Обзор ситуации. 
Личность в правовом поле

С первых лет перестройки действия законодателя свидетельствуют о решительности его намерений, и хотя глубоко укоренившиеся привычки декретами преодолеть невозможно, новые формулировки служат надежным плацдармом тем, кто хотел бы изменить ситуацию в пользу психологии.

В уголовном законодательстве

В уголовном законодательстве вступили в действие: категория вменяемости; представление о стечении тяжелых обстоятельств; иной подход к давлению на личность при исполнении наказания. В совокупности это позволяет взглянуть на проблему в целом под иным углом зрения.

Термин «вменяемость», будучи введен в Уголовный кодекс Российской Федерации (ст. 19), позволяет по-новому истолковывать роль индивидуальных качеств, присущих личности обвиняемого, в квалификации противоправного поведения. Его присутствие отодвинуло границу специальных познаний, используемых в интересах правосудия, от клинически очерченного круга понятий (душевная болезнь, слабоумие, психическое расстройство) и сместило ее в направлении психологии, возродив представление об уголовной дееспособности, присущее отечественной юриспруденции конца XIX в. Появилась возможность, во-первых, говорить о невиновном причинении вреда и освобождении от уголовной ответственности без необходимого ранее в этих случаях психического расстройства, а во-вторых, распространять новый подход не только на жестко фиксированные составы преступления (например, убийство в состоянии аффекта), но и на иные ситуации, где личность была стеснена разного рода обстоятельствами. Перед правовой психологией открылись не очень знакомые ей перспективы.

Статья 20 УК РФ вывела мотив детской шалости за рамки уголовной ответственности вместо прежней ориентации на учет психологического фактора при назначении наказания, лишив тем самым потерпевшего возможности получить компенсацию за нанесенный материальный и моральный ущерб, что существенно обострило конфронтацию сторон. Отныне суду, намеренному проявить гуманизм, потребовались серьезные основания. А поскольку «отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством» — вопрос, адресованный к педагогической психологии, описание феномена рождения личности как условия ответственности пришлось искать в малоизвестной юристам отрасли знания. К тому же проблема достоверности экспертного заключения была поставлена в зависимость от категории «сознание» (возможность осознавать в полной мере фактический характер и общественную опасность своих действий) — понятия, неоднозначно истолковываемого в научном смысле.

До последних лет юристы довольно бесцеремонно обходились со специальной психологической терминологией, не видя в перестановке слов и их значений чего-то такого, что могло исказить суть отвлеченных понятий, не имеющих прямого приложения в качестве доказательств. «Все правонарушения как идеологические общественные отношения являются интеллектуальными отношениями, так как проходят через сознание их участников. Для того, чтобы субъект права мог осуществлять свои обязанности, правоотношение должно пройти через его сознание, должно быть им осознано»^[1]. И их можно понять, ведь никто не требовал вникать в эмпирическую сущность используемых категорий. Когда же речь пошла о необходимости доказать, что конкретный субъект, а не просто некий социальный индивид, обладает необходимым для судебного решения уровнем развития данного качества, приходится более строго обозначать и феномен, и очерчивающие его дефиниции.

Прежде всего, ясно различать, что педагогические психологи выделяют сознание как индивидуальную характеристику человека с трехлетнего возраста, а юристы — с четырнадцатилетнего. Тому есть причины. Предметное сознание с присущими ему ясностью, непрерывностью, потоком и полем, начинает свое развитие с раннего детства и, как говорят педагоги, прирастает знанием (сознание). Оно консолидирует психические процессы в преобразовательной деятельности человека. Его расстройства входят в юридический критерий невменяемости по ряду обстоятельств. Однако в данном контексте речь идет о сознании как личностной характеристике — самосознании как признаке возможности отдавать себе отчет в своих действиях (в отличие от предметного сознания, где речь идет о способности отдавать отчет другим). И здесь появляются серьезные методические трудности.

Подростковая психология (рождение личности и ее раннее развитие) начала более или менее систематически изучаться лишь во второй половине XX в., когда обострение межпоколенных отношений заставило относиться к молодежной субкультуре всерьез. До этого занимались либо детьми, либо взрослыми, так как переходный период между ними не считался предметом, достойным исследования. Достаточно вспомнить, что мастера профессионально-технического образования не имели (и не должны были иметь) никакой педагогической подготовки, и учесть, что на сегодняшний день психология подростковых личностных реакций занимает очень скромное место в государственных стандартах профессиональной подготовки психолога, надеяться на быстрый прогресс в освоении темы на приходится. Так что еще некоторое время судам при определении личностной составляющей возраста несовершеннолетнего обвиняемого придется рассчитывать главным образом на собственный здравый смысл и профессиональный опыт людей, приглашенных в качестве экспертов.

