Смягченная практика. 
История германии с конца средних веков

Да и вообще исход выборов в рейхстаг 1881 года был неблагоприятен для Бисмарка. Его национал-либеральная охранная стража в 1880 году раскололась; под именем сецессионистов откололась фракция «раздосадованных фритрэдеров», которая политически оставалась довольно бесцветной, но не шла на новые повышения таможенного тарифа. Она снова сблизилась с прогрессистстской партией, и обе фракции получили больше 100 мандатов, так, что Бисмарк лишился и консервативнонационал-либерального и консервативно-клерикального большинства.

Он разыграл из себя глубоко оскорбленного честного человека: ведь ради буржуазии он издал закон о социалистах, восстановивший против него рабочий класс. А теперь буржуазия начинает делать общее дело с рабочими, экономически ее заклятым врагом, с неудобными требованиями которого в экономической области она продолжает бороться, между тем закон о социалистах мешает рабочим оценить, с каким благоволением относится к ним правительство. Это очень приятное положение для буржуазии, пока оно длится. Но правительство, удовлетворив справедливые требования рабочих, осуществит здравое ядро социалистической идеи, и тогда закон о социалистах будет излишен.

Так начались годы «мягкой практики», — попыток укротить социалдемократию не только плетью, но и пряником, достигнуть посредством подкупа того, что не удалось достигнуть насилием. 17 ноября 1881 года новый рейхстаг был открыт императорским посланием, которое возвестило закон о больничных кассах и страховании от несчастных случаев, а для проведения этих мер в финансовом отношении требовало табачной монополии. В то же время рабочему движению был дан несколько больший простор, чем у него было в первые годы закона о социалистах. Проявилось терпимое отношение к зачаткам нового профессионального движения, собрания рабочих и рабочие газеты воспрещались не с самого начала. Рабочие должны были получить возможность высказываться хотя бы для того, чтобы благодарить правительство за его «благодеяния», проклинать своих «совратителей», и в особенности для того, чтобы запугать буржуазию. Конечно, полицейские притеснения вообще еще не окончились: высылки, воспрещения, процессы по обвинениям в подготовке восстания, о государственной измене, в оскорблении величества, подстрекательстве и по тому подобным растяжимым поводам оставались повседневными явлениями. Существо «мягкой практики» характеризовалось тем, что рабочие ни на минуту не могли забыть, под каким Дамокловым мечом они живут. Бисмарк начал выпрядать не новый номер, а лишь новую нить полицейского произвола.

На партийном съезде, происходившем в Копенгагене с 29 марта до 2 апреля 1882 года, социал-демократия в виду этого нового положения дел определила свою принципиальную и тактическую позицию. Если ноябрьское императорское послание 1881 года было в известном смысле вопросом, обращенным к рабочим: не продадут ли они свое право политического первородства за чечевичную похлебку повышенных попечений о бедных, за некоторые заботы о больных и увечных рабочих, то копенгагенский съезд ответил категорическим «нет». Единогласно и без прений была принята резолюция, что, принимая во внимание поведение господствующих классов, съезд не питает доверия ни к честности намерений господствующих классов, ни к их способностям, и, напротив, убежден, что мнимая социальная реформа будет использована просто как тактическое средство для того, чтобы свести рабочих с правильной дороги. Но долг партии и ее парламентских представителей заключается в том, чтобы, каковы бы ни были мотивы внесения законопроектов, имеющих в виду экономическое положение народа, энергично защищать интересы рабочего класса, при чем, как само собой разумеется, ни на один момент не следует упускать из виду совокупность социалистических требований.

В соответствии с этими постановлениями социал-демократическая фракция рейхстага участвовала в прениях по внесенным Бисмарком законопроектам о больничных кассах и страховании от несчастных случаев. В этих законопроектах фракция видела не социальные реформы в историческом смысле слова, а лишь попытки, улучшив материальное положение пролетариата, отвратить его от его исторической задачи; тем не менее она сделала все зависящее от нее, чтобы реформа попечений о бедных приобрела разумный вид. Она требовала, чтобы расходы по страхованию от несчастных случаев несли исключительно предприниматели, как часть издержек производства, и чтобы предприниматели не могли претендовать на какое-либо возмещение из государственной кассы или из карманов рабочих; напротив, страхование от болезней она хотела возложить целиком на плечи рабочих, которые требовали за это только того, что считается естественным для всех остальных классов общества: самостоятельного управления больничными кассами. Но буржуазное большинство рейхстага было глухо к этим скромным и логичным требованиям. Оно самым нецелесообразным способом разорвало страхование от болезней и несчастных случаев, чтобы создать буржуазно-бюрократическое чудовище, — организацию, в которой рабочим предоставлялось ничтожное, а чиновникам и предпринимателям огромное влияние. Социал-демократические депутаты, исполняя свой долг, голосовали против, почему Бисмарк и его чернильные кули заявили, что эти депутаты — враги рабочих; но этот демагогический маневр не произвел впечатления на рабочие массы.

Да и вообще эти массы оказались вполне застрахованными от той моральной и политической заразы, которую «мягкая практика» должна была бросить в их ряды. Режим капризного произвола раздражил их даже больше, чем прежняя система беспощадных преследований, которая, какой бы презренной она ни была, обладала одним достоинством — откровенностью. Ходячее слово в рабочих кругах говорило: пряники Бисмарка мы презираем, — его плеть будет сломана нами.

Далеко не на такой высоте держалась либеральная оппозиция. Она выступила против табачной монополии, которую без нее невозможно было бы провести, но во всех политических вопросах ее позиция была бесконечно слабее. И та программа, на которой весной 1884 года прогрессисты и сецессионисты объединились в свободомыслящую партию, была очень скудная. Инициатива шла не от масс избирателей: парламентарии обеих фракций за кулисами договорились относительно объединения, долженствовавшего послужить, как было известно всему миру, поздравительным даром для будто бы «либерального» кронпринца, восшествие которого на престол, при большой старости императора, могло последовать каждый день. Избиратели-прогрессисты начали даже несколько брюзжать по случаю нового ослабления программы, но вожди успокоили их тем соображением, что новые друзьясецессионисты, следуя требованию новой программы: равенство перед законом без различия лиц и партий, будут голосовать против закона о социалистах и таким образом приведут к его падению.

Совершенно верно, все сводилось к этому закону; от упадка общественной жизни вследствие закона о социалистах либерализм страдал много больше, чем социал-демократия. Но это знал и Бисмарк, и, хотя срок действия закона истекал только осенью 1884 года, он заставил молодую партию плясать уже в ее медовый месяц, весной этого года. Он угрожал такими же новыми выборами, как произошли после покушений, если только действие закона не будет продлено на два года, и он тотчас же пустил в ход официозную избирательную машину. Тогда буржуазная оппозиция, хотя победа была у нее в руках, расползлась по всем швам. Кроме 39 клерикалов, перевернулись 27 свободомыслящих, прежние сецессионисты, а Евгений Рихтер для большей уверенности распорядился откомандировать на решающее голосование прежних прогрессистов. Имеется документальное доказательство этого, и никакое решительное отрицание не в силах его уничтожить.

Таким образом прежде, чем свободомыслящая партия вступила в жизнь, становой хребет у нее был сломан. Но так как лук у Бисмарка всегда был с несколькими тетивами, то для новых выборов, происходивших осенью 1884 года, он в качестве гвоздя выдвинул еще колониальную политику, решительным противником которой был до того времени. На этот раз он остерегался табачной монополии и тому подобных замысловатых паролей; он ратовал за социальную реформу и колониальную политику и вел борьбу против предающего отечество свободомыслия, которое хочет лишить германскую нацию столь прекрасных вещей. Таким образом он оттягал у свободомыслящей партии около 40 мандатов, значительно больше трети общего количества; больше тридцати из них достались консерваторам, и Бисмарк опять получил консервативно-клерикальное, хотя еще не консервативнонационал-либеральное большинство.

На этих выборах была наказана трусливая и шаткая политика буржуазной оппозиции. Но на них же получила награду последовательная и мужественная политика пролетарской оппозиции. Социал-демократия завоевала голосов и мест больше, чем у нее бывало когда-либо в прежнее время: 24 мандата и круглым счетом 550.000 голосов. Конечно, на этих выборах ее не так жестоко стесняли, как в 1878 и 1881 году, но корни ее значительного успеха были не столько в этом, как в том, что теперь она добралась до почвы, которой еще не выровняла крупно-капиталистическая метла, — до мелко-буржуазных и мелкокрестьянских слоев, которые испробовали положительно все буржуазные целебные средства от социальной нищеты: свободу торговли и протекционизм, либеральное манчестерство и реакционную цеховщину, и несмотря на них все глубже затягивались в болото. Лучшие и наиболее здоровые элементы из этих слоев начинали сживаться с той мыслью, что им в состоянии помочь только радикальное лечение социал-демократии, или по меньшей мере начали открывать, что все жалобы угнетенных нигде не найдут такой надежной поддержки, как в этой партии, характеризующейся принципиальной ясностью и выдержанностью. С этих выборов ведет свое начало прочное внедрение партии в старинную крестьянскую страну, в Баварию, второе по величине государство Германии.

Тем не менее Бисмарк еще не отказался от надежды на то, что социал-демократия переживет свой «Дамаск». С ним случилось то же, что бывает со всеми правителями, которые имеют обыкновение подкупать печать для своекорыстных целей: в конце концов они сами начинают верить в ложь своих наемных писак.

Да и самое внедрение партии в мелкобуржуазные слои могло давать пищу той надежде, что теперь с ней будет легче поладить; эта надежда еще больше усиливалась тем обстоятельством, что в социал-демократической фракции рейхстага, усилившейся настолько, что она могла теперь вносить собственные предложения, обнаружились некоторые различия в тактических воззрениях; летом 1885 года по сравнительно второстепенному вопросу о субсидии пароходным обществам эти различия выразились даже в резкой публичной дискуссии. Как бы то ни было, когда в ноябре 1885 года собрался новый рейхстаг, Бисмарк выразил пожелание, чтобы социал-демократия к двум дюжинам своих мандатов получила еще один, и назвал ее «весьма полезным элементом», без которого не было бы и того слабого прогресса, которого удалось достигнуть до того времени. Даже Путткамер напустил на свое лицо возможно больше любезное выражение, уверяя, будто партия ступила «на менее революционную стезю», и позабавил своим заявлением, будто закон о социалистах направлен не против нее, а только против анархической группы, не останавливающейся ни перед какими убийствами.

Но дела правительства очень плохо согласовались с такими разглагольствованиями. Избирательные успехи социал-демократии оказали свое действие на политическую совесть буржуазных партий. Все они, за единственным исключением свободомыслящей партии, внесли более или менее далеко идущие предложения, клонившиеся к развитию законодательной охраны труда. Однако, здесь они натолкнулись на упорное сопротивление Бисмарка, который в этом вопросе придерживался самых заскорузлых манчестерских воззрений, находясь в благородном соревновании со своим мнимым смертельным врагом Евгением Рихтером. Вместо этого Бисмарк написал на своем знамени создание миллионеров и в первой сессии нового рейхстага дал второе издание протекционистской оргии 1879 года. Так как волки голодали шесть лет, то они с ненасытной алчностью набросились на массы потребителей. Хлебные пошлины были утроены, пошлины на дерево удвоены, повышены пошлины на хлеб и водку, а также на большое количество промышленных изделий. Сессия, открывавшаяся под знаком мнимой «социальной реформы», закончилась, как заявила социал-демократия, «разбойничьим походом на рабочий народ».

Непоколебимое сопротивление социал-демократии ограблению масс начало раскрывать глаза Бисмарка. К тому же и те минимальные требования, которые выдвигало даже «правое крыло» социал-демократии, — устранение закона о социалистах, неограниченная свобода коалиций, законодательство об охране рабочих по английскому образцу, — были для него по существу еще более ненавистны, чем даже требование общественной собственности на средства общественного производства, так как они с большей непосредственностью угрожали его превыше всего возлюбленным барышам. Наконец, весной 1886 года «мягкая практика» получила смертельный удар, когда социал-демократическая фракция бросила яркий свет на позорную систему провокации: она разоблачила занимавшего штатное место чиновника берлинского президиума полиции, пробравшегося под ложным именем в один рабочий союз, сохранившийся при законе о социалистах, и подстрекавшего к динамитным покушениям.

Весной. 1886 года метод подкупа потерпел такое же банкротство, как осенью 1881 года — метод насилия, отрицающего всякое право.