Взгляды Н. В. Рабинович

— Н. В. Рабинович также не разрабатывала понятие сделки в целом, уделяя внимание более специальной теме — феномену недействительности сделок и последствиям такой недействительности1. Точно так же как и Д. М. Генкин она оказалась вынуждена предварительно рассмотреть и разрешить ряд вопросов, имеющих более общее значение.

По мнению Н. В. Рабинович, не только действия, но и события «приобретают правовое значение лишь в силу воздействия их на человека, на его общественные и, в частности, правовые отношения»^[1][2]. Интересно, что автор относит эту мысль к авторитету О. А. Красавчикова, который на самом деле ничего такого не писал. Его фраза: «даже и в тех случаях, когда в качестве юридического факта выступают юридические события, то последние также оказывают свое воздействие либо на личность, либо на предметы и т. д. вполне определенных конкретных субъектов, иначе они для права безразличны»^[3] разительно отличается от тезиса, приписываемого ему Н. В. Рабинович: отлично видно, что О. А. Красавчиков писал исключительно о фактическом влиянии, оказываемом действиями и событиями, т. е. о том влиянии, которое оказывается ими на реальные жизненные отношения, в то время как Н. В. Рабинович говорит о влиянии еще и на общественные (идеологические), в том числе и правовые отношения. От этого тезис приобрел «замкнутый» характер: получилось, что факты реальной действительности приобретают правовое значение, в частности тогда, когда они воздействуют на правовые отношения. Но разве воздействие на правовое отношение — это не есть правовое значение? Правовое значение приобретается тогда, когда оно… уже имеется. Трудно представить себе нечто более несообразное, и тем не менее эта оговорка заслуживает того, чтобы о ней, по крайней мере, упомянули, ибо ее появление, как станет понятно позже, не случайно.

Выделяемые Н. В. Рабинович признаки сделки несколько отличаются от традиционных: ею акцентируется внимание на том, что сделка суть не просто волевое действие (волевой акт), но сознательное волевое действие, т. е. «сознательное проявление воли человека»^[2]; разумеется, сделка направляется на достижение определенного правового эффекта и тем отличается от юридически результативных правомерных действий, которые «приводят к тем или иным правовым последствиям для субъекта, не будучи специально на это направлены»¹. Здесь не место обсуждению вопроса о том, может ли проявление воли быть несознательным^[5][6]; интересно то, что в дальнейшем, характеризуя отдельные признаки сделки, она ограничивается освещением вопросов о волевом характере сделки^[7] и ее направленности^[8]. О сознательности автор более не упоминает.

Сравнение сделок с иными правомерными действиями, очевидно свидетельствует о том, что сделки, по мнению автора, принадлежат к числу правомерных действий, что напрямую ей, впрочем, не констатируется. Это наше предположение косвенно подтверждается следующим абзацем, в котором исследователь противопоставляет сделки правонарушениям, но делает это несколько необычно: по ее мнению, правонарушения «также являются волевыми действиями, но направлены на такие правовые последствия, которые находятся в противоречии с объективным правом»^[9]. Странно, но автор не замечает того, что ею предпринимается попытка сравнения трудно сравнимых вещей: если о правомерности она говорит применительно к самим сделкам, т. е. действиям, то о неправомерности — применительно не к правонарушениям (действиям), а последствиям таких действий^[10]. Но более удивляет авторская сноска к этому абзацу, где говорится буквально следующее: «Недействительные сделки, запрещенные законом, также представляют собой нарушение права. Тем не менее они не перестают быть сделками и в качестве правонарушения в смысле главы XIII ГК [ГК РСФСР 1922 г.] понимаемы быть не должны». То ли Н. В. Рабинович (уж не под влиянием ли разобранных прежде мест статьи Д. М. Генкина?) задалась целью разрешить противоречие между понятиями сделки и недействительной сделки посредством использования двух различных понятий о неправомерности^[11], то ли решила его просто игнорировать.

