Практическая бесполезность юридической теории ценных бумаг

— О причинах сложившейся ситуации можно дискутировать.

Весьма правдоподобно предположить, что все дело в том, что сущность юридического понятия, в свое время обозначенного термином «ценные бумаги», оказалась столь нетривиальной для понимания и непростой для усвоения, что и само понятие осталось малоисследованным гражданско-правовой наукой. До настоящего времени ценные бумаги продолжают оставаться этакой terra incognita civilis — неизведанной цивилистической землей, непроходимой местностью, непокоренной вершиной. Тот же М. М. Агарков предупреждал, что «общая теория ценных бумаг, а также и учение об отдельных бумагах относятся к числу наиболее сложных отделов юридической науки. Даже чисто практическое ознакомление с ними представляет достаточно много трудностей для лиц, неискушенных в правоведении»¹. Увы, спасовали не только они, но и ученые — лица, которым, что называется, по долгу службы и следовало бы быть «искушенными» именно в правоведении! Одни из них юридическому исследованию ценных бумаг, изучению ценных бумаг в юридическом смысле этого слова, постижению ценных бумаг, понимаемых как «необходимое средство юридической техники в области организации крупных предприятий… кредита… платежного оборота… крупного товарного оборота…»^[1][2], предпочли видимость, имитацию или мистерию юридического исследования; другие честно отказались от попыток взятия не поддающихся умственному штурму «укреплений»^[3].

Но тогда возникает другой вопрос: а почему же ученых не поставили на место их коллеги — практикующие юристы? Ведь именно им и предстояло пользоваться «средством юридической техники» под названием «ценные бумаги»! Может быть, они и сами отлично поняли и усвоили все то, что так и «не далось» их ученой братии? Ничуть не бывало: что такое ценные бумаги в юридическом смысле, отечественная практика не знала никогда и не желает знать сейчас. Чем же объяснить такое равнодушие к вопросу? Только одним: ценные бумаги как юридический институт так и остались не востребованными российской экономической практикой. Ни до революции, ни в советское время, ни теперь — в период «реставрации капитализма». То самое «иное распределение рисков», привносимое в экономический оборот ценными бумагами — особым «средством юридической техники» (юридической конструкцией), российской практике оказалось просто не нужно — она прекрасно обошлась традиционными правовыми средствами (сделка, договор, административный акт, иск и т. д.). Даже там, где таковым и вовсе не должно было бы находиться никакого места, в тех областях, из которых они начисто вытеснялись бы органическими юридическими свойствами ценных бумаг, законодательство и практика все равно пытаются пользоваться более знакомыми и понятными инструментами и технологиями, а наука ограничивается жалкими потугами оправдания этих попыток. А это означает только одно: однажды юристы-практики обнаружили, что для того чтобы получать деньги за свои консультации в области правового регулирования ценных бумаг от «лиц, не искушенных в правоведении», совсем не нужно самим быть лицами, в нем искушенными. Для этого вполне достаточно уметь подобрать и изложить законодательные нормы, относящиеся к ценным бумагам в том значении этого термина, которым пользуются заказчики их услуг^[4] (предприниматели, экономисты и финансисты). Итог плачевен: вместо настоящих (юридически полноценных) ценных бумаг перед нами оказывается нечто рафинированное, выхолощенное, этакий гражданско-правовой Тяни-толкай — продукт «скрещивания» ценных бумаг с общеправовым инструментарием.

Вот буквально несколько тому примеров.

Норма п. 2 ст. 144 ГК РФ постановляет считать ценные бумаги, в которых отсутствует любой из «обязательных реквизитов», и бумаги, не соответствующие установленной форме, ничтожными. По господствующему мнению, отраженному, кстати, и в ст. 166 ГК РФ, категория ничтожности характеризует юридические действия, имеющие внешний вид сделок, — одну из категорий недействительных сделок; ст. 167 определены последствия совершения таковых. Но что такое ничтожность ценной бумаги (документа)? Если перед нами все-таки ценная бумага, то, значит, пресловутые «обязательные реквизиты» не так уж и обязательны? Ничтожна ли подложная (поддельная) ценная бумага? А главное: каковы последствия «ничтожности» в применении к ценным бумагам? Ни один из этих вопросов не имеет не только ответа, но и самой постановки.

Другой случай: подп. 1 п. 1 ст. 145 ГК РФ, постановляющий, что бумагой на предъявителя является такая ценная бумага, права по которой принадлежат ее предъявителю. А если предъявитель — вор или недобросовестный приобретатель? Неужто же и ему принадлежат права из бумаги? Ни в коем случае! Просто в анализируемой норме не принято во внимание одно из отступлений учения о ценных бумагах от постулата общей теории гражданского права, согласно которому субъективное право осуществляется только тем лицом, которому оно принадлежит. В случае же ценных бумаг вопрос об осуществлении права решается совсем не так, как вопрос о его принадлежности: право, удостоверенное ценной бумагой, осуществляется не тем лицом, которому принадлежит (материально управомоченным субъектом), а тем, кто легитимирован (узаконен) в этом качестве внешними признаками бумаги (формально легитимированным субъектом)¹. То, что всякий предъявитель бумаги на предъявителя может осуществить удостоверенные ею права, — это верно, но то, что всякий ее предъявитель обладает удостоверенными ей правами, не верно никоим образом.

