Онтология информации. 
Типы реальностей и типы информации

Быть иль не быть, вот в чем вопрос.

Уильям Шекспир

Онтология — древнейший раздел философии, изучающий проблемы бытия; учение о бытии сущего, его формах и законах. Главный вопрос онтологии: что и как существует реально и как в этом удостовериться? Несмотря на преклонный возраст, онтологическая проблематика далеко не исчерпана. В философии XX века онтологической проблематикой занимались такие крупные мыслители, как Н. Гартман (1882— 1950), автор «критической онтологии», объективно-идеалистического учения о слоистой структуре бытия, и М. Хайдеггер (1889—1976), разработавший «фундаментальную онтологию», нацеленную на освобождение «чистой субъективности» от «неподлинных» форм существования. В постсоветской философии онтологические проблемы оживленно обсуждаются в аспектах рассмотрения бытия как сущего, рассмотрения бытия как должного, рассмотрения бытия как возможного^[1].

В современных системах управления знаниями конструирование формализованных онтологий является необходимым условием построения системы. Модель формальной онтологии задается уравнением следующего вида:

где: X — конечное множество понятий предметной области; R — конечное множество отношений между понятиями; F — конечное множество функций интерпретации.

В информационных науках онтологическая проблема «где и каким образом существует информация?» дискутируется не одно десятилетие. Преодолеть наивно-реалистическое мировоззрение довольно сложно. Например, трудно опровергнуть нигилистический тезис М. И. Сетрова: «Никто еще не видел ни как субстанцию, ни как свойство эту загадочную информацию… Почему? Да потому, что ее не существует в природе, как не существует флюидов, флогистона, эфира и т. д.»^[2]. Действительно, информация ненаблюдаема и неосязаема, как удостовериться в том, что она нечто реально сущее? Или, может быть, информация — призрак, фантом, вроде флогистона или телепатии?

В предыдущем параграфе, исходя из принципа дуальности всего сущего, была определена амбивалентная природа информации. Таким путем была достигнута онтологизация информации: присутствующее во всех информационных объектах единство материальных и идеальных элементов свидетельствует о реальности этих объектов. Следовательно, информация существует и нигилизм опровергнут! Но эта констатация вовсе не исчерпывает решение информационной онтологической проблемы. Нужно уяснить, что представляют собой те типы и виды реальности, где якобы существует информация, как они возникли и каким образом взаимосвязаны друг с другом? Воспринимая действительность через призму «информационных очков», отважные теоретики обнаруживают информацию в генах мухи-дрозофилы, в шуме Ниагарского водопада и спорят по поводу наличия ее в «темных формах материи (темной энергии и темной массы)»^[3]. Сколько в действительности имеется типов информации, существующих в качественно различных реальностях? В чем заключается сущность разных типов информации, как она проявляется, и как мы можем познать эту сущность? Онтологический раздел философии информации оказывается чрезвычайно сложным. Дело в том, что и в общефилософской онтологии немало нерешенных вопросов.

Вспомним хотя бы продолжающийся со времен средневековой схоластики спор о бытии универсалий (общих понятий и категорий) между реалистами и номиналистами. Реалисты, отталкиваясь от «мира идей» Платона, утверждали, что универсалии (идеальные прообразы, сущности вещей) существуют трансцендентно, но объективно и независимо от самих вещей^[4]. Их оппоненты номиналисты настаивали на том, что в действительности имеются только вещи, а универсалии суть продукты мышления (фантазии). К примеру, реалисты утверждали, что реально существует идея лошади — «лошадность», по образу и подобию которой рождаются животные этого рода. Им возражали номиналисты: мы видим лошадь, но не видим лошадность. Спор длился столетиями. Компромиссную позицию несколько позже заняли концептуалисты, которые, отвергая крайности реализма и номинализма, утверждали, что в единичных предметах бывает нечто общее, и понятия, т. е. концепты, образуются путем обобщения признаков, присущих сходным предметам. В какую реальность правомерно отнести информацию: в метафизический «мир идей» реалистов? в физическую действительность номиналистов? в логико-лингвистическую сферу концептуалистов? еще куда-нибудь?

Как ни странно, но, если обратиться к коллекциям определений информации в параграфе 3.1, можно найти примеры, подтверждающие положительный ответ на каждый из заданных вопросов. Так, абстрактно-математические определения (группа А) характеризуют информацию как элемент «мира идей» реалистов, ибо здесь информация постигается умозрительно и выходит за пределы чувственного опыта. Понимание информации как биологических или технических сигналов (группа Б) соответствует взглядам номиналистов. Семантическая информация (группа В) хорошо согласуется с учением концептуалистов, которое имеет в виду «семантический треугольник» в свернутом виде (денотат — концепт — имя) (см. параграф 1.3). Метафорические и мифологические трактовки информации (группы Г и Д) чаще всего вписываются в трансцендентные реальности. Онтологическая неукорененность информации наталкивает на мысль, что средневековые схоласты напрасно ломали копья, отстаивая одно единственное место бытия универсалий. На самом деле нужно, как подсказывает многоместность информации, признать плюрализм реальностей, т. е. реальное существование и «мира идей», и «мира вещей», и «мира языка», и не считать перечень реальностей конечным.

Я склонен согласиться с ученым-энциклопедистом А. А. Любищевым (1890—1972), который писал: «Можно сделать заключение, что слова Гамлета „Быть или не быть, вот в чем вопрос“ до крайности упрощают проблему. Проблема реальности имеет четыре аспекта: 1) аспект качества — имеются разные сорта реальности; 2) аспект количества — есть разные степени реальности, и весьма возможно, что крайности — абсолютное существование и абсолютное несуществование — вовсе не существуют; 3) аспект уровня реальности; 4) использование разных критериев реальности. Первый и четвертый аспекты очень родственны друг другу»¹. А. А. Любищев убедительно показывал ограниченность механистического монизма, признающего только одну истинную реальность — движущиеся атомы. Он продемонстрировал наличие различных уровней системности и организменности в живой природе, однако, общую типологию (классификацию, систематизацию) и генеалогию (происхождение, родословие) реальностей он не предложил^[5][6]. В наши дни проблема типологии реальностей значительно усложнилась, потому что распространились понятия «виртуальная реальность» и «возможный мир» (мир могущий возникнуть при определенных условиях).

В цитированных размышлениях А. А. Любищева мне кажется методологически важным и теоретически продуктивным упоминание о «разных сортах реальности» с «разными критериями реальности», т. е. критериями принадлежности данного предмета к той или иной реальности, а также идея «уровней реальности», предусматривающая субординацию (иерархию) или генеалогию (преемственность) реальностей. Логично предположить, что информация может появляться в различных формах в разных «сортах» и на разных «уровнях» реальности, поэтому необходимо разобраться хотя бы в общей структуре реальностей, чтобы учитывать ее в онтологии информации.

В обыденном языке реальностью именуется нечто существующее или существовавшее фактически, объективно, на самом деле, а не в мысли (синоним реальности — действительность, антонимы — воображаемый, ирреальный, идеальный, фиктивный). Получается, что чувственно воспринимаемые материальные объекты (вещи, процессы, явления) существуют реально, а субъективные суждения, переживания и желания ирреальны. Значит, аудиовизуальные сигналы (речь, изображение, текст) существуют фактически, а семантическая информация, несущая умопостигаемые смыслы, — фантом, призрак. Именно этот вывод, присущий обыденному сознанию, отстаивали номиналисты, а затем позитивисты, которые признавали фактом то, что существовало реально и достоверно.

Мы не можем согласиться с подобным абсурдным заключением. Поэтому примем следующее рабочее определение: Реальность — бесконечное множество однородных, но не тождественных элементов, движущихся в своеобразном, собственном хронотопе (времени и пространстве). В этом определении представлены следующие отличительные признаки реальности:

• а) элементами являются относительно завершенные предметы (процессы, системы) существующие в пределах данной реальности сами по себе, независимо от того, познаны они или нет (бытие в себе);
• б) количество элементов бесконечно, их невозможно подсчитать, поэтому они образует бесконечное несчетное множество;
• в) однородность элементов, образующих реальность, обусловливается, во-первых, их субстанциональной общностью (субстанция понимается как абсолютное основание сущего, первопричина всех реальностей) и субстратным единством (субстрат — это неделимая и элементарная частица (квант), обладающая основными свойствами данной реальности); различие между субстанцией и субстратом в том, что субстанция — активное начало, порождающее различные субстраты, а субстрат «строительный материал» в пределах данной реальности¹;
• г) благодаря нетождественности элементов образуется разнообразие (неоднородность) — неотъемлемое и отличительное качество всякой реальности;
• д) элементами являются только те предметы (процессы, системы), которые способны двигаться в своеобразном хронотопе (времени и пространстве), свойственном данной реальности; поэтому всякая реальность не статична, а динамична и постоянно эволюционирует^[7][8].

В соответствии с этим определением можно представить реальности разного типа, но важно подчеркнуть, что согласно постулату дуалистического монизма, признающего единую материально-идеальную субстанцию с двумя противоположными ликами, несводимыми один к другому, элементы реальностей всех типов амбивалентны и имеют материально-идеальную природу. Например, элементы биологической и социальной реальности различны, но субстанционально сочетают материальное и идеальное начала. Поскольку различные реальности возникали не одновременно, а в разное время и в разных условиях, общая для них материально-идеальная субстанция реализуется в виде разных субстратов.

Главными отличительными качествами («критериями различия») возможных и необходимых в определенных условиях «сортов реальностей» могут служить, во-первых, субстрат, во-вторых, хронотоп. Именно своеобразные субстратные образования (вещи в себе), существующие в присущем им пространстве и времени, образуют объективную реальность. В философии науки реальность определяется по иным критериям как «бытие с точки зрения данности его человеку» и указывается, что различаются религиозная, художественная, научная реальность, а в рамках науки — математическая, физическая, биологическая, социальная и др.¹ Сколько, вообще говоря, насчитывается реальностей? Несчетное множество, ведь о большинстве реальностей мы даже не догадываемся. Следовательно, актуальна проблема систематизации реальностей. Однако в нашем пособии ограничимся только теми реальностями, в которых различные исследователи обнаруживают информацию как «вещь в себе»^[9][10], как особый тип информации. Начну с хрестоматийных строк Николая Заболоцкого (1903—1958):

Два мира есть у человека:

Один, который нас творил, Другой, который мы от века Творим по мере наших сил.

Поэт-философ напоминал, что человек имеет дело, во-первых, с миром естественной природы (натуры), который древние философы назвали Макрокосм (большой космос); во-вторых, с миром культуры, искусственно созданным людьми. Согласно дихотомии предложенной Н. А. Заболоцким, реальности делятся на два класса: естественные, образованные Природой или, если угодно, Вседержителем, и искусственные, сотворенные Человеком (родом человеческим). Однако Заболоцкий почему-то не обратил внимания на третий мир — самого человека-творца, в древности именовавшийся Микрокосм (малый космос)^[11].

В этом отношении более проницательным оказался Евгений Евтушенко (род. 1933), который заметил:

У каждого есть тайный личный мир, Есть в этом мире самый лучший миг, Есть в этом мире самый страшный час, Но это все неведомо для нас.

Получается, что философствующие поэты обнаружили три реальности (мира): Макрокосм, Культуру, Микрокосм. В XX столетии английский философ Карл Поппер (1902—1994) выдвинул теорию трех миров, или универсумов: 1) мир физических объектов; 2) мир сознания (мышления); 3) мир объективного знания, включающий опубликованные научные идеи, художественную литературу, произведения искусства, т. е. содержание книг, журналов, библиотек¹ (см. далее раздел Д. 4). Современный философ В. Н. Сагатовский, основываясь на «древней интуиции, прошедшей через тысячелетия человеческой истории: тело, душа и дух», постулирует три основных уровня (вида, рода) бытия всего сущего, которые обозначает как объективная, субъективная и трансцендентная реальность^[12][13][14]. Объективная реальность представляет собой материальное начало, а идеальное начало делится на субъективную реальность (индивидуальная душа) и трансцендентную реальность (надындивидуальный дух).

Суммируя разные концепции, Сагатовский перечисляет генетические отношения между разными реальностями: материя порождает душу (субъективную реальность), дух (Бог) порождает материю и вечную душу, душа (человеческое сознание) порождает трансцендентную реальность (дух) и др. Сам же философ придерживается мнения, что в каждом сущем присутствуют все три вида реальностей, «являясь необходимыми и достаточными условиями полноты его бытия». Очевидно, что в триаде бытия Сагатовского объективная реальность (тело) равнозначна материальному Макрокосму; ясно также, что субъективная реальность (душа) не что иное, как Микрокосм; непонятно, где в этой триаде место для Культуры. Духовную культуру, по-видимому, придется отнести к трансцендентной реальности, и считать, что эта реальность — сфера социального (надындивидуального) сознания, включающего религию, философию, искусство, науку, правовое, политическое сознание. Материальным же изделиям, сотворенным Человеком, подходящее место — искусственная реальность (техносфера).

Классификацию реальностей желательно представить в более полном и детализированном виде, но это особая задача, выходящая за рамки философии информации. Поэтому ограничимся теми видами реальности, в которых различные исследователи обнаруживали информацию. Судя по материалам параграфа 2.1, информационный подход практиковался в трех естественных реальностях: А. Макрокосм, Б. Биосфера, В. Микрокосм, и в трех искусственных реальностях: Г. Социальная реальность, Д. Духовная реальность, Е. Техносфера (буквенные индексы введены условно). Рассмотрим более обстоятельно отличительные качества перечисленных реальностей и генетическую преемственность между ними.

А. Макрокосм будем рассматривать в двух аспектах: физическом и мифологическом.

