси не было до последней четверти X в. По его мнению, «говорить о прочной государственной организации в эту эпоху еще трудно. Нет даже государственной территории в полном смысле этого слова. Покоренные племена отпадают при первой возможности, и приходится их покорять сызнова». Только с конца X в. начинает складываться государство как целостная организация, но и тогда «нельзя еще говорить об окончательно сложившемся государстве». В еще более категоричной форме высказывали свое мнение В. А. Пархоменко, Н. Л. Рубинштейн, К. В. Базилевич, утверждавшие, что до середины XI в. нет никакой возможности говорить об объединении Владимиром и Ярославом восточнославянских племен в одну великую державу, а с XI в. начинается период феодальной раздробленности. Соответственно, понятие «Киевское государство» не имеет под собой никакого основания.

Со значительными оговорками государственность восточных славян признавал И. Я. Фроянов. По его мнению, признаками, указывающими на завершение процесса политогенеза, являются «1) размещение населения по территориальному принципу, а не на основе кровных уз, как это было при старой родовой организации; 2) наличие публичной власти, отделенной от основной массы народа; 3) взимание налогов для содержания публичной власти». Формирование всех этих компонентов завершается в конце X — начале XI вв., хотя классовая структура у восточных славян к этому времени так и не сформировалась.

В начале 1990;х гг. отход от признания классовой обусловленности образования Древнерусского государства стал массовым. Изменились подходы к пониманию характера ранней государственности, трактовке сущности и этапов политогенеза. Русь X в. все больше виделась историкам доклассовым образованием, разновидностью «варварского» государства, предгосударственным образованием, более близким к суперсоюзам племен, чем к государству. Например, А. П. Новосельцев,охар актеризовал Русь этого времени как «типичное варварское государство», представлявшее по форме «федерацию княжеств, возглавляемую великим князем Киевским». Отмечая внутреннюю противоречивость концепции И. Я. Фроянова о доклассовом, потестарном государстве, И. Н. Данилевский в целом принимал многие выводы петербургского исследователя, в том числе: 1) в Киевской Руси не удается найти классовых структур; 2) правом на принуждение в Киевской Руси обладали князь, дружина и городское вече.

Еще в 1980;е гг. московский историк А. А. Горский выдвинул положение, согласно которому именно дружина являлась корпорацией (возглавляемой князем), объединявшей всю светскую часть господствующего класса. На этой основе он оформил концепцию существования на Руси примерно до второй половины XII в. «дружинного государства». Дружина, совпадающая по сути с государственным аппаратом, играла ведущую роль в обществе, являлась корпоративным верховным собственником земли, осуществлявшим корпоративную эксплуатацию населения посредством полюдья. О том же писала и Е. А. Мельникова. По ее мнению, «переход от родового к классовому (феодальному) обществу в Восточной и Северной Европе… осуществлялся через несколько последующих типов социально-политических систем: вождийство, являющееся еще догосударственным образованием, дружинное государство, в котором потестарные структуры представлены военной организацией, и раннефеодальное государство». Основной особенностью политической системы «дружинного государства», согласно Мельниковой, является то, что его функции выполняются главным образом дружиной или аналогичной ей организацией.

Однако следует помнить, что еще в XIX в. И. Е. Забелин отрицал пригодность дружинного элемента для развития государственности. По его словам, «впоследствии, когда ход истории потребовал так или иначе создать государство, в Южной Руси не нашлось основания, в ней не оказалось народа, т. е. той промышленной по преимуществу городской простонародной среды, без которой, как дом без четырех углов, государство не ставится». Государственность, по мнению Забелина, окрепла на северо-востоке Руси, где основу жизни дала не бродячая дружина, а оседлый посад.