Последний пример. Обратимся к ст. 146 ГК РФ, трактующей о передаче прав по ценной бумаге. Контекст не оставляет сомнения, что под правами по ценной бумагой имеются в виду права, удостоверяемые ценными бумагами, — те самые права, «инкорпорация» которых в бумагу-документ и дает повод наименовать последний ценной бумагой (права из бумаги). С точки зрения общехозяйственной внимание ГК РФ к этому вопросу логично и объяснимо: действительно, участникам операций с ценными бумагами важно знать, каким способом они могли бы приобрести права, которые наделяют бумагу ценностью. Но с точки зрения чисто юридической подобная постановка вопроса просто нелепа: права для того и облекаются в форму ценной бумаги, чтобы их можно было приобрести одним-единственным способом — посредством добросовестного приобретения права собственности на саму бумагу — вещь. А вот получить возможность осуществить эти права (хотя бы и принадлежащие другому лицу) действительно можно по-разному, что зависит от способа легитимации держателя той или иной конкретной бумаги^[5][6]. Снова Кодекс игнорирует центральное положение общей теории ценных бумаг — принцип, согласно которому право по ценной бумаге осуществляется не тем, кому оно принадлежит (и даже не тем, кому принадлежит право на бумагу как вещь), а тем, кто формально легитимирован бумагой, — что уж говорить о правоприменительной практике!^[7]

Закономерен и печален результат: юридическое понятие, в свое время обозначенное термином «ценные бумаги», оказалось не только нетривиальным для научного осмысления и усвоения, но и не востребованным ни отечественным законодательством, ни практической юриспруденцией.

• [1] Агарков М. М. Указ. соч. С. 233.
• [2] Там же. С. 170.
• [3] Вот один показательный пример: проблема понятия переводного векселя.Д. И. Мейер отметил, что «исследование существа переводного векселя в высшей степенизатруднительно» (Мейер Д. И. Очерк русского вексельного права. Казань, 1857 (цит. по: Мейер Д. И. Избранные произведения по гражданскому праву. М., 2003. С. 314)), послечего занялся… разбором вексельных теорий, выдвинутых его предшественниками, которые, по его же собственному убеждению, ничего не объясняли, в том числе и потому, что имели весьма отдаленное отношение к праву и проблеме юридической сущностивекселя. Зачем же тогда этим вопросом заниматься? Почему так и осталась неразработанной новая самостоятельная теория? — Другой ученый — П. И. Стучка, — признавшись (Курс советского гражданского права. Т. 2: Общая часть гражданского права. М., 1929. С. 333), что «…в переводном векселе труднее всего справиться с его понятием», просто-напросто… отказался от установления его признаков, подменив их воспроизведением нормативного определения.
• [4] Адекватная юридическая консультация в области правовой конструкции ценныхбумаг сегодня может оказаться не только бесполезной, но и больше того — вредной, поскольку она будет иметь своим предметом совсем не то понятие, которое повсеместнообозначается термином «ценные бумаги». Юрист же, рискнувший дать подобную консультацию, скорее всего, приобретет репутацию «голого теоретика», совершенно «оторванного от практики» (в лучшем случае), к услугам которого вряд ли стоит прибегатьв будущем.
• [5] Это — центральный постулат теории ценных бумаг: «…Специфическое отличие ценных бумаг от других юридических документов заключается в необходимостиих предъявления для осуществления выраженного в них права. Институт ценных бумагсоздает иной порядок осуществления прав, чем тот, который существует на основанииобщих положений гражданского права» (Агарков М. М. Указ. соч. С. 223). Споритьс ним — значит отрицать существование института ценных бумаг как такового.
• [6] В свете сказанного легко оценить такие положения ст. 146 ГК РФ, как, например, ее п. 1, согласно которому «для передачи другому лицу прав, удостоверенных ценнойбумагой на предъявителя, достаточно вручения ценной бумаги этому лицу», или (ещелучше) п. 2, в соответствии с которым «права, удостоверенные именной ценной бумагой, передаются в порядке, установленном для уступки требований (цессии)».
• [7] Замечательный пример из области гражданского процессуального законодательства приводит Д. В. Мурзин: даже такая ценная бумага, как вексель, традиционно представляющаяся воплощением принципов материальной и формальной строгости присудебном взыскании по нему, сегодня мало чем отличается от любых других документовобязательственно-правового содержания (см.: Мурзин Д. В. Ценные бумаги — бестелесные вещи. Правовые проблемы современной теории ценных бумаг. М., 1998. С. 50—51;Он же. Ценные бумаги и тенденции развития гражданского права // Цивилистическиезаписки: межвуз. сб. науч. тр. М., 2001. С. 277—278).