А. 1. Физическая реальность. Взгляды современных физиков-материалистов на Макрокосм представлены в параграфе 2.5, посвященном информационному подходу в синергетике. Ортодоксальные ученыематериалисты (физикалисты), отождествляя Макрокосм и материально единый мир, склонны видеть в информации атрибут материи, подтверждающий материальное единство мира. Например, академик А. П. Ершов утверждал: Информация — «один из важнейших атрибутов материи, отражающий ее структуру», и отсюда делал вывод, что «понимание единой природы информации вслед за установлением единой природы вещества и энергии стало важным шагом к осознанию материального единства мира»^[15].Если признать, что другими атрибутами физической реальности служат, во-первых, ее субстрат в форме вещества и энергии, во-вторых, пространственно-временной хронотоп, то получается следующая формула:

Смысл этой формулы не в численных решениях, которых быть не может, а в утверждении фундаментальной значимости информации в материальном Макрокосме: она отражает его структуру. Ясно, что эта информация только тогда может иметь какое-то значение в бытии Макрокосма, если кто-то или что-то ее воспринимает и на нее как-то реагирует. Можно, конечно, рассматривать механические, тепловые, гравитационные, электромагнитные взаимодействия между материальными телами в качестве информационных процессов в физическом хронотопе и даже моделировать их в виде уравнений. Но это будут знания о физической реальности, добытые людьми, а вовсе не атрибут материи, т. е. социальная, а не материальная информация. Физикалисты игнорируют тот факт, что информация должна иметь содержание, нечто отражающее, а вещество и энергия, пространство и время сами по себе никакого содержания не несут. Поэтому член «И» в формуле физической реальности является чужеродным включением. Об этом свидетельствует тот факт, что вещество и энергию, физическое пространство и время можно количественно измерить при помощи технических приборов, а инструменты для измерения информации отсутствуют. Имеются только средства для регистрации и обработки дискретных и непрерывных сигналов, энергетических излучений и полей, т. е. материальных носителей, но нет устройств для понимания и интерпретации информации как атрибута материи, отражающего ее структуру. Таким образом, утверждение «информация — атрибут материи» есть плод недоразумения, результат вульгарно-позитивистского информационного подхода, который априори постулирует материальную природу информации.

Не случайно в современной физике нет информационных теорий вселенского масштаба. Известный астрофизик Стивен Хокинг в книге, посвященной происхождению и развитию Вселенной, которую он с тонким английским юмором назвал «Теория всего» (The Theory of Everything), отмечал, что «великую объединенную теорию» могут составить общая теория относительности, теория гравитации, теории сильного и слабого ядерных взаимодействий, а также электромагнетизма, но «теорию информации» он в этот ряд не включил¹. К моему удивлению, на страницах этой книги и других его научно-мировоззренческих книг, анализирующих актуальную проблематику разработки полной теории Вселенной, я не обнаружил понятия информации. Оказалось, что о Большом Взрыве, расширяющейся Вселенной, черных дырах, истории времени и других фундаментальных основах Макрокосма можно компетентно рассуждать, не вспоминая об информации как необходимой составляющей физической реальности.

Можно было бы ограничиться сказанным, если бы не появление серии книг, посвященных квантовой теории информации^[16][17], наиболее заметной среди которых мне показалась монография С. И. Доронина, интригующе названная «Квантовая магия»^[18]. На последнюю нельзя не обратить внимание хотя бы потому, что она обещает выйти «за рамки наших привычных представлений о реальности» и в качестве основного вывода квантовой теории провозглашает: «материя, т. е. вещество и все известные физические поля, не являются основой окружающего мира, а составляют лишь незначительную часть совокупной Квантовой Реальности» (с. 5). Стало быть, Макрокосм, наивно отождествленный с физической реальностью, является незначительной частью Квантового Мегакосма. Нет возможности останавливаться на достопримечательностях квантовой магии, ибо для этого требуется специальный словарь терминов, разработанный автором, а обратимся к близкой нам теме «Физика информации» (раздел 3.4). Здесь утверждается, что «квантовая информация как нельзя лучше подходит на роль первичной субстанции всего сущего», что актуально «переформулирование взглядов на природу не в терминах материи и энергии, а в терминах информации», что «Вселенная на самом деле — шалость первичной информации, а материальные объекты являются ее сложным вторичным проявлением», что «в настоящее время уже есть понимание физических процессов (декогеренции), в результате которых появляется материя как форма организованной информации» и т. п.

Что же понимается под квантовой информацией? С. И. Доронин четко отвечает на этот вопрос: Информация сама по себе является физической сущностью и существует в любой системе, поэтому ее можно считать «первичной субстанцией», из которой в процессе декогеренции могут проявляться локальные объекты; информация физична в прямом смысле — она является источником всех других физических процессов и материальных проявлений, которые могут иметь место в системе. Сравнивая квантовую информацию с «классической» информацией, автор отмечает, что классической информации всегда нужен материальный носитель, а квантовая информация в носителях не нуждается: поскольку информация здесь — физическая величина, характеризующая систему, то сама система и является носителем квантовой информации. Доронин задается вопросом: где содержится масса физического тела? И отвечает: да в нем самом эта масса и содержится, поскольку является одной из количественных характеристик данного тела. В связи с аналогией между информацией и массой я, со своей стороны, замечу, что «классическую» информацию можно передать из одной системы в другую при сохранении их целостности, а массу таким образом транспортировать нельзя.

Правда, квантовая информация — явление магическое и, как выясняется, с ее помощью можно описать нелокальное состояние нематериального объекта, в котором нет ни вещества, ни физических полей, ни каких-либо количественных параметров. Трудно уразуметь, какой «нелокальный и нематериальный объект» имеется в виду. Может быть, мысль? Но как ее охарактеризовать количественно при помощи физической информации? С. И. Доронин заканчивает свою книгу призывом объединить усилия физиков, математиков, философов и других специалистов для того, чтобы осмыслить «экстраординарные достижения» в современной науке. Возможно, после подобной межнаучной экспертизы квантовая магия и квантовая информация определят свое место в Макрокосме. Пока же «квантовый информационный подход» выглядит одним из сюжетов информационной мифологии.

Некорректные информационные новации, конечно, затрудняют информационно-онтологические проблемы физической реальности, однако, корректный информационный подход вполне применим в этой области. Уместно упомянуть, что информационное моделирование Макрокосма опирается на древнегреческую философскую традицию, восходящую к Пифагору. Именно пифагорейцы впервые в европейской науке положили начало математике и открыли в ней путь к безусловно достоверному знанию. Известно красноречивое свидетельство ученика Пифагора Филолая из Кротона (род. около 470 до н. э.): «Природа числа дает знание, руководство, поучение всякому ко всякой вещи, сомнительной или неизвестной. Ибо ни одна из вещей не была бы ясной ни для кого, ни сама по себе, ни по отношению к другим, если бы не было числа и того, что ему присуще»¹. Синергетики и информатики, которые описывают и объясняют информационные феномены, используя аппарат математического моделирования, т. е. усматривая в информации количественную меру явлений, могли бы быть отличниками в школе Филолая.

Информационное моделирование Макрокосма основано на постулате, что для материального мира сохраняют свою силу математическая теория информации и понимание информации как меры неоднородности, неожиданности, разнообразия процессов, происходящих в материальной реальности, как выбора одного варианта из нескольких возможных и равноправных. Опираясь на этот постулат, философствующие кибернетики аргументировали modus vivendi (способ существования) информации следующим образом: «Информация существует постольку, поскольку существуют сами материальные тела и, следовательно, созданные ими неоднородности. Всякая неоднородность несет с собой какую-то информацию»^[19][20]. Здесь «мера неоднородности» понимается как математическая модель разнообразного (неоднородного) распределения материи в пространстве и во времени, и информационный подход используется в корректном режиме. В синергетике корректный информационный подход в области физики также базируется на шенноновской концепции информации.

В итоге получается вывод, что в Макрокосме как физической реальности нет объективно данной материальной информации, но возможно моделирование движения и разнообразия вещества, энергии, пространства, времени с помощью аппарата математической теории информации. Из этого вывода следует, что информация — не естественный атрибут материи, а искусственно созданная математическая модель материи. Она не моделируемый объект, а средство моделирования, которое в данном случае представляет собой элемент человеческого знания и относится не к физической реальности, а к научному сознанию — элементу социальной духовной реальности, о которой речь пойдет в разделе Д^[21].

А. 2. Мифологическая реальность. С тем, что физическая реальность Микрокосма информации не содержит, согласны как корректные ученые-материалисты, так и философы-метафизики. Но не экстрасенсорные ясновидцы, творцы мифологической реальности. Отличительная особенность информационной мифологии состоит в том, что постулируется существование материальной информации, т. е. физическая реальность информатизируется. Мифологизированная Вселенная представляется в качестве информационно-энергетического поля, где на определенном энергетическом уровне функционирует глобальный сверхпроводящий информационный канал. Он обеспечивает пространственно-временные связи и возможность получения в каждой точке пространства информации о любой другой точке пространственновременного континуума. Выходя на информационно-энергетический уровень этого канала, экстрасенс может получить информацию о прошлом, неизвестном никому настоящем или будущем (ясновидение), может передавать или получать информационные сообщения (телепатия), может воздействовать на материальные предметы (телекинез) и т. д. Оказывается, что человеческий организм — это уникальный приемо-передатчик информации, способный улавливать и перерабатывать информацию, которую невозможно получить иными методами.

Энтузиасты открыли причинно-следственные связи между экстрасенсорными информационными явлениями и макрокосмическими реалиями. Вот образец объяснения в контексте информационной экстрасенсорики сути жизни и причины видового многообразия природных форм: «Жизненный процесс в своей информационной насыщенности является весьма многообразным, ибо все Сущее имеет информационную структуру, вносит в жизненный план свои вибрации, свои проекции. Тонкие и плотные планы планетарной биосферы насыщены видовыми информационными цепочками, которые определяют функциональную активность всех жизненных форм, их разрешающие природные возможности, их уровень здоровья»¹. Далее в стиле древнегреческой прорицательницы Сивиллы^[22][23][24] автор сообщает, что «дошедшие до нас сведения являются лишь отголосками того Знания, которое использовалось в тайных мистериях для управления природными силами» (с. 5) и вдохновенно провозглашает обширный перечень «законов информации» (с. А—52).

Приведу несколько, «законов», выбранных наугад: «на уровне жизненного пространства человека существуют жесткие конструкции, проявляющие жизненный план человека и судьбийные построения в бытийности и событийности жизненного процесса» (с. 6); «на уровне жизненного пространства растения существуют подвижные конструкции, позволяющие растению использовать генетический резерв для обновления своих структур во времени года» (с. 8—9); «информационная голограмма жизненного процесса хранится в информационном пространстве и приводится в действие матричными структурами небесного тела» (с. 14); «классификация пространственных и временных емкостей предусматривает соотношение информационных плоскостей, контролирующих целесообразность и необходимость профилирования информационных сред» (с. 19) и т. д. В конце своей книги жестокая Сивилла клеймит нас за несоблюдение целесообразности как Закона информации: «Мы не можем целенаправленно развивать себя, строить свою жизнь без слез и страданий, наше творчество дорого обходится, ибо мы не ведаем, что творим. Мы живем подобно слепым формам, не ориентируясь в жизнепотоке, который формируем сами, повинуясь желанию, чувству, но не целесообразности» (с. 274). Такова расплата за пренебрежение Информацией!

Информационная экстрасенсорика имеет своих исследователей¹ и решительных критиков, призывающих защитить науку от псевдонаучных спекуляций^[25][26]. В нашем учебном пособии нет резона углубляться в эти эмоционально насыщенные дискуссии, потому что информационная экстрасенсорика мистифицирует информацию, а не способствуют раскрытию ее сущности. Не будем обращаться также к спекуляциям о Мыслящем Универсуме Вселенной, о становлении космической цивилизации землян и метафорических энергиях планетарно-цивилизационного разума, возникающих в пересечении смысловых слоев информационного разнообразия^[27].

Проведенный анализ физических и мифологических аспектов Макрокосма показывает, что философствующие физики иногда склоняются к некорректному информационному подходу, прямолинейно трактуя информацию как атрибут материи. Более корректные естествоиспытатели практикуют для описания и объяснения физических явлений информационные модели, в которых информация выступает не в качестве материального явления, а в качестве умозрительной научной абстракции. Физики-теоретики не используют категорию информации при построении физической картины мира, тем более, что физики-экспериментаторы, в отличие от экстрасенсов-ясновидцев, не обнаружили в Макрокосме объективно данную информацию. Отсюда следует, что объективно существующая физическая (материальная) информация — мифологический фантом, не вписывающийся в онтологию информации.

Б. Биологическая реальность, именуемая «биосфера», в философском плане характеризуется как биологическая форма движения материи. Она имеет иерархическую структуру, в которой различаются уровни: молекулярно-генетический, клеточный, органо-тканевый, организменный, популяционно-видовой, биогеоценозный, биосферный. Заслуга создания целостного учения о биосфере принадлежит В. И. Вернадскому (1863—1945). Это учение изложено в книге «Биосфера», изданной впервые в 1926 году, и в фундаментальном труде «Химический состав биосферы Земли и ее окружения», опубликованном после кончины автора в 1965 году. Вернадский рассматривал биосферу как пространство жизни, включающее живые организмы (живое вещество) и среду их обитания. Активный элемент биологической реальности — живой организм, осуществляющий обмен веществ с внешней средой и способный к размножению и сигнальной коммуникации. В. И. Вернадский обращал внимание на то, что живому веществу свойственно «особое природное явление пространства—времени», где пространство не является геометрическим, а время проявляется не в виде четвертой координаты, а в виде смены поколений"^[28]. Необратимый процесс изменения живых организмов под действием генетических факторов (мутации) и естественного отбора представляет собой биологическую эволюцию. Таким образом, хронотоп биологической реальности — это единство биосферы как биологического пространства и эволюции как биологического времени.