В вопросе о способе разрешения ситуации несоответствия сделок (действий) подлинной воле совершивших их лиц Н. В. Рабинович склоняется к смягченному варианту волевой теории, указывая, что «коль скоро действительная воля нашла внешнее выражение, необходимо с нею считаться всегда, а не только в случаях, указанных в законе»¹. В этом свете довольно странно наблюдать «камень», пущенный ею «в огород» сторонников теории единства воли и волеизъявления^[12][13][14]: спрашивается, а что же представляет собою предложение самой Н. В. Рабинович, да еще в совокупности с признаваемыми ею презумпцией совпадения воли и волеизъявления и необходимостью защиты лица, неправильно воспринявшей волю контрагента по причине неверного ее выражения от возможных невыгодных последствий? Ну, а когда в числе факторов, обусловливающих недействительность сделки, прямо называется «несоответствие между волей и волеизъявлением»^[8], автора просто перестаешь понимать.

Дальнейшие интересующие нас рассуждения ученого касаются полемики между позициями И. С. Перетерского — М. М. Агаркова, с одной стороны, и Д. М. Генкина — И. Б. Новицкого — с другой. Н. В. Рабинович не соглашается ни с одной из них, предлагая третье решение: «недействительные сделки, несомненно, являются действиями неправомерными. Они потому и признаются недействительными, что противоречат нормам права… Но из этого не следует, что она перестает быть сделкой, представляет собой деликт, точно так же, как не перестает быть административным актом тот акт, который является незаконным… как не перестает быть договором тот договор, который не исполняется»^[16]. И хотя аналогия с договором здесь явно неуместна, все же сравнение с административным актом заставляет задуматься: а может быть, и в самом деле, правомерность не является неотъемлемой характеристикой сделки?

Что же приводит автора к подобному — внутренне противоречивому, с канонической точки зрения — выводу? Простое соображение: «недействительная сделка… обладает признаками, которые свойственны сделкам»^[5], т. е. представляет собой действие волевое, направленное на юридические последствия, причем нельзя исключить того, что участники сделки стремились эти последствия создать, вполне искренне полагая их правомерными. И далее: «в результате совершения недействительной сделки возникает определенное правоотношение (хотя и такое правоотношение, которое не имеет права на существование)»¹. Это — самое неординарное и, увы, самое слабое место авторской теории: выше, при разборе статьи Д. М. Генкина, уже говорилось о внутренней противоречивости понятия о неправомерных, но при том правовых последствиях. Выражение «правоотношение, не имеющее права на существование» — такой же нонсенс, как и, к примеру, горячий снег или шерстяное масло^[18][19]. Соображение о том, что недействительная сделка «недействительна именно как сделка, в силу присущих ей как сделке недостатков»^[20] не только не спасает теорию, но и окончательно подрывает ее: действие, недействительное как сделка, не является сделкой точно так же, как не является, например, векселем, документ, недействительный как вексель. Понятие, не обладающее признаками понятия А. (недействительное как понятие А.), никак не может быть признано понятием А.

Не особенно помогает делу и соображение о том, что неблагоприятные последствия, постигающие участников недействительной сделки (реституция, изъятие и т. д.), являются последствиями не самой сделки, а объявления ее недействительной^[21]. Оно, бесспорно, правильно в первой своей части, ибо имущественные последствия недействительности сделок имеют смысл только в том случае, когда помимо самой недействительной сделки было совершено какое-то предоставление во исполнение якобы возникших из нее обязанностей, но совершенно неверно в части заключительной. Отделять недействительную сделку как действие (один юридический факт) от ее объявления недействительной (второй юридический факт) — путь чисто схоластический, ибо заключается в попытке «отделения» от понятия его неотъемлемого свойства, попытке, подобной, например, отделению от понятия газа свойства заполнять весь предоставленный ему объем. Особого акта «объявления сделки недействительной» не знает и не знало ни одно законодательство; в лучшем случае о чем-то похожем можно говорить только применительно к оспоримым сделкам, но не более. Считать юридическим фактом (пресловутым «объявлением») норму закона, закрепляющую тот или другой состав недействительной сделки, конечно же, невозможно.