Статья 22 УК РФ об ограниченной вменяемости не столько регламентирует, сколько ставит вопрос, решения которого следует ждать в обозримом будущем, если принять во внимание уже имеющийся опыт наказания психически неполноценных лиц. Будучи лишены по разным обстоятельствам поддержки со стороны семьи, они «неизбежно оказываются между проезжей дорогой, работным домом и тюрьмой, вызывая у общества не только раздражение, но и сострадание»^[2]. Тем более, что в исправительных учреждениях их судьба, как правило, бывает очень незавидна. Разные варианты лечебно-исправительных учреждений для «умственно отсталых и морально дефективных» (в редакции УК РСФСР 1922 г.), активно опробованные в первые годы советской власти, к сожалению, в нашей стране не оправдали ожиданий и их деятельность была прекращена. Возобладала доктрина психопрофилактики в форме «включения в здоровый, оптимистично настроенный трудовой коллектив», способный перевоспитать осужденных в духе точного исполнения законов и уважения к правилам социалистического общежития. «Все вышеназванные цели преследуются и при назначении наказания психически больным. Бесспорно, воспитательная работа с ними в местах лишения свободы проводится с учетом их психического состояния. Они находятся под диспансерным наблюдением медицинских работников и в необходимых случаях получают амбулаторное или стационарное лечение»^[3]. Дискуссия же об уменьшенной вменяемости сохранила чисто академический характер^[4].

В новых обстоятельствах, когда к лицам, «имеющим дефекты психики, у которых… снижена и ограничена способность осознавать характер своих действий и ослаблены волевые качества, могут применяться смягчение наказания; совместное использование карательной и медицинской меры; одна принудительная мера медицинского характера, когда у суда есть основания освободить преступника от наказания»^[5], вопрос вновь выходит на эмпирическую, феноменологическую почву. Юридическая патопсихология получила широкий доступ к индивидуальным свойствам личности, которые ей предстоит классифицировать в интересах правосудия. Сделать это не так просто, как показывает опыт зарубежных стран, где работа лечебноисправительных учреждений не прекращалась. Во всяком случае, по мнению научно-исследовательского центра судебной и социальной психиатрии им. В. П. Сербского, «многообразие психических аномалий и ситуаций совершения преступления не позволяет заранее сделать для таких случаев однозначный вывод. Представляется поэтому, что психическим расстройствам, не исключающим вменяемости, необходимо дать новую трактовку (определить их основные черты), приемлемую для доктрины российского уголовного права»^[6]. Сроки выполнения поставленной задачи, однако, даже не намечены, а в научной литературе не наблюдается большой активности в разработке этой темы, так что, скорее всего, вопрос еще долгое время будет находиться в стадии предварительного исследования и накопления судебной практики.

«Стечение тяжелых личных и семейных обстоятельств» законодатель учитывал и ранее, смягчая наказание (ст. 38 УК РСФСР), однако в новой редакции Уголовного кодекса появились нормы, еще более сближающие букву закона с феноменом личности. Прежде всего речь идет о «психическом принуждении» как обстоятельстве, смягчающем наказание (ст. 61 УК РФ) вообще, так и достаточном для полного освобождения от ответственности (ст. 40 УК РФ), если человек, «сохранив возможность руководить своими действиями», причинил вред «для устранения опасности, непосредственно угрожающей личности» (ст. 39 УК РФ). Тем самым личность в судебном решении выступает одновременно в качестве объекта преступного посягательства и предмета для получения доказательств, освобождающих от ответственности или смягчающих наказание. Можно себе представить, сколько фактов, свидетельствующих о ее (личности) заинтересованности в конкретном эпизоде потребуются суду. Недаром судебная практика по перечисленным статьям еще не обобщена в официальных документах Верховного суда РФ (по доступным нам публикациям).

По-видимому, к этим нормам следует присовокупить и психологические характеристики реакции на стечение обстоятельств, содержащиеся в ст. 28 УК РФ, где сказано, что основанием для освобождения от уголовной ответственности является «несоответствие психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам». И хотя в юридической психологии экстремальные нагрузки понимаются традиционно как, в первую очередь, угроза жизни, вызывающая сужение сознания (аффект) или скованность (нервный шок), законодатель не счел нужным уточнять какие-либо критерии, что можно понимать как отсутствие ограничений в оценочных категориях, в частности учитывать и нервно-психические перегрузки, возникающие из-за давления на личность.

