В гражданском праве

В гражданском праве личность рассматривается главным образом с позиций дефекта воли, препятствующего самостоятельно отстаивать свои интересы, и нравственного страдания, подлежащего компенсации. Личностный фактор деликтоспособности интерпретируется аналогично уголовно-правовому представлению о невменяемости.

Сделкоспособность уже в известной мере включает личностный фактор: способность разумно вести свои дела, т. е. понимать значение своих действий и руководить ими (ст. 177 ГК РФ); быть осведомленным о последствиях взятых на себя обязательств (ст. 178 ГК); принимать решение без кабального принуждения (ст. 179 ГК). Тем самым диапазон возможного использования психологических знаний достаточно широк. В крайнем варианте это психическое расстройство, но есть еще много людей, которые просто неотчетливо понимают устройство жизни и бывают обмануты по наивности, принуждены в силу повышенной внушаемости, вовлечены в невыгодные отношения по неосведомленности. Суду приходится вникать в суть дела и анализировать стиль взаимодействия истца и ответчика, чтобы сделать вывод, в какой мере сложившаяся ситуация была трудна в психологическом отношении^[1].

Когда решается вопрос о возмещении морального вреда, никаких специальных норм, регламентирующих освобождение от ответственности, вообще не предусмотрено (как и срока давности). Можно предположить, что на ответчика распространяются общие положения об утрате деликтоспособности, так что, образно говоря, гражданско-правовая вменяемость (коль нет категории временной или специальной недееспособности) в данном случае презюмируется. В то же время в оценке позиции истца личностный фактор играет ключевую роль. Психические страдания, подлежащие компенсации в денежном эквиваленте, делают переживания человека предметом доказывания и вынуждают искать объективные признаки в этом глубоко субъективном феномене человеческого бытия.

Формальные признаки (повреждение здоровья, снижение трудовых возможностей, утрата активности общественной жизни) сочетаются с такими переживаниями, как чувство боли и снижение настроения, которые никак не могут быть объективизированы^[2]. При этом законодатель особо подчеркивает необходимость учитывать «степень физических и нравственных страданий, связанных с индивидуальными особенностями лица, которому причинен вред» (ст. 151 ГК). Речь, по мнению авторов, обсуждавших эту проблему, должна идти об особой чувствительности к обстоятельствам, причинившим страдания, в силу воспитания, мировоззрения, нравственных ценностей и социальных ориентаций^[3]. К тому же не следует забывать, что заглаживание морального вреда может быть достигнуто и нематериальными средствами, например реальным восстановлением прав, деятельным раскаянием ответчика, примирением сторон, когда репутация дороже денег и т. п. Тем самым пресловутые «контуры личности», о которых мы упоминали, дают о себе знать и в данном случае. Их нужно уметь соотносить с обстоятельствами, где поводы и причины зачастую не только не совпадают, но и находятся друг от друга на внушительном расстоянии.

Остается лишь напомнить, что именно моральный вред с возможностью реституции при покушении на личность открыл психологам дорогу в правовое поле, а юристам — в личностное пространство.

Семейное право, которое входит в гражданскую юрисдикцию, но имеет целый ряд специфических сфер правоприменения, по-своему рассматривает роль личностного фактора. Начать с того, что само вступление в брак является свободным волеизъявлением человека, где заблуждение, принуждение или невозможность понимать значение своих действий недопустимы, что в известной мере перекликается со сделкоспособностью, хотя прямые аналогии ст. 28 Семейного кодекса РФ со ст. 177 ГК вряд ли возможны.

Значительно важнее учитывать личностный фактор при решении споров о воспитании детей. Здесь приходится оценивать такую сложную характеристику, как чувство родительского долга. Да и анализировать результаты спорного воспитания на личность ребенка очень непросто. Ведь нередко оба родителя социально положительные люди и черпают свои аргументы почти исключительно в психологии. И даже в тех случаях, когда налицо виновное поведение (ст. 69 СК «Лишение родительских прав»), связанное с применением к детям психического насилия (ст. 73 СК «Ограничение родительских прав») или «стечением тяжелых жизненных обстоятельств» без прямой зависимости от воли родителей (Закон РФ «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации»), любое решение суда или органа опеки и попечительства требует достоверного психологического обоснования. Еще важнее личностные свойства при воспитании чужих детей. «При назначении ребенку опекуна (попечителя) учитываются нравственные и иные личностные качества… отношения между опекуном и ребенком» (ст. 146 СК). Те же требования предъявляются и к приемным родителям (ст. 153 СК). И хотя судам и органам, принимающим решение по существу, не указано обосновывать его с привлечением специалиста в области психологии, совершенно ясно, что без сведущего человека полагаться лишь на здравый смысл и житейский опыт было бы сомнительно, особенно в случаях, когда налицо конфликт сторон, каждая из которых заинтересована в решении в свою пользу. К сожалению, психологическая экспертиза в семейных спорах о воспитании детей только начинает накапливать судебную практику^[4], как и в вопросах о ненадлежащем выполнении родительских или опекунских обязанностей.

На сегодняшний день быстро нарастает опыт по спорам о действительности завещания или акта дарения (посмертно). Наследники обосновывают свои претензии психической неадекватностью пожилых людей, попавших под влияние корыстно заинтересованных знакомых, которые, чаще всего, некоторое время проживают со стариками и ухаживают за ними. По сложившейся традиции суды привлекают психиатров, но те в большинстве случаев не находят старческих психозов. Тем самым вопрос смещается в область социальной психологии, где предметом исследования становятся межличностные отношения. Однако эта область знания менее всего готова к роли экспертного освидетельствования. Ее эмпирический опыт пока что годится для более или менее широких обобщений или изучения отношений в коллективе, но решать прикладные задачи в оценке психической зависимости при совершении односторонней сделки она не в состояния. И если психологи других профессиональных ориентаций восполняют дефицит знаний, то это им удается с известным трудом и не совсем надежно.

• [1] Эрделевский А. Недействительность сделок // Российская юстиция.1999. № 1.
• [2] Некоторые вопросы применения законодательства о компенсацииморального вреда: Постановление Пленума Верховного суда РФ от 20.12.94(в ред. от 15.01.98).
• [3] Эрделевский А. М. Компенсация морального вреда в России и за рубежом. М., 1997.
• [4] Звягинцева Л. М., Плюхина М. Я., Решетникова И. В. Доказываниев судебной практике по гражданским делам. М., 1999.