Седьмая. 
ЛОГИКА ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ФИЛОСОФСКИЙ КРИТИЦИЗМ

Необходимый вывод логики естествознания

Бросая общий взгляд на индуктивный метод, мы видим, что он заключается в подбирании логических оснований к фактически данному материалу. При этом за абсолютно достоверную точку опоры принимается не очевидность аксиом, но фактическая очевидность переживаемых чувственных состояний сознания, причем от последних разум восходит к их причинам. Логические основания переживаемых фактов нигде не могут быть даны в опыте; они изобретаются и создаются самим разумом; в этом смысле они априорны; они строятся с таким расчетом, чтобы из них обратно можно было вывести чувственно данные факты. В результате оказывается возможным вывести всю природу из идей и понятий, построенных разумом, а также предсказывать новые факты, будущие ощущения. Но такое положение дела является результатом долгой и трудной работы, в которой разум приспособляется к фактам. Разум изобретает последовательно множество идей; каждую из них он развивает в свои следствия и сопоставляет с фактами. При этом испытании огромное большинство идей погибает, остаются только немногие, приспособленные. Не только история науки показывает, как гибнут тщательно обдуманные и разработанные теории; значительно большее число идей погибает, не выходя из стадии предварительной работы. Всякий выдающийся естествоиспытатель может рассказать, какое количество идей надо перепробовать, прежде чем натолкнешься на идею, сколько-нибудь приспособленную к фактам; об этих предварительно погибших идеях знает только сам исследователь и его ближайшие сотрудники.

Таким образом, в царстве идей также происходит борьба за существование, гибель огромного большинства и выживание наиболее приспособленных. Посредством указанного процесса разум приспособляется к внешней для него необходимости, к независимым от него законам, определяющим возникновение ощущений, т. е. к тому, что является причиной ощущений. Гипотетическую причину ощущений или ту внешнюю необходимость, которая независима от интеллекта и определяет состояние сознания, мы называем вещами или материей. Идеи, оправданные опытом, являются, таким образом, приспособленными к объективному строю вещей и, следовательно, содержат в себе познание вещей, в отличие от идей, не приспособленных к фактам. Иными словами, — разум в процессе опыта познает то, что принято в философии называть вещью в себе, — вот совершенно неизбежный вывод, к которому приходит логика естествознания.

Попытаемся теперь вскрыть ту предпосылку, которая приводит в философии к выводу непознаваемости вещей в себе. Основные аргументы для доказательства непознаваемости вещей даны Кантом; основные аргументы остаются теми же самыми и у всех последующих авторов, так или иначе находящихся под влиянием Канта. Рассмотрев эти аргументы, мы убедимся в том, что предпосылкой, интересующей нас, оказывается не что иное, как традиционная догматическая логика.

Кант ясно видел, что система законов природы не может быть дедуцирована из опыта. Опыт сам по себе дает лишь суждения восприятия; он научает только тому, что существует, и как оно существует, но не показывает, что это необходимым образом должно быть так, а не иначе. Так как налицо все же имеется согласие законов и опыта, и так как невозможно вывести законы из опыта, то, следовательно, дело происходит так, что опыт выводится из законов. Но в то же время Канту совершение чужда идея о том, что законы могут быть получены в процессе опыта путем умозаключений, обратных дедуктивным, и что именно факты опыта, как последние следствия, определяют, что истинно и что ложно. Логика Канта вполне догматична: основания, а не следствия являются критерием истины. Исходным пунктом системы Канта является указание на то, что существуют синтетические суждения a priori. Под суждениями a priori Кант понимал суждения абсолютно достоверные и необходимые, признание которых не может зависеть ни от какого опыта; очевидность подобных суждений служит полной гарантией их истинности и определяет собою, далее, истинность всех их следствий. Термин — a priori — может быть употреблен в различном значении. Я употребляю его преимущественно в психологическом смысле: априорна та идея, которая зародилась в интеллекте, сообразно представляющей способности последнего. Кант придает термину «а priori» метафизический смысл: априорные суждения являются источником аподиктической достоверности. В науке играют известную роль также условные соглашения; их я называю логически априорными суждениями. Так как весь опыт выводится из подобных априорных суждений, то, следовательно, объективность опыта определяется рассудочными суждениями, как верховным критерием истины. Тот факт, что опыт вытекает из законов рассудка, при наличности догматической логики, необходимо истолковывается так: «рассудок не почерпает своих законов из природы, а предписывает их ей». Но, предписывая законы природе, определяя опыт, рассудок не может перейти за свои границы. Творчество рассудка остается его творчеством; рассудок может предписывать законы только явлениям, а вещи остаются «в себе», т. е. вне этого творчества, не находят отражения в законах природы, определенных исключительно рассудком. Кант должен был признать поэтому, что вещь в себе непознаваема ни a priori, ни a posteriori. Рассудок может сколько угодно расчленять понятия, но через это он не может приблизиться к познанию того, чем определяется вещь, независимо от понятия. Рассудок может предписывать законы системе своих собственных представлений, но он не может предписывать законов системе вещей. Следовательно, познание вещей в себе a priori невозможно. Но это познание невозможно и a posteriori, потому что a posteriori мы имеем только эмпирические суждения восприятия, из которых в дальнейшем ничего невозможно дедуцировать.

Итак, мы можем познавать только явления, которые целиком представляют собою продукты закономерной деятельности субъекта.

Рассмотрим поближе важнейшие доводы Канта.

Априорные основоположения рассудка связаны с явлениями логическим отношением основания и следствия. Но, согласно догматической логике, логическое основание есть условие следствия. Следовательно, основоположения не могут иметь опытного происхождения, так как они сами представляют собою необходимые условия возможности опыта. Этот аргумент мы должны обратить. Мы должны согласиться с тем, что основоположения рассудка относятся к явлениям как логические основания относятся к следствиям, а именно, основоположения служат большими посылками тех силлогизмов, заключения которых суть явления; но это значит, что явления имеют значение необходимых условий основоположений, с которыми последние и должны сообразоваться.

Но наиболее существенным аргументом Канта является указание на аподиктическую достоверность, т. е. на всеобщность и необходимость априорных суждений. В эпоху Канта это был весьма сильный довод. Необходимо признать, что нам действительно врождена особая форма созерцания объектов, и что мы не в состоянии наглядно представить того, что не укладывается в эту форму. Усомниться в безусловной достоверности математики было так же трудно, как и объяснить, каким образом наши представления могут a priori оказаться в согласии с вещами в себе. Сам Кант, правда, указал на логическую возможность сомневаться в необходимости априорных основоположений: можно думать, что, например, априорность причинного закона еще не указывает на то, что действие связано с причиною в объекте. «Я так устроен, что могу мыслить это представление не иначе, как связанным так-то» («Критика чистого разума» пер. Лосского, стр. 115). Таким образом, поскольку я мыслю и созерцаю, закон причинности и основоположения математики представляются мне безусловными и необходимыми; но должен ли я мыслить и созерцать, применимо ли мое мышление к объектам — это может быть еще подвергнуто сомнению. Однако такое мнение в эпоху Канта было бы выражением самого крайнего и дерзкого скептицизма. В настоящее же время указанное мнение принято многими; в нем нет более ничего скептического, так как оно является только естественным следствием теории эволюции. Чувство очевидности априорных синтетических суждений появилось в результате бесчисленных опытов, проделанных многими поколениями наших предков. Наша психическая организация, включающая определенную форму априорных созерцаний, развивалась параллельно развитию центральной нервной системы, при чем развитие той или другой вызывается потребностями более совершенного приспособления к среде. Идеей эволюции, таким образом, вполне объясняется как субъективная необходимость определенным способом связывать представления, так и объективное значение связи.

Философия Канта оставила вполне открытым следующий вопрос: как может мыслящее существо иметь чувственные созерцания?.. («Критика», стр. 247 русск. пер.). Этот метафизический вопрос метафизика разрешить не может; его мы должны также обратить и спросить так: каким образом чувственное существо может мыслить?.. Вопрос, поставленный таким образом, является уже естественнонаучной проблемой, относящейся к теории эволюции.

Итак, наши суждения, понятия, формулы, образы определяются, как истинные в опыте. Отыскивая такие понятия и суждения, которые выдерживают опытную проверку, мы приспособляемся к вещам. Вещи, таким образом, кладут отпечаток, запечатлеваются в истинных суждениях как образно-практического, так и отвлеченно-научного мышления. Каждой детали нашего представления должен соответствовать причинный эквивалент в вещи, то, что определяет в опыте эту деталь как истинную. Этот отпечаток вещей в наших суждениях и есть познание вещей. Следовательно, мы имеем познание вещей, мы можем познавать вещи.

Вещи, отпечатываясь в наших суждениях, таким образом являются нам. Ощущения, как таковые, т. е. в чистом виде, почти не доходят до нашего сознания. Мы интерпретируем их сперва инстинктивно, путем ассоциаций, и затем сознательно, путем научных понятий. Вместо пестрой смены ощущений, мы имеем мир научных образов. Хотя эта интерпретация производится нами, однако, все образы, все понятия, все категории, одним словом, все формы, посредством которых мы интерпретируем и упорядочиваем ощущения, определены как истинные в конечном счете опытом и, следовательно, вещами. Следовательно, во всех этих формах интерпретации ощущений отпечатываются вещи, и именно таким образом вещи являются нам. Одно и то же, рассматриваемое с субъективной стороны, есть познание вещей, а с объективной — явление вещей нам.

В высшей степени замечательно, что, обращая отношение между основанием и следствием, мы совершенно изменяем выводы, которые можно получить из тех же самых посылок. Ввиду этого представляется интересным провести более детально параллель между выводами трансцендентальной логики Канта, с одной стороны, и выводами логики естествознания — с другой, хотя бы для того, чтобы представить более выпукло те следствия, к которым неизбежно приводит логика естествознания.