Еще более значительный шаг в пространство личности был сделан законодателем при оценке нравственных страданий потерпевшего. Здесь Уголовный кодекс сместил акценты с общественно неприемлемого поведения преступника, вероятно задевающего личность, на реальные переживания с реституцией за моральный вред. В частности, традиционные представления об истязании как избиении дополнены «психическим страданием» (ст. 117 УК РФ). И хотя переживания измеряются исключительно чувствами и следов не оставляют, констатация ущерба по косвенным доказательствам безусловно необходима для обоснованного судебного решения^[7].

В свете сказанного можно было ожидать, что «унижение личного достоинства» (ст. 110 УК РФ), «оскорбление» (ст. 130 УК РФ), «клевета» (ст. 129 УК РФ), а также новелла — «нарушение неприкосновенности частной жизни» (ст. 137 УК РФ), получат некое обобщающее определение, аналогичное диффамации, которое было бы в состоянии подвести единую этическую платформу под «сведения, порочащие честь и достоинство», «неприличную форму поведения», «личную тайну» с учетом доставленных страданий, но законодатель не счел нужным сделать такой шаг, возможно из-за того, что для обобщающих дефиниций еще нет достаточных предпосылок.

Отставание тем более досадное, что личность как объект права выходит за рамки, очерченные индивидуальной судьбой отдельного человека. Такие определения, как «унижение», «превосходство», «неполноценность», отнесены к обобщенному образу национального характера по ст. 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». Без правовой этики определить состав преступления по перечисленным основаниям, уходящим корнями в этническое самосознание, просто невозможно. К сожалению, мы вынуждены признать, что данная отрасль знания больше других претерпела от политизации общественных наук при советской власти и только набирает опыт эмпирических исследований.

И, наконец, психологи все активнее вовлекаются в набирающее темпы движение по изменению доктрины уголовного наказания. Современные представления о нем как о воздействии «физического страдания и давления на личность» возникли сравнительно недавно. Римские юристы почти не обращали внимания на уголовное право, считая, что за проступки человек должен отвечать в первую очередь своим имуществом. В средние века уголовный суд без дыбы и виселицы был немыслим. И лишь в XIX в. общество начало испытывать разные модели, сочетающие «отвращение со стороны граждан и порицание со стороны государства». Советский период истории нашей страны принес исправительно-трудовую доктрину, в соответствии с которой заключенный овладевал социальными навыками, присущими обществу в целом. С отказом от коммунистической этики система исполнения наказаний оторвалась от жизни и продолжает до сих пор формировать личностные качества, нужные «в зоне», но бесполезные в обыденной жизни. Это дорогостоящее противоречие стараются устранить.

Приспосабливая власть к обстоятельствам данной ситуации, законодатель переносит основную тяжесть наказания на его моральный фактор. Условная мера, до последнего времени понимаемая людьми как «осужден, но не наказан», насыщается ограничениями, обидными для чувства собственного достоинства и подрывающими репутацию в социальном окружении. Пока что у судов еще нет ни перечня соответствующих ограничений, ни методики, позволяющей учитывать культурные и социальные предпочтения подсудимого как объект воздействия, но работа ведется и участвовать в ней необходимо.

Таким образом, привычная фраза «с учетом личности», часто употребляемая в разных контекстах, обретает вполне определенное смысловое значение. Это личностная зрелость как условие уголовной ответственности, контуры личности как объект посягательства, психические недостатки, снижающие адаптивность к трудным жизненным обстоятельствам, образ личности в определенной субкультуре. По каждому из перечисленных направлений у психологии имеется определенная сумма знаний, но в целом достигнутые успехи пока не соответствуют ожиданиям юридического профессионального сообщества. Таковы факты.

• [1] Теория государства и права: учебник. М., 1949.
• [2] Крепелин Э. Отмена меры наказания // Введение в психиатрическуюклинику. М., 1923.
• [3] Ковалев М. И., Алмазов Б. Н. Указ. соч.
• [4] Козаченко И. Я., Сухарев Е. А., Гусев Е. А. Проблема уменьшенной вменяемости. Екатеринбург, 1993.
• [5] Комментарии к Уголовному кодексу РФ. Общая часть / под ред.Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1996.
• [6] Комментарии к законодательству РФ в области психиатрии / под ред.Т. Б. Дмитриевой. М., 1997.
• [7] Казалось бы, страдание как таковое по определению должно быть предметом исследования судебной медицины, ибо повреждение всегда состоитиз расстройства функций и соответствующего ощущения, тем не менеесудебные медики категорически отказываются брать на себя какие-либо обязательства по экспертизе расстройств, где нет анатомического нарушениятканей, хотя постановление Пленума Верховного суда РФ «О судебной практике по делам о возмещении вреда, причиненного повреждением здоровья"от 28.04.94 прямо указывает на необходимость оценивать не только физические, но и нравственные страдания.