Неклассический дискурс истолкования
Отделение языка от мира, предпринятое Витгенштейном, становится заметнее, если принять во внимание гипотетическую возможность изменения логики. Все логические средства, как говорит Витгенштейн в Трактате (пункт 5.511), объединяются в одну бесконечно тонкую сетку, образуя зеркало языка, чей логический характер делает ее способной отражать мир и делает его индивидуальные предложения способными… Читать ещё >
Неклассический дискурс истолкования (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Отделение языка от мира, предпринятое Витгенштейном, становится заметнее, если принять во внимание гипотетическую возможность изменения логики. Все логические средства, как говорит Витгенштейн в Трактате (пункт 5.511), объединяются в одну бесконечно тонкую сетку, образуя зеркало языка, чей логический характер делает ее способной отражать мир и делает его индивидуальные предложения способными говорить (сообщать нам) о том, что дело обстоит таким-то и таким-то образом. Но что произойдет в том случае, если мы воспользуемся неклассическими тавтологиями, т. е. изменим логические средства, изменим сетку языка? Следует сказать, что этот вопрос нашел свое решение. Так Е. Д. Смирнова пишет: «В принципе возможны иные сетки, детерминирующие иные способы конструирования картины мира. Возможно, что принятие иных методов анализа языка и логических структур детерминирует иную „сетку“ и тем самым иной способ конструирования картины мира. Мы получаем не единственный, а различные идеализированные языки с различными языковыми каркасами и речь пойдет об онтологиях (предпосылках), связанных с ними. Важнейшим вопросом в этом случае становится вопрос о предпосылках принятия того или иного языкового каркаса»[1].
Если принятие «иной сетки» непосредственно связано с принятием иной логики, тавтологии которой отличаются от классических (с которыми имел дело Витгенштейн), то в мире, основывающемся на другой логике, иной становится и связь между тавтологиями и невыразимыми в словах вещами, которые «показаны». Тавтологии описывают логику мира, а принятие иных тавтологий приводит к принятию иных логик мира. Первая возможность, связанная с тем, что невыразимое в словах тоже тогда может стать иным. Если же невыразимое в словах останется тем же самым, но изменится лишь логический способ указания на него (вторая возможность), то подобная варьируемость указаний уже будет косвенным уточнением смысла мира невыразимого в словах. О чем, конечно, не идет и речи в случае принятия постулата о единственности классической логики.
Представители Львовско-Варшавской философской школы придерживались мнения, что метафизика — это учение о том, что есть и что существует, в то время как онтология — учение о том, что возможно и как возможно возможное. Этот взгляд дает хорошее основание утверждать, что переход к обсуждению онтологических вопросов и предпосылок, о которых пишет Е. Д. Смирнова, означает переход от метафизической картины мира Витгенштейна к онтологической проблематике, или «онтологизации» Витгенштейна-метафизика. В случае Витгенштейна установка на «онтологизацию» лишь усиливает проблему, подчеркивая то обстоятельство, что введение понятия «мир невыразимого в словах», или понятия «показанных» вещей, способствовало размыканию герменевтического круга внутри соотношения «мир-язык», приводя к детализации и структуризации дискурса истолкования. В какой-то мере то же самое проделал Фреге, когда определял «мир мыслей» как «третий» мир. Такой взгляд на язык и мир, по сути дела, позволяет искать смысл невыразимого в словах, опираясь на наше предпонимание, предполагая, что смысл всегда можно найти в мире мыслей, но не наоборот. Но чтобы понять смысл предложения, нет необходимости в обязательном обращении к предпониманию: любой смысл уже дан в «мире мыслей» совершенно независимо от нашего понимания, откуда его всегда можно извлечь, размыкая тем самым герменевтический круг.
Jc 'к
В заключении следует сказать, что обращение к современным логическим идеям и методам для преодоления противоречивости текста, затрудняющей, а в ряде случаев, делающей невозможным какое-либо вразумительное истолкование вообще, приводит, во-первых, к необходимости расширения понятия непротиворечивого дискурса истолкования и, во-вторых, к использованию методов, связанных с понятием паранепротиворечивости. В этом случае истолкование может основываться на взаимно исключающих положениях, не приводящих тем не менее к произвольным и абсурдным выводам. Анализ показывает, что применение паранепротиворечивых методов истолкования влечет за собой некоторые философские и методологические последствия, важные для самой герменевтики. В частности, это приводит к концепциям, позволяющим говорить о путях и способах размыкания герменевтического круга, а также к расширению философского (онтологического) контекста традиционной герменевтической точки зрения на проблему предпонимания[2]. Наконец, новым смысл приобретают отдельные методологические принципы понимания и интерпретации. Так общее положение герменевтики, которое предписывает определенную стратегию в преодолении противоречивости истолкования, можно сформулировать следующим образом: в толковании не должно быть противоречий, но если два фрагмента истолковываемого текста (ситуации) противоречат друг другу, то следует искать третий фрагмент, который примирил бы оба. Если подобный фрагмент не может быть найден, то следует перейти к дискуссивному дискурсу истолкования типа Яськовского и допустить возможность принятия противоречащих тезисов, предваряя каждый тезис оговоркой для некоторого допустимого значения используемого утверждения. Дальнейшие рассуждения следует вести, используя вместо если …, то … исключительно если возможно, что …, то … Или если это понимается как (установлено) то… (дискуссивная импликация), а вместо «… и …» исключительно «возможно, что … и …» или «это понимается как (установлено)… и …» (дискуссивная конъюнкция).