Ряд исследователей в поиске новых методологических ориентиров обратился к идеям представителей западной политантропологии. Речь идет, прежде всего, о теории вождества, получившей широкое признание на Западе. С конца 1970;х гг. эти идеи стали распространяться в советской историографии, но особое развитие получили в постсоветской науке. По мнению петербургского историка А. Ю. Дворниченко, путь от антов и склавен к восточным славянам в плане общественного развития было движением от военной демократии к вождеству, которое определяется как промежуточная форма социополитической организации с централизованным управлением и наследственной клановой иерархией вождей теократического характера и знати, где существует социальное и имущественное неравенство, однако нет формального и тем более легального репрессивного и принудительного аппарата. При Олеге черты вождества обозначились уже довольно четко: княжеская власть была устроена по иерархическому принципу, власть и должности сохранялись в рамках одной родственной группы, возник принцип наследования власти вождя в его главной линии, ярко проявлялись военно-организационные функции вождества. Ко временам Владимира вождество на Руси сформировалось окончательно. Именно в это время в наибольшей степени проявили себя его сакральные, теократические функции. Аппарат управления усложнился: князя окружала дружина, верхушку которой составляли бояре, по-прежнему значительную роль играли старейшины («старцы градские»). Структура киевского общества (свободные и рабы) также соответствовала представлениям о вождестве. Именно в это время развиваются основные формы редистрибуции — княжеские пиры и дарения.

Интересную концепцию предложил американский ученый Р. Пайпс. Согласно его концепции, «Варяжское государство» в России являлось, скорее, торговой компанией по типу Ост-Индской компании или компании Гудзонова залива, созданных для получения прибыли, но вынужденных из-за отсутствия какой-либо администрации в районах своей деятельности сделаться как бы суррогатом государственной власти. Великий князь был прежде всего купцом, и княжество его являлось по сути дела коммерческим предприятием, составленным из слабо связанных между собой городов, гарнизоны которых собирали дань и поддерживали — несколько грубоватым способом — общественный порядок. Князья были вполне независимы друг от друга. Вместе со своими дружинами варяжские правители Руси составляли обособленную касту. Они жили в стороне от остального населения, судили своих по особым законам и предпочитали, чтоб их останки хоронили в отдельных могилах. В пору расцвета киевской государственности властью пользовались в духе средневекового торгового предприятия, не стесненного ни законом, ни народной волей".

Опираясь на положения К. Маркса, «империю Рюриковичей» белорусский исследователь Н. И. Ермалович считал «искусственным и потому недолговечным военно-административным объединением», не имевшим общей экономической базы, в которое «наспех и вопреки их воле и интересам включались племенные земли».

Таким образом в настоящий момент историки довольно критически относятся к идее возникновения Древнерусского государства в IX в. Основные признаки государственной власти — территория, законодательство, налоговая система, аппарат управления — сложились у восточных славян не ранее конца X — середины XI вв. Таким образом процесс формирования государственности растягивается на несколько столетий.

Другим спорным вопросом являются предпосылки формирования государственности у восточных славян.

Традиционно утверждается, что к IX в. в сообществах восточных славян, расселившихся по территории от Балтийского моря до Черного и от Вислы до притоков Оки, уже сформировался ряд явлений, способствующих формированию государственных отношений. К таковым можно отнести.

1. Успехи в развитии экономики. Улучшение орудий труда (переход от деревянных и костяных орудий к орудиям с металлическими наконечниками) позволили значительно улучшить качество обработки почвы. Это, в свою очередь, привело к появлению излишков производства, которые можно было использовать для содержания дружины и аппарата управления.

• 2. Начало активной эксплуатации пути «Из варяг в греки» в X в. Киев и Новгород — два центра будущей древнерусской государственности — стояли на конечных точках этой крупнейшей транспортной артерии, соединявшей скандинавские страны с Византией. Для повышения эффективности этого торгового пути и контроля рынка сбыта потребовалось собрать все племена, жившие вдоль него (ильменских словен, кривичей, древлян, северян, полян) под единой властью.
• 3. Имущественная и социальная дифференциация общества. Развитие хозяйства восточных славян потребовало их расселения на значительной территории. В ходе колонизации новых земель разрывались родовые связи, на смену родовым общинам приходили общины территориальные. В условиях, когда теперь на одной территории проживали не родственники, но соседи, потребовалось выделить собственность отдельных семейств (скот, орудия труда, домашнюю утварь, конечный продукт). Выделение семейной собственности вызвало разделение общества вначале по имущественному, а затем и по социальному признаку.
• 4. Наличие военной опасности (повышение роли князей и дружины). Дружина, которая формировалась по принципу личных заслуг, самим своим существованием уже разлагала родовые отношения, строившиеся по формуле «где родился, там и сгодился». Дружина располагала оружием, что давало ей преимущество в решении спорных вопросов. Дружина находилась рядом с князем и наделялась частью военной добычи, что ставило дружинников гораздо выше остальных сородичей как в плане финансовой состоятельности, так и в смысле социального статуса. Дружина и князья были связаны не только отношениями военной службы, но и другими интересами. Первые обеспечивали авторитетность вторых, вторые — состоятельность первых. В условиях непрерывных войн, которые с VI в. славяне вели на южном и юго-восточном направлениях, роль дружины и князей становилась все более важной для благополучия всего общества, а роль старейшин постепенно отходила на второй план.

