Книга и самообразование. 
Библиологическая психология

Как мы видели выше, все книжное богатство всех времен и народов явилось результатом поисков к удовлетворению потребностей, которые были у человека еще тогда, когда книга только слагалась: проникшая в сознание ценность опыта заставляла искать способов передачи полученных полезных сведений; инстинкт пытливости заставлял строить науку, инстинкт сопереживания вел к поэтическому творчеству; потребности момента вызывали интерес к актуально, в данный момент, происходящему; потребности быта находили отражения на книге, как они отражались и во всей материальной обстановке. Культурное человечество в результате этих поисков имеет книгу учебную и научную, изящную литературу, периодическую печать и обильное море печатной бумаги, непосредственно связанной с бытом. Отличие культуры от первобытного состояния заключается в переходе от бессознательного удовлетворения потребностей чем попало к сознательной, обдуманной работе над самим собой. Потребности остались те же, что и у первобытного человека, но в способы удовлетворения их вносится известный разбор. Школьная книга должна учить не шаманству, а общественно-полезным предметам. Научная книга должна идти к завоеванию природы человеком. Периодическая пресса должна быть на уровне момента и достоверна. Поэтическая литература должна давать для сопереживания общественно-полезные мотивы.

Литература

быта должна освободиться от всего косного, всего тормозящего свободное развитие человечества. Таковы задания, но в них вводит целый ряд искажений и изменений как классовый интерес, так и национальная нетерпимость, религиозные суеверия и, наконец, атавистическая, унаследованная от отдаленных первобытных предков, страсть удовлетворять свои потребности чем попало.

Одним из проявлений такой первобытной страсти является чтение без разбору, вызываемое исключительно потребностью общения (через книги) и не направляемое никакой разумной силой. Такая страсть, которую можно назвать «манией чтения⁴⁴, прежде всего, направляется на книгу, предъявляющую наименьшие требования к своему читателю, наиболее легкую по языку, наименее сложную по содержанию и обращающуюся к тем инстинктам, которые сохранили в себе больше всего животного, зоологического.

Книга, обладающая всеми этими свойствами, входит в состав так называемой «мусорной литературы⁴⁴.

Массами поглощаемая во всех буржуазных странах «мусорная⁴⁴ литература, по количеству названий и по тиражу, занимает видное место в общей книжной производительности. Можно в ней установить несколько категорий.

Во-первых, лубочная литература, наиболее дешевая, рассчитанная на наименее прихотливых читателей. Здесь попадаются и отжившие произведения давнишних литературных эпох (вроде «Милорда английского⁴⁴, переиздававшегося у нас еще в 1918 году), и произведения классических писателей в очень плохих, часто сокращенных и искалеченных изданиях, и специально «народная⁴⁴ литература, сочинявшаяся на заказ по дешевой цене, и подлинные народные произведения в плохой, неряшливой записи. Общее свойство этой категории изданий — безвкусная, неряшливая внешность, плохая бумага, небольшой объем и дешевая цена.

На втором месте можно поставить литературу приключений, трактующую о разбойниках и других преступниках, о сыщиках, искателях приключений, дикарях и т. д. Эта литература так же, как и предыдущая, распространяется преимущественно разносным путем, причем здесь часто практикуется метод выпуска сериями или отдельных рассказов, или целого романа, обычно кончающегося на таком месте, чтобы читателя разобрало любопытство узнать, что будет дальше. От этих, так называемых «кольпортажных» романов метод серий перешел и в кинематографы. Главный потребитель подобной литературы — городская молодежь, изнывающая в тисках города, среди однообразной работы и обстановки, и ищущая в фантастическом рассказе того разнообразия, которого ей недостает в жизни.

На третьем месте можно назвать эротическую литературу, которая в буржуазных странах фабрикуется из года в год в больших количествах и в разных видах, приноровленных ко вкусам всех классов. Здесь прежде всего следует отличать выходящую в границах законности и не боящуюся преследований цензуры литературу эротических намеков от откровенно порнографической, вскрывающей как самый сексуальный акт, так и все возможные и невозможные извращения его.

Литература

эротических намеков, обильно пользующаяся многоточиями, появляется часто в виде «кольпортажных» романов сериями. Что касается откровенно-порнографической (по-русски: «похабной») литературы, то буржуазные страны преподносят ее бедному школьнику в виде подпольных (не из подполья, а из-под полы продаваемых) изданий, а обеспеченному буржуа в виде роскошных изданий «для немногих», разрешаемых к продаже из магазинов, «только, без выставки на показ». К услугам той же обеспеченной буржуазии имеются целые собрания «Erotica» и «Curiosa» с порнографическими произведениями всех стран и народов у всех видных европейских антикварных торговцев книгами. На нее же рассчитаны и некоторые якобы научные издания по фольклору антропологии, медицине, литературе и искусству, на самом деле скупающиеся у издателей только потому, что их раскупают любители эротики, совершенно независимо от научных побуждений. Роскошь и изысканность некоторых из подобных изданий делают их весьма показательным для изучения типографских достижений разных эпох.

Каждый из этих видов мусорной литературы требует особых методов борьбы с нею. Меры запрета, изъятия и уничтожения обычно не приводили к цели. Лубочная литература исчезает немедленно, как только появляется здоровая по содержанию, изящная по внешности и столь же дешевая книга на смену ей. Интерес к приключениям свойственен известному возрасту, и трудно предположить, чтобы этот вид литературы в скольконибудь близкое время мог исчезнуть совершенно; но и в этой области среди массы макулатуры успели обнаружиться писатели с несомненным талантом, уже потому не могущие быть причисленными в «мусору». Что касается буржуазной эротической литературы, то она исчезнет вместе с господством буржуазии и будет доживать свой век в музейных собраниях памятников отжившей культуры.

Чтение для самообразования есть, прежде всего, отказ от мании чтения и переход к чтению систематическому, идущему рядом наперед намеченных этапов к определенной цели. Чтение для самообразования может преследовать различные цели. Оно может быть направлено в получению сведений, не полученных в шкоде. В таком случае, если не ставится другой цели, курс школы явится достаточным для ищущего самообразования, и он может быть доволен, если в размере, достаточном для избранной им школы, он прошел все необходимые ему науки. Руководства для такого чтения издавались у нас и для средней школы, и для высшей школы. «Программы для домашних чтений» предусматривали иногда полный курс, который равнялся университетскому и выходил под названием «семейных университетов» и «домашних университетов». Они не давали, однако, полного удовлетворения тем, кто принимался заниматься по ним Известные московские программы были самым лучшим из подобных пособий. Но на деле и они оказались не достигающими цели, хотя и вполне проработана была система вопросов, хотя профессора и предлагали заочное руководство лицам, искавшим самообразования; но заочное руководство не заменяло непосредственного, занятия лабораторного типа отсутствовали, и, главнее всего, недоставало того живого общения с людьми, одинаково занимающимися и делящимися своими достижениями и неудачами, которое составляет подлинную ценность учения в высшей школе. Далее самообразование может быть направлено к получению профессиональной подготовки. Это более узкая цель и, нужно сказать, при нормальных условиях, вполне достижимая. Мы знаем о лицах, путем самообразования развивших в себе те или иные профессиональные качества, которые им впоследствии помогли в жизни. Это относится к бухгалтерам, стенографам, но в гораздо меньшей мере к техникам. Для последних требуется не только книга, но и лаборатория, мастерская, где можно проделать разные опыты, а этого-то и не давала жизнь, предоставлявшая только просиживать вечера и ночи за книгами. Затем, самообразование должно было покрыть дефекты школы, должно было предоставить тому, кто им занимался, возможность получить более широкий кругозор, ознакомиться из книг, как широка и разнообразна вселенная, проникнуть в глубины веков, изучить жизнь на отдаленных планетах, узнать великие произведения мировой литературы и т. п. Возможно, что при этих заданиях, если они не шли слишком далеко, если читатель не стремился сам стать специалистом во всех областях знания, он и достигал своих целей; во всяком случае, книга ему давала эти сведения, и расширение кругозора действительно достигалось. Наконец, самообразованием занимались для выработки миросозерцания. По-видимому, это был наиболее распространенный тип самообразования у нас, в России. Он шел рука об руку с освободительным движением и в общем коренился на народнической доктрине о критически мыслящей личности, которая должна будить косную среду и ставить ей цели и задания. Началось с литографированных списков книг, которые «полезно прочитать», а затем сплошной массой идут списки полезной литературы вплоть до своего завершения в книге Н. А. Рубакина «Среди книг», где подытожено, какие книги полезны для чтения и какие бесполезны и вредны, так как они не ведут к поставленной цели. Книга Н. А. Рубакина, подобно своим предшественницам, не говорит о каком-либо насилии над читателем; читатель может читать, что ему угодно, но ему разъясняется, какая книга к чему может привести его, и затем предоставляется сделать выбор. Но чрезвычайное обилие книг у Н. А. Рубакина, само по себе, является значительным препятствием для достижения цели; средний читатель раньше умрет, чем успеет прочитать хотя бы часть книг, рекомендуемых ему в десятках тысяч. Видя, что не всякая книга влияет на читателя так, как желал бы ее автор, Н. А. Рубакин создал свою психологическую теорию чтения, которая пытается разъяснить это явление и указать способы, которыми можно всякого читателя направить на путь, признанный автором полезным (о его теории сказано ниже).

Помимо, однако, общего вопроса о том, какая книга лучше всего воздействует на читателя, в теориях самообразования для выработки миросозерцания важное значение имеет самое расположение материала для чтения. Материал может быть подобран в таком порядке: сначала вопросы, близкие к читателю, затем более далекие и, наконец, наименее соприкасающиеся с повседневной жизнью. Или же можно исходить из наук простейших, вроде математики и астрономии, к более сложным, кончая биологией и социологией. Возможно действовать и таким образом: от сложного, но конкретного, переходить систематически к менее сложному, но зато отвлеченному. Степень сознательности читателя будет здесь иметь решающее значение.

Политико-просветительная работа, лежащая на библиотеках в настоящее время, сильно изменила приемы работы с читателем. Прежде всего, эта работа не признает полезным оставлять читателя продолжительное время в потемках; вместо блуждания среди книг разнообразных направлений, предлагаемых на выбор читателю, здесь с самого начала читатель получает в руки книгу, вполне определенно вводящую его в известный круг знаний, круг при том не расплывчатый, не вызывающий с самого начала колебаний; этим сберегается масса времени, так как читатель, который ощупью подвигался бы к данной цели, приводится к ней сразу же. Дальнейшие вопросы также решаются определенным образом в духе марксизма и ленинизма; здесь вновь получается большая экономия сил оттого, что читателю не приходится шататься влево и вправо, как полагалось бы по рецепту Н. А. Рубакина. Вообще, руководитель с определенным миросозерцанием, проводимым без ложного страха, «как бы не оказать давления на читателя», проводит просветительную и политическую работу гораздо успешнее, чем человек, постоянно оглядывающийся, не нарушил ли он чьи-либо права на определение самому, какое миросозерцание более подойдет ему.

В заключение этого параграфа мы считаем полезным сказать несколько слов «о библиологической психологии» Н. А. Рубакина, представляющей попытку дать теоретическую основу вопросу о «функциональной зависимости автора, книги и читателя.

В основу своей системы Н. А. Рубакин кладет 5 законов: 1) «закон Гумбольдта и Потебня», по которому звук не есть возбудитель известной мысли передающего: он, напротив, вызывает в воспринимающем такие мысли, которые зависят целиком от его собственной психической жизни; 2) «закон Геннекена», согласно которому книга тем большее действие оказывает на читателя, чем более ее автор сходен с психической природой читателя; 3) «закон Тэна», согласно которому аналогия среди читателей зависит от аналогии среды социальной или расовой и исторического момента; 4) «закон Тарда», по которому наследственное предрасположение к известному восприятию мыслей играет первостепенную роль; 5) «закон Маха», который заключается в экономии сил, в достижении той же цели с наименьшим напряжением. С этими законами Н. А. Рубакин соединяет учение психолога Семона о мнеме: мнема есть совокупность всего воспринятого человеком, каждое впечатление производит в ней энграмму, каждое слышанное слово вызывает явление, носящее название экфронии, являющейся отзвуком мнемы на воспринятое слово. Н. А. Рубакин принимает семь категорий этих отзвуков-экфорий: 1) понятия или общие отвлеченные представления, 2) образы или представления очень конкретные, 3) ощущения, как-то: цвет, вкус и т. д., 4) чувства, эмоции и вообще «движения души», 5) хотения, стремления и другие волевые явления, 6) низшие органические чувства или инстинкты, как, напр., половой, стадный и др., 7) действия и движения, т. е. мысленные переживания действий как рефлекторных, так и сознательных. При помощи самонаблюдения каждый читатель устанавливает, какие именно категории отзвуков у него получились при прочтении известного текста, и полученные в результате цифровые данные составляют его библиопсихологический коэффициент.

Не вступая в полемику с автором, известным в русской литературе своими выдающимися трудами в области самообразования, не отрицая огромного значения проделанного им опыта с тысячами читателей, можно только указать на крайнюю шаткость выводов, полученных при помощи такого метода, как самонаблюдение, требующее огромной сознательности у лица, его применяющего, а также на спорность некоторых из гипотез, которые, как законы, лежат в основе этих рассуждений.