Отличие живых организмов от косной материи заключается в их динамических свойствах, которые проявляются, во-первых, в механических и химических процессах, протекающих на клеточном, тканиевом, внутриорганизменном уровнях; во-вторых, в способности размножения; в-третьих, в способности сигнальной коммуникации. Материальная природа механических и химических процессов достаточно очевидна и возможности использования здесь информационного подхода ограничены. Зато биологическое размножение часто представляется как генетический информационный процесс (генетическая коммуникация), а информационный образ сигнальной коммуникации кажется саморазумеющимся. Остановимся на этих предметах биологической информации.

Естественный процесс генетического размножения представляет собой движение в биологическом пространстве и времени генотипов организмов, трактуемых как генетическая информация, закодированная при помощи нуклеиновых кислот (ДНК, РНК). Благодаря генетической информации обеспечивается внутривидовая коммуникация «родители — дети». Специфика генетической коммуникации состоит в том, что дети, т. е. реципиент, отсутствуют до появления генетической информации, содержащей закодированную программу воспроизводства (биосинтеза, репликации) данного организма, и синтезируются на его основе. Оплодотворенная клетка, знаменующая образование зародыша, еще может рассматриваться как объединение частей родительского тела в виде половых клеток — гамет, но сам ребенок является не частью своих родителей, а их подобием, точнее — биологическим дублетом, обладающим родительским образом.

Сигнальная биокоммуникация — общение между особями одного или разных видов в биологическом пространстве посредством передачи сигналов. Сигнал понимается в данном случае как доступное чувственному восприятию единство материальной формы и смыслового (идеального) содержания. Материальное воплощение сигналов может быть в виде химических, механических, оптических, акустических, электрических и др. воздействий, воспринимаемых органами обоняния, зрения, слуха, осязания, вкуса, термои электрорецепторами. Реакции животных на полученные сигналы соответствуют безусловным и условным рефлексам, образующим первую сигнальную систему. Передаваемые сигналы имеют идеальное содержание (как правило, эмоция или побуждение), поэтому их можно рассматривать как невербальные информационные сообщения.

И. П. Павлов показал, что первая сигнальная система человека характеризуется большей, чем у животных, скоростью распространения и концентрации нервных процессов, образованием условных рефлексов высших порядков, но главное качественное отличие человеческой психики (высшей нервной деятельности) заключается в наличии второй сигнальной системы, реагирующей на вербальные, т. е. речевые слышимые или видимые сигналы. Таким образом, коммуникационные возможности homo sapiens значительно расширяются, ибо невербальный информационный канал (мимика, пантомима, крик, свист) дополняется несравненно более выразительным вербальным каналом. Появление естественного языка — основы семантической информации сыграло роль решающего биологического и социального фактора антропогенеза, потому что культурная деятельность невозможна без речевого общения. Можно сказать, что вербальная семантическая информация — критерий отграничения человечества в составе биосферы. Она же является необходимым условием становления ноосферы, которое пророчил В. И. Вернадский.

Если теперь задаться вопросом «что такое биологическая информация?», то легко, подобно биологу М. И. Сетрову, прийти к нигилистическому отрицанию объективности (онтологизации) информации, поскольку: «Никто еще не видел ни как субстанцию, ни как свойство эту загадочную информацию… Везде мы обнаруживаем лишь взаимодействие материальных веществ, наделенных энергией, и нигде не обнаруживаем того, что обычно называем информацией. Почему? Да потому, что ее не существует в природе, как не существует флюидов, флогистона, эфира и т. д.»¹. Действительно, существует движение генотипов организмов, закодированных при помощи нуклеиновых кислот, живые организмы общаются друг с другом при помощи различных сигналов, а люди — посредством членораздельной речи. Где в биологическом пространстве и времени отведено место для биологической информации? Опытным путем биологическую информацию зарегистрировать нельзя. Бытует она в сознании вооруженного «информационными очками» биолога, использующего некорректный информационный подход в описательно-объяснительных схемах и толкующего о «генетической информации» и «обмене информацией» в стаде оленей. М. И. Сетров понимает, что реально существуют генотипы и биокоммуникация, но не может уразуметь, зачем называть их «информация».

Недоумение биолога-классика можно понять, но нельзя принять его безоговорочный нигилизм. Корректный информационный подход полезно и даже необходимо использовать в биологических исследованиях. Еще в 1960;е годы математическая теория информации применялась для количественного сравнения информационного содержания различных биологических видов. Оказалось, что для одноклеточных организмов оно составляет 10^й бит, а организм взрослого человека в молекулярном представлении оценивается в 10²⁵ бит. Физиологи подсчитали, что в течение 50 лет, которые человек проводит в состоянии бодрствования, он перерабатывает примерно 10¹⁶ бит информации. Особенно богатую интерпретацию информационный подход получил в трудах биофизиков М. В. Волькенштейна (1912—1992) и Д. С. Чернавского (род. 1926), которые широко использовали математическую теорию информации при описании различных биологических процессов.

Д. С. Чернавский разработал динамическую теорию информации, основанную на понятиях информации и энтропии, хаоса и самоорганизации и синтезирующую методы кибернетики и синергетики (см. параграф 2.5)^[2][30]. Он использовал информационный подход для разрешения проблемы возникновения жизни и моделирования этапов биологической эволюции от возникновения биологически важных молекул до образования информационных биосистем, способных к авторепродукции (размножению). Им подробно рассмотрены информационные аспекты генетически обусловленного биологического разнообразия и процесса развития организма в онтогенезе. Интересно математическое обоснование необходимости наличия в генотипе запаса «нейтральной» информации, не участвующей в метаболизме в данный момент, но вступающей в действие при возникновении неблагоприятных условий. Д. С. Чернавский предлагает следующую аналогию: «В обществе накопленная информация сохраняется в архивах, библиотеках и передается потомству в процессе образования. Большая часть этой информации в повседневной жизни не используется. Казалось бы, можно существенно сократить расходы на содержание архивов, библиотек и образование, сохранив только „нужную“ в повседневной жизни информацию. На первый взгляд, такой социум будет иметь преимущества в конкурентной борьбе с обществом, отягощенным „лишней“ информацией. Ясно, однако, что такая стратегия недальновидна. В изменяющихся условиях общество, потерявшее запас информации, развиваться не может»¹.

Динамическая теория информации, первоначально предназначавшаяся для описания обработки информации в нейросетях (естественной нейродинамики) впоследствии нашла применение в области искусственного интеллекта для построения нейропроцессоров и программ, имитирующих человеческое мышление. Таким образом в информационных теориях биосфера смыкается с техносферой. Важно подчеркнуть, что соприкосновение двух разных реальностей происходит не фактически, а на уровне умозрительных моделей. В пространстве биосферы биологической информации нет (прав М. И. Сетров!), но в теориях, изучающих биосферу, категория биологической информации уместна и даже необходима. Эта категория имеет частнонаучный (возможно, — междисциплинарный и метанаучный) статус. При осмыслении содержания философской категории информации биологическую информацию можно представить в качестве одного из типов информации, содержательно связанного с реальностью биосферы. Генетическая, сенсорная, сигнальная информация — суть виды биологической информации, которые существуют не в биологической среде, а в контекстах соответствующих биологических теорий.

В. Микрокосм — субъективная реальность. Еще античные мыслители неразрывно связывали Макрокосм (большой мир), Вселенную, объективно существующую реальность и Микрокосм (малый мир), отдельного человека, субъективную реальность. Генетическая преемственность была очевидна: внешние космические силы первичны, а Микрокосм и субъективная реальность вторичны. Если же в онтологическом плане отождествить субъективную реальность и индивидуальную психическую реальность, или «психосферу»^[31][32], то станут очевидными качественные различия субстратов Макрокосма и Микрокосма — неживая материя и мыслящее живое существо — и их хронотопов в виде бесконечного физического пространства — времени и многомерного психического пространства и субъективно переживаемого течения времени¹. Отсюда следует, что субстратом Микрокосма является мыслящая телесность как амбивалентное единство идеального и материального начала. Многомерность психического пространства обусловлена сложностью его структуры: в нем локализованы высшие психические функции (мышление, воображение, смысловая память), оперирующие речью, низшие функции, оперирующие чувственнонаглядными образами, а также эмоциональная и волевая сферы. В психическом (личностном) хронотопе бытуют смыслы, освоенные данной личностью; это область духовной жизни, сопровождающей жизнедеятельность субъекта^[33][34]. Обычно под микрокосмом человека понимают ту часть реального мира, которая принадлежит лично ему и имеет структуру, соответствующую его личности и его физическому организму^[35]. Мы примем более простую формулировку: Микрокосм — это личность.

Личность (персона) — самосознающее человеческое существо, существующее самостоятельно в человеческом обществе. Наличие самосознания выделяет человека из прочего живого мира и делает его «венцом творения». Другими словами, человек отличается от животных тем, что он способен стать личностью. В биологических и социальных науках часто применяется понятие индивид (особь). Индивидом, по словам А. Н. Леонтьева, рождаются, а личностью «не родятся, личностью становятся»^[36]. Индивид — это телесная оболочка, материальный носитель личности, подобно тому, как загрунтованный холст служит носителем живописного изображения. Но человеческий «холст» отнюдь не чистый лист, на котором можно изображать, что угодно. Это живая телесность с весьма сложным рельефом, пригодным не для любой записи, потому что индивид — носитель генетически передаваемых способностей, потребностей, рефлексов, инстинктов, врожденных архетипов (К. Юнг).

Понимая человека как единство индивидуальной телесной оболочки (индивида) и скрытой внутри ее самосознающей сущности (личности), приходим к выводу, что человека можно трактовать как текст. Взаимодействуя с другими людьми, мы стремимся понять, разгадать, расшифровать личность, «прочитать» мысли, намерения, чувства собеседников. Человек оказывается не только микрокосмом, как думали древние философы, но еще и макрознаком, как полагают современные семиотики.

Поскольку пониманию подлежат только смыслы, значит, человек — это носитель особых смыслов, которые можно назвать личностными смыслами. Именно личностные смыслы, например, смысл жизни, жажда самореализации, любовь и отвращение, вера и неверие являются содержанием субъективной реальности. Выходит, что сущность человека — его личностные смыслы, подобно тому, как сущность художественного произведения — заложенный в нем замысел художника. Именно личностные смыслы мы пытаемся распознать, «прочитывая» других людей. Всякий текст имеет структуру; имеет свою структуру и личность. Психологи, конечно, не рассматривают человека как текст, но структуру личности они пытаются постичь вот уже более ста лет, и науке известны немало интересных структурных моделей. Образовалось новое направление — психология личности (персонология), задачей которой является построение теории личности, т. е. «теории Микрокосма»! Не будем углубляться в общепсихологическую проблематику, а остановимся только на одном, важном для нас вопросе: где в психосфере обнаруживается информация?

В. 1. Информационный подход в психологии довольно разнообразен. Его можно представить в виде четырех вариантов: нулевой, первый, второй, третий.

Нулевой вариант. Классические теории личности. Признаюсь, я ожидал, что мудрые теоретики психологической науки активно использовали эвристические возможности информационного подхода, но мои ожидания не оправдались. В монографии американских специалистов Л. Хьелла и Д. Зиглера^[37] подробно охарактеризованы 14 теорий зарубежных классиков, начиная с 3. Фрейда, А. Адлера, К. Юнга и кончая Дж. Келли, А. Маслоу, К. Роджерсом. Можно было бы поставить в этот ряд концепции классиков отечественного «человековедения» Л. С. Выготского, А. Ф. Лазурского, А. Н. Леонтьева, Б. Г. Ананьева, А. В. Петровского, С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе, Б. М. Теплова и модели личности К. К. Платонова, В. А. Петровского, А. Г. Асмолова, Б. С. Братуся и др. Ознакомление с классическими трудами показывает, что в них достаточно полно представлены проблемы общения, мышления, познания, мотивации, управления, ценностных ориентаций, памяти, обучения, т. е. когнитивные, коммуникационные, творческие процессы, образующие содержание психологии личности, но парадоксальным образом игнорируется понятие информации.

Американские авторы, довольно подробно охарактеризовав научные достижения классиков западной психологии, откровенно признают: «Никто из них прямо не обращался к основному вопросу бытия человека: как люди ассимилируют информацию из внешнего окружения, перерабатывают и сохраняют эту информацию в памяти и потом извлекают ее, чтобы использовать адаптивным образом»¹. Подобно западным коллегам, отечественные теоретики также редко и неохотно обращаются к общенаучной категории «информация». Так, основатель династии профессоров-психологов А. Н. Леонтьев (1903—1979), рассматривая возникновение и эволюцию психики, соотношение деятельности, сознания, личности и другие теоретические проблемы^[38][39], не обращался к информационному подходу. Его сын А. А. Леонтьев в монографии, обсуждавшей широкий круг фундаментальных психологических проблем, лишь однажды использовал понятие информации, говоря о способах представления знаний^[40]. Наконец, самый младший из Леонтьевых, продолжая семейную традицию, вообще не упоминает об информации на страницах своей монографии, посвященной психологии смысла^[41].

Не удивительно, что популярное учебное пособие по психологии личности^[42] игнорирует понятие информации, но отсутствие категории информации в категориальной системе теоретической психологии, разработанной лидерами психологической науки на исходе XX столетия^[43], воспринимается как досадный пробел. Сегодня достаточно очевидно, что Микрокосм (психосфера) предоставляет большие возможности для использования информационного подхода, как при изучении его персептивных (ощущение, восприятие) и коммуникационных контактов с внешним миром, так и при описании смысловых процессов в субъективной внутриличностной реальности (мышление, интроспекция, самосознание, отражение психического в самом себе). Эти возможности первоначально продемонстрировал бихевиоризм, а в наши дни их реализует когнитивная психология.