Наличие перечисленных предпосылок действительно может служить основанием для утверждения о постепенном вызревании предпосылок государственности у восточных славян. В то же время, по мнению ряда ученых, территория, на которой в дальнейшем будет создано Древнерусское государство, была неблагоприятна для того, чтобы здесь сформировалось крупное государственное образование.

Геополитические условия складывания древнерусской государственности включали в себя обилие рек; различия в природно-климатических условиях земель; равнинный характер территории; отсутствие естественных границ; протяженную границу со Степью. Наличие большого количества крупных и малых рек разбивали территорию расселения восточных славян на мелкие островки, затерянные в огромных лесных массивах. Широкие и бурные реки, густые леса препятствовали налаживанию контактов между различными племенами, создавали локальные общности, иногда даже не подозревающие о наличии соседей. Идея единства племен вряд ли могла вообще появиться в таких условиях.

Различия в природно-климатических условиях — лесистый север и степной юг, плодородные земли и болота — также не способствовали складыванию общих интересов. Люди, жившие в разных условиях, вели различный образ жизни, находились на разном уровне цивилизационного развития. Собрать их воедино в рамках большого государства представлялось большой проблемой.

Равнинная территория будущего государства, отсутствие естественных границ и протяженная граница со Степью являлись скорее неблагоприятными для формирования государства обстоятельствами. Нападения степных кочевников значительно тормозили процесс общественного развития, заставляли население приграничных районов сосредотачиваться на решении преимущественно военных задач, негативно влияли на экономику, сокращая до минимума получаемый прибавочный продукт.

В таких условиях население скорее объединялось бы в небольшие раннегосударственные образования, вбирающие в себя племена, имеющие схожий образ жизни и аналогичные условия существования. Таким образом, если бы Древнерусское государство формировалось эволюционным путем, на территории Восточной Европы мы бы имели несколько небольших государственных образований, аналогичных тем, что сложились в центре Европы — Великоморавское княжество, Чешское, Древнепольское королевство и др. Тогда что же послужило причиной слияния множества раннегосударственных образований восточных славян — племенных союзов и суперсоюзов — в одно общее государство? Одной из попыток ответа на данный вопрос стала Норманская теория.

Норманская теория — это направление в историографии, сторонники которого считают норманнов (варягов) основателями государства в Древней Руси — (определение А. М. Сахарова, см. «Советская историческая энциклопедия»).

Главный письменный источник, на котором основывается эта теория, — «Повесть временных лет». Ее автор Нестор пишет о призвании в 862 г. в Новгород на княжение «варяга из русов» Рюрика, который положил начало княжеской династии в Древней Руси. В новгородском летописании в конце XV в. появляется новая версия призвания варягов, согласно которой варяжский князь Рюрик был призван в Новгород по совету тамошнего старейшины Гостомысла (предшественника выборных правителей Новгорода — посадников. — Прим, авт.), как позже, в республиканские времена, новгородцы призывали князейвоеначальников. По-видимому, в это время новгородцы пытаются по-своему истолковать исторические события, чтобы использовать их в борьбе против московских князей, угрожавших самобытности купеческой торговой республики.

