Общность оснований классического юснатурализма и исторической школы юристов

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ И ОБЩНОСТЬ ИДЕЙ КЛАССИЧЕСКОГО ЮСНАТУРАЛИЗМА И ИСТОРИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ ЮРИСТОВ

Введение

Противоположные позиции естественно-правовой и исторической школ правоведения по многим философско-методологическим критериям — есть неоспоримое свидетельство тесной генетической связи между ними, доказательство того, что основные постулаты исторической школы права построены путем противопоставления основоположениям естественно-правовой школы, без которой, следовательно, никогда бы не сформировались и основные общетеоретические представления о праве Ш. Л. Монтескье, Г. Гуго, Ф. К. фон Савиньи, Г. Ф. Пухты и их последователей (Нибур, Гримм, Эйхгорн, Гирке и др.).

В статье энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890— 1907), посвященной Ф. К. фон Савиньи, В. М. Нечаев не без оснований указывал на то, что «успех воззрений Савиньи на процесс правообразования, положенных в основание учений исторической школы, объясняется не столько способом формулировки этих воззрений, сколько общественным настроением, подготовленным его предшественниками (особенно Монтескье и Гуго), моментом, когда они были высказаны, и обстановкой, при которой появились. Консервативные и реакционные течения общественной мысли были в полной силе, когда Тибо хотел путем создания общего гражданского уложения сплотить политические силы для борьбы с „султанизмом“ многих германских правительств того времени. Перенеся центр тяжести поставленного Тибо политического вопроса на почву отвлеченно философскую и краткою и неопределенною, в сущности, формулировкою своего учения не затронув страстей, Савиньи вывел из затруднения многих ученых Германии, не склонных к политической борьбе и охотно перешедших к частным историческим исследованиям, вместо решения жгучих и щекотливых вопросов»^[1].

Основоположник школы «возрожденного естественного права» в России П. И. Новгородцев также отмечал: «Историческое направление, по своему первоначальному происхождению, было не только научной доктриной, но также и определенным настроением. За ним скрывалось морально-практическое миросозерцание той эпохи, которая не хотела более верить в творчество личности, в могущество разума, в силу законодательного почина, одним словом, во все те слова и лозунги, которые составляли священное credo просветительской философии XVIII века и придавали ее произведениям такой поднимающий, пророческий тон»¹. Подобную мысль высказывал и видный русский цивилист И. А. Покровский, писавший, что «идеи, высказанные Савиньи, очевидно, носились в воздухе эпохи, соответствовали общей атмосфере разочарования в естественном праве и законодательном творчестве»^[2][3].

Как естественно-правовая школа в свое время господствовала не только в философском дискурсе, но и в сознании всей интеллектуальной элиты, так и историческая школа стала выражать установки не только корпорации юристов, но и «центральной зоны» европейской культуры того исторического времени — именно потому, что она лишь актуализировала, вывела на язык философии права и применила для решения практического вопроса о кодификации мировоззренческие установки своего исторического времени. О. А. Омельченко справедливо указывает на то, что учение школы Савиньи в своих философских основаниях носило не сугубо профессиональный юридический, а междисциплинарный характер: «„Историческая школа“ сложилась не только как совокупность научных концепций и методологических приемов, но и как научное течение, к которому вполне осознанно (вначале в Германии, а затем в других странах) причисляли себя многие правоведы, историки, философы, литераторы»^[4].

Со времен Т. Куна и Д. Холтона в философии науки признается тезис, согласно которому интеллектуальный «горизонт» эпохи, разделяемые интеллектуальной элитой онтологические и гносеологические допущения и нормы научного исследования (эпистема) опосредуют и продуцируют методы познания нормальной науки. «Конкретный ученый, юрист очень редко выбирает как тему исследования, так и методы. Как правило, они ему уже заданы заранее научной конъюнктурой эпохи, конкретного общества и научного направления (школой)»¹.

Не требует особых доказательств утверждение ex nihilo nihil — ни одна теория не рождается из вакуума, из абсолютного небытия; все теоретические гипотезы, аргументы и выводы формируются в определенном историко-культурном и научном контексте (поскольку любое научное открытие является таковым не per se, а по отношению к прежним научным фактам) — путем интегрирования частных или сугубо профильных теорий в более общую, комплексную, помещения их в более широкий контекст, при помощи количественного дополнения и качественной корректировки предшествующих теорий, через отрицание их базовых положений и предложения собственных гипотез, аргументов и выводов.

Вне зависимости от того или иного пути построения новой теории в науке, в истории человеческой мысли, особенно в сфере социальногуманитарного знания, всегда сохраняется «связь времен», взаимосвязанность текстов культуры: любая новая социальная теория неизбежно основывается на определенных базовых постулатах, в единой цельности формирующих научную парадигму той или иной исторической эпохи. Даже социальная теория, открывающая черты новой философской «картины мира» и опровергающая некоторые положения прежней научной парадигмы, неизбежно «переносит в себя» более глубинные построения «картины мира» своей исторической эпохи — потому как эти построения и являются той изначальной основой, на которых такая теория формировалась (философские полагания, методологические установки, категориально-понятийный аппарат науки, типы аргументации и пр.)^[5][6]. Для науки время тоже «кожа, а не платье»; именно культурно-историческое время в значительной мере определяет научную парадигму, философские «картины мира», превалирующие в научных исследованиях. Как справедливо указал И. Н. Грязин, «история выявляет убедительные примеры преемственности правового мышления (типа аргументации, мысленного моделирования и т. п.)»^[7]. «Новые идеи, — писал Л. фон Мизес, — не возникают из идеологического вакуума. Они порождаются существующей идеологической структурой;

они являются реакцией разума человека на идеи, разработанные его предшественниками"¹.

Не стала исключением из этого правила и историческая школа права. Отрицая рационалистическую методологию и многие постулаты классического юснатурализма, историческая школа, как первая реакция правовой доктрины на двухсотлетнее господство в профессиональном сознании классического юснатурализма, имеет целый ряд фундаментальных сходств со своим идейным антиподом, о которых ее представители, вполне возможно, и не догадывались, поскольку глубинные основы той или иной философской «картины мира» практически всегда подсознательно «переносятся» в сознание научного сообщества как нечто самоочевидное и потому крайне редко исследуются^[8][9].

Э. Аннерс справедливо указывает на то, что по характеру аргументации метод Ф. К. Савиньи связан с естественно-правовыми теориями немецкого рационализма (Хр. Вольф и С. Пуфендорф): и юснатуралисты, и основатель исторической школы пытались, во-первых, установить первоначала, аксиомы, на которых: основывается все остальное знание, во-вторых, определить внутреннюю связь между отдельными элементами теории; в-третьих, вывести содержание знания в форму понятий, которые позволят производить с ним математически точные вычисления^[10]. Шведский историк пишет об основателе исторической школы: «Этим самым его литературная деятельность в ее исторической связи скорее является классическим примером того, что история идей очень редко совершает драматические прыжки; развитие человеческих идей, как правило, характеризуется сильным постоянством»^[11]. Схожим образом О. В. Буткевич указывает, что «формирование исторической школы права генетически можно связать с историческим развитием естественно-правового направления»^[12]. И. Ю. Козлихин делает более масштабный вывод, утверждая, что все философско-правовые концепции, следовавшие за классической теорией естественного права «сохранили главное, доставшееся им от теорий естественного права — они продолжали попытки познать смысл права: категорический императив Канта, идея права Гегеля, максимальное счастье для максимального числа людей Бентама, дух народа в исторической школе права»¹.

• [1] Нечаев В. М. Савиньи Ф. К. / Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона //Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия. 2002. См. также: Шершеневич Г. Ф. Общаятеория права. М., 1995. § 48.
• [2] Новгородцев П. И. Нравственный идеализм в философии права. К вопросу о возрождении естественного права // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I половина XX века). Отв. ред. М. А. Абрамов. М., 2000. С. 592.
• [3] Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 2003. С. 71. Ср.:"К тому времени звездный час Просвещения прошел, после Французской революциивозникло «недоверие к субъективному разуму»" (Новгородцев П. И. Историческая школаюристов. СПб., 1999. С. 42), и рационализм стал казаться инструментом авторитарного государства (См.: Цвайгерт К., КётцХ. Указ. соч. С. 213). Муравский В. А. Указ, соч. С. 113. Анри Мишель также пришел к подобному заключению: «Впрочем, как и вседоктрины, которым суждено великое будущее, доктрина немецкой исторической школывозникла не сразу, не в мозгу отдельного человека. Она возникла, напротив, в теснойсвязи с целым рядом исследований в области религии, языка, учреждений, права языческой и христианской древности и в связи с целым рядом работ, проникнутых духомнационализма». Мишель А. Идея государства. Критический опыт истории социальныхи политических теорий во Франции со времени революции. М., 2008. С. 145.
• [4] Омельченко О. А. История политических и правовых учений (История ученийо государстве и праве): учебник для вузов. М., 2006. С. 434.
• [5] Сапельников А. Б., Честное И. Л. Теория государства и права. СПб., 2006. С. 26.
• [6] Справедливо указывал известный пандектист Б. Виндшайд: «Дело в том, что подвидом нового мы все-таки воспроизведем истины, переданные нам прошлым, от которого мы так легко готовы были отказаться». Цит. по: Кузнецов К. А. К характеристикеисторической школы юристов. Одесса, 1914. С. 10.
• [7] Грязин И. Н. Указ. соч. С. 17.
• [8] Мизес Л. фон. Теория и история: интерпретация социально-экономической эволюции. Челябинск, 2009. С. 167.
• [9] Ср.: «Первичное типологическое действие — это различение, и наша способностьмыслить различиями. Мы понимаем друг друга, когда мы различаем одно и то же. А отождествление, как считал Л. С. Выготский, — более сложное действие, чем различение, и оно возникает на основе последнего. Сначала мы что-то различаем, а потоммы договариваемся о том, что мы отождествляем и задаем поле тождественных себе (автоидентичных) объектов. Обладание навыком различия — базовое, оно уходиточень далеко в человеческое прошлое. Гальперин, например, считал, что оно связанос ориентировочным рефлексом „что такое?“ — это наш способ реагирования на всеобъекты, появляющееся в поле внимания. Мы постоянно что-то различаем, это нашаинстинктивно-архетипическая способность». Генисаретский О. И. Пространство право-понимания и вопрос о современном эффективном государстве, http://www-old.shkp.ru/archive/10 828_Tr_Gen.htm
• [10] См.: Аннерс Э. Указ. соч. С. 299—300.
• [11] Там же. С. 301.
• [12] Буткевич О. В. Указ. соч. С. 783.