Резюме к пункту 7 части III. — Итог, как можно видеть, не особенно утешителен. Но отрицательный результат — это тоже результат. Общие положения о сделках и недействительных сделках в учении Н. В. Рабинович либо не корреспондируют друг с другом, либо преисполнены внутренних противоречий. Этот опыт, несомненно, заставляет еще раз помянуть добрым словом Д. Д. Гримма — его стройный системный подход и точное разграничение понятий — и уж, во всяком случае, не пытаться подводить понятия под тот или иной тип, искусственно расширяя последний до несообразных границ — правовых последствий, правомерности и противоправности в том или ином (узком или широком) смысле.

• [1] Если Д. М. Генкин говорит о недействительных сделках (т. е. о феномене сделок, хотя и недействительных), то Н. В. Рабинович — о недействительности сделок (т. е. о феномене недействительности). К этому показательному различию мы еще вернемся.
• [2] Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 5.
• [3] Красавчиков О. А. Указ. соч. С. 27.
• [4] Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 5.
• [5] Там же.
• [6] См. об этом, например: Ойгензихт В. А. Указ. соч. С. 15—16, 19—21 и сл., 59—64,97 и др.
• [7] Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 6—8.
• [8] Там же. С. 8.
• [9] Впрочем, это предположение опровергается текстом сноски 37 на стр. 13, где сказано буквально следующее: «правомерность должна рассматриваться как непременныйпризнак не сделки вообще, а только действительной сделки». Здесь уже налицо влияние М. М. Агаркова.
• [10] Ниже, на стр. 9, характеризуя противозаконные сделки, Н. В. Рабинович пишет, что в них «воля субъекта направлена на совершение действия или достижение цели, которые объективно противоправны». Здесь противоправность отнесена и к самимсделкам (действиям) и к их результатам.
• [11] Ниже, на стр. 12, Н. В. Рабинович действительно говорит о существовании двухвидов правонарушений. Недействительные сделки — «правонарушение особого порядка, один из видов правонарушений в широком смысле слова, не совпадающий с теми противозаконными действиями, которые имеют в виду ст. 403—415 ГК [ГК РСФСР 1922 г., т. е. деликтами] (правонарушениями в узком смысле)». Для того, чтобы такая квалификациябыла правильной, необходимо, очевидно, перестроить всю систематизацию юридических фактов, чего автор, однако, не делает, а против предпринятой в этом отношениипопытки О. А. Красавчикова категорически возражает (Там же. С. 13). Далее, ближе
• [12] к концу работы, Н. В. Рабинович внезапно признает ответственность по недействительной сделке… деликтной ответственностью (Там же. С. 158). Пойми, кто может!
• [13] Там же. С. 7—8.
• [14] «Эти… авторы не дают решения поднятого вопроса, а лишь высказывают общиесуждения» (Там же. С. 7).
• [15] Там же. С. 8.
• [16] Там же. С. 11; еще раз, о том же, но иными словами — см. на стр. 13.
• [17] Там же.
• [18] Там же. С. 12. Ниже, противопоставляя сделку недействительную и сделку несо-стоявшуюся, Н. В. Рабинович пишет: «недействительная сделка — это сделка, котораясостоялась, однако в силу присущих ей недостатков признается лишенной правовойсилы» (Там же. С. 21). Из этой цитаты видно не только то, что автор склоняется к волевой теории уже в ее чистом виде, но и то, что автор различает два вида юридическихпоследствий (правоотношений): 1) созданные самой сделкой (волевым актом) и 2) созданные сделкой и подтвержденные законом. Вот как проявилось изначальное смешениепонятий о влиянии действий и событий на фактические отношения с юридическим значением такого влияния.
• [19] Позднее это высказывание почти слово в слово повторил Р. Г. Насыров: незаконные сделки определены им как «сделки, направленные на установление запрещенногозаконом правоотношения… Квалифицирующим признаком незаконных сделок являетсянаправленность волеизъявления на возникновение гражданских прав и обязанностей, нарушающих правовые запреты» (Насыров Р. Г. Указ. соч. С. 18). Но бывают ли такиеправа и обязанности, которые устанавливаются… вопреки запрещениям позитивногоправа? — вот в чем вопрос!
• [20] Рабинович Н. В. Указ. соч. С. 21.
• [21] Там же. С. 15.