Развитие цензурного законодательства Российской империи в первой половине XIX в

Одной из целей учреждения цензуры по Уставу о цензуре 1826 г. стало придание произведениям словесности, наук и искусств при издании их в свет посредством книгопечатания, гравирования и литографии полезного или, по крайней мере, как отмечалось в ст. 1, «безвредного для блага Отечества направления».

По сравнению с предыдущим уставом значительно расширился перечень изданий и произведений, подлежащих цензуре. Практически цензуре подвергались все издаваемые в Империи книги, сочинения, прописи, географические и топографические карты, рисунки, чертежи, планы, картины, портреты, а также музыкальные ноты.

Расширена была и обязанность цензуры при рассматривании указанных выше произведений. Суть ужесточения требований заключалась «в ограждении Святыни, Престола, постановленных от него властей, законов отечественных, нравов и чести народной и личной от всякого не только злонамеренного и преступного, но и неумышленного на них покушения»^[1].

Осуществление цензурной деятельности возлагалось на Главное управление цензуры, которое находилось в ведении министра народного просвещения. Для разрешения важнейших дел и назначения высшего руководства цензоров был учрежден Верховный цензурный комитет, состоящий из трех членов: министра народного просвещения, министра внутренних дел и министра иностранных дел.

В § 6 Устава о цензуре 1826 г. были сформулированы «три главнейших в отношении к цензуре попечения, а именно: а) о науках и воспитании юношества; б) о нравах и внутренней безопасности и в) о направлении общественного мнения, согласно с настоящими политическими обстоятельствами и видами правительства».

Состав Главного и других — специальных и созданных в губерниях Российской империи, а также приграничных городах — цензурных комитетов определялся в главе третьей. Главный цензурный комитет состоял из шести цензоров и председателя, который в соответствие с установленной компетенцией наблюдал «за точным исполнением всего, что постановлено цензурными учреждениями». Цензурные комитеты подчинялись попечителям учебных округов.

В пятой главе определялся порядок производства дел в Верховном цензурном комитете, который, как сказано в § 28,.

«ни с кем не имеет никаких сношений, и дела поступают в оный на рассмотрение не иначе как или по высочайшему повелению, или по назначению министра народного просвещения». Главнейшая обязанность Верховного цензурного комитета состояла «в общем направлении действий цензурных комитетов к полезной и согласной с намерениями правительства цели и в разрешении важнейших обстоятельств, встречающихся при рассматривании предполагаемых к изданию в свет сочинений». Кроме того, в соответствии с Уставом Верховный цензурный комитет был обязан принимать меры «к изъятию из обращения в народе вредных сочинений».

В своей деятельности цензоры руководствовались наставлением, ежегодно составляемым Верховным цензурным комитетом и содержащим в себе «особые указания и руководства для точнейшего исполнения некоторых статей Устава, смотря по обстоятельствам времени».

Процедура запрещения печатания и контроля за сочинениями и другими произведениями (глава шестая) в уставе была расписана настолько подробно, что не оставляла для цензоров и лиц, осуществлявшим руководство их деятельностью ни малейшей возможности для проявления инициативы.

В случае обнаружения в произведениях взглядов или идей, направленных против «нравов и чести народной и личной от всякого не только злонамеренного и преступного, но и неумышленного на них покушении», цензурный комитет был обязан докладывать о случившемся через попечителя учебным округом министру народного просвещения. Министр в свою очередь передавал такое представление в Главный цензурный комитет, а также посылал циркулярные предписания прочим попечителям, в ведении которых состояли цензурные комитеты. Также следовало и поступать в случае запрещения какойлибо книги Главным цензурным комитетом.

Главному цензурному комитету предписывалось ежегодно составлять список всех запрещенных им и другими цензурными комитетами книгах для сообщения к сведению полиции, через министра внутренних дел, и объявления всем книгопродавцам и содержателям библиотек для чтения.

Устанавливался следующий порядок получения разрешения на печатание произведения. Сочинитель, переводчик или издатель книги, а также художник, желающие получить одобрение к напечатанию, литографированию или гравированию зо произведения должен был представить в Цензурный комитет рукопись, рисунок, чертеж, географическую карту и проч., что он предполагает издать в свет.

В примечании к данному положению указывалось, что к цензурному рассмотрению ни в каком случае не должны представляться сочинения, предполагаемые к первому изданию, «в отпечатанных уже листах, но непременно в рукописях, не исключая из сего правила и повременные издания».

Непременным было правило указывать на рукописи имя сочинителя, переводчика или издателя и место его жительства.

В некоторых параграфах устава были заложены нормы еще не сложившейся отрасли авторского права. Так, в частности, в § 53 было записано: если издатель не являлся автором рукописи или книгу, которую намеревался напечатать, он был обязан «представить письменное удостоверение, что право собственности на оную приобретено им законным образом».

Прохождение рукописи в цензурном комитете устанавливалось следующим образом. Если при рассмотрении сочинения цензором в рукописи не оказывалось «ничего подлежащего перемене или запрещению», в таком случае, надписав на заглавном листе одобрение и скрепив рукопись по листам, он вносил ее в цензурный комитет.

В комитете делалась отметка в описи, о том, что рукопись пропущена к напечатанию таким-то именно цензором, такого-то числа, месяца и года, удостоверяли данный факт печатью. Рукопись возвращалась издателю с распискою на поданной просьбе.

Для ведомостей и повременных изданий устанавливался сокращенный (с одобрением без представления в комитет) порядок рассмотрения. Однако в подобных случаях цензоры были обязаны представлять в Цензурный комитет еженедельные записки об одобренных ими номерах повременных изданий.

В уставе содержались указания о том, каким образом необходимо было делать надписи в рукописях сочинений — «замечания и перемены цензоров означались на рукописях красными чернилами». При новом представлении в цензуру ранее рассматриваемой и исправленной рукописи наблюдалось, чтобы не дозволенные цензурой места не были заменяемы точками, которые могли бы дать повод «к неосновательным догадкам и превратным толкам».

Если вся или значительная часть рукописи подлежала запрещению, то цензор был обязан представить ее в комитет с письменным мнением, выписками и примечаниями, за верность которых нес строжайшую ответственность.

Судя по всему, в случае запрета на печать того или иного произведения заводилось отдельное дело. Его основу составляли описи с указанием места и количества страниц, «противных уставу». Приобщалась к делу и сама рукопись, которая отныне хранилась в цензурном комитете. Автору или издателю, представившим рукопись на цензуру, объявлялось о принятом решении письменно, за подписью председателя цензурного комитета.

В уставе (§ 66, 67) предусматривался порядок действий цензоров в случае сомнений о содержании рукописи или книги. Рассматривавший рукопись чиновник имел право вносить ее на «общее суждение комитета». Если среди членов цензурного комитета возникали разногласия о запрещении книги, то она представлялась из Главного цензурного комитета «прямо к министру». Свое мнение по поводу спорных дел могли прилагать попечители учебных округов.

Новый Устав о цензуре не был столь консервативен в вопросах полиграфического исполнения рукописи. Издатель мог разместить ее в типографию по своему выбору.