Первый вариант. Позитивистские эксперименты. Как известно, американские психологи всегда были склонны к позитивистскому мировоззрению, которому наилучшим образом соответствует концепция бихевиоризма, провозглашенная в 1913 году Джоном Уотсоном (1878—1958). Суть концепции заключается в отказе от рассмотрения не поддающегося внешнему наблюдению субъективного мира и концентрации внимания исследователей на поведении субъекта. К поведению относятся все реакции организма (человека или животного) на внешние воздействия (стимулы), которые можно объективно зарегистрировать. Единицей экспериментального изучения и статистического анализа становится причинно-следственная связь S (стимул) — R (реакция). Если в качестве стимулов выступают те или иные информационные воздействия (сигналы), легко зафиксировать реагирование на них различных категорий испытуемых и получить интересные эмпирические данные. Например, в технической психологии практиковалось изучение скорости протекания информационных процессов человеческой психики во всех ее проявлениях (прием и передача информации, ее переработка, сенсомоторные реакции и т. п.).

Особенно удачным оказалось использование информационного подхода при изучении индивидуальных особенностей памяти, определении объема и пропускной способности, структуры памяти и механизма ее функционирования. Результаты теоретических и экспериментальных исследований в отечественной и зарубежной психологии за последние 100 лет представлены в монографии С. П. Бочаровой^[44]. Констатируя достижения и успехи, например, выявление «относительной зависимости кратковременной и долговременной памяти от вероятностной структуры воспринимаемых человеком сообщений» или «способности человеческой памяти к преодолению энтропии, к установлению вероятности появления определенных событий» и др., автор не абсолютизирует количественные теоретико-информационные методы и предостерегает от «формального и чрезмерного уподобления памяти человека памяти технических устройств», требует «учета закономерностей психологии и смежных с ней наук», осуждает «формальное применение новых терминов к традиционным явлениям» (с. 133—134). К концу столетия явный механицизм, игнорирование социально-культурной обусловленности человеческого сознания и поведения, склонность к манипулятивным методикам окончательно скомпрометировали бихевиористскую методологию, и ей на смену пришла когнитивная психология, а место бихевиористов заняли когнитологи.

Второй вариант. Когнитивные модели. Когнитология в качестве альтернативы бихевиоризму заявила о себе в начале 1960;х годов. Когнитивная психология реабилитировала понятие психики как предмета научного исследования, рассматривая все психические процессы как опосредованные познавательными (когнитивными) факторами. Главные вопросы когнитологических исследований звучат традиционно: Каким образом приобретаются, хранятся, передаются и используются знания? Что есть мысль? Какова природа восприятия и памяти? Как хранятся и систематизируются в уме идеи, события и объекты? Традиционны и предметы изучения: воображение, память, внимание, распознавание образов, язык, мышление, человеческий интеллект (довольно быстро в этом ряду появился искусственный интеллект). Однако для изучения традиционных психологических проблем когнитологи использовали нетрадиционные модели переработки информации. Главная методологическая новация когнитивной психологии заключается в использовании информационного подхода в качестве основного методологического инструмента¹. Когнитологи представляют Микрокосм как одну из областей информационной реальности и распространяют разработанные ими информационные подходы также на область искусственного интеллекта (тезис о «множественности реализуемости» психического). Однако «психическую информацию» в качестве особого типа информации они не постулируют.

Третий вариант. Коммуникационные модели. Информационный подход всегда успешно используется для моделирования всех видов коммуникации (общения). Остановимся на межличностном общении и внутриличностной коммуникации.

Межличностное общение как объективная форма выражения психического в жизни и деятельности людей довольно глубоко исследована в общей и социальной психологии^[45][46]. Оно трактуется как «осуществляемое с помощью средств речевого и неречевого воздействия взаимодействие между несколькими людьми, в результате которого возникают психологический контакт и определенные отношения между участниками общения»¹. Поскольку «взаимодействие между несколькими людьми» происходит не в психическом, а в социальном пространстве, межличностное общение представляет собой один из видов социальной коммуникации, но оно зарождается в сознании коммуниканта и завершается в сознании реципиента, и поэтому имеет социальнопсихологическую основу. Главная роль в межличностном общении принадлежит вербальной речи, которая служит средством выражения смыслового содержания сознания коммуниканта в доступной для реципиента форме и обеспечивает передачу семантической информации^[47][48]. Различаются внешняя и внутренняя речь. Внешняя речь в устной или письменной форме используется в процессе межличностного общения, а внутренняя речь — основа интроспективной внутриличностной коммуникации.

Внутриличностная коммуникация, или автокоммуникация, формируется в ходе духовного становления человека в социальной среде. Говорят, что автокоммуникация — интериоризованное межличностное общение. Благодаря этой интериоризации взрослый человек научается облекать свои мысли, чувства, желания в коммуникабельную форму и становится коммуникантом и реципиентом осмысленных внешних сообщений. При этом внутренняя речь выполняет две функции: во-первых, функцию «полуфабриката» внешних высказываний, смысл которых окончательно «совершается в слове» (Л. С. Выготский); во-вторых, функцию особого коммуникационного канала, обращенного к «самости» личности, ее «внутреннему голосу». В этой связи вспомним «угрызения совести», поиск решения трудной задачи, воображаемый диалог с отсутствующим собеседником. Однако мышление нельзя отождествлять с речью, между речью и мышлением существует не тождество, а единство, в котором ведущую роль играет мышление. Внутриличностная коммуникация смыкается с индивидуальными когнитивными процессами, информационные интерпретации которых весьма распространены.

Во всех случаях содержание изучаемых психических процессов образуют знания, образы, эмоции, желания, фантазии, т. е. смыслы. В контексте информационного подхода смысл есть не что иное, как содержание семантической информации. Важно обратить внимание, что именно Микрокосм (субъективная реальность) является источником семантической информации и областью реализации ее моделей. Генерирование семантической информации и ее смысловая обработка происходят не спонтанно, а целесообразно. Принято считать, что этой целью является удовлетворение информационной потребности личности и, опосредованно, — коллектива, социума. Поэтому проблема бытия информационной потребности закономерно включается в проблематику онтологии информации, и мы не можем не затронуть эту проблему.

В. 2. Информационные потребности довольно давно привлекли внимание теоретиков информационного обслуживания. В 1993 году авторитетные лидеры научной информатики заявили: «Информационная потребность — одно из центральных понятий информационной науки и практики. Для ее удовлетворения с древности создавались библиотеки и архивы, а в последнее время — сложные информационные системы. Однако до сих пор это важное и многоплановое понятие остается недостаточно изученным по существу, хотя информационным потребностям и их эффективному удовлетворению было посвящено много специальных исследований. Это парадоксальное положение объясняется тем, что упомянутые исследований проводились с чисто практическими целями и мало затрагивали само содержание информационных потребностей как явления»¹. Действительно, вокруг феномена информационных потребностей велись бесконечные дискуссии по поводу их объективности и субъективности, соотношения общественных, коллективных, индивидуальных потребностей, взаимосвязей информационных потребностей и информационных интересов и т. п., а убедительных ответов на вопрос «что такое информационная потребность?» слышно не было.

Вдумчивый и пытливый аналитик Д. И. Блюменау насчитал около десятка «сущностей» информационной потребности СИП), предложенных различными авторами^[49][50]. Перечислю некоторые из них. Сущность первая: ИП — одна из врожденных потребностей всякой «органической особи», которая непременно входит в структуру человеческих потребностей, наряду с потребностями в познании, самовыражении, творчестве (эта позиция хорошо согласуется с известной «пирамидой» базовых потребностей, предложенной А. Маслоу). Сущность вторая: ИП — не что иное, как познавательная потребность (потребность в знаниях), которая базируется на безусловном ориентировочно-исследовательском рефлексе и без удовлетворения которой невозможно «вызревание мозга» и превращение ребенка в личность. Сущность третья: «информационная потребность есть акт осознания недостаточности наших знаний для достройки психической модели объекта, модели, отражающей уровень наших представлений о данном объекте». В этом случае ИП — явление субъективное, в отличие от познавательной потребности, объективно обусловленной генетической программой. В качестве особой сущности Д. И. Блюменау называет информационный интерес, под которым понимается «сформировавшееся в процессе воспитания, обучения и предметной деятельности специфическое избирательное отношение личности к информации», которое формируется независимо от информационных потребностей. Обзор Д. И. Блюменау прекрасно иллюстрирует неразбериху в области теории информационных потребностей.

Зачинателем психологического направления выступил рано и трагически ушедший из жизни талантливый библиотековед С. Д. Коготков (1952—1986)¹. До сих пор популярны его идеи относительно формирования информационной потребности в психическом мире человека. В качестве методологической базы Коготков использовал теорию мотивации личностной деятельности, развитую А. Н. Леонтьевым. Руководствуясь причинно-следственной цепочкой «Деятельность — Потребность — Деятельность», Сергей Коготков показал, как происходят: а) осознание субъектом дефицита информации, необходимой для завершения данной деятельности; б) выработка предварительного представления о нужной информации; в) последовательность информационно-потребительской деятельности, в процессе которой происходит уточнение потребности (акт опредмечивания потребности); г) осознанное освоения массива релевантной информации, которое приводит не только к устранению неполноты знаний, но и к формированию информационных интересов и установок в сознании пользователя.

Анализ публикаций, лежащих в русле теории информационных потребностей показывает, что попытки определить место ИП в структуре потребностей личности, коллектива или социума заканчиваются неудачей, потому что не удается отграничить информационную потребность от коммуникационной или познавательной потребности. Приходится прибегать к словесным ухищрениям типа «средством удовлетворения информационных потребностей является коммуникация»^[51][52]. Автор почему-то упускает из виду, что коммуникация удовлетворяет только коммуникационные, а не какие-либо другие потребности. Дело в том, что в психической реальности, как и в социальной реальности, информационных потребностей нет. В действительности существуют познавательные потребности и коммуникационные потребности, которые обусловлены генетически, социально и психологически.

Информационные потребности возникают в сознании исследователя, вооруженного «информационными очками», когда он взирает на структуру актуальных потребностей отдельного человека или сообщества людей. В свете информационного подхода свойственные личности потребности в знаниях и в общении выглядят как потребность в информации, в которой, как писал С. Д. Коготков, «диалектически слиты объективно-субъективные свойства». Автор пояснял: «В онтологическом плане как продукт взаимодействия субъекта и информации информационная потребность есть явление объективное. С гносеологической точки зрения потребность представляет собой полагаемый субъектом идеальный образ необходимой информации и выступает как явление субъективное». На мой взгляд, в данной цитате имеет место не «диалектическое слияние субъективных и объективных свойств», а механическое смешение коммуникационной потребности субъекта в знаниях (информации) и познавательной потребности в освоении не всякой, а «необходимой информации». Коммуникационная потребность и познавательная потребность в равной мере и объективны, и субъективны, а объективно-субъективная информационная потребность существует не в природе, а в творческом воображении ученых.

Однако необходимо признать, что внедрение в практику понятия «информационная потребность» было большим достижением теоретической мысли, так как оно позволило обозначить источник, обусловливающий запросы, поступающие в информационную службу. Этим источником оказались рассогласования (противоречия) между нужным (желательным) и наличным уровнем знания, эмоциональной стабильности, ориентации в окружающей среде, побуждающие субъекта к познавательной и коммуникативной деятельности. Все эти рассогласования были обобщенно обозначены как «дефицит информации», и цели качественного информационного обслуживания виделись в устранении этого дефицита, а не в формальном ответе на поступающие запросы. Для достижения этой цели не достаточно абстрактных представлений об информации и ее дефиците, нужно учитывать психологические и социологические аспекты познания и коммуникации. Попытки сделать это в рамках информационного подхода оказались неудачными и привели к кризису теории информационных потребностей, который продолжается доныне.

В. 3. Информационный подход к проблеме идеального. В наши дни суждения о том, что информация имеет идеальное содержание и материальную форму давно сделались тривиальной истиной. С точки зрения дуалистического монизма они служат лишним подтверждением его истинности. А вот поворот философской мысли к объяснению сущности идеального при помощи категории информации тривиальным назвать нельзя. Напротив, в проблематике философии информации ему нужно уделить должное внимание, потому что идеальное — одна из главных философских категорий.

Автором оригинальной концепции является Давид Израилевич Дубровский (род. 1929). Он исходит из постулата: «Идеальное есть не что иное, как данность информации в „чистом виде“ и способность оперировать ею с высокой степенью произвольности»¹. Этот постулат обосновывают утверждения: «всякое явление сознания есть информация о чем-то», «будучи информацией, всякое явление сознания необходимо воплощено в своем материальном носителе; этим носителем является определенная мозговая нейродинамическая система», которая служит «кодом соответствующей информации, представленной данному индивиду как явление его субъективной реальности». Отсюда следует вывод, что областью бытия идеального является исключительно субъективная реальность, т. е. Микрокосм, а за пределами головы живого человека идеального нет. Вывод, на мой взгляд, неверный, о чем мне уже приходилось писать в философской печати^[53][54].

Причина неудачного объяснения Д. И. Дубровским сущности категории идеального заключается в том, что он разорвал материально-идеальное единство дуалистического монизма и начал оперировать информацией в «чистом виде» без какого-либо материального носителя. Он исходил из очевидной, казалось бы, посылки, что «информация инвариантна по отношению к субстратно-энергетическим и пространственновременным свойствам своего носителя» и приходил к выводу, что «одна и та же информация может существовать в разных кодах» (с. 129). Ложность этой посылки в том, что инвариантным является содержание (смысл) информации, а не сама информация как материально-идеальное единство. Информация может менять материальную форму, ее можно перекодировать, но не существует информации, вообще не имеющей кодовой формы. «Информация в чистом виде» — это не информация, а смысл, т. е. идеальное как категория философии. В итоге получается не новаторское открытие «идеальное есть информация в чистом виде», а тавтология «идеальное есть идеальное».

