Объяснительные модели фиксированных форм поведения

В настоящее время можно выделить следующие объяснительные модели (или схемы, концепции, теории) сути фиксированных форм поведения (ФФП), их природы и механизмов функционирования, роли в жизнедеятельности людей: нейродинамическую, энергетическую, филогенетическую, онтогенетическую, личностно-средовую, диспозиционную, стрессогенную, патогенетическую, психодинамическую, научения (бихевиоральная и когнитивная), акциональную структурноуровневую и системную [Залевский, 2003].

Нейродинамическая модель ФФП связывает их природу и причины проявления с инертностью нервных процессов, особенно с ее ростом в силу разных причин — астенизации (утомление, нервное истощение), патологизации (в результате мозговых нарушений) и т. д. Но выявленные много-многозначные связи между особенностями нервных процессов и психологическими/личностными особенностями человека (В. С. Мерлин, В. М. Русалов) позволяют говорить лишь о большем или меньшем косвенном обусловливании и непрямых корреляциях. Так, например, при персеверации, как одной из фиксированных форм поведения, наличие выраженной или патологической инертности нервных процессов, как правило, опосредуется ослаблением или расстройством функции произвольного внимания и «представления о цели действия» (Э. Крепелин).

Энергетическая (экономия энергии) модель ФФП встречается в работах В. М. Бехтерева, когда он говорит о стереотипах, привычках, рутине и т. п. и пытается дать им объяснение, исходя из общего принципа экономии энергии. Ссылки на принцип экономии имеют место и в работах грузинской школы психологии установки Д. Н. Узнадзе. Установка, получив соответствующую объективным обстоятельствам организацию и возможности, включает в себя готовые, приобретенные опытом схемы и, соблюдая принцип экономии, обеспечивает удовлетворение потребности. Но, как известно, фиксированная установка, соблюдая тот же принцип экономии, не приводит к удовлетворению потребности. Известный русский ученый А. А. Ухтомский, разработавший учение о доминанте, очень ярко демонстрирует примерами из науки, как принцип экономии, заложенный в самой сути доминанты, хорошо работающий в условиях стереотипных, привычных, обусловливает фиксированные формы поведения в условиях новых, «не совпадающих с доминантой». «Я считаю своим долгом, — писал Ухтомский, — говорить о том, что многие доктрины и теории в своих выводах и исканиях заранее предопределены тем, что установлены на покой и на наименьшее действие с самого начала; действительность заранее усекается ради прекрасных глаз теории» [1973, с. 390].

Филогенетическая модель ФФП в чем-то, несомненно, близка «энергетической». Наблюдения этологов и эксперименты зоопсихологов свидетельствуют о том, что фиксированные формы поведения проявляют и животные. И чем ниже на филогенетической лестнице находятся живые существа, тем вероятнее проявление ими таких форм поведения. Инстинкт, направляющий поведение животного, в постоянной и неизменной среде функционирует исправно. А если вдруг условия жизни животного изменяются?

Почему так внезапно вымерли динозавры? Дело в том, что инстинкты — это потенциальные фиксированные формы поведения. Убедительные иллюстрации этого мы встречаем у Лоренца, Тинбергена и у других этологов.

Онтогенетическая модель ФФП. Подходя к фиксированным формам со сравнительно-генетических позиций, Вернер [Werner, 1946, s. 43] пишет о том, что недостаток вариабельности реакции обнаруживается в качестве характеристики организмов относительно низкого филогенетического и онтогенетического развития. Существуют разные взгляды на связь фиксированных форм поведения (ригидности) с возрастом и на их детерминанты в связи с онтогенетической динамикой. По-разному оценивается роль полового диморфизма в связи с возрастом, а также роль образования, интеллекта и аффекта, нервно-психических расстройств.

ФФП как «нарушение лично стно-сред о в ой взаимосвязи». Эта объяснительная схема восходит к трудам русского физиолога и психолога И. М. Сеченова, который более 100 лет тому назад писал, что «сохранение индивидуума… достигается путем непрерывных превращений… что сохранение целости тела и жизни достигается не неподвижностью раз сформированного, а постоянным частичным разрушением и восстановлением элементов тела» [1955, с. 288—289]. Из высказывания Сеченова, а также из концепций, выдвинутых значительно позже Бернаром («о постоянстве внутренней среды»), Кэнноном («о гомеостазисе»), Павловым («об уравновешивании»), можно сделать вывод, во-первых, о гармонии внутренних состояний и внешних воздействий, и, во-вторых, о том, что эта гармония обеспечивается лишь в том случае, если жизнедеятельность и поведение человека детерминированы внешним, постоянно изменяющимся воздействием среды. В случае фиксированных форм поведения имеет место нарушение этой гармонии вследствие того, что поведение детерминируется только внутренним состоянием без учета объективных требований внешней ситуации. Особенно ослабляется и даже полностью исчезает детерминация психической деятельности и поведения человека внешним миром, по мнению целого ряда авторов, при нервно-психических расстройствах. Так, еще В. Гризингер писал, что «существенный процесс сумасшествия, составляющий действительно болезненное состояние, заключается главным образом в том, что известное настроение, чувства, волнения, суждения, решения возникают изнутри вследствие болезни душевного органа, тогда как в здоровом состоянии наши волнения, решения вызываются только достаточными внешними побуждениями (курсив мой. — Г. 3.) и потому находятся в некоторой связи с внешним миром» (1881, с. 64). «Стереотипии — это полностью отделившиеся от общей ситуации виды поведения, не соответствующие какому-либо объекту окружения» [Клези, цит. по: Bash, 1955]. Иначе говоря, при психических расстройствах «опыт оказывается сведенным к чисто субъективному» (Рей), свидетельством чего, на мой взгляд, и являются фиксированные формы поведения. Близки этой схеме попытки объяснения фиксированных форм поведения через «нарушение механизма обратной связи» (П. К. Анохин, А. Р. Лурия) и «потерю, выхолащивание значения и смысла» («Lehrlaufreaktionen» — Баж, Лоренц; «laps of meaning» — Якубовиц, Лемберт).

Диспозиционная модель ФФП. Как известно, в основу диспозиционного направления в изучении личности положена идея о том, что «личность — это то, что лежит за конкретными поступками внутри самого индивидуума», что «черта личности является движущим или, по крайней мере, определяющим элементом поведения» [Allport, 1937]. В целом ряде исследований показано, что определяющим личностным элементом фиксированных форм поведения является психическая ригидность. Cattell [1964] даже выделил особый ее вид — «диспозиционную ригидность». И в наших исследованиях [Залевский, 1976,1993] также была выявлена связь между местом личности на континууме ригидность — флексибильность и характеристиками интенсивности и экстенсивности фиксированных форм поведения. Более того, различная пространственная представленность психической ригидности в личности — парциально, тотально и в качестве типообразующей черты — позволила выделить «ригидный тип личности» и его варианты (авторитарный, догматический и т. д.).

Стрессогенная модель ФФП. Психологи разных направлений отмечают, что причины фиксированных форм поведения могут быть связаны с тревогой, страхом, фрустрацией, шоком напряжения (стрессы), вызваны сильно и кратко либо слабо и длительно действующими стрессорами. Последние оказываются теми особыми причинами, под влиянием которых привычное, известное так бережно и упорно охраняется, что к новому, к изменениям проявляется недоброжелательность [Левитов Н. Д., 1969]. Он же, наряду с другими исследователями, считает возможным рассматривать психическую ригидность в качестве состояния и выступающим в этом качестве диспозиционным фактором фиксированных форм поведения. По мнению Wolpert [1955], «этот синдром может быть вызван у любого индивида». В наших исследованиях [Залевский, 1976, 1993] мы также экспериментальным путем выявили наличие связи между действием стрессоров и фиксированными формами поведения, выделив наряду с trait-rigidity и state-rigidity, выступающих в отдельности или в синергической связи. Это особенно часто имеет место при нервно-психической патологии.

Патогенетическая модель ФФП. Клиническая практика и многочисленные патопсихологические исследования, в том числе и наши собственные [Залевский, 1993], позволяют считать правомерным выделение и «патогенетической» концепции фиксированных форм поведения. Некоторая ее глобальность может быть конкретизирована за счет более частных объяснительных схем: например, психодинамической, научения — бихевиорально-когнитивной и др. Дело в том, что фиксированные формы поведения, во-первых, заметно нарастают по параметрам интенсивности и экстенсивности в направлении от нормы к нервно-психической патологии, и, во-вторых, это нарастание наблюдается и далее, при качественном своеобразии, в направлении от легких форм нервно-психических расстройств (например, неврозы) к более тяжелым их формам (например, шизофрения).

Психодинамические схемы ФФП. Чаще всего в рамках этих схем фиксированные формы поведения выступают при неврозах как проявление защитных механизмов. «Невротик защищается, — писал Фрейд [1948, с. 376], — формируя фиксированные привычки, ведущие к предпочтению определенных способов решения личных проблем». Согласно Адлер [1927], невротик, защищаясь, формирует ригидный стиль жизни с ложной ее схемой. Мерфи [1947] также считал, что «любая схематизация, любая стереотипизация есть невротическое средство защиты».

Научения (бихевиоралъно-когнитивная) схема ФФП. Сторонники этого подхода придерживаются того мнения, что фиксированные формы поведения (философия долженствования и иррациональные мысли, неадекватные когнитивные схемы и ошибочные, неадекватные суждения и установки, плохие и вредные привычки, страхи и депрессии, «выученная беспомощность») — есть результат «неправильного научения/воспитания», в том числе и социального, хотя конкретные механизмы этого научения могут быть самыми разными (Вольпе, Лазарус, Бандура, Эллис, Бек, Селигмен и др.).

Акционалъная структурно-уровневая модель ФФП. Многолетние экспериментально-психологические исследования личности в норме и патологии [Залевский, 1970—2003] позволили предложить оригинальную психологическую концепцию фиксированных форм поведения, интегрирующую, как мне кажется, и некоторые другие подходы к ним. Я ее обозначил как акциональную структурно-уровневую концепцию. Идеи данного подхода к ФФП восходят, прежде всего, к трудам Пьера Жане и М. С. Роговина — моего непосредственного учителя.

Основными составляющими предлагаемой концепции являются положения:

• а) о структурно-уровневой организации личности и поведения (деятельности, действия или акции — от action), в котором личность, проявляясь, «становится действительной» (Гегель);
• б) пространственной (структурно-уровневой) ригидизации личности, обусловливающей особенности проявления фиксированных форм поведения;
• в) нарушении, в случае фиксированных форм поведения, отношений внутри структуры такого поведения — между высшим акциональным уровнем цели и низшим акциональным уровнем средств. Возможны, главным образом, два варианта таких нарушений, когда фиксирогенным является средство (средства) и когда фиксирогенной является цель действия (поведения). В первом случае неадекватное средство (как материальное, так и идеальное) сливается/сращивается с целью, делая акцию неадаптивной, а личность — функционирующей на более низком акциональном уровне. Во втором — неадекватная цель становится самоцелью, сращиваясь со средством, делает акцию тоже неадекватной, а личность — функционирующей на более низком акциональном уровне.

Системная модель ФФП. В данном случае фиксированные формы поведения, рассматриваемые как системные явления, могут проявляться в качестве таковых как на уровне индивида, личности, т. е. индивидуальных систем, так и на уровне микрои макрогрупп людей (семья, производственные и общественные организации, этнос, общество и государство в целом), т. е. на уровне групповых систем. Их влияние наблюдается в разных сферах жизнедеятельности человека: в образовании (в закрытости образовательных систем, в трудностях инновационных процессов), науке (неоправданное отстаивание своих идей и «излюбленных» теорий, а также нередко неприятие идей, предложенных коллегами или «другими» школами), культуре (устаревшие традиции, этноцентризм, проявляющий себя нередко в ригидных этнических стереотипах, ксенофобии). Определяя любую систему как «комплекс элементов, находящихся во взаимодействии», еще Л. Фон Берталанфи (L. von Bertalanffy, 1968) различал «открытые» и «закрытые» системы: в первых возможен лишь обмен энергией, а во вторых — обмен энергией и веществом. Интересна в обсуждаемом контексте и его мысль о том, что «необходимым условием устойчивости органических систем является постоянное обновление их элементов». Можно предположить, что в «закрытых системах», не только органических, но и социальных, скорее всего, отсутствует это «постоянное обновление элементов» как внутри них, так и во взаимодействии с другими системами. Это происходит, на мой взгляд, потому, что любая система, стремясь к устойчивости, в силу нарушения, прежде всего, обратной связи, «проскакивает» оптимально необходимую меру устойчивости и устремляется к гиперустойчивости, иначе говоря, ригидизируется (коснеет, застывает), становится закрытой, о чем свидетельствуют нарастание числа фиксированных форм поведения и рост их интенсивности.

О крайнем (патологическом) случае закрытости индивидуальной системы говорил, как мы отмечали выше, хотя и в других терминах, один из классиков немецкой психиатрии В. Гризингер. Роукич (Rokeach, 1960) писал об «открытом и закрытом сознании» («the open and closed mind»). Может ли нечто подобное происходить и с групповой системой? Наверное, может, коль скоро известны случаи существования таких малых групп, как, например, определенный тип семей [Сатир, 1992], религиозные секты, мафиозные образования и даже большие социальные группы — целые государства, например известные в истории тоталитарные режимы. Философский контекст этой идеи мы находим уже у Бергсона (Е. Bergson, 1932): «Мораль закрытого общества статична. Мораль открытого общества динамична… фундамент открытой морали — творческая личность, ее свойство — дух новаторства, ломающий все фиксированные схемы закрытого общества» [1932]. В. Сатир [1992] совершенно справедливо считала, основываясь на своем богатом опыте психотерапевтической работы с семьей, что в закрытой системе люди не могут процветать. В лучшем случае они могут только существовать, но людям нужно значительно больше.

Значительный вклад в развитие клинической психологии, а точнее, космической клинической психологии внес Федор Дмитриевич Горбов (1915—1977).

Да, его по праву причисляют к тем первым специалистам, в том числе и первым психологам, которые подготовили к космическому полету первого космонавта Юрия Гагарина. За этот трудный и пионерский труд по психологической подготовке первого космонавта к освоению космоса Федор Дмитриевич был награжден Орденом Красной звезды, который стал третьим в его наградном списке, поскольку первыми двумя Орденами Красной звезды он был награжден за боевые заслуги во время Великой Отечественной войны.

Ф. Д. Горбов родился в 1916 г. в высококультурной семье. Его отец Дмитрий Александрович Горбов, известный русский литературовед и переводчик, которому принадлежат замечательные переводы многих популярных писателей XX в. — Джека Лондона, Герберта Уэллса, Ярослава Гашека (в том числе знаменитые «Похождения бравого солдата Швейка) и др. Окончив три курса Второго Московского государственного медицинского института, он ушел добровольцем в Красную Армию и с первого до последнего дня Великой Отечественной войны был военным врачом в действующей армии. С 1945 по 1949 г. руководил службой психоневрологической экспертизы в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале ВВС, затем возглавлял психологическую лабораторию в военном Институте авиационной и космической медицины. В 1953 г. защитил кандидатскую, а через 19 лет и докторскую диссертацию В 1964 г. он был переведен в специально созданный для медицинского и психологического обеспечения космических полетов Институт медико-биологических проблем. Здесь им был организован Отдел психологии и психофизиологии, ставший базой отечественной школы космической психологии.

Список печатных трудов Ф. Д. Горбова не столь велик в силу особой специфики его исследовательской и практической деятельности. Наиболее значительным его печатным трудом, при этом вышедшем в полном виде, — писанным немало лет, фактически «в стол», стало совершенно оригинальное творение человека и профессионала — «Я — второе Я» [2000]. Предваряет текст книги предисловие, написанное профессором Ю. Б. Гиппенрейтер [2000], а послесловие — В. П. Зинченко [2000]. Очень хочется настоятельно рекомендовать не только специалистам в области психологии найти время и почитать эту книгу, она того стоит. Поскольку на более специфических моментах, связанных с профессиональной деятельностью Федора Дмитриевича — космической психологией, остановился в послесловии В. П. Зинченко [2000], показали его талант как исследователя и изобретателя В. Л. Пономаренко [2016] и Ю. В. Гатен [2017], обратил внимание и подчеркнул «его парадоксальный гений» Б. Н. Рыжов [2004, 2014], а также его многочисленные достижения и новации в системе подготовки космонавтов описаны в целом ряде других работ. Я остановлюсь лишь на некоторых моментах, которые, как мне кажется, наиболее близки контексту медицинской (клинической) психологии, разделом которой по праву стала отечественная космическая медицинская.

(клиническая) психология, основателем которой Ф. Д. Горбов, по сути, является.

Как отмечает Ю. Б. Гиппенрейтер в предисловии к книге Ф. Д. Горбова «Я — второе Я», «генеральная тема книги — двойственность нашего сознания: способность мыслить, переживать, действовать — и одновременно наблюдать свои мысли, переживания, действия… В философии и психологии она обсуждалась под очень разными названиями: рефлексия, и интроспекция, самоотражение, самоконтроль, самосознание. В подаче автора она приобретает форму «системы Я — второе Я» [2000, с. 8]. В этой идее как бы расщепленности человека звучит, на мой взгляд, проблема его целостности и ценностности, что реализуется в «полиэффекторном методе» его познания — «метод обследования и обсуждения больного… совместное (а не поочередное) исследование больного специалистами, составляющими единый ансамбль… Иными словами, указанные принципы характерны для исполнения музыки оркестром, а не отдельными виртуозами поочередно… расширенным составом оркестра… что дает возможность научного изучения душевного мира человека» [2000, с. 13]. О необходимости такого целостно-ценностного подхода к человеку писали и профессор М. С. Роговин [1969], и А. А. Богданов [1990], считая, что психология в большей степени сосредоточена на «строительных лесах» [Роговин М. С., 1969; Зинченко В. П., 2000], что «она еще не собрала человека». «Вместе с расширением самой области психологического исследования, — писал профессор М. С. Роговин, мой учитель почти 50 лет тому назад, — вместе с все большей дифференциацией психологии теряется из виду ее главный объект — сам человек, продукт и в то же самое время творец определенной исторической эпохи, человек с его радостями и страданиями, стремлениями, успехами и ошибками, живой человек — единственный настоящий объект психологии. На его место становятся абстрактные «психологические механизмы», «детерминирующие тенденции», «содержания сознания», «акты», «процессы», «обратные связи» и т. п., которые, хотя и представляют необходимые строительные леса на здании научной психологии, хотя и углубляют наше понимание закономерностей психики, но которые, взятые вне общего контекста личности и деятельности человека, могут заслонить собой конечную цель психологического исследования». [Роговин М. С., 1969, с. 5]. Ведь «Человек есть целый мир опыта. Этот мир не охватывается полностью ни анатомическим и физиологическим комплексом — «человеческим телом», ни психологическим комплексом — «сознанием», ни социальным — «сотрудничеством». И если мы просто соединим, механически свяжем все эти точки зрения, у нас еще не получится целостной концепции: собрание частей еще не есть целое. В раздробленном человеке со стихийной силой возникает потребность стать целым, она несет ему тяжелые муки неудовлетворенности, но и толкает его на путь борьбы за ее удовлетворение. На этом пути совершается собирание человека» [Богданов А. А., 1990]. В то же время, наряду с мыслью о сложности и ценностности человеческой природы, через всю книгу Ф, Д. Горбова проходит и мысль о ее противоречивости. Для Федора Дмитриевича, как он пишет, «особый интерес представляет «Черный человек» Сергея Есенина, поэма написана в форме диалога «Я» и «второго Я», в ней подчеркивается влияние алкоголя на поэта» [2000, с. 80]. В этой связи вспоминается Омар Хайям: «Человек словно в зеркале миг, он — ничтожен и в то же время велик». Человек в условиях «раздирающей действительности» не всегда в состоянии сохранить свою целостность-ценностность и остаться в пределах нормальной жизни при раздвоенном сознании и диалоге «Я — второе Я». «Обычно же писатели, поэты, равно как психологи и психиатры, вынуждены прибегнуть к анализу тяжелых, экстремальных ситуаций, чтобы выявить и заострить то, что в нормальной жизни остается скрытым для постороннего наблюдателя» [Горбов Ф. Д., 2000, с. 125]. И в главе IX «Действие «раздирающей действительности»» Ф. Д. Горбов приводит примеры и дает анализ «тем видам мучительной двойственности-раздражения, которые возникают под влиянием «раздирающей действительности», приводя примеры из произведений Ф. М. Достоевского, В. Г. Короленко, Ф. Верфея и др. [Горбов Ф. Д., 2000, с. 127—130]. Короткому, но глубокому анализу подвергнуто автором такое явление, как сектантство: «Под внушающим влиянием, которое поглощает личность человека и целиком определяет его поведение, находятся сектанты, в особенности члены изуверских сект» [(Горбов Ф. Д., 2000, с. 140]. Ф. Д. Горбов считает, что «механизм действия пророков, хлыстовских богородиц, «кормчих» и пр. прежде всего в одержимости (самобытной или напускной), приводящей к тому, что в систему «Я — второе Я» искушаемого внедряется единое, слитное в «ударную» или «вкрадывающуюся» силу «Я» пророка» [там же, с. 140]. Опять же происходит «разрывание» целостно-ценностного образования здорового человека за счет образования «вредной внутренней модели». «Необходима настойчивая, творческая деятельность, — считает автор, — для того, чтобы вытеснить вредную внутреннюю модель — полезной, отражающей подлинную жизнь, в частности, за счет всемерного развенчивания пророка» [Горбов Ф. Д., 2000, с. 141].

Изобретатель медицинских приборов И. Т Акулиничев, специалист в области воздействия перегрузок, и Ф. Д. Горбов проводят обследование Ю. А. Гагарина

В завершение я хотел бы присоединиться к словам, сказанным о Ф. Д. Горбове его учеником и коллегой, известным специалистом в области космической психологии В. Л. Пономаренко: «Душа и дух Федора Горбова живут во многих людях. Не знаю, первое или второе „Я“ Горбова летает во Вселенной, но оно приобрело новое качество — информационные программы о Земле» [Пономаренко В. Л., 2016]. Добавим — и о людях.