Содержатель типографии, до выпуска отпечатанной книги, обязан был один из экземпляров представить в тот Цензурный комитет, который рассматривал рукопись, и приложить ее подлинник «для сличения». Вместе с тем он должен представить в тот же комитет шесть отпечатанных экземпляров для рассылки в разные ведомства и библиотеки.

Издатели литературных, исторических и политических повременных сочинений (журналов, ведомостей, альманахов, публичных листков и др.) помимо семи обязательных экземпляров обязаны были «тотчас по выпуске тех сочинений из типографий доставлять по одному экземпляру в канцелярию министра внутренних дел».

Далее процедура цензурирования продолжалась и предусматривала рассмотрение печатного экземпляра и его сравнения с рукописью на предмет соответствия. В этом случае цензор надписывал на заглавном листе: «Книга сия может быть выпущена из типографии». Экземпляр книги и рукопись сдавались в комитет, который передавал их в библиотеку и архив.

Содержателю типографии выдавалось письменное позволение о выпуске книги за подписью председателя и с приложением печати.

Разработчики Устава о цензуре 1826 г. пошли значительно дальше своих предшественников по таким вопросам, как обязательное рассмотрение рукописей произведений словесности, наук и искусств, предлагаемых цензорами к запрещению, в общих собраниях цензурных комитетов. Кроме того, в общих собраниях цензурных комитетов составлялись объяснения по требованиям начальства и по жалобам сочинителей, издателей, книгопродавцев и других лиц, имеющих отношение к цензурным комитетам.

Существовали и исключения из общих правил. Именно такое название носила десятая глава устава. Здесь, в частности, указывалось, что книги Священного писания, догматические, церковные, духовного и духовно-нравственного содержания на славянском и русском языках подлежат рассмотрению духовной цензуры, состоящей в ведении Комиссии духовных училищ и Святейшего Синода. Просмотру подвергались сочинения, касающиеся церковного управления и церковной истории. Исключение из сего общего правила допускались только в пользу униатов, о чем было сказано в § 120 устава.

К числу «исключительных» случаев относились книги светские, имеющие «места собственно духовного содержания». При сомнении цензурных комитетов Министерства народного просвещения, они были обязаны «сноситься с духовною цензурою и руководствоваться ее заключениями». В нескольких параграфах устава (118—121) подробно определялся порядок цензуры церковных, догматических и прочих книг духовного содержания римско-католического исповедания, сочинений и рукописей униатских церквей, церковных и догматических книг, а также катехизисов протестантского исповедания. Цензура армянских книг находилась в ведении армянских архиереев и духовных властей.

Университетам и академиям ведомства Министерства народного просвещения, а также Медико-хирургической академии с отделением в Москве и Медицинскому совету при Министерстве внутренних дел Уставом разрешалось рассматривать и одобрять к напечатанию без участия цензурных комитетов речи, ученые рассуждения и другие сочинения, «в собраниях сих сословий читанных и от имени оных, а не от лица членов их издаваемы».

Университетам также поручалась цензура утвержденных министром народного просвещения и издаваемых ими повременных сочинений. При Казанском университете состояла цензура татарских книг.

Также было сделано исключение для издаваемых при Академии наук С.-Петербургских, русских и немецких ведомостей. Данные издания не принадлежали к ведению цензурных комитетов.

Подобному «изъятию» подлежали военные ведомости и повременное сочинение, издаваемое под ведением Министерства иностранных дел.

Цензура отечественных и иностранных ведомостей и повременных сочинений в остзейских и литовских губерниях осуществлялась «по распоряжению и надзору главноуправляющих губерниями».

Согласно уставу, не подлежали ведению цензуры акты воинские, печатаемые в типографии Военного ведомства, а также акты гражданские и духовные, издаваемые по распоряжению Правительствующего Сената и Святейшего Синода и печатаемые в их типографиях. Данное правило распространялось на акты министерств и местных губернских начальств, которые «предавались тиснению в принадлежащих к сим местам типографиях».

Впервые в уставе определялся порядок цензурирования афиш и мелких публичных объявлений. Данная деятельность входила в круг ведения местных полиций и подлежала надзору Министерства внутренних дел.

Анализ нормативных актов, регламентировавших обязанности и основные направления деятельности цензуры, позволяет сделать вывод о том, что в этот период была создана система духовной и самостоятельной ведомственной — военной, дипломатической, национальной, учебной цензуры. Кроме того, формировалась в качестве специальной цензура рекламы.

В главе одиннадцатой приведена классификация повременных изданий и определен порядок приобретения прав на печать ведомостей и других повременных изданий.

Так, повременные издания были разделены на два разряда: 1) «издаваемые от разных мест, находящихся в составе государственного управления или под наблюдением оных», и 2) издаваемые от частных лиц и обществ. Иными словами, происходит деление повременных изданий на государственные (полугосударственные) и частные (коммерческие), а также общественные. Для издания газет и журналов, имеющих отношение к государственным учреждениям, необходимо было получить разрешение Министерства народного просвещения, а для частных повременных изданий требовалось подать прошение и получить разрешение министра народного просвещения.

К издателю предъявлялись определенные, главным образом, личные и профессиональные требования. Так, право издавать газеты и другую повременную печатную продукцию предоставлялось «только человеку добрых нравов, известному на поприще отечественной словесности, доказавшему сочинениями хороший образ мыслей и благонамеренность свою и способному направлять общественное мнение к полезной цели».

При обращении в цензурный комитет за разрешение на издание требовалось также представить: а) обстоятельное изложение цели и содержания повременного сочинения; б) издаваемые ранее печатные сочинения; в) послужной список и другие свидетельства «о ревностном исполнении обязанностей, понесенных в разное время по званию, какое он занимал в обществе».

Далее в процессе разрешительных процедур требовалось получить одобрение попечителя учебного округа о том, что «предполагаемое к изданию повременное сочинение, при точном соблюдении предначертанного плана, не только не может иметь никакого вредного на нравы или на общественное мнение действия, но и должно принести пользу по отношению к просвещению или благонравию». О рассмотрении заявления докладывалось министру народного просвещения, и в случае его согласия просителю выдавалось письменное позволение с подписью председателя, скрепленной печатью.

Поскольку деятельность повременных изданий строго контролировалась властями (через цензурные комитеты) разрешительно-уведомительный порядок устанавливался и для прекращения их выпуска. При этом в цензурный комитет сдавалось письменное позволение, выданное Главным цензурным комитетом.

В § 136 устанавливался порядок «воспрещения» на издание повременного сочинения. Такой запрет мог стать возможным в случае, если издатель не имел «хорошего образа мыслей и намерен давать своему изданию вредное для читателей направление». Дальнейшее право на запрет издания предоставлялось министру народного просвещения, который, как сказано в § 137, «волен запретить всякое повременное издание, не дожидаясь окончания года». У подписчиков возникало право «отыскивать на издателе или на издателях следующие им по расчету за невыданные части годового издания деньги».

Подобные запретительные процедуры имели далеко идущие последствия — издатель, подвергшийся «единожды помянутому… запрещению», навсегда лишался права издавать повременные сочинения как сами собою, так и в товариществе с другими.

Отмечая запретительный мотив цензурного законодательства данного периода, укажем на нормы, регулирующие издательскую деятельность частных лиц на публикацию официальных документов. В главе двенадцатой, в частности, вводился запрет на размещение в издаваемых частным образом книгах и сочинениях официальных статей прежде, чем они обнародовались от правительства. Для издания неопубликованных прежде рескриптов государей, правивших в прежнее время, требовалось особенное разрешение министра народного просвещения или цензурного комитета. Государственный контроль в виде цензурных ограничений устанавливал публикацию статей, касающихся государственного управления, только с согласия того министерства, о предметах которого в них шла речь.

Особый запрет устанавливался на распространение заявлений и прочих материалов тайных обществ, а также учений, касающихся иноверных христианских исповеданий.

Предусматривались превентивные меры в отношении двусмысленных произведений или их части, а также самовольное изъятие отдельных мест в сочинениях, замененных точками или иными знаками, подчеркивающих таким образом нежелательный для властей характер произведения. Предписывалось следить за сочинениями, имеющими критические замечания — «наблюдается, чтобы в таковые статьи не вкрадывалось личное оскорбление и чтобы они не обращались в бранную, совершенно бесполезную для читателей переписку».

Весьма актуально звучит сегодня положение устава, устанавливавшего правило следования нормам и правилам русского языка. Сочинения, которые были исполнены грамматических погрешностей, не пропускались к напечатанию.

В правилах для руководства цензоров (глава тринадцатая), в частности, был установлен запрет на «всякое произведение словесности и искусств, противное добрым нравам, благопристойности или чести народной и личной». Сочинитель, переводчик или художник, допустивший нарушение «обязанностей верноподданного к священной особе государя императора и должного уважения к августейшему его дому», подлежал немедленному преследованию — «задержанию и поступлению с ним по законам».

Запрещались к напечатанию не одобренные правительством предположения о преобразовании каких-либо частей государственного управления или изменении прав и преимуществ, установленных состояниям и сословиям государственным.

Цензоры были обязаны строго наблюдать, чтобы ни в каком одобряемом ими к напечатанию творении не заключалось ничего неуважительного или обидного для держав, находящихся в дружественных с Россией отношениях.

Самостоятельная глава устава была посвящена порядку цензурования книг и сочинений по части словесности, истории, географии и статистики с включением правил, касающихся изображений, предполагаемых к гравированию и литографированию.

Охранительная функция устава была заложена и наиболее ярко проявлялась при контроле за сочинениями, в которых описывались «последовавшие в разных государствах против законной власти возмущения». При этом если сочинитель прямо или косвенно оправдывал виновников и скрывал последствия происшедших от того преступления «ужасов и злосчастия целых народов», то, как сказано в уставе, такие сочинения, «осуждаемые справедливостью и человечеством», подвергались строгому запрещению.

При рассматривании изображений, «представляемых к одобрению для гравирования или литографирования, наблюдалось: 1) чтобы они имели нравственную, полезную или, по крайней мере, безвредную цель; 2) чтобы не были оскорбительны правительству, народной чести, какому-либо сословию вообще или лицу в особенности; 3) чтобы портреты лиц августейшей фамилии имели художественное достоинство, приличествующее изображению особ высочайшего дома, и желательное в сих случаях сходство.

Вместе с тем, и это можно трактовать как незначительные послабления устава, карикатурные изображения, представлявшие в смешном виде пороки людей, если они не касались личности, не подлежали никакому запрещению.

О сочинениях «логических, философических, юридических, а также по части естественных наук и медицины» в уставе было сказано, что «кроме учебных логических и философических книг, необходимых для юношества, прочие сочинения сего рода, наполненные бесплодными и пагубными мудрованиями новейших времен, вовсе печатаемы быть не должны».

Еще более строгие правила устанавливались для сочинений о правах и законах, «заключающих в себе теории о праве естественном, народном, гражданском и уголовном, изложенных в виде метафизических изысканий». «Всякая вредная теория, — подчеркивалось в параграфе 193, — как, например, о первобытном зверском состоянии человека, будто бы естественном, о мнимом составлении первобытных гражданских обществ посредством договоров, о происхождении законной власти не от бога, и тому подобные, отнюдь не должны быть одобряемы к печатанию».

Устанавливались запреты на издание и распространение еврейских книг. Дозволялось печатать в России следующие еврейские книги: «1) книги Священного писания без толкований и 2) молитвенники без прибавления о предметах посторонних».

Меры ответственности должностных лиц излагались в главе восемнадцатой. Нередко ответственность носила коллективный характер. Так, в случае противозаконного одобрения книги или рукописи, представленной цензором в собрание Цензурного комитета с примечаниями, подвергались ответственности все цензоры и председатель, «как чиновник, доверенный от правительства к наблюдению за точным исполнением цензурных постановлений». Однако письменное разрешение начальства снимало с цензурных комитетов всякую ответственность. Дело о должностных проступках и халатности цензоров могло дойти до министра народного просвещения, быть переданным на рассмотрение Главного правления училищ, обвинительное решение которого, представлялось Правительствующему Сенату. Однако чиновники цензурного ведомства могли быть отрешены от должности и преданы суду лишь «с высочайшего разрешения».

Цензора, подвергшегося, троекратному замечанию министра народного просвещения за пропуск к напечатанию непозволительных сочинений, в случае если данное обстоятельство не причинило никаких важных последствий, министр народного просвещения мог сам «удалить или представить об удалении от должности, смотря по тому, зависит ли сие от его власти или от высочайшего разрешения».

Допускались в уставе воспринимаемые сегодня как законодательные вольности такие размышления: «…гораздо виновнее тот, кто, занимаясь на свободе одним только сочинением своим, обдумывает в тишине кабинета что-либо вредное для общественной безопасности и нравов и потом издает в свет, нежели цензор, рассматривавший сочинение его по обязанности своей наряду со многими другими».

Признавались ответственными по законам сочинители, переводчики или книгопродавцы и издатели, выпустившие в свет какого-либо сочинение, перевод или другое произведение и признанное в последующем вредными и противоречащими Уставу о цензуре. В таком случае все наличные экземпляры произведения подлежали изъятию безденежно, а сочинители, переводчики или художники, которые произвели такое творение на свет, и цензор, одобривший его к напечатанию, подвергались наказанию, «смотря по важности дела».

Предусматривалась норма, разрешавшая книгопродавцам осуществлять возврат средств за приобретенные для продажи экземпляры, признанные в последующем запрещенными.

В случае незаконного содержания типографии (при условии выпуска невредной литературы), ее владелец подвергался трехмесячному заключению, отчуждению типографического заведения и пени в сумме пяти тысяч рублей. Напечатанные книги или сочинения сжигались, если в них содержались запрещенные по уставу о цензуре места.

Различные наказания для содержателя типографии предусматривались за печать не одобренных цензурой рукописей. Например, они подвергались штрафам и предавались суду, а напечатанные экземпляры сжигались.

Отбираемые от виновных типографические и литографические заведения, книги и другие произведения, также взимаемые с них пени обращались в распоряжение Верховного цензурного комитета «для употребления по особому высочайшему назначению».

Таковы основные правовые нормы Устава о цензуре 1826 г. Их сравнительно-правовой анализ позволяет говорить, во-первых, о формирующейся в тот период времени новой подотрасли полицейского права — цензурно-печатного права. Во-вторых, наблюдается более тщательная проработка норм законодательства, регулирующих общественные отношения в сфере печати и цензуры. В-третьих, отмечается усиление контрольной функции государства, выражавшейся в ужесточении мер надзора за печатью.

Не прошло и месяца после учреждения нового цензурного устава, как в июле 1826 года император Николай I получил от известного журналиста и редактора Ф. В. Булгарина записку «О цензуре в России и о книгопечатании вообще»^[2]. В ней, в частности, отмечалось: «необыкновенные перевороты в политическом мире… породившие постепенно страх и надежду во всех сословиях общества, сделали людей любопытными, внимательными ко всем происшествиям и распространили вкус к средствам, сообщающим познания, сведения и известия, то есть к чтению…».

Записка во многом носила философский характер, а некоторые ее взгляды, оценки и рекомендации, несмотря на давность лет, созвучны современности: «По естественному порядку вещей каждый предмет, обращающий на себя внимание, подвергается нашему суждению. Большинство голосов или суждений образует общее мнение… которое увлекает за собой толпу, раздувает славу или бесславие и порождает добро и зло». Автор предлагал властям взять на себя обязанность напутствовать суждением и «управлять оным посредством книгопечатания». «Чтобы управлять общим мнением, — подчеркивал он, — надобно знать его стихии или элементы».

Предприняв попытку дать характеристики сословиям российского общества, известный журналист указывал на их сильные и слабые стороны, особенно по отношению к властям. Например, о том, что знатных и богатых людей легко «подчинить господствующему мнению»; среднее сословие «можно совершенно покорить, увлечь, привязать к трону одною только свободою в мнениях» и т. д.

Особая роль отводилась театру, поскольку, как указывал Ф. В. Булгарин, это — «весьма важное дело по успокоению умов и водворении в публику доверенности к правительству» и рекомендовал сосредоточить цензурование всех пьес, изданных в периодической изданиях, в ведении «высшей полиции»: «Это потому, что театральные пьесы и журналы, имея обширный круг зрителей и читателей, скорее и сильнее действуют на умы и общее мнение. И как высшей полиции должно знать общее мнение и направлять умы по произволу правительства, то оно же и должно иметь в руках своих служащих к сему орудия».

Подводя итог своим рассуждениям, императорский адресант писал: «Цензура установлена для того, чтобы препятствовать распространению идей, вредных вере, нравственности, существующему образу правления и пресекать личности»^[3].

В 1826 г. создается Третье отделение Собственной его императорского Величества канцелярии, которое с 1828 г. занималось театральной цензурой. После принятия нового цензурного устава в штат Третьего отделения была включена должность цензора и помощника. Правда, стоит заметить, что данная структура была отнюдь не первым и не единственным учреждением театральной цензуры при Николае I, особенно в начале правления. К 1825 г. имелась также Дирекция императорских театров в Санкт-Петербурге и Контора Московских императорских театров (с 1823 г. в подчинении московского военного губернатора). В составе Дирекции в середине 1825 г. был создан особый комитет, который в числе прочего занимался репертуаром театров, в 1826 г. в него вошел управляющий Конторой московских императорских театров. В 1829 г. Дирекция была включена в состав Министерства императорского двора и уделов, образованного в 1826 г.

Надо добавить, что до 1881 г. существовала монополия императорских театров на профессиональные постановки в столицах — частники были исключением и были обложены сбором в пользу императорских театров. Но в провинции был широко распространен любительский театр, крепостной, а также и народный театр, которые представляли широкое поле для деятельности Третьего отделения и местной администрации.

В новом цензурном уставе, изданном в 1828 г., нашло свое отражение предложение Булгарина: вводилась особая «двухступенчатая» цензура драматических произведений. Согласно пункту № 23 устава, одобрение пьес к изданию оставлялось в ведении общей внутренней цензуры, но цензурование их для постановки на сцене передавалось в Третье отделение, т. е. в охранное отделение. Смысл этого положения заключался в том, чтобы предельно затруднить доступ на сцену новых драматических произведений. При почти всеобщей неграмотности населения правительство учитывало силу воздействия слова, произнесенного на сцене перед широкой аудиторией. В соответствии с этим театральная цензура относилась к своим обязанностям с исключительной бдительностью, опережая в своем рвении общую цензуру. Создавалось такое положение, когда пьеса, уже появившаяся в печати, проникала на сцену только с рядом новых цензурных купюр или вовсе запрещалась для постановки. Этот цензурный порядок установился в русских театрах на долгие годы^[4].

Однако действие цензурных уставов первой четверти XIX в. было непродолжительным по времени. Дело в том, что их изменению способствовали такие причины, как изменение общественного настроения, появление отечественных произведений и периодических изданий гуманитарно-просветительского направления. Кроме того, отмечалось увеличение произведений, поступающих из-за границы. Все это в конечном итоге повлияло на развитие цензурного законодательства. Его эволюция происходила с учетом событий и преобразований в политической, образовательной, культурной и других сферах.

В конце двадцатых годов XIX в. цензура в Российской империи по-прежнему оставалась предварительной, что еще раз было закреплено в Уставе о цензуре от 22 апреля 1828 г. Основным предметом ведения цензуры оставались произведения словесности, наук и искусств, назначаемые к изданию в свет внутри государства посредством книгопечатания, гравирования или литографии. Данное требование относилось и к числу произведений, поступающих из-за границы. На цензурные ведомства также возлагалась задача по «дозволению» изданий или продаже тех из них, которые «в целом составе и в частях своих не противны» установленным правилам.

К произведениям словесности, наук и искусств относились книги на всех языках, эстампы, рисунки, чертежи, планы, карты, а также и ноты со словами.

В § 3 приводился перечень тех произведений словесности, наук и искусств, которые полежали запрещению цензуры:

«1) когда в оных содержится что-либо клонящееся к поколебанию учения православной греко-российской церкви, ее преданий и обрядов или вообще истин и догматов христианской веры;

• 2) когда в оных содержится что-либо нарушающее неприкосновенность верховной самодержавной власти или уважение к императорскому дому и что-то противное коренным государственным постановлениям;
• 3) когда в оных оскорбляются добрые нравы и благопристойность; и
• 4) когда в оных оскорбляется честь какого-либо лица непристойными выражениями или предосудительным обнародованием того, что относится до его нравственности или домашней жизни, а тем более клеветою".

Цензура по-прежнему состояла при Министерстве народного просвещения (для общего надзора за действиями цензуры и за точным исполнением предписаний Устава создавалось Главное управление цензуры) и разделялась на внутреннюю и иностранную.

Особое внимание обращалось на «дух рассматриваемой книги, на видимую цель и намерение автора и в суждениях своих принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольного толкования оной в дурную сторону». При этом допускались объяснения автора на замеченные цензурой места. Однако четкая правовая норма на этот счет в уставе отсутствовала, что объясняется как особенностью сферы деятельности, так и неюридической терминологией идеологических понятий.

Вместе с тем в уставе 1828 г. изменились некоторые и были введены новые юридические нормы. Иным стал стиль правового документа. Однако в целом подходы к цензуре остались прежними. Вначале отметим те из них, которые сохраняли преемственность российского цензурного законодательства.

Так, цензура была обязана отличать благонамеренные суждения и умозрения, основанные на познании бога, человека и природы, от «дерзких и буйственных мудрований, равно противных истинной вере и истинному любомудрию». По-прежнему обращалось внимание на различие «творений дидактических и ученых, назначаемых для употребления одних ученых, с книгами, издаваемыми для общенародного употребления».

В рассмотрении исторических и политических сочинений цензура по-прежнему была призвана ограждать неприкосновенность верховной власти, строго наблюдая, чтобы в них не содержалось ничего оскорбительного как для российского правительства, так и для правительств, состоящих в дружественных с Россией отношениях.

Нововведением стала норма, запрещающая чиновникам обнародовать без дозволения начальства сведения, «вверенные и известные ему по службе». По аналогии данный запрет можно идентифицировать с нынешними правовыми нормами, касающимися различных видов тайн по современному отечественному законодательству — государственной, коммерческой, служебной и др.

Некоторые оговорки, относящиеся к методу законодательной техники, мы также находим в рассматриваемом цензурном уставе. Касаются они относительного предупреждения, в частности, о разрешении к печати тех или иных суждений, сочинений. В уставе они принимают следующий вид: «§ 12. Всякие суждения о предметах, относящихся к наукам, словесности и искусствам, как-то: о вновь выходящих книгах (не исключая из того и издаваемых от казенных мест сочинений и статей, когда оные собственно касаются наук, словесности или художеств), о представлениях на публичных театрах и о других зрелищах, о новых общественных зданиях, об улучшении по части народного просвещения, земледелия, фабрик и т. п. — дозволяются цензурою, если только сии суждения не противны общим ее правилам».

С помощью еще одного новшества власти пытались установить в произведениях изящной словесности отличий безвредных шуток от «злонамеренного искажения истины и от существенных оскорблений нравственного приличия».

В § 14 было закреплено право на охрану личной чести каждого от оскорблений и распространения подробностей домашней жизни от «нескромного и предосудительного обнародования». Вместе с тем цензура не могла препятствовать печатанию сочинений, «в коих под общими чертами осмеиваются пороки и слабости, свойственные людям в разных возрастах, званиях и обстоятельствах жизни». Очевидно, принятию данной нормы способствовало развитие сатиры и давление сатириков.

Именно этот период отмечен выходом в свет произведений сатирического жанра: фельетонов, памфлетов, басен, шаржей и карикатур.

В современном отечественном законодательстве о средствах массовой информации и практике рассмотрения судами общей юрисдикции уголовных и гражданских дел о клевете, оскорблении, защите чести, достоинства и деловой репутации в основе разбирательства лежит правовая новелла о факте и комментарии (мнении). Недостоверная информация о событии, должностном лице, гражданине, содержащая фактические сведения и данные может и должна рассматриваться как нарушение действующего законодательства. Мнение, как правило, содержит рассуждение о предполагаемом или случившемся факте, носит нередко личный характер и поэтому может отличаться от других взглядов, воззрений и т. д. Нередко редакции или журналисты прибегают к такой форме оценки события, факта, как комментарий, т. е. текст, выходящий за рамки факта, но при этом содержащий оценки, предполагающие развитие истории, конфликта и пр.

Правовые истоки подобных юридических коллизий содержатся в российском законодательстве начала второй четверти XIX в. В § 15 Устава о цензуре 1828 г. закреплялось следующее положение: «Цензура не имеет права выходить на разбор справедливости или неосновательности частных мнений и суждений писателя, если только оные не противны общим правилам цензуры…».

Процедура получения разрешения на выпуск журналов и повременных листков (газет) с момента учреждения цензуры ставила издателей, редакторов в зависимость от контролирующих органов, в данном случае от Главного управления цензуры. При этом представлялась программа нового журнала, в которой излагались основные направления деятельности нового издания.

Особые правила устанавливались для создания повременных сочинений ведомственной, «казенной» принадлежности. Для издания таких газет и журналов необходимо было вступать в переписку с министром народного просвещения, который, в свою очередь, извещал об этом Главное управление цензуры. Дозволение на издание новых журналов и газет политического содержания давалось министром народного просвещения «с высочайшего соизволения, испрашиваемого через Комитет Министров».

Трансформация норм о приостановке, запрете издания в отечественном законодательстве проходила в рамках процедуры получения разрешения и вынесения решения о запрещении деятельности — «по высочайшему повелению» (XIX в.) к установленному законом судебному порядку прекращения выхода издания (нач. XX в.).

В зависимости от периодичности выхода издания устанавливались приоритеты по порядку и срочности рассмотрения изданий в цензурном ведомстве. Так, статьи периодических изданий рассматривались преимущественно перед книгами, что было вызвано оперативностью их выхода в свет по сравнению с книгами и др. произведениями, представляемыми для цензуры.

В связи с изданием, распространением и получением книг, газет и журналов в пограничных губерниях Российской империи и с учетом больших расстояний от столицы и отсутствием там организованных цензурных учреждений цензура периодических изданий была подчинена ведению генерал-губернаторов. Цензоры, которые состояли на службе в указанных местностях, рассматривали издававшиеся издания и в пределах своей компетенции «одобряли их к надпечатываю». В сомнительных случаях цензор докладывал об этом своему непосредственному начальству по установленной форме. Однако прерогатива местного начальства имела окончательное решение.

В соответствии с § 23 рассмотрению внутренней цензуры подлежали все издающиеся книги и сочинения со следующими исключениями:

«1) официальные акты, законоположения и т. п., обнародуемые от Правительствующего Сената, Главного и Морского штаба его императорского величества, министерств и местных начальств воинских и гражданских, печатаются под надзором и ответственностью сих мест;

• 2) книги духовного содержания, то есть заключающие в себе изложение догматов веры, толкования Священного писания, проповеди и т. п. на славянском и русском языках. Такие сочинения рассматривались духовной цензурой, состоящей в ведении Святейшего Синода и Комиссии духовных училищ;
• 3) предварительное рассматривание церковных, догматических, омилических и прочих книг духовного содержания римско-католического, униатского и армянского исповедания поручались митрополитам и местным архиереям;

• 4) учебные книги, издаваемые Комиссией духовных училищ и Главным правлением училищ для употребления в подведомственных оным заведениях, печатаются под надзором и ответственностью сих мест;
• 5) акты, речи, рассуждения, программы, отчеты и другие сочинения, издающиеся от имени академий и университетов, а не от лица кого-либо из их членов, печатаются под надзором и ответственностью оных;
• 6) политическая часть Санкт-Петербургских академических ведомостей на российском и немецком языках, а равно и газеты Министерства иностранных дел на французском языке предоставляются рассмотрению сего министерства…;
• 7) военные ведомости одобряются к напечатанию при Главном штабе его императорского величества; а Сенатские ведомости издаются под ответственностью канцелярии Правительствующего Сената;
• 8) книги, издаваемые Морским ученым комитетом, печатаются по одобрению и на ответственности цензора, избираемого из членов сего комитета, на основании предварительного образования Морского министерства;
• 9) издаваемые частными лицами своды и собрания российских законов печатаются по одобрению того места, которое от правительства будет для сего назначено;
• 10) книги медицинские наравне с прочими, до наук относящимися, рассматриваются общею цензурою. Те же из оных, кои содержат в себе лечебные наставления или правила для составления лекарств с приложением к болезням, и вообще лечебники, назначаемые для общенародного употребления, предварительно рассматриваются в Санкт-Петербурге Медикохирургическою академиею, а в других университетских округах — медицинским факультетом для исключения из них всего, что бы могло быть вредно в употреблении без совета и пособия врачей;
• 11) драматические сочинения одобряются к представлению на театрах III Отделением собственной его императорского величества канцелярии, а к напечатанию — общею внутреннею цензурою…".

Организационно-правовая структура цензурных учреждений была закреплена в отдельном разделе устава. В соответствие с § 26 о составе внутренней цензуры цензурные комитеты создавались в городах, имеющих университеты.

(в Санкт-Петербурге, Москве, Вильне, Дерпте, «по усмотрению надобности», в Харькове, в Казани), в остальных городах (в Риге, Ревеле, Митаве, Одессе, «а если будет нужно, и в других местах») — на определяемых для этих целей отдельных цензоров.

Состав цензурных комитетов определялся в § 27. Так, членами цензурных комитетов могли быть назначены университетские ординарные и экстраординарные профессоры и адъюнкты; а в отдельные цензоры — «преимущественно директора важнейших из находящихся в помянутых городах учебных заведений, подведомственных университетам». В СанктПетербургский и Московский цензурные комитеты, как сказано, в уставе, «по уважению большего числа поступающих на рассмотрение книг», определялись «еще по одному или по два цензора из сторонних особ, не имеющих никакой другой должности».

Процедура назначения цензоров содержала такие нормативные нормы, как представление, учреждение: «Попечитель каждого университетского округа представлял министру народного просвещения на открывшуюся в его комитете вакансию кандидата. Министр… испрашивает на сие высочайшее утверждение». В случае неутверждения попечитель избирал и представлял другого кандидата. Сторонние цензоры в СанктПетербургском и Московском комитете определялись Главным управлением цензуры с высочайшего утверждения. Увольнение цензоров от должности происходило тем же порядком.

Порядок производства дел по внутренней цензуре составляло два десятка параграфов. При предъявлении рукописи или вновь издаваемой печатной книги в цензуру применялась регистрационная функция — на заглавном листе отмечалось, «от какого именно казенного места или частного лица оная представлена». Затем краткие сведения о рукописи или книге вносились секретарем в общую опись, где указывалось: номер, заглавие, число страниц, название места или имя лица, от которого рукопись представлена, время получения и время отдачи кому-либо из членов комитета на рассмотрение". Как видим, подобная процедура с фиксацией основных данных об источнике в специальном журнале характерна для всех государственных учреждений России, эта, своего рода справочная информация, давала представление об авторе и издателе произведения, объеме рукописи, ее направленности, насколько можно было судить по заглавию.

Можно отметить еще одно интересное с точки зрения процессуального сопровождения рукописи наблюдение. При поступлении книги в цензуру секретарь ставил на титульном листе литеру «А», цензор, одобривший ее к печати, прикладывал литеру «В». Далее цензор, рассматривавший рукопись, скреплял ее по листам; указывал об этом в общей описи, а рукопись передавал секретарю для выдачи автору или издателю под расписку. Похожим образом сверялись корректурные листы.

Своего рода облегчение регистрационной процедуры и последующего рассмотрения предоставлялось в отношении периодических изданий. Автор или издатель мог доставлять их «прямо к назначенному цензору, который потом представляет в комитет записку о книжках или листах периодического издания, им одобренных, и о возвращении оных представившему».

В обязательном порядке на всех издаваемых книгах на заглавном (титульном) листе должны быть выставлены: год, город, где книга печаталась, и наименование типографии, а на обороте — дозволение (разрешение) цензора. На периодических изданиях, состоящих из одного листа, краткая форма выставлялась внизу каждого номера.

Контроль за соблюдением соответствия разрешенного к напечатанию экземпляра и всего тиража осуществлялся путем представления из типографии в цензуру (сверх экземпляров, рассылаемых в разные казенные места на основании Устава) двух экземпляров отпечатанного листа или книги со свидетельством директора, содержателя или фактора типографии, что данный «лист или книга напечатаны во всем сходно с прилагаемою при том, одобренною в цензуре рукописью…».

Секретарь цензурного комитета передавал один из непечатных экземпляров (с рукописью) цензору, рассматривавшему сочинение, который, сличив печатный экземпляр с одобренным, подписывал по установленной форме «С» позволительный билет на выпуск книги в продажу. Билет прикреплялся печатью цензуры к одному из вышеупомянутых печатных экземпляров и выдавался типографии. Другой экземпляр листа или книги оставался в цензуре; а рукопись возвращалась издателю или же в типографию. Представление печатных книг и выдача билетов на выпуск их в свет отмечались в особом реестре установленным по форме «Д» порядком.

Некоторые послабления касались выпуска одобренных цензурой периодических сочинений, составлявших не более одного печатного листа. Тиражи периодических изданий, «требующих поспешной выдачи», отпускались из типографии до получения позволительного билета, со «строжайшею ответственностью начальства или содержателя оной, что листы сии в точности напечатаны по одобренной цензором рукописи или корректуре». По правилу, установленному в § 50, билеты выдавались на выпуск срочных изданий в течение 24 часов; на книги — не позже трех дней.

Процедура запрещения также была подробно расписана в Уставе. Если цензор находил, что рассмотренная им книга или статья в периодическом издании не могла быть напечатана, то докладывал об этом на общем заседании цензурного комитета, который путем голосования разрешал или запрещал печатание издания. Если попечитель с решением большинства был не согласен, то имел право остановить исполнение до получения требуемого в таком случае разрешения от Главного управления цензуры.

Рукопись, запрещаемая цензурой, удерживалась при делах комитета, а представившему ее выдавалось свидетельство о том, «что оная не одобрена к напечатанию на основании такого-то параграфа Устава о цензуре». Когда автор или издатель, не согласный с таким решением, требовал, чтобы его книга или статья были разрешены к изданию, то сочинение отправляли в Главное управление цензуры на окончательное рассмотрение вместе с объяснениями как комитета, так и автора (издателя), недовольного вынесенным решением.

Уже тогда, в 1828 г., действовало положение об обязательной рассылке изданных книг. Правда, проступали они в количестве трех экземпляров в цензурные комитеты, откуда направлялись (по одному экземпляру) в Императорскую Публичную библиотеку, Гельсингфорсский Александровский университет и в Главное управление цензуры.

Правила цензуры иностранных книг содержались в ч. 2 Устава. Правовые принципы цензуры иностранной, отмечает Л. Ю. Гусман, были заложены в цензурном уставе 1828 г. Правила рассмотрения заграничных изданий служили своеобразным оберегом власти от любой критики и упоминаний событий, ее компрометирующих^[5].

На цензуру иностранных книг распространялись правила, изложенные для внутренней цензуры (ч. 1 Устава). В соответствии с § 75 устанавливалось, что иностранная печатная книга должна быть или вся одобрена, или вся запрещена (в отличие, скажем, от рукописи отечественного автора, представляемой для одобрения в цензурный комитет, где разрешалось исключать лишь предосудительные места).

При рассмотрении иностранных книг «надлежало обращать внимание на цель оных, на дух и намерение автора, не принимая всех его выражений в тесном смысле». Допускалась к распространению в Российской империи также иностранные книги, в которых приводились предосудительные мнения из другой книги с объяснениями «справедливого негодования или же с искренним намерением опровергнуть оные собственными рассуждениями и доводами автора». Однако разрешение на выпуск такой книги представлялось Главному управлению цензуры.

Из книг духовного содержания подвергались запрещению те, которые заключали в себе «умствования и мнения, противные главным началам христианской веры, или опровергающие учение православной греко-российской церкви, или же ведущие к безбожию, материализму, неуважению Священного писания и т. п.». Вместе с тем позволялось доставлять в Россию сочинения христианской церкви иного исповедания, изложенные «с благонамеренностию и скромностию… если токмо в оном не заключается каких-либо опровержений догматов, учения или преданий греко-российской церкви».

Рассмотрению иностранной цензуры подлежали все выписываемые из-за границы (как «казенными местами», так и книгопродавцами и частными лицами) произведения наук, искусств и словесности, а равно и книги, находящиеся в лавках и в библиотеках для чтения.

Однако существовали исключения. К их числу относились:

• 1. Иностранные периодические сочинения, привозимые из-за границы по почте. Они подлежали рассмотрению отдельной цензурой, учрежденной при почтовом ведомстве.
• 2. Книги, напечатанные за границей с одобрения внутренней цензуры.
• 3. Книги, привозимые на имя пребывающих в России иностранных дипломатических особ. Таким образом соблюдался особый, дипломатический статус иностранных послов и консулов.
• 4. Книги, выписываемые императорскими университетами и академиями или другими местами и лицами, «получившими на то особенное высочайшее дозволение».

Таким образом, в соответствие с Уставом 1828 г. происходит разделение цензуры на внутреннюю и иностранную. Создается самостоятельно ведомство, ведущее вопросами иностранной цензуры.

Отныне рассматривание привозимых из-за границы книг возлагалось на учрежденный в Санкт-Петербурге при Министерстве народного просвещения Комитет цензуры иностранной и на подведомственных ему отдельных цензоров в Риге, Вильне и Одессе.

Учрежденный Комитет цензуры иностранной состоял из председателя, четырех цензоров (из них двое старших и двое младших), двух помощников, библиотекаря и секретаря.

Устанавливался следующий порядок производства дел по цензуре иностранной. На рассмотрение Комитета цензуры иностранной поступали:

• 1. Фактуры или рукописные реестры книг, получаемых книгопродавцами из-за границы.
• 2. Каталоги книжных лавок и библиотек для чтения, представляемые для одобрения их к напечатанию.
• 3. Книги, требуемые комитетом у книгопродавцев по представленным рукописным фактурам и каталогам.
• 4. Книги, представляемые самими книгопродавцами для одобрения их к продаже или выдаче подписавшимся.
• 5. Реестры книгам, ввозимым частными лицами в пограничные или приморские губернии.
• 6. Книги, выписываемые из-за границы казенными местами и частными лицами.
• 7. Книги, ввозимые в Россию иностранными путешественниками.

Фактура книг, полученных из-за границы, представлялась в Комитет в двух экземплярах. При первичном рассмотрении отмечались два рода книг. Во-первых, те из них, которые уже подверглись запрещению, во-вторых, те, которые цензуре не были известны и должны поступить на ее рассмотрение. Таким образом, происходило принципиальное разделение иностранных книг на предмет наличия в них запрещенных для распространения мыслей, взглядов, учений и т. д. При этом один экземпляр фактуры оставлялся в комитете, а другой выдавался книгопродавцу, который был обязан немедленно отправить обратно за границу запрещенные книги, а остальные представить по одному экземпляру на рассмотрение в комитет.

В случае одобрения книга возвращалась представившему ее в комитет книгопродавцу с дозволением поместить заглавие в своем каталоге и продавать ее. В случае же запрещения представленный экземпляр удерживался в комитете, а представивший обязывался все остальные экземпляры книги отправить обратно за границу.

Книги, ввозимые в Россию путешественниками, рассматривались цензурой на общих основаниях. Если в представленных произведениях имелись места, по мнению цензуры, запрещенные или подлежащие запрещению, то их владельцу предлагалось оставить книги на хранение в цензурном комитете до обратного отъезда из России или выслать за собственный счет за границу.

Для свободного ввоза или обращения иностранных книг достаточно было одобрения цензора. Однако запрещение или исключение той или иной книги из каталогов зависело от решения, принятого большинством голосов на общем заседании комитета.

Более сложная и длительная процедура устанавливалась для разрешения провоза через границу привозимых в Россию иностранных книг в приморских и пограничных губерниях, где отсутствовали отдельные цензоры. Пограничные таможни и заставы составляли донесения о прибытии книг, затем пачки и тюки пломбировались и их представляли в таком виде в губернские и городские управы. Там пломбы снимались, а реестры книг направлялись в Комитет цензуры иностранной. Получив ответ из Петербурга, принимаемые к рассмотрению книги отправляли в столицу. Остальные, не допущенные в страну, возвращали предъявителю, обязав его подпиской выслать обратно за границу.

Комитет цензуры иностранной ежемесячно представлял Главному управлению цензуры подробное донесение о рассмотренных им фактурах, каталогах, книгах и пр. О всякой запрещенной книге немедленно сообщалось в ГУЦ с представлением выписки, на основании которой составлялось запрещение.

Компетенция, структура и состав Главного управления цензуры были определены в отдельной главе Устава. ГУЦ учреждалось в Санкт-Петербурге при Министерстве народного просвещения и состояло из шести членов, а именно: из президентов Императорской Академии наук, Академии художеств и Российской академии; из товарища министра народного просвещения и двух сторонних членов, назначаемых от Министерства внутренних дел и Министерства иностранных дел именными указами за высочайшим подписанием. Таким образом, соблюдался принцип пропорциональности в разделении полномочий. По сути дела, каждый из членов комитета мог компетентно судить о принимаемых решениях, и в то же время нести ответственность от лица своего ведомства.

В Главном управлении цензуры председательствовал министр народного просвещения, а в его отсутствие — управляющий министерством или товарищ министра; в случае же их отсутствия — вел заседание старший из присутствующих членов.

Главное управление цензуры рассматривало книги лишь в исключительных случаях, когда требовалось вынести решение по важным публикациям. Из главного цензурного ведомства выходили для общего использования частные и временные наказы цензорам, которые являлись своеобразными комментариями Устава. Поскольку эти документы издавались в виде инструкций, то их надлежало утверждать у министра народного просвещения.

Сроки полномочий членов ГУЦ также были определены в уставе. Министр народного просвещения, его товарищ и президенты академий оставались членами управления до тех пор, пока занимали данные должности. Два «сторонних члена» увольнялись от должности не иначе как по высочайшему именному Указу.

Другие места и лица, «имеющие сношение с цензурою», к числу которых относилась отдельная цензура, учрежденная при Почтовом ведомстве, были обязаны ежемесячно уведомлять Комитет цензуры иностранной, какие номера иностранных журналов и газет ею удержаны. Все прочие книги, рисунки и т. п., привозимые по почте на имя казенных мест или частных лиц, отправлялись почтамтом прямо в цензуру с извещением о том получателей.

Университеты и академии, имеющие право выписывать книги без рассмотрения их цензурой, сообщали в Цензурный комитет иностранных книг о том, какие книги, сколько, когда и каким путем ими выписаны.

Учрежденная в 1842 г. Пятая цензурная экспедиция стала своеобразным уполномоченным органом в сфере театральной деятельности. Экспедиция состояла из 4 чиновников (и еще канцелярских служащих), которые рассматривали пьесы (до 900 экземпляров в год), а также получали донесения губернаторов о театральных представлениях (и соответственно — просили исключить из репертуара обнаруженные недозволенные пьесы). На нее также возлагался контроль за печатной продукцией — но из-за занятости чиновников он был весьма выборочным (в отношении цензуры печати Третье отделение было надзорной инстанцией). Экспедиция просуществовала до 1865 г. — до передачи драматической цензуры во вновь созданное Главное управление по делам печати МВД.

Дирекция императорских театров с 1842 г. стала также управлять и московскими театрами. В конторе императорских петербургских театров (подчиненной Дирекции) некоторое время было репертуарное отделение. При этом следует заметить, что рассмотрение репертуаров проводилось не только с цензурной точки зрения, но и с хозяйственной (обеспечивать доходность спектакля). Кроме того, театральная цензура осуществлялась при Министерстве двора его императорского величества и отчасти в театральных дирекциях (конторах). Театральная цензура просуществовала до 1917 г.^[6]

Указывая на то, что опыт реформирования цензуры, в том числе театральной, был заимствован в Западной Европе, сошлемся на отдельные нормативные установления в ряде стран. Во Франции, например, в соответствии с Декретом от 30 декабря 1852 г. директора театров были обязаны представлять на цензурный просмотр (visa par la censure) местному комиссару пьесу, которая предполагалась к постанове на сцене. В Австрии распоряжением МВД от 25 ноября 1850 г. издано постановление о театрах, где указывалось на получение антрепренерами разрешения о постановке. На полиции лежала обязанность следить за тем, чтобы представления были не только разрешены, но и не давали повода к соблазну, не нарушали общественного благоприличия^[7].

Оценивая рассматриваемый этап развития отечественного законодательства о цензуре, следует отметить, что оно, как и весь императорский период истории русского права, во многом формировалось и осуществлялось под влиянием западноевропейских политических идей^[8]. Об этом также свидетельствует постоянное включение норм зарубежного цензурного законодательства в отечественные уставы, следование традициям и практике осуществления цензуры в европейских государствах. Либерализация российского законодательства во многом проходила с учетом ранее проведенных за рубежом реформ в сфере печати. Так, например, во Франции уже 1819 г. была провозглашена свобода прессы при условии ее ответственности перед законом. Конечно, в российских условиях такое положение было бы явно преждевременным. Однако при разработке Устава о цензуре 1804 г. предлагалось учредить особый суд для проступков печати^[9].

В результате развития цензуры в первой половине XIX в. возникли основания для формирования такого направления отечественного полицейского права, как полиция печати, получившего в последующем научное обоснование в трудах отечественных правоведов и практике деятельности государственных учреждений Российской империи.

Цензурная реформа, ставшая составной частью реформаторской деятельности императора Александра II, во многом изменила положение печати в России, послужила очередным этапом либерального развития прессы.

Таким образом, проведя анализ деятельности государства по учреждению цензуры и ее законодательного закрепления, на основе опубликованных в различные периоды научных работ по данной теме, позволим предложить следующую периодизацию цензуры как государственно-правового института.

Первый период — учреждение цензуры (XVIII — нач. XIX в.), второй, связанный с принятием цензурных уставов — (первая половина XIX в.), третий — пореформенный период, продлившийся с середины до конца XIX в., четвертый — функционирования в период войн, восстаний и революций (начало XX в. — 1917 г.), пятый — советский период, продлившийся до начала 1990;х гг.

Рассмотрев понятийный аппарат, основные подходы к классификации цензуры, структуру государственных органов, осуществлявших цензурную деятельность, можно прийти к выводу о том, что цензура как государственно-правовой институт при ее учреждении, по мысли идеологов самодержавия, преследовала цели ограничительно-охранительного характера, направленные, в первую очередь, на недопущение либеральных течений в российскую действительность, поддержание государственно-имперских основ власти.

С течением времени, особенно в непродолжительные периоды либеральных реформ, взгляды на цензуру, ее место в государственном механизме, способы осуществления незначительно менялись, однако основополагающие цели все же носили запретительный характер. Цензурная деятельность по-прежнему оставалась одной из первостепенных задач государства. Следует также сказать, что цензура, во многом наряду с политическими усмотрениями, призвана была решать задачи нравственного содержания, поскольку истоками происхождения была обязана церкви.

С изменением политического строя, вызванного свержением самодержавия, цензура, как пережиток прошлого, не была отвергнута новыми большевистскими властями, а получила документальное закрепление в первых декретах советского государства. Продолжительный период, вплоть до начала 90-х гг. XX в., цензура существовала в различных формах и была отменена Конституцией Российской Федерации 1993 г. Однако этот немаловажный факт не означает полного отсутствия в российском обществе запретов и ограничений на распространение информации. И, как ни парадоксально, голос общественности все чаще в последнее время звучит с призывом ввести цензуру. Стало быть, исследуемая нами тема является актуальной, и изучение различных аспектов функционирования цензуры необходимо продолжать, чтобы сформулировать предложения по формированию оптимальной модели деятельности СМИ в современном российском обществе.

• [1] Устав о цензуре. 1826 г. // ПСЗ (далее — ссылки на данный устав приводятся по этому тому ПСЗ).
• [2] РГИА. Ф. 735. Оп. 10. Цд. хр. 38. Л. 2.
• [3] РГИА. Ф. 735. Оп. 10. Цд. хр. 38. Л. 2 об., 4—7.
• [4] Цензура в царской России и Советском Союзе. Материалы конференции24—27 мая 1993 г., Москва. М., 1995. С. 45—46.
• [5] Гусман Л. Ю. История несостоявшейся реформы: проекты преобразования цензуры иностранных изданий в России (1861—1881 гг.). М., 2001. С. 56.
• [6] Государственность России. Кн. 2. М., 1999; Кн. 3. М., 2001.
• [7] Фриш В. Э. Административные и полицейские учреждения Франции, Австрии и Пруссии. СПб., 1905. Ч. 1. С. 85; Ч. 2. С. 57.
• [8] См.: Сокольский В. В. Очерк истории русского права. Ч. I. Вып. I. СПб., 1911. С. 20.
• [9] См.: Якуилкин В. Я. Указ. соч. С. 23.