Где же все-таки область бытия идеального? Д. И. Дубровский решительно ограничивает онтологию идеального границами живой субъективной реальности. Он утверждает: «нельзя говорить об идеальности денег, знаков уличного движения, книжного текста, магнитофонной записи, чертежа, киноленты, произведения живописи, телеизображения, фотоснимка, звучащей в эфире речи, выразительных движений лица и рук и т. п. Это типичные материальные явления и процессы общественной жизни»^[55].

Да, конечно, перечисленные объекты представляют собой чувственно воспринимаемые смысловые сообщения, которые, с нашей точки зрения, являются не чем иным, как овеществленной семантической информацией. Когда мыслящий субъект создает сообщение в виде текста, изображения или отдельного знака, он выражает в нем содержание (знания, эмоции, волевые побуждения, фантазии) той неовеществленной информации, которая существует в его сознании, используя социально принятые кодовые системы (языки, знаки). Происходит перекодирование содержания субъективной информации из нейродинамических кодов в социальные коды овеществленного сообщения. Однако в процессе перекодирования, — утверждает Д. И. Дубровский, — идеальное содержание исходного сообщения утрачивается. Получается нелепость: внутренняя речь коммуниканта признается идеальной, а речь в его устах объявляется материальной. На мой взгляд, следует признать, что семантическая (смысловая) информация и в субъективной психической реальности, и в системах социальной коммуникации остается носителем идеального содержания. Отсюда следует, что область существования идеального — это семантическая информация. Другими словами, вне семантической информации идеальное не существует. Не слишком ли категорично сказано? Чтобы удостовериться в сказанном, нужно уточнить, в чем заключается сущность семантической информации (см. параграф 3.4).

Г. Социальная реальность — область бытия человеческого общества (социума). Субстрат социальной реальности — социализированный индивид. Это понимание соответствует формуле, данной К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии» (1845—1846), где они писали, что сущность человека «не абстракт, присущий отдельному индивиду», а «совокупность всех общественных отношений^[56]». В этой формуле акцентируется детерминированность членов общества окружающей социальной средой, что издавна утверждалось материалистической педагогикой как исходная аксиома. В дальнейшем марксисты уточнили, что член общества — продукт не только современных социальных отношений, но и всей предшествующей истории, а также своего собственного развития и самосознания. Важно обратить внимание на односторонность трактовки человека как «совокупности всех общественных отношений». Эта трактовка приемлема в социологии, экономике, юриспруденции, где люди различаются в зависимости от своего социального статуса (престижа) и выполняемой социальной роли, а личностные особенности не принимаются во внимание. Социально-экономические критерии применимы к понятию «индивид», но не к понятию «личность», потому что личностный микрокосм, личностную субъективную реальность нельзя постичь путем анализа объективных общественных отношений. По этой причине А. Н. Леонтьев эмоционально протестовал: «Идея прямого сведения личности к совокупности „ролей“, которые исполняет человек, является, — несмотря на всевозможные оговорки адептов этой теории, — одной из самых чудовищных… „Роль“ не личность, а скорее изображение, за которым она скрывается»¹. Тем не менее влияние социального статуса (занимаемой должности, звания) на самосознание и мотивирующие смыслы личности несомненно.

Социальный хронотоп определим следующим образом. Социальное пространство — это интуитивно ощущаемая людьми система социальных отношений между ними. Социальные отношения многочисленны и разнообразны — родственные, служебные, соседские, случайные знакомства и т. д., поэтому социальное пространство должно быть многомерным. Когда говорят, что человек «пошел вверх» или «опустился на дно жизни», имеется в виду социальное пространство^[57][58]. Социальное время — это интуитивное ощущение течения социальной жизни, переживаемое современниками. Это ощущение зависит от интенсивности социальных изменений. Если в обществе изменений мало, социальное время течет медленно; если изменений много, время ускоряет свой ход. Согласно «социальным часам», десятилетие застоя равно году революционной перестройки. Различную природу материального и социального хронотопа хорошо осознавал П. А. Сорокин, который в своих исследованиях социальной и культурной мобильности исходил из того, что «понятие времени, пригодное для описания перемещений материальных тел, часто не подходит для характеристики социальных и культурных процессов… Физическое или геометрическое пространство и его системы координат (вектор механики), пригодное для описания пространственных отношений физических тел, часто оказывается совершенно неподходящим для описания психосоциальных процессов и вообще явлений культуры»^[59].

Социальная реальность возникла не вдруг, она — продукт антропогенеза — эволюционно-исторического формирования и развития рода человеческого. Стадный, общинный, племенной, общественный образ жизни — характерные этапы антропологической эволюции, последним достижением которой является homo sapiens, субстрат современной социальной реальности. Отличительное качество homo sapiens — способность к творчеству психогенных (духовных) смыслов и искусственных материальных объектов (артефактов). Эта способность реализуется благодаря познавательно-коммуникационной деятельности, непременным компонентом которой служит естественный язык — орудие мышления и средство человеческого общения. С помощью языка происходит осмысление внешнего мира и самосознание человека, осуществляется духовное творчество, т. е. создание (генерация) новых смыслов (культурных ценностей) и реализуется коммуникационный процесс — хранение и распространение созданных смыслов в социальном хронотопе (социальном времени и пространстве).

Благодаря своим мыслительно-коммуникативным функциям, естественный язык оказывается элементом нескольких реальностей, поскольку личностные познавательные процессы принадлежат реальности Микрокосма (реальность типа В), духовное творчество — область духовной реальности (реальность типа Д), а область бытия социальной коммуникации — социальная реальность типа Г. Гипотезы происхождения человеческого языка сходятся на том, что, если отказаться от версии божественного его сотворения («адамов язык»), то источником языка следует признать социальную коммуникацию. Социальная коммуникация, представляющая собой движение смыслов в социальном пространстве и времени, является необходимым условием существования социальной реальности. По этой причине антропогенез осуществлялся коэволюционно (в виде взаимообусловленного развития) с глоттогенезом — становлением звукового естественного языка (глотта по-гречески «язык»)^[60].

Задача настоящего раздела состоит в том, чтобы определить бытование информации в социальной реальности. Будем решать ее путем анализа опыта информационного подхода к естественному языку и социальной коммуникации, накопленному лингвистикой, семиотикой, книговедением, журналистикой, социальной информатикой. Примем, что исторически сложились три рода социальной коммуникации: устная коммуникация — непосредственное межличностное общение (технические средства типа телефона — не в счет), документальная коммуникация — общение, опосредованное искусственно созданными документами в виде книг, рукописей или материальных символов; электронная коммуникация — общение, опосредованное электронными техническими средствами (радиотехника, телевидение, компьютерная техника).

Благодаря устной коммуникации осуществляется движение в социальном пространстве вербализованных (воплощенных в речи) смыслов. Движение в социальном времени обеспечивается за счет живой памяти реципиентов, которые способны запомнить и воспроизвести содержание полученных сообщений. Таким путем передаются из поколения в поколение фольклорные произведения. Но этот канал ненадежен, поэтому мы не знаем словесные археокультурные памятники, если они не записаны, т. е. не документированы. Надежное диахронное движение смысловых сообщений обеспечивает документальная коммуникация, которая выполняет не только коммуникативную, но и мнемическую функцию (функцию памяти).

Документальная коммуникация¹ возникла с изобретением письма, явившимся важнейшей ступенью в социально-культурном прогрессе человечества. Можно сказать, что человеческая цивилизация началась с изобретения письменности (IV—III тыс. до н. э.), когда появился документ как искусственно созданный объект, предназначенный для передачи смыслов в социальном времени и пространстве. Благодаря письменности возникли мировые религии, литература как вид искусства, юриспруденция, государственная бюрократия, народное образование, наука, дипломатия и другие социальные институты. Предпосылкой европейской цивилизации Нового Времени послужило изобретение книгопечатания (середина XV века). Для удовлетворения общественных потребностей в создании, обработке, хранении, поиске, распространении документов в цивилизованных странах исторически сложились национальные документальные системы, включающие книгоиздательские, книготорговые, библиотечные, библиографические, архивные, музейные, реферативные, информационные социальные институты, располагающие большими профессиональными группами сотрудников и широкими кругами пользователей (читателей). Наконец, новую цивилизационную стадию ознаменовало появление в XX столетии электронных коммуникационных каналов.

Смысловые сообщения, передаваемые по каналам устной, документальной, электронной коммуникации, имеют общую для всех знаковую форму (сигналы, языки, изображения) и разные материальные носители. С учетом этого обстоятельства выделим в социальной реальности, т. е. в бытии человеческих сообществ, три коммуникационных сектора: семиотический сектор — область существования естественных языков и искусственно созданных семиотик (знаковых систем), книжный сектор («мир книги») — область существования произведений письменности и печати, предназначенных для общественного пользования, сектор массовой коммуникации, в наши дни стремительно осваивающий^[61]

средства электронной телекоммуникации. Именно эти сектора стали благодарной областью информационного подхода.

Г. 1. Семиотический сектор социальной коммуникации можно представить в виде совокупности коммуникационных каналов и соответствующих знаковых систем, важнейшими из которых являются вербальный (речевой) канал, невербальный канал, каналы изобразительного и исполнительского искусства, каналы литературы и литературного языка. Коммуникационные каналы и соответствующие им знаковые средства изучают конкретные дисциплины социально-коммуникационного цикла наук. Установилось следующее распределение: вербальный канал изучает лингвистика, невербальный — паралингвистика, художественные каналы — область искусствознания, литературой занимаются филология, литературоведение, книговедение. Кроме того, имеется обобщающая теория — семиотика (семиология), изучающая природу, виды и функции знаков, естественные и искусственные знаковые системы и знаковую деятельность человека.

Отцом-основателем научной семиотики считается американский логик, математик и естествоиспытатель Чарльз Пирс (1839—1914), прославившийся в философии как родоначальник прагматизма. Пирс разработал классификацию знаков, имеющую фундаментальное значение для семиотики, где были выделены три основных класса знаков: знаки-индексы, знаки-копии, знаки-символы. Классик современной лингвистики Р. О. Якобсон (1896—1982), отдавая должное основоположнику, писал: «Полувековая работа Пирса по созданию общих основ семиотики имеет эпохальное значение, и если бы работы Пирса не остались большей частью неопубликованными вплоть до 1930;х годов, они, несомненно, оказали бы ни с чем не сравнимое влияние на развитие лингвистической теории в мировом масштабе»^[62].

Идея разделения семиотики на три части: семантика, синтактика, прагматика, была развита талантливым продолжателем учения Пирса Чарльзом Моррисом (1901—1978) в монографии «Основания теории знаков» (Чикаго, 1938). Эта идея имеет фундаментальное значение для всех коммуникационных дисциплин ^{[63]. Говоря о генезисе семиотики, нельзя не вспомнить о Фердинанде де Соссюре (1857—1913), родоначальнике структурной концепции языка. Размышляя над природой естественного языка, Соссюр пришел к выводу, что лингвистику следует считать частью семиологии (так он предлагал назвать теорию знаков). Этот вывод он сформулировал в своем «Курсе общей лингвистики», изданном его учениками в 1916 году после его смерти, следующими словами: «Для нас же проблемы лингвистики — это прежде всего проблемы семиологические. Кто хочет обнаружить истинную природу языка, должен обратить внимание на то, что в нем общего с иными системами того же порядка»1.}

Естественно, что ни Ч. Пирс, ни Ф. де Соссюр, ни их ближайшие ученики и последователи не обращались к информационному подходу и не использовали понятие информации. Как показывает капитальная «История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях», составленная В. А. Звегинцевым (1910—1988)^[64][65], вплоть до 60-х годов XX столетия информация не фигурировала в области лингвистики ни в качестве исследовательского метода, ни в качестве категории (универсалии), ни в качестве предмета изучения. Однако потребность кибернетики в разработке лингвистического обеспечения в виде искусственных информационных языков (см. параграф 1.3), изменили ситуацию в языкознании. Сам Владимир Андреевич Звегинцев немало этому способствовал. Он был организатором и первым руководителем (1961—1982) кафедры структурной и прикладной лингвистики на филологическом факультете МГУ. Во многом благодаря его усилиям структурная лингвистика и семиотика получили признание российского научного сообщества.

Информационный подход не миновал семиотической сектор и проявил себя в нем в качестве одного из популярных методологических инструментов. Первоначально он получил признание в прикладной лингвистике, затем его взяли на вооружение языковеды-теоретики. Прикладная лингвистика, нацеленная на решение языковых проблем машинного перевода, автоматического информационного поиска, построения интеллектуальных информационных систем, широко использовала математический аппарат теории К. Шеннона, методы математической статистики (лингвостатистический метод), компьютерное моделирование. Благодаря трудам талантливых и энергичных энтузиастов математическая лингвистики и вычислительная лингвистика привлекли всеобщее внимание. Замечу, однако, что мудрый В. А. Звегинцев был противником безудержной математизации лингвистики и в одной из своих статей заметил: «В худшем случае применение математических методов сопровождается очевидными нелепостями или же с лингвистической точки зрения является абсолютно бессмысленным. В лучшем случае математические методы могут быть использованы в качестве вспомогательных приемов лингвистического исследования, будучи поставлены на службу конкретным и ограниченным по своему характеру лингвистическим задачам»^[66]. К сожалению, слова патриарха не были услышаны его последователями, и в одном из учебников, адресованных магистрантам и аспирантам, я с удивлением прочитал: «Для современного лингвистического исследования актуальным остается философское положение о том, что предмет, не отраженный в аспекте количества, не может считаться конкретно познанным и что наука вообще достигает совершенства лишь там и в той мере, в какой ей удается взять на вооружение математику»¹. Не могу взять в толк, откуда автор почерпнул свои «философские положения», которые обрекают гуманитарные науки, предпочитающие качество, а не количество, на безнадежное «несовершенство».

Прикладные лингвисты, оперируя понятием семантической информации, не углублялись в его сущность, ограничиваясь позитивистской трактовкой: «информация — это сведения, содержащиеся в данном речевом сообщении и рассматриваемые как объект передачи, хранения, переработки»^[67][68]. За этой трактовкой скрывался по сути дела смысл, т. е. план содержания естественного языка, которым намеревались оперировать инициаторы машинного перевода и автоматической обработки текстов. К сожалению, практичный и поверхностный прагматический подход в данном случае не сработал, и поставленные задачи пока остаются нерешенными. О современном состоянии прикладной лингвистики можно судить по учебникам, адресованным студентам лингвистических факультетов: Леонтьева Н. Н. «Автоматическое понимание текстов: системы, модели, ресурсы» (М.: Издательский центр «Академия», 2006. 304 с.) и Семенов А. Л. «Современные информационные технологии и перевод» (М.: Издательский центр «Академия», 2008. 224 с.).

Языковеды-теоретики использовали информационный подход не столь упрощенно, как их коллеги-прикладники. Например, Н. А. Слюсарь посвятила свое исследование информационным структурам, которые в традиционной лингвистике понимаются как актуальное, или коммуникативное членение предложение^[69]. Традиционно актуальное членение сводится к различению в высказывании двух частей: темы, которая задает отправную точку сообщения, и ремы, собственно содержание сообщения, то, что говорящий желает сообщить слушающему относительно темы. Другими словами, тема — это известная слушающему информация, а рема — новая информация, которую сообщает говорящий. Н. А. Слюсарь показывает, что грамматические средства не позволяют однозначно распознать в предложении тему и рему. Привлекая понятия когнитологии, она строит собственную модель информационных структур в виде активационных сетей, подобных сетям нейроном в мозгу. Основную функцию информационных структур Н. А. Слюсарь видит в обеспечении связности диалога благодаря «стратегии приспособления к адресату». Эта стратегия состоит в том, что при сообщении новой информации (ремы) говорящий должен опираться на тему, уже известную слушающему. Исследование Н. А. Слюсарь получило очень высокую оценку со стороны коллег как «переворот в наших представлениях о том, как язык кодирует информацию». Нисколько не умаляя этой оценки, должен заметить, что книга лингвиста-когнитолога не содержит новой интерпретации информации. Автор вообще не определяет понятие информации, но из контекста видно, что она придерживается прагматической трактовки ее как «сведений, знания о чем-либо». К сожалению, мне не известны лингвистические концепции, более глубоко раскрывающие сущность информации. Может быть, нам поможет семиотика?

В солидном учебном пособии Н. Б. Мечковской¹ предметом семиотики называются «знаки и знаковые системы как средства хранения, передачи и переработки информации в человеческом обществе, в природе и в самом человеке». Поясняя эту формулировку, автор указывает, что «все процессы, связанные с передачей, хранением и переработкой информации, являются семиотическими», что «знаки выступают в качестве элементарных носителей информации», что «в информационных процессах конкретная семиотика^[70][71] функционирует как моделирующая система, с помощью которой субъект коммуникации моделирует в своем сознании соответствующий фрагмент мира и порождает актуальную информацию об этой действительности» (с. 6—7). В результате семиотический сектор превращается в «информационный сектор» социальной реальности. Естественно, возникает вопрос: что понимается под информацией? Автор отвечает на него достаточно четко: «Информация — это все, что можно так или иначе сообщить, передать. Все, что люди сообщают друг другу (намеренно или непроизвольно, „машинально“) или машинам, — это информация. Информация всегда имеет знаковую природу и передается с помощью знаков» (с. 9). Другими словами, информация предстает в виде выраженного в знаках сообщения («то, что передается») в коммуникационных каналах.

Знак понимается как «материальный, чувственно воспринимаемый предмет (вещь, явление, действие, признак), выступающий в качестве представителя (заместителя, репрезентанта) другого предмета, свойства или отношения и используемый для получения, хранения, переработки и передачи информации» (с. 23). Каждый знак имеет материальную сторону (план выражения, означающее) и идеальную сторону (план содержания, означаемое). Содержание знака — это не сам «замещаемый» предмет (денотат), а представление о нем в сознании участников коммуникации (концепт денотата). В итоге структура знака интерпретируется в виде уже известного нам семантического треугольника, а знак предстает в качестве относительно завершенного элемента («кванта») семантической информации (см. параграф 1.3). Последовательность «квантов», т. е. знаков, образует семантическую информацию¹, которую Н. Б. Мечковская именует просто «информацией», видимо, подразумевая, что семиотика имеет дело только с одним типом информации, а именно — с социальной (семантической).

Семантическая информация в качестве базовой категории информационного подхода успешно используется не только в теоретико-семиотических разработках, но и в историко-эволюционных обзорах, охватывающих всю социокультурную динамику человечества — от палеолита до Интернета включительно. Я имею в виду два произведения: «История языка и история коммуникации» И. Б. Мечковской^[72][73] и «Эволюция информационной деятельности» Б. А. Семеновкера^[74]. В этих произведениях информация и информационная деятельность предстают в качестве социально-коммуникационных универсалий, не ограниченных хронологическими рамками. Информация (по умолчанию подразумевается — «семантическая информация») обнаруживается в ритуальных танцах, наскальных гравюрах, священных гимнах, с одной стороны, и в мобильных телефонах, мультимедиа, электронной почте и сайтах Интернета, с другой стороны. Как это возможно? Чем обусловлена уникальная проникающая способность информации?

Нина Борисовна Мечковская неизменно придерживается позитивистской трактовки: «Информация — это все, что можно так или иначе сообщить, передать. Информацией является и то содержание, которое священник выражает в литургии, композитор — в музыке, художник — красками на полотне, хореограф — в танце, архитектор — планируя объемно-пространственные структуры будущего здания» (с. 17). Я называю эту трактовку позитивистской, потому что она отвлекается от того факта, что содержание ритуала жреца-язычника было совсем другим, чем богослужение нынешнего архиерея, а идейное содержание пещерных панно — не имеет ничего общего с картинами импрессионистов. Позитивисты не учитывают, что содержание социальной коммуникации исторически изменялось и, значит, изменялось «все, что можно так или иначе сообщить, передать». Следовательно, в содержании понятия информации есть нечто, исторически обусловленное, преходящее, и нечто вековечное, вневременное. Видимо, в этом неизменном ядре и заключается сущность информации? Если бы непреходящая сущность не сохранялась, то после каждой информационно-коммуникационной революции, т. е. после изобретения письменности, книгопечатания, Интернета, пришлось бы пересматривать понятие социальной (семантической) информации. Позитивистов эти вопросы не волнуют, потому что они оперируют наблюдаемыми явлениями, а не умозрительными сущностями.

Борис Арьевич Семеновкер более вдумчиво подходит к идентификации информации. Он пишет: «В настоящем исследовании объектом изучения является та информация, которую человеку нужно знать и помнить. Поэтому информация находится в прямой связи со знанием. Разница между знанием и информацией заключается в том, что они характеризуют человеческое познание с разных сторон: знание — с гносеологической, информация — в основном с коммуникативной. Информация — это знание, которое существует не только для данного человека, но и для других людей… Информационная деятельность — это деятельность людей по операциям с информацией. Операции с информацией могут осуществляться между ее созданием и использованием, а для этого необходимы два основных процесса — сохранение (организация памяти) и передача информации»^[75]. Семеновкер понимает под информацией обобществленное знание («знание, которое существует для других людей»), подтверждая тем самым, что он имеет в виду семантическую информацию. При этом он оставляет за пределами информации эмоциональные переживания и волевые побуждения, например, верования, которые могут также приобретать массовый характер. Информационную деятельность он сводит к социальной коммуникации, вынося за скобки творчество (создание знания) и познание (использование полученного знания). В результате информационный подход Б. А. Семеновкера получается урезанным. Тем не менее даже в урезанном виде информационный подход показывает общность и преемственность эволюционных этапов семиотического сектора: бесписьменное общество — рукописная информация — полиграфическая информация — техногенная информация. Эта преемственность важна для реализации глубинного замысла автора: показать, что «информационная деятельность стала определяющим фактором глобального развития» и «встала в один ряд с другими важнейшими составными частями общественной жизни — религией, политикой, экономикой, наукой и искусством» (с. 5).

Н. Б. Мечковская и Б. А. Семеновкер не ставили задачей познание сущности информации, довольствуясь поверхностными и очевидными ее интерпретациями. Поэтому они не обратили внимания на то, что хотя в социальной действительности имеются мифы и ритуалы, языки жестов и звуковая речь, манускрипты и полиграфия, онлайновые конференции и форумы, но информация как таковая в семиотическом секторе социальной действительности не наблюдается. Информация находится в голове исследователей, а не в объекте исследования. Мечковская называет информацией «то, что сообщается», Семеновкер — «движущееся знание»; эти умозрительные фикции можно увидеть только при помощи «информационных очков», т. е. при условии информационного подхода к действительности. Сущность же семантической информации остается нераскрытой. Обратимся к исследованиям книжного сектора; может быть, они приблизят нас к определению таинственной сущности информации.

Г. 2. Книжный сектор — мир книги. На мой взгляд, в книговедении (науке о книге) различаются три представления книжного мира: классическое — неклассическое — постнеклассическое. Причем парадоксальным образом все три представления сосуществуют в наши дни. Книговеды-классики руководствуются классической рациональностью (классической методологической установкой), получившей признание в науке Нового Времени, начиная с естествознания и математики XVII века. Классическую науку характеризуют два идеала — объективная истина и практическая польза. В научной деятельности эти идеалы воплощают: принципы объективности и детерминизма, теоретический монизм (один объект — одна истинная теория), социально-ценностная нейтральность научного знания, абсолютная определенность (однозначность) языка науки¹. Проверенный многовековой практикой авторитет классической рациональности весьма высок, и ее идеалы до сих пор привлекают многих исследователей.

Классики книговедения эпистемологически прямолинейно рассматривают мир книги как объективно данный фрагмент социальной действительности, отождествляя объект и предмет книговедения. Более изощренные неклассики осознают разницу между эмпирически данной действительностью и ее субъективными исследовательскими моделями, включая информационные модели. Постнеклассическое книговедение недавно заявило о себе, и его задача состоит в творческом синтезе эмпирических, теоретических и трансцендентных интерпретаций книги^[76][77]. Здесь мир книг трактуется как «материально-духовная реальность» и информационный подход пока не используется.

Классическое понимание книги, соответствующее классическому типу научной рациональности, обнаруживается в трудах Е. Л. Немировского. В своей «Большой книге о книге» (М.: Время, 2010. 1088 с.), обстоятельно рассматривая вопрос «Что такое книга — вещь вроде бы всем известная, но подчас имеющая свои секреты и не всегда раскрывающая их», Евгений Львович подразделяет известные определения на три класса. Первый класс — внешнее описание книги как вещественного предмета: «печатное непериодическое издание объемом не менее 49 страниц, не считая обложки» (объем брошюры 5—48 страниц, а листовка — печатное издание менее 5 страниц). Второй класс определений исходит из внутреннего содержания книги как проявления общественного сознания, например: «Книга — это произведение письменности и печати, являющееся продуктом общественного сознания, идейно-духовной жизни общества, одним из основных средств сохранения, распространения и развития всех форм идеологии (политических взглядов, науки, морали и т. д.), орудием социальной борьбы, воспитания, организации и формирования общественного мнения, орудием научного и технического прогресса» (А. И. Барсук). Дефиниции третьего класса сочетают формальные и содержательные признаки: «Материальная субстанция, цель которой способствовать оптимальному распространению и восприятию вполне определенного произведения науки, литературы, искусства. Причем распространению во вполне определенной среде, в некотором людском сообществе, и восприятию именно этой, а не какой-либо иной средой»¹. Определения третьего класса соответствуют принципу дуалистического монизма, развиваемому реалистической философией, и с ними можно согласиться. Вызывает возражения материалистическая интерпретация информации, принятая классиком книговедения.

Я имею в виду энциклопедическое определение книги в свете информационного подхода, которое принадлежит Е. Л. Немировскому: «Книга, важнейшая исторически сложившаяся форма закрепления и передачи во времени и в пространстве многообразной информации в виде текстового и (или) иллюстративного материала. С точки зрения семиотики книга является знаковой системой… С точки зрения общей теории коммуникации книга является одной из форм существования и распространения семантической информации»^[78][79]. Автор подчеркивает, что это определение относится к книге «как материально-вещественной субстанции, а не к книге как произведению науки, литературы, искусства». В энциклопедии «Книга» отсутствует статья, посвященная информации, но в своей «Большой книге о книге» он излагает свою позицию. Оказывается, Евгений Львович понимает информацию в духе атрибутивной концепции А. Д. Урсула как «содержание отражения, как содержание связи между двумя взаимодействующими материальными объектами», а семантическую (социальную) информацию связывает с «проявлениями многоаспектной деятельности человеческого общества» и не без эпатажа утвердительно отвечает на вопрос «Неужели Пушкин — это тоже информация?»^[80]

Материалистические трактовки информации неприменимы к книге, потому что книга, обладая вещественной формой, имеет идеальное содержание, которое является продуктом сознания, а не атрибутом материи. Невозможно представить себе творчество Пушкина или чтение его сочинений как «содержание связи между двумя взаимодействующими материальными объектами». Фраза же о том, что семантическая информация есть «проявление многоаспектной деятельности человеческого общества» по сути дела бессодержательна.

Расплывчатые трактовки классического книговедения дополняют частные определения информации, разработанные в библиотечнобиблиографической сфере с учетом ее потребностей. Действующий ГОСТ 7.0—99 Информационно-библиотечная деятельность. Библиография. Термины и определения предписывает понимать под информацией «Сведения, воспринимаемые человеком и (или) специальными устройствами как отражение фактов материального или духовного мира в процессе коммуникации». В недавно вышедшей «Библиотечной энциклопедии» приведена несколько расширенная, но по существу та же трактовка: Информация — «это сведения или данные, объективно отражающие различные стороны и элементы окружающего мира и деятельности человека на определенном этапе развития общества, представляющие для него какой-либо интерес и материализованные в форме, удобной для использования, передачи, хранения и (или) обработки (преобразования) человеком или автоматизированными средствами»¹. Частный характер этих трактовок заключается в том, что они имеют в виду не всю информацию в целом, а лишь социальную ее разновидность, и то лишь некоторые текстовые сообщения, ибо поэзию, музыку, живопись или музейные экспонаты затруднительно считать «сведениями или данными, объективно отражающими мир».

Неклассические трактовки книги особенно интересны для нас, поскольку они связаны с более осмысленным и обоснованным использованием информационного подхода. В начале XX века получила распространение неклассическая научная рациональность. Вместо классических требований объективности научного знания, наглядности и очевидности теоретических моделей, однозначности всех понятий и законов, неклассическая наука допускает гипотетичность теорий, относительность научных истин, вероятностный характер закономерностей, подчеркивает решающую роль субъективного фактора в научных исследованиях^[81][82]. Академик В. А. Лекторский разъясняет «специфические черты данного типа научности» следующим образом. «Теперь теоретическое научное мышление осуществляется в форме особого рода деятельности теоретика со специфическими объектами — объектами идеальными. Работа теоретика с идеальными объектами напоминает деятельность техника с материальными конструкциями: идеальные объекты соединяются, разъединяются, преобразуются, ставятся в особые, необычные условия, как бы испытываются на прочность и т. д. С помощью идеальных конструкций проводятся так называемые идеальные эксперименты»¹. Посмотрим, как реализовывается неклассическая эпистемология в области книговедения.

Известный книговед-документовед Г. Н. Швецова-Водка, исходя из «коммуникационно-информационного подхода», предлагает в своем фундаментальном труде^[83][84] следующее «итоговое» определение: «книга — это документ опубликованный, изданный или депонированный, представляемый в общественное пользование через книжную торговлю или библиотеки» (с. 258). Это определение согласуется с классической трактовкой книги как вещественного предмета, находящегося в эмпирической действительности. «Неклассическая» суть воззрений Галины Николаевны заключается в том, что она рассматривает книгу в качестве документа. Поясню эту суть более подробно.

Классическое книговедение рассматривает книгу как явление, существующее до исследования ее учеными книговедами и независимо от книговедения. Неклассическое книговедение, стремясь раскрыть сущность явления книги, строит абстрактные модели и разрабатывает систему абстрактных понятий, т. е. «идеальных объектов», о которых говорил академик Лекторский. Идеальные объекты, естественно, существуют не в эмпирически воспринимаемом мире книг, а в научном сознании неклассических субъектов. Отсюда — активная роль познающего субъекта в неклассической науке. Субъективность — характерная примета неклассической науки, поэтому каждый неклассический книговед по-своему толкует сущность книги, предлагая свой, относительно истинный вариант определения этого понятия. Г. Н. Швецова-Водка трактует книгу как разновидность документов. Насколько адекватна эта трактовка?

В духе неклассической науки Галина Николаевна определяет документ как «единство информации (сообщения) и вещественного (субстанционального) носителя, которое используется в социальном информационно-коммуникационном процессе как канал передачи информации» (с. 53). Ясно, что в качестве абстрактного единства информации и материи документ оказывается научным понятием, элементом научного знания. Книга и документ существуют в разных пространствах: книга, подобно всякой вещи, находится в материальном пространстве, а документ обитает в умозрительном идеальном пространстве — пространстве идей, теорий, наук. Между понятиями «книга» и «документ» существует не просто отношение вид — род, вроде газета — пресса, а отношение явление — сущность, ибо научное понятие «документ» должно выражать сущность книги, в противном случае оно не является научным. Допустимо ли в неклассическом книговедении понимать книгу как «единство информации (сообщения) и вещественного (субстанционального) носителя, которое используется в социальном информационно-коммуникационном процессе как канал передачи информации», «опубликованный, изданный или депонированный, представляемый в общественное пользование через книжную торговлю или библиотеки»? Почему бы и нет. Но нужно уточнить понимание еще одного «идеального объекта» — информации.

Г. Н. Швецова-Водка первоначально не углублялась в осмысление категории информация, позитивистски (вспомним определения Н. Б. Мечковской, приведенные выше) трактуя ее как «сведения, предназначенные для передачи в процессе социальной коммуникации» (с. 49) или как «содержание сообщения», как «то, что передается в процессе коммуникации» (с. 56). Но в дальнейшем она посвящает «информационной составляющей документа» целую главу своей книги (с. 117—144). Здесь она приходит к парадоксальному онтологическому выводу: «Существует потребность в одновременном понимании информации как явления, существующего в объективной действительности и не зависящего от сознания субъекта познания, а также существующего в субъективной реальности, в сознании человека. С этой точки зрения информация определяется как «сведения, предназначенные для передачи в процессе социальной коммуникации» или как «знания, рассматриваемые в аспекте коммуникации» (с. 123). Парадокс состоит в том, что онтология как учение о бытии не допускает существования одного и того же предмета в двух реальностях одновременно, а Галина Николаевна, развивая собственный «онтологический подход к социальной информации», допускает дубль-бытие.

На самом деле информация, подобно документу, — продукт сознания автора сообщения, а не «явление, существующее в объективной действительности». Понятие «информация» ввели в науку ученые для того, чтобы объяснять сущность таких явлений, как управление, коммуникация, познание, которые действительно существуют объективно. Поскольку документоведы неразрывно связывают документ с информацией, «мир документов» становится частью громадного «мира информации», где «социальная информация трактуется как отражение всей системы социальной практики, всех общественных явлений и процессов» и как фактор «социальных превращений, реализующихся в процессе организационно-преобразовательной деятельности общественного субъекта» (с. 130). Получается типичное для неклассической науки объект — субъектное отношение: а) эмпирически данная действительность — объект исследования (мир книг); б) идеальные документально-информационные модели исследуемого объекта, построенные субъектом-исследователем в научном пространстве книговедения. Многоаспектные классификации и типизации, разработанные автором, представляют собой не что иное, как упомянутые идеальные модели.

Постнеклассическая версия книговедения пока еще не обрела отчетливые научно-методологические очертания; тем не менее, есть трактовки книги, выходящие за пределы классической и неклассической науки. Так, в своей постановочной статье М. М. Панфилов говорит о книжной культуре, детерминирующей «облик современной, постнеклассической науки» и образующей «живое пространство, неотделимое от смысла книги — концепции культуры и символа человеческого бытия, во всем многообразии мифов, порождаемых в книжном процессе»^[85]. Я думаю, что для полноценного развития постнеклассического книговедения важное значение может иметь взаимодействие с философией книги (см. параграф 4.1).

Г. 3. Сектор массовой коммуникации — любимое детище XX века. Лозунг Всемирной парижской выставки 1900 года звучал так: «От общества производства — к обществу потребления!». Экономика индустриальных стран в начале XX столетия была озабочена не «хлебом насущным» для голодающих народных масс, а предоставлением товаров и услуг, делающих жизнь цивилизованных людей комфортабельнее, разнообразнее, интереснее. Основными потребителями этих товаров и услуг стали городская буржуазия и рабочие, которые располагали определенными денежными средствами и досуговым временем. Культурные требования потребителей этого рода были не высоки, ибо не высок был уровень их образованности, интеллектуального и эстетического развития. Их привлекали незамысловатые развлечения и игры, компенсирующие монотонность труда и повседневной жизни за счет красивых иллюзий и мифов. Но зато это был массовый спрос, на который стало ориентироваться массовое производство, это была массовая аудитория для средств массовой коммуникации.

Сектор массовой коммуникации — пресса, кино, радиовещание, телевидение, — стремясь удовлетворить платежеспособный спрос массовых аудиторий, пошли не по пути просвещения и одухотворения этих аудиторий, а по коммерчески привлекательному пути предоставления им дешевых, вульгарных и примитивных смыслов, получивших название массовой культуры. Поверхностные отличия массовой культуры от возвышенной и возвышающей Культуры с большой буквы видятся в легкой тиражируемости, связи с техникой, приобретаемости, а не выстраданное™, но не это главное. Главный порок массовой культуры заключается в ориентированности на обывательские интересы, в утрате нравственного, эстетического, познавательного потенциала подлинных культурных ценностей.

Первым «герольдом» массовой культуры выступила газета. На рубеже веков разовые тиражи отдельных газет достигали 60—100 тысяч экземпляров. Этот коммерческий успех вызвал неоднозначную реакцию у европейских интеллектуалов. Н. С. Гумилев делил людей на «читателей книг» и «читателей газет», отдавая безусловное предпочтение первым. М. И. Цветаева называла читателей газет «жевателями мастик» и «глотателями пустот», а газету — «экземой». Герман Гессе окрестил эту эпоху «фельетонной» («Игра в бисер»). Кино быстро завоевало популярность у массовой аудитории. Кинематограф с его общедоступностью и дешевизной билетов сделался эталоном «демократического, народного» театра, где не было перегородок между ложами, партером и галеркой. Кино уравнивало всех, потому что оно ориентировалось не на малочисленную элиту, а на массового зрителя, чуждого «высокому искусству». В 1930;е годы радиовещание, а в 1950;е телевидение пришли в дом каждого человека и заполнили своими программами его свободное время. С начала 1960;х годов телевидение становится главным средством массовой коммуникации, серьезно потеснив прессу и радиовещание. Социологические исследования показали, что телесмотрение заменило многим посещение кино и театра и вытесняет чтение художественной литературы.

Появилось понятие массовая информация, а пресса, кино, радио, телевидение стали именоваться средствами массовой информации (СМИ, в англоязычной литературе — mass media). Современные СМИ представляют собой мощный социально-культурный институт, располагающий многотысячной армией профессиональных журналистов, новейшей электронно-коммуникационной техникой, учебными заведениями и научно-исследовательскими центрами. Различные аспекты массовой коммуникации являются предметами изучения следующих научных дисциплин: журналистики, социологии и социальной психологии, политологии. В какой мере этими дисциплинами используется информационный подход? Начнем с журналистики.

Журналистика определяется, во-первых, как литературно-публицистическая деятельность, заключающаяся в сборе и творческой переработке массовой информации и распространении ее средствами прессы (газеты, журналы), кинохроники, радиовещания, телевидения; во-вторых, как научная дисциплина, изучающая историю, теорию, технологию журналистской деятельности. В качестве научной дисциплины журналистика включает два направления: историко-филологическое и практико-технологическое. Историко-филологическое направление оформилось в 1950;е годы прошлого века, оно представлено классическими трудами П. Н. Беркова¹ и А. В. Западова^[86][87] и свидетельствует о генетических связях журналистики и литературоведения. В текстах историков периодической печати термин «информация» отсутствует, что не удивительно. Зато представители технологического направления, главное внимание уделяя теории и практике деятельности СМИ, широко используют информационную терминологию. Причем термин «информация» приобретает два различных значения:

• а) Сведения о событиях общественной жизни, знать и понимать которые необходимо или важно, полезно или интересно для всех членов общества, независимо от их социального положения и рода занятий. Сведения такого рода адресованы любому человеку, поэтому они называются «массовой информацией». Если придерживаться этого понимания информации, то всякого сотрудника СМИ, журналиста прежде всех остальных, логично считать информационным работником, а его профессиональные занятия — информационной деятельностью.
• б) Информация трактуется как один из жанров (стандартных сообщений), журналистского творчества (другие стандартные жанры — репортаж, интервью, статья). Под информацией в этом случае подразумевается краткое сообщение о только что случившемся событии, которое является новостью для аудитории данного СМИ. Однако не всякая новость интересует журналиста, а только актуальная, оперативная и подать ее он должен доходчиво для аудитории и целенаправленно. Более полное определение информации, предложенное одним из «знаменитых журналистов» России В. Т. Третьяковым, выглядит так: «Информация есть сообщение о только что случившемся или в силу иных причин актуальном событии, переданное полно, т. е. во всех значимых для понимания сути события деталях, но без каких-либо подробностей, являющихся очевидными, лишними или неэсклюзивными с точки зрения профессиональной конкуренции«¹.

Приведенные два определения плохо согласуются. Исходя из первого, информацией следует считать не только «краткие новости», но и репортажи, интервью, статьи, потому что все они содержат «сведения о событиях общественной жизни», адресованные массовой аудитории. А «краткие новости» оказываются нелепым «информационным жанром массовой информации». Второе же определение не позволяет включать журналистику в сферу СМИ, ибо на один информационный жанр приходятся три «неинформационных». Теоретики, не смущаясь информационной природой массовой информации, толкуют об информационных функциях СМИ^[88][89], что напоминает рассуждения о масленой функции масла. Нелогичности такого рода объясняются слабой разработанностью теории журналистики в целом. На разные лады повторяя слово «информация», никто из журналистов не попытался выяснить сущность информационного подхода.

Впрочем, необходимости в этом не ощущалось, поскольку советские философы позаботились о разработке идеологически выдержанных понятий «массовая коммуникация» и «социальная информация», которые звучали следующим образом: «Массовая коммуникация — систематическое распространение сообщений (через печать, радио, телевидение, кино, звукозапись, видеозапись) среди численно больших, рассредоточенных аудиторий с целью утверждения духовных ценностей и оказания идеологического, политического, экономического или организационного воздействия на оценки, мнения и поведение людей»¹. В более поздних терминологических пособиях вместо «сообщений» в дефиниции массовой коммуникации появилось «информация» (Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. М., 1991). Социальная информация обычно понималась как «знания, сообщения, сведения о социальной форма движения материи и всех других ее формах в той мере, в какой они используются обществом, человеком, вовлечены в орбиту общественной жизни»^[90][91]. Эти определения, несомненно, имелись в виду теоретиками журналистики, но, будучи внешними заимствованиями, они мало содействовали самостоятельности журналистской мысли. В монографиях и учебниках по журналистике информационная проблематика не обсуждается (кроме толкования СМИ), а в качестве общих закономерностей предлагаются эмпирически полученные типологии, статистические данные, нормативы, чаще всего — практические рекомендации, подкрепленные богатым опытом авторитетного автора.

В замечательном курсе лекций по теории и практике современной русской журналистики, принадлежащем лауреату премии Союза журналистов России «Золотое перо» В. Т. Третьякову, на меня наибольшее впечатление произвели 200 «Максим журналистики», завершающие книгу. Они охватывают всю «журналистскую вселенную» от личностей журналиста и главного редактора, функций журналистики, отношений с обществом и властью до вопросов морали, правды и лжи, свободы слова и цензуры (с. 573—605). Особенно впечатляющи десять «золотых максим», которые, по-моему, полезны не только молодым журналистам: «Не пиши быстрее других, пиши лучше других. То, что ты был первым, забудется, то, что написал лучше, — запомнится»; «Пишите и говорите меньше, чем знаете, но больше, чем другие»; «Главное дело журналистов (помимо сообщения новостей) писать и говорить банальности в момент, когда эти банальности более всего похожи на откровения»; «Не бывает текстов, которые не нуждались бы в редактуре»; «Золотая стилевая максима: ничего лишнего, но все необходимое минус что-то из необходимого и плюс нечто избыточное, специфически ваше». К счастью, теоретическая слабость журналистики компенсируется усилиями социологов, социальных психологов и философов, осмысливающих проблематику массовой коммуникации.

Американские классики социальной психологии — основатели символического интеракционизма Дж. Мид, Ч. Кули и Г. Блумер, этнометодологии Г. Гарфинкель, драматургической интеракции И. Гофман и др.¹, рассматривая межличностную коммуникацию, обходились без понятия информации. Видный немецкий философ Эрнст Кассирер (1874—1945), прославивший себя изданной в 1920;е годы трехтомной «Философией символических форм», пришел к выводу, что отличительной особенностью рода человеческого является оперирование символами, и даже определял человека как «animal symbolicum», но не как «homo informaticus». Теории массовой коммуникации, появившиеся за рубежом в послевоенные годы, предлагали модели коммуникационного процесса, изучали проблемы воздействия на массовые аудитории, положительные и отрицательные эффекты массмедиа, особенно телевидения. Стал классическим формат описания массовой коммуникации, предложенный Гарольдом Лассвеллом (1902—1978): Кто коммуникант? Что сообщается? По какому каналу? Кто реципиент? Какой эффект? В многотомном труде «Пропаганда и коммуникация в мировой истории» Лассвелл сформулировал три основные функции массовой коммуникации в обществе: а) познавательная функция — сообщать о событиях, происходящих в мире; б) объективная интерпретация и оценка происходящих событий; в) культурно-просветительная функция — передача культурного наследия^[92][93].

Функции СМИ, названные Г. Лассвеллом, соответствуют гуманистической доктрине Просвещения, популярной в начале XX столетия, но после второй мировой войны понимание социальной роли сектора массовой коммуникации изменилось. Учитывая богатый пропагандистский опыт тоталитарных политических режимов, торговой рекламы и медиабизнеса, а также колоссальные ресурсы электронной техники, теоретики массовой коммуникации забыли о просветительстве и обратили внимание на громадный потенциал манипулирования массами, свойственный массмедиа. Репутация «четвертой власти», заслуженная в свое время независимой демократической прессой, в эпоху электронной коммуникации стала еще более востребованной и очевидной для политической и экономической элиты всех стран. Теперь «четвертая власть» получила имя Информация, а социальный сектор массовой коммуникации трансформировался в сектор электронной массовой информации (СЭМИ). Главной функцией этого сектора стала целенаправленная манипуляция сознанием масс.

Манипуляция сознанием — коммуникационное насилие, заключающееся в скрытом внушении массовым аудиториям и социальным группам смыслов (мнений, настроений, желаний), соответствующих интересам заказчиков манипуляции. Заказчиками могут быть государственные органы, политические партии, экономические компании и прочие субъекты, располагающие достаточными денежными средствами или административным ресурсом. Исполнителями-манипуляторами, непосредственно воздействующими на массы, служат журналисты, телеведущие, менеджеры по рекламе и связям с общественностью, имиджмейкеры и т. п.¹ Насилие обусловлено тем, что интересы заказчиков манипуляции вовсе не совпадают с интересами массовых аудиторий, а напротив, противоположны им. Искусство манипуляции заключается в том, чтобы незаметно и ненавязчиво заставить массы искренно поверить в иллюзорные блага и пожелания этих благ. Гарантированная свобода действий граждан формально не нарушается: коммуникантманипулятор имеет право изрекать все, что ему захочется (бесцензурная свобода слова!), а реципиент волен доверять или не доверять коммуниканту (свобода мысли!). Ужас манипуляции в том, что она лишает человека собственного разума: его поступки программируются извне и во вред ему. Эффективным средством манипуляции общественным сознанием являются социальные мифы, которые целенаправленно фабрикуются и распространяются прессой, кино, телевидением. Сила воздействия мифа в том, что он, используя нравственные и эстетические смыслы, чудодейственно преобразует суровую действительность в прекрасную или ужасную иллюзию^[94][95].

Манипуляционный потенциал СЭМИ особенно востребован в сфере торговли, где реклама стимулирует потребление и информирует о новых товарах и услугах, и в сфере конкурентной и политической борьбы, где решающая роль принадлежит PR — технологиям и имиджмейкерству. Информация может быть созидательным фактором, обеспечивающим сотрудничество и координацию творческих усилий, а может стать оружием страшной разрушительной силы. Не случайно в политическом лексиконе в конце XX века появился неологизм «информационная война».

Информационные войны — непременный спутник социальной жизни. Они постоянно происходят на бытовом уровне — вспомним, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем; враждуют конкурирующие корпорации, течения в искусстве, научные школы; дипломатия всегда была полигоном межгосударственных информационных войн. Однако наиболее поучительным примером разрушительной мощи информационных технологий является «холодная война» между США и СССР (1948—1991), которая получила название «третьей мировой информационной войны»¹. Как известно, поражение в информационной войне привело к распаду советской сверхдержавы и социалистического лагеря, крушению коммунистической идеологии, изменению политического и экономического строя в странах социалистического содружества. Ни одна из многочисленных «горячих войн» в истории России не приводила к столь катастрофическим последствиям. Политологи утверждают, что в наступившем столетии информационные войны станут основным средством мировой политики, главным способом достижения экономической и политической власти. В плане подготовки к будущим сражениям разрабатывается теория информационных войн и методология информационного противоборства, где изучаются такие проблемы, как типизация, механизм, структура информационных войн, системный подход к управлению информационными войнами, эффективность правды и лжи в информационном противоборстве, методология обмана и психического воздействия на противника и т. п.

Другим политическим неологизмом является термин «медиакратия». Медиакратия — это интеграция власти медийной, политической и экономической. Технология завоевания господства довольно проста. Состоятельные магнаты сначала покупают СМИ, затем с их помощью навязывают нужные им взгляды большинству населения, а потом вполне легальным демократическим путем обретают властные полномочия. Медиакратия — власть нового типа, возможная только в условиях тотальной информационной среды. Медиакратия сращивается с «инфократией» — властью информации, когда, благодаря информационно-компьютерным технологиям, правящие круги знают все, что им нужно, а все остальные не знают ничего и служат объектом управления со стороны инфократии^[96][97].

Возникает вопрос: обладает ли информация, используемая в целях коммуникационного насилия или информационной агрессии, какимилибо отличительными особенностями, придающие ей силу оружия массового уничтожения? Да, такие особенности существуют и их учитывают технологи (субъекты) манипуляции. Исходя из поставленной цели, определяются аудитория (объект) и тематика сообщений. Затем определяется содержание сообщении и режим их доведения до объекта. В соответствии с этическим критерием содержание сообщения может быть: а) истиной (правдой), т. е. соответствовать действительному состоянию дел, известному субъекту; б) полуправдой; в) ложью (сказанное с намерением ввести объект в заблуждение). Конечно, наиболее сильное воздействие оказывает правда, которую объект не подозревал, и которая компрометирует власти, соперников, конкурентов. Годится и полуправда, поскольку ее труднее разоблачить, чем явную ложь. Но чаще всего злонамеренный манипулятор прибегает к лживым обещаниям, иллюзиям, утопиям и т. п. Лексическое и синтаксическое оформление сообщений должно соответствовать привычным языковым нормам аудитории. Режимы доставки сообщений обусловливаются коммуникационной ситуацией. Здесь возможны: ориентация на обычное понимание смысла сообщений или усиление воздействия на объект за счет апелляции к сфере бессознательного путем внушения (многократное повторение), гипноза, нейролингвистического программирования.

Тенденции развития СЭМИ достаточно очевидны. Журналисты, редакции, медиакомпании испытывают возрастающее давление рынка и коммерциализуются. При этом медиабизнес все чаще рассматривается не столько как сфера реализации общественных интересов, сколько как отрасль экономики, ориентированная на сверхприбыли¹. По мере развития технического прогресса власть СЭМИ над обществом возрастает, и они превращаются в обоюдоострую общественную силу, просвещающую, порабощающую и развращающую человечество.

Выполненный анализ показывает, что формирование и функционирование социальной реальности изначально (с этапа глоттогенеза) и до современного постиндустриального общества предопределялось развитием устного общения (семиотический сектор), документальной коммуникации (сектор книги) и массовой коммуникацией (сектор СМИ). Информационный подход (как правило, в некорректном режиме) весьма успешно применяется для описания и исследования социальной коммуникации, поэтому все коммуникационные сектора традиционно считаются областями существования социальной информации. Однако в социальной действительности обнаруживается не информация, а знаки, сообщения, смыслы, знания и другие коммуникационные явления. Подтверждается репутация информации как научной фикции, разработанной исследователями для структурирования объекта изучения. Тем не менее, оперирующий информационными фикциями информационный подход является продуктивным познавательным средством, без обращения к которому невозможно изучение социальной коммуникации в наши дни.

Д. Духовная реальность трактуется в современной философии следующим образом. «Духовная реальность — не меньшая реальность, чем природа вне нас. Ее, в виде мысли, рождает каждый акт интеллектуальной деятельности. Человеческая мысль реальна, но ее реальность духовна. Все феномены сознания, и личного, и общественного, обладают бытийным смыслом. Здесь возможны разные уровни и степени реальности»^[98][99].

Субстрат духовной реальности — умозрительно постигаемая идея, бытующая в идеальном хронотопе, границами которого служат вечность и бесконечность. Комплекс идей образует духовность. В зависимости от способа существования различаются три вида духовности: а) индивидуальная духовность, составная часть Микрокосма; б) трансцендентная духовность, обитающая в трансцендентной реальности; в) социальная духовность, представляющая собой общественное сознание и духовную культуру общества, существующие в социальной духовной реальности. Трансцендентная реальность и социальная духовная реальность образуют два уровня метафизической реальности и традиционно являются предметами изучения метафизики как философской дисциплины.

Индивидуальная духовность личности в христианском учении трактуется как высшая часть человеческой души, божественное начало в человеке. Светские философы используют понятие «духовность» для характеристики внутреннего субъективного мира человека, «духовного мира личности». Показателем духовности служат ценностные ориентации, определяющие содержание, качество и направленность жизнедеятельности человека; духовность используется как «мера человеческого в индивиде». Часто связывают духовность с творческим потенциалом личности, а творчество рассматривают как внешнее проявление (экстериоризацию) духовности. Этические философы подчеркивают главенство этического начала в индивидуальной духовности: «Духовность — это способность переводить универсум внешнего бытия во внутреннюю вселенную личности на этической основе… Духовность приводит к своего рода смысловой космогонии, соединению образа мира с нравственным законом личности»¹. В современной философии духовность исследуется в познавательном, этическом, эстетическом, творческом, аксиологическом аспектах. И. М. Ильичева в заключении своей монографии^[100][101] сочла нужным заметить: «Различные подходы к проблеме духовности едины в понимании того, что духовность является результатом усилий самого человека и одновременно средством его саморазвития. В ходе духовного развития происходит одухотворение природных сил человека, изменяются его психические свойства, формируется мораль» (с. 202). Мы не будем углубляться в рассмотрение индивидуальной духовности, потому что информационный подход к ней не применяется. Кроме того, духовность этого вида является характеристикой Микрокосма (личности), а не интересующего нас сейчас социума. Обратимся к трансцендентной духовности, областью обитания которой считается трансцендентный уровень метафизической реальности.

Д. 1. Трансцендентный уровень метафизической реальности. Метафизика играет важнейшую роль в философии информации, да и в современной философии вообще, поэтому посвятим ей небольшой комментарий¹. Термин «метафизика» был изобретен библиографами, которые систематизировали литературное наследие Аристотеля. После произведений, посