Критерии поверки правильности основного разделения права, проведенного в конкретно-исторических условиях

— Сказанное означает, что на все те многочисленные вопросы, которые оставил нам в наследство XX век, ни одна лишь цивилистика, ни юриспруденция в целом решить просто не в состоянии. Вопросы о путях поиска компромисса между государствами, государством и гражданином, обществом и личностью; о грани, отделяющей интерес общественный, заслуживающий охраны и защиты, от неосновательного и недопустимого вмешательства общества в частные дела своих членов и др., сформулированные в начале настоящей главы должны задаваться не юристам, а специалистам соответствующих сфер человеческой и общественной жизни — экономистам, финансистам, социологам, политикам, политологам, философам и др. Чем же тогда, в таком случае, объясняется «привязка» настоящего Очерка к глобальным экономическим, социальным, политическим и философским проблемам? Не является ли такая привязка демагогической отпиской, обосновывающей актуальность никому неинтересной и ненужной темы? Ни в коем случае!

Юриспруденция не может решить описанных глобальных проблем с их содержательной стороны. Юрист не может производить расчеты вместо экономиста или подсказывать оратору, что тому следует говорить. Но юрист в состоянии указать специалистам тот принцип, в соответствии с которым решение глобальных экономических, социальных и политических проблем должно осуществляться. Принцип сей — компромисс между частным и общественным интересом. Общество при всяких условиях должно сохранять свою сплоченность (если угодно — системность), личность — свободу (самостоятельность). Задача юриспруденции — облечь в адекватную правовую форму отношения в сплоченном обществе, состоящем в то же время из свободных личностей. При отсутствии же любого из названных условий общественного прогресса (т. е. в ситуации, когда-либо общество не сплочено, либо составляющие его люди несвободны) право должно очертить те юридические и, стало быть, обязательные для достижения, ориентиры, которым должно соответствовать общество, дабы оставаться сплоченным и личность, притязающая на статус свободной, т. е. решить ту самую глобальную проблему, с постановки которой мы начали настоящий Очерк. Что же для этого требуется сделать?

Прежде всего, необходимо признать (как бы это не задевало самолюбие отдельных представителей науки публичного права^[1]) факт исторического первенства в возникновении и факт существования презумпции частного права. Все отношения (теоретически) можно отдать на откуп децентрализованной регламентации, лучшим подтверждением чему может служить современная российская действительность, преподносящая нам частное урегулирование таких вопросов, которые по сути своей не могут составлять регламентации иной, кроме публичной. «Решение вопроса» за взятку — ни что иное, как урегулирование публичной (централизованной) сферы частным (децентрализованным) образом.

Другой вопрос, — целесообразно ли превращать презумпцию в действительное положение вещей, распространяя децентрализованное регулирование на все сферы и случаи жизни, — ясное дело, не может иметь никакого ответа, кроме отрицательного. Несомненно, из предположения о частном характере отношений должны быть изъяты вопросы конституционного строя и государственного устройства, организации деятельности и распределения компетенции органов государственной власти, управления и вооруженных сил, судоустройство, все уголовное, административное, таможенное, валютное, часть природно-ресурсного права, а также все области процесса (судопроизводства). Это не значит, что вторжение децентрализованного регулирования в перечисленные области заказано — нет! Но это означает, что такое вторжение должно обусловливаться чрезвычайно вескими основаниями.

Не следует забывать и о том, что централизованное регулирование тех или других отношений может иметь рефлексивное действие и невольно затрагивать сферу частного права. Классический пример: уголовное процессуальное право составляющими его публичными нормами постоянно создает угрозу ущемления множества частных прав и свобод; некоторые же его институты (например, задержание или заключение под стражу) прямо ориентированы на такое ущемление. Это — обратный процесс: вторжение норм публичного права в частноправовую сферу, которое также может иметь место лишь в случаях и по основаниям, предустановленным международными конвенциями в области прав человека и гражданина, а также положениями об основах конституционного строя.

Таким образом достаточно четко отграничивается область действия… того самого «идеального частного права», представленного памятниками римского права, сочинениями европейских романистов и цивилистов, которое ныне вызывает органическое неприятие не только юристов-практиков, но и по мнению некоторых ученых, непригодно ни для одного государства, ни для одного общества. Верно, непригодно. Одна из причин — несоизмеримо более широкий круг отношений, в котором приходится работать современной цивилистике (от этого никуда, увы, не деться — приходится пополнять состав институтов частного права своими силами, без помощи «римлян»); другая —…в неподготовленности современного российского общества к полноценному функционированию системы частного права. Лучшим доказательством этому являются постоянные стенания по поводу того, как несовершенно наше законодательство — сколько всего в нем не урегулировано! И ладно бы стенания эти раздавались в среде обывателей, политиков или журналистов — нет! В том-то и дело, что громче всех стонут сами юристы, а среди этих последних — судьи! Те самые лица, профессиональным долгом и навыком которых должно быть неукоснительное соблюдение и грамотное применение законодательных норм. Существующих законодательных норм. Со всей их неясностью, неточностью, неполнотой и прочими «недостатками»; со всеми «родимыми пятнами», избежать которых просто по объективным причинам невозможно. Ни один народ не смог урегулировать всего; не смог создать ни внутренне непротиворечивого, ни безупречно ясного законодательства. На то ведь и существует юридическая деятельность, чтобы несмотря на все эти факторы выводить точное знание о субъективных правах и юридических обязанностях; в этом, и только в этом — ее предназначение и содержание. Стенания по «закону, где было бы все-все записано» не свидетельствуют ни о чем другом, кроме как о непонимании стенающими сути понятия «закон», отсутствии у них всякого представления о содержании юридической деятельности, а заодно и навыков элементарного логического мышления (а будут ли нужны юристы, если однажды удастся создать такой закон?!).

Среди наших читателей наверняка найдутся и те, кто упрекнет нас в том, что мы пытаемся перевернуть шкалу ценностей: вместо «право — для общества» выдвигаем лозунг «общество — для права». Ничего подобного! Право — средство. Средство к достижению общественного компромисса — к построению сплоченного общества с одновременным сохранением свободы личности. Это и есть цель, которой призвано служить право. Невозможность достижения этой цели с помощью идеального частного права, необходимость ограничивать сферу и сокращать пределы его применения — лучший показатель тяжелой социальной болезни, поразившей общество; симптом, свидетельствующий о необходимости внутренних преобразований самого этого общества в целом и перевоспитания тех самых личностей, из которых оно слагается.

Возможно, конечно и дальнейшее урезание частного права, вплоть до его полного искоренения, подобное все новым и новым запретам, которые прописывает доктор, не предпринимающий никаких попыток излечения больного. Раз болезнь прогрессирует от активной жизнедеятельности, то нужно привязать больного к постели. Раз договор куплипродажи используется в сфере торговли оружием и наркотиками, то надо запретить договор купли-продажи. Но, может быть, просто постараться вылечить больного? Вряд ли кто-то решится утверждать, что доктор, пытающийся лечить, исповедует принцип «больной — для лекарств».

Текст печатается по изданию: Гражданское право: актуальные проблемы теории и практики / под общ. ред. В. А. Белова. М., 2007. С. 35—63.

• [1] Впрочем, настоящие ученые всегда ставят интересы науки много выше собственного самолюбия. С их стороны мы, следовательно, не рискуем встретить ничего иного, кроме понимания.