Основные аргументы норманизма, которые до сих пор используются для доказательства истинности этой теории, сформулировал И. Г. Байер. «Я утверждаю, — говорил Байер, — что варяги русских писателей были благородные люди из Скандинавии и Дании, союзники на войне и наемные воины русских, спутники князей, стражи границ, употребляемые и в делах гражданских». Кое-что к этому добавил последователь Байера Г. Ф. Миллер. В 1749 г. Миллер в качестве речи для прочтения на публичном собрании Академии наук подготовил диссертацию «О происхождении имени и народа российского». С обсуждения этой диссертации и началась полемика норманистов с антинорманистами. Милер придал особое значение финскому названию Швеции «Руотси» (эстонское «Роотси»), считая, что от этого понятия и произошло собственно название «Русь». Миллер также обратил внимание на упоминания Руси в «Хронике» датского хрониста начала XIII в. Саксона Грамматика, который располагал Русь на восточном берегу Балтики. Миллер сделал заключение, что и эта «Русь» была чем-то вроде шведской провинции.

А. Шлецер последним из немецких историков приехал в Россию. Он определял местом жительства варягов Швецию и считал, что славянские племена, вошедшие в состав «основанного Рюриком Новгородского государства», были полудикими и малочисленными. «Конечно, люди тут были, — рассуждал Шлецер. — Бог знает, с которых пор и откуда, но люди, без правления жившие подобно зверям и птицам, которые наполняли их леса… Князья новгородские и государи Киевские до Рюрика принадлежат к бредням исландских старух, а не к настоящей русской истории; на всем севере русском до половины IX в. не было ни одного настоящего города. Дикие, грубые, разсеянные славяне начали делаться общественными людьми только благодаря посредству германцев, которым назначено было судьбою разсеять в северо-западном и северо-восточном мирах первые семена цивилизации». Придя к выводу о скандинавском корне в названии Русского государства, немецкие профессора в итоге заявили, что и само это государство было создано выходцами с запада. Таким образом были связаны два элемента, которые в действительности не были взаимообусловлены (название государства и его происхождение). Эти выводы были положены в основу новой теории, вызывающей массу споров и по настоящее время.

Сторонниками этой теории стали М. М. Щербатов, Н. М. Карамзин, скептики (М. Т. Каченовский, Н. В. Станкевич), М. П. Погодин, С. М. Соловьев, славянофилы. По словам Н. М. Карамзина, «начало российской истории представляет нам удивительный и едва ли не беспримерный в летописях случай: славяне добровольно уничтожают свое древнее народное правление и требуют государей от варягов, которые были их неприятелями. Везде меч сильных или хитрость честолюбивых вводили самовластие (ибо народы хотели законов, но боялись неволи); в России оно утвердилось с общего согласия граждан…». «Великие народы, подобно великим мужам, имеют свое младенчество, и не должны его стыдиться: отечество наше, слабое, разделенное на малыя области до 862 г., по летоисчислению Нестора, обязано величием своим счастливому введению монархической власти».

Об уникальности складывания древнерусской государственности писал и М. П. Погодин: «Наш государь был званым мирным гостем, желанным защитником, а не ненавистным правителем, как на Западе». Славянофилы К. С. Аксаков и И. В. Киреевский вслед за Карамзиным и Погодиным утверждали, что западные государства образовались путем завоеваний, а Древнерусское государство — за счет добровольного призвания. По мнению Н. Я. Данилевского, варяги не могли покорить славян, так как были крайне малочисленны, но они сыграли совершенно определенную роль: «варяги послужили только закваскою, дрожжами, пробудившими государственное движение в массе славян, живших еще одною этнографической, племенной жизнью…». С. М. Соловьев посвятил «варягам» лишь несколько абзацев, отметив, что с «утверждения Рюрика князем среди северных племен славянских и финских начинается русская история, потому что этим положено основание русскому государству».

Своеобразный итог норманистским исследованиям XIX в. подвел М. К. Любавский. По его словам, «вопрос о варягах можно считать решенным в смысле учения норманнской школы, и едва ли уже можно видеть в них западнославянское племя вагров, как хотел Ломоносов и его последователи. Труднее для решения вопрос о том, что такое была Русь, хотя в этом вопросе больше шансов истины за норманнскою школою, чем за славянскою». Таким образом приверженцы норманнской теории являлись приверженцами следующих мнений: 1) славяне к IX в. находились на более низкой ступени развития, нежели варяги; 2) варяги-русы были выходцами из Скандинавии, вероятнее всего — шведами; 3) Древнерусское государство было создано иноземцами и поэтому получило «их» название.

Аргументом в защиту этих взглядов служил, во-первых, текст «Повести временных лет», в котором прямо говорилось о призвании варяговруси и о том, что «от тех варяг прозвася Русская земля». Свой вклад вносили и данные археологии (Л. С. Клейн, Г. С. Лебедев, В. А. Назаренко), согласно которым норманны в IX в. составляли 13—50% жителей Старой Ладоги и других древних северных городов. Железным аргументом являлось и наличие варяжской династии Рюриковичей, считавшей Русь своим родовым владением.

Первым против норманизма выступил М. В. Ломоносов. Он заявлял, что и до прихода варягов славяне были вполне цивилизованными. Именно Ломоносову принадлежит версия, согласно которой русь было славянским племенем, жившим на юго-восточных берегах Балтийского моря и ведущим свое начало от роксоланов, живущих между Доном и Днепром. При обсуждении в 1749—1750 гг. речи Миллера Ломоносов, указав на тенденциозность отбора им источников (только иностранные, причем они произвольно объявляются либо достоверными, либо недостоверными), на незнание русского языка и русских памятников, констатировал, что Миллер стремится «покрыть истину мраком», что многое в «дурной» и «вздорной» диссертации, служа «только к славе скандинавцев или шведов… к изъяснению нашей истории почти ничего не служит…».

Уже в 40-е гг. XVIII в. 3. Байеру возражал В. Н. Татищев. Татищеву довелось побывать в Финляндии, где в районе города Або был топоним «Русская гора», и он заключал отсюда, что русы — это именно финны, которых он, как и все угро-финские народы, считал потомками сарматов. У Татищева получалось, что не русы завоевали славян, а славяне покорили русов и усвоили их этническое имя. Начало же династии Рюрика Татищев принимал в трактовке «Иоакимовской летописи», где князь Рюрик — это внук (по матери) новгородского князя Гостомысла, пришедшего из той же «Вандалии».

В работе «О происхождении русского государства» (СПб., 1825) против норманской теории Шлецера выступил Г. Эверс, утверждая, во-первых, что «русь» имеет южное (вероятнее всего, хазарское) происхождение, а во-вторых, что государственность у славян существовала до призвания варягов. Потребность объединения княжеств для решения внутренних и внешних проблем и невозможность осуществить ее в силу раздоров между ними в борьбе за главенство привели к решению передать управление чужеземцу, «от коего наименее можно было ожидать пристрастия». Был призван Рюрик. «Русское государство при Ильмене озере образовалось и словом и делом до Рюрикова единовластия… Призванные князья пришли уже в государство, какую бы форму оно не имело». Поэтому, делал вывод ученый, «рюриково единодержавие было неважно и не заслуживает того, чтобы начинать с оного Русскую историю».

30—60-е гг. XIX в. были особенно богаты публикациями на тему варягов и руси из-за распространившейся в эти годы в Германии идеологии «пангерманизма», сторонники которой объявили славян «неисторическим» народом, неспособным к созданию самостоятельного государства. В 1870-х гг. с критикой норманизма выступил С. А. Гедеонов. «Следов норманнского влияния на Руси не найти», — считал исследователь. Никакие доводы не могут, по его мнению, устоять против засвидетельствованного Нестором «существования на Руси до варягов наследственных князей и княжеских родов». «Как на Западе, так и у нас основанное на патриархальном начале господство княжеских родов должно было непременно вести к усобицам княжеским». Из этой ситуации «Новгородская держава могла выйти только передачею княжеских прав в новую династию», что и послужило причиной призвания варягов. Эта новая династия должна была быть одной из «старших», должна была судить «по праву» (т. е. по славянским законам). В результате новая династия была найдена среди вендских (балтийских) славян.

В целом в 70-е гг. XIX в. произошел явный перевес в сторону антинорманистов. Явное поражение норманизма в России привело к перенесению пропаганды его за ее пределы. С конца XIX в. интерес к теме начала Руси заметно ослабел. Общественный интерес сдвигался ближе к современности, чему способствовало обострение социальных противоречий.

В. О. Ключевский варяжскую проблему называл «патологией общественного сознания» и писал, что он «совсем не против вопроса о происхождении имени „Русь“ и первых русских князей, совсем не против пользы исследований подобных вопросов, а только против того положения, что в этом вопросе ключ к разъяснению начала русской национальной и государственной жизни». Историк писал, что охрана торговых путей и купцов заставила славян ввести государство и консолидировать русские земли. Торговля по Днепру, первоначально организованная греческими колониями, постепенно втянула в себя и славянские племена. Вдоль пути «из варяг в греки» возникли крупные города — Новгород, Полоцк, Смоленск, Чернигов, Киев. Важную роль приобрела задача охраны торговли. Города стали укрепляться, в них появился новый элемент — дружина, в которую вошли и заморские варяги. Окрестности подчинялись тому городу, который служил им торговым средоточием, или добровольно, или силой. Особое значение приобрел Киев — «главные ворота русской торговли». Именно здесь вооруженный элемент сосредоточился в наибольшем числе. Племена, жившие вдоль Днепра, охотно признали над собой киевскую власть. Племена, лежавшие в стороне от торгового пути, оказали небольшое сопротивление. С конца X в. племенной антагонизм стал стихать. Варяги мирно уживались с туземцами. Племенные интересы уступили место областным.

«Но это Русское государство еще не было государством русского народа, потому что еще не существовало самого этого народа… Главной механической связью частей населения Русской земли была княжеская администрация с ее посадниками, данями и пошлинами. Во главе этой администрации стоял великий князь киевский… Он вышел из среды тех варяжских викингов, вождей военно-промышленных кампаний, которые стали появляться на Руси в IX в.; это был первоначально наемный вооруженный сторож Руси и ее торговли, ее степных торговых путей и заморских рынков…».

В 20-е гг. XX в. проблема начала Руси была отодвинута как бы на обочину. Официальной идеологией в СССР становится интернационализм и идея мировой революции, а главным врагом был объявлен «великодержавный шовинизм». Именно норманизм как обоснование интернационализма занял в 1920;е гг. главенствующее положение. Научная элита СССР на рубеже 1920—1930;х гг. подытожила сделанные ее предшественниками выводы, объявив норманизм единственно правильным учением. В 1928 г. академик А. Е. Пресняков сказал, что «норманическая теория происхождения Русского государства вошла прочно в инвентарь научной русской истории». Через два года другой советский академик, Ю. В. Готье, еще более усилил этот тезис своим категорическим утверждением, что «варяжский вопрос решен в пользу норманов», и что антинорманизм «принадлежит прошлому».

В 1930;е гг. на первый план вновь вышли факторы идеологические. Приход к власти нацистов во главе с Гитлером сопровождался не столько антикоммунистической риторикой, сколько антиславянской и русофобской. Норманская концепция стала основным аргументом в пользу того, что славяне и, в частности русские, как неполноценные в расовом отношении не в состоянии самостоятельно создать государство и управлять им. Неслучайно в СССР начался постепенный возврат к внимательному изучению отечественной истории, а норманизм по существу стал отождествляться теперь с пропагандой нацистской идеологии.

По мнению Б. Д. Грекова, «под норманизмом мы понимаем „теорию“, „доказывающую“ неполноценность русского народа, его неспособность создать свою культуру и государственность, утверждающую за варягами-норманнами роль основателей русского государства и творцов русской культуры». Историками школы Грекова формирование Древнерусского государства рассматривалось как результат многовекового процесса социально-экономического развития восточнославянского общества. В книге В. В. Мавродина констатировалось, что варяги «были составным, но далеко не главным, элементом тех классово-господствующих сил древнерусского общества, которые складывали и создавали русское государство. Они были, так сказать, „одними из“, а не единственными».

Завершенную форму антинорманистские построения получили в работах Б. А. Рыбакова, который писал: «Историческая роль варягов на Руси была ничтожна. Появившиеся как „находники“, пришельцы, привлеченные блеском богатой, уже далеко прославившейся Киевской Руси, они отдельными наездами грабили северные окраины, но к сердцу Руси смогли пробраться только однажды. О культурной роли варягов нечего и говорить. Договор 911 г., заключенный от имени Олега и содержащий около десятка скандинавских имен олеговых бояр, написан не на шведском, а на славянском языке. Никакого отношения к созданию государства, к строительству городов, к прокладыванию торговых путей варяги не имели. Ни ускорить, ни существенно задержать исторический процесс на Руси они не могли».

Последовательным антинорманистом являлся А. Г. Кузьмин, утверждавший, что «современные доказательства в пользу норманизма находятся на уровне XVIII — начала XIX вв., и ничего нового норманисты конца XX в. в науку не привнесли». По его мнению, в VI — начале VII вв. у «славян складывалась земская власть, то, что потом в отечественной историографии получит образное именование „земля“. Нужно признать, что земская власть была исторически возникшей и наиболее экономически целесообразной формой организации для славян. Следовательно, правы те ученые, кто считает, что государственность на Руси сложилась ранее вокняжения каких-либо династий». «Но экономически целесообразная и естественная государственная земская власть не могла простираться на обширные территории, не могла решить проблему объединения необозримых пространств восточнославянских земель. Соединить земли восточнославянских племенных союзов могла только внешняя сила, внешняя власть. Таким племенем-объединителем в IX—X вв. оказались „русы“ или, как их называют некоторые древние источники, „род русский“, который, видимо, соединил в себе выходцев из Подонья, Приднепровья, Придунавья и Прибалтики».

Аргументация антинорманистов, базировалась на следующих положениях: 1) племенные княжения у восточных славян существовали и до призвания варягов; 2) Рюриковичи опирались на местную родоплеменную знать, наличие которой свидетельствовало о разложении родоплеменных отношений и переходе к отношениям раннегосударственным; 3) варяги, если они даже и не были южнобалтийскими славянами, быстро ассимилировались в славянской среде, о чем говорит абсолютно славянское имя сына князя Игоря — Святослав; 4) в других районах своих действий варяги не создали государств.

Формирование нового подхода к варяжской проблеме в отечественной науке связано с именем В. Т. Пашуто. По его словам, «Источники свидетельствуют о деятельности норманских выходцев на Руси сперва (до X в.) как о неудачливых враждебных „находниках“. Затем в качестве наемников-князей, воинов, купцов, дипломатов они сыграли некоторую роль в строительстве славянской знатью огромного и многоязычного Древнерусского государства». Ученый признал объединение Руси под властью князей варяжской династии, но указал, что уже до этого момента Русь представляла собой конфедерацию 14 княжений, выросших на землях бывших племен. Варяги не принесли на Русь своей княжеской власти, не разделили общество на правящих и управляемых. Варяжские князья правили от имени давших им власть древнерусских мужей, а варяжские дружины были лишь одним из слагаемых рати, в которой преобладали славянские воины.

Е. А. Мельникова и В. Я. Петрухин являются сегодня ведущими специалистами в обосновании «скандинавского» происхождения варягов. С другой стороны, в публикациях Лидии Грот утверждается, что из ранней истории Восточной Европы «выпала» история народа варинов — древнего народа на южнобалтийском побережье, обладавшего развитыми традициями градостроительства, мореходства и торговли, а также, вероятно, прокладывавшего новые пути на север Западной Европы из Балтии вдоль западного побережья Скандинавского полуострова". Именно этих варинов исследовательница и считает летописными варягами.

А. А. Горский утверждает, что Киевская Русь формировалась тождественно государствам других европейских народов. Раньше, чем Русь, сложились государства в Моравии и Хорватии, что было обусловлено их близостью к франкскому и византийскому государствам. Наиболее синхронно с Русью возникли государства в Чехии и Польше. Поэтому нет оснований утверждать, что влияние норманнов ускорило процесс формирования государственности у восточных славян. Однако норманны объединили всех восточных славян в единое государство. Без активного вмешательства норманнских дружин вдоль пути «из варяг в греки» продолжали бы существовать отдельные государственные образования восточнославянских племен полян, древлян, словен и т. д.

Таким образом, варягов нельзя назвать создателями Древней Руси, но вполне можно говорить об объединительной роли, которую варяги сыграли в древнерусской истории.

Вопросы и задания

• 1. Сформулируйте основные аргументы норманистов и антинорманистов, назовите представителей. Результаты оформите в виде таблицы.
• 2. Выделите основные периоды формирования отечественной историографии по вопросам генезиса древнерусской государственности, определите их основных представителей.
• 3. Назовите характерные признаки родового строя и государственного строя восточных славян.
• 4. Укажите предпосылки, способствовавшие формированию государственных отношений у восточных славян.
• 5. Обоснуйте роль геополитических условий как фактора формирования древнерусской государственности.
• 6. Назовите основные научные точки зрения на вопрос об образовании Древнерусского государства.
• 7. В чем суть взглядов И. Ф. Г. Эверса на происхождение Древнерусского государства?
• 8. Охарактеризуйте концепции «государственной школы» и «вечевого государства».
• 9. Составьте обобщающую таблицу по изложенному материалу.
• 10. Напишите научное эссе на тему «Образование Древнерусского государства и современные геополитические процессы».

Рекомендуемая литература^[1]

• 1. Гедеонов, С. А. Варяги и Русь. СПб., 1876.
• 2. Горский, А. А. Дружина и генезис феодализма на Руси // Вопросы истории. 1984. № 9.
• 3. Горский, А. А. Начало Руси: славяно-варяжская дилемма? // Родина. 2009. № 9.
• 4. Горский, А. А. Русь: от славянского расселения до Московского царства. М., 2004.

• 5. Греков, Б. Д. Киевская Русь. М., 1953.
• 6. Грот, Л. П. «Варины — варяги — вэринги»: судьбы в истории и историографии // Начала Русского мира. 2014. № 1 (1). С. 67—88.
• 7. Данилевский, И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII вв.): курс лекций. М., 1999.
• 8. Дьяконов, М. А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 2005.
• 9. Каменецкая, Е. В. Варяги и славяне: вечный спор // Россия XXI. 2010. № 2. С. 184—190.
• 10. Кац, В. И. К проблеме образования Древнерусского государства // Система ценностей современного общества. 2015. № 41. С. 93—96.
• 11. Комаровских, К. Ф. Откуда есть пошла земля русская — Русь святая / К. Ф. Комаровских, Н. И. Комаровских // Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры. 2014. Т. 203. С. 351—360.
• 12. Коновалова, И. Г. Образование Древнерусского государства: взгляд с востока // Вестник РГГУ. Сер.: История. Филология. Культурология. Востоковедение. 2015. № 9 (152). С. 35—44.
• 13. Королев, А. С. О роли варяжских князей в образовании Древнерусского государства // Преподаватель XXI век. 2009. № 4 (1—2). С. 206—213.
• 14. Мельникова, Е. А. Скандинавы на Руси и в Византии в X—XI вв.еках: к истории названия «варяг» / Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин // Славяноведение. 1994. № 2.
• 15. Миннибаев, Б. И. Теории и признаки происхождения Древнерусского государства // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2013. № 4. С. 310—312.
• 16. Писклова, Т. В. Образование Древнерусского государства // Новая наука: стратегии и векторы развития. 2016. № 10—2. С. 71—73.
• 17. Плотникова, О. А. Становление института княжеской власти в Древней Руси // Власть. 2008. № 4. С. 95—99.
• 18. Пузанов, В. В. Пути формирования высшей правящей элиты в эпоху образования Древнерусского государства // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2: История. 2008. № 2. С. 3—10.
• 19. Пушкарева, Н. Л. Женщины Древней Руси. М.: Мысль, 1989.
• 20. Пчелов, Е. В. Начало Руси в письменных источниках и роль варягов в образовании Древнерусского государства. К 1150-летию зарождения российской государственности // Вестник архивиста. 2012. № 3 (119). С. 3—16.
• 21. Фроянов, И. Я. К истории зарождения Русского государства // Фроянов И. Я. Начала Русской истории. Избранное. М., 2001.
• 22. Цветков, С. В. Экономическая основа образования Древнерусского государства // Начала Русского мира. 2014. № 1 (1). С. 89—111.
• 23. Шаскольский, И. П. Норманская теория в современной буржуазной науке. Л., 1965.

• [1] Список рекомендуемой литературы составлен таким образом, чтобы по каждой теме он не превышал 25 позиций, половина из которых — классические научныеработы, половина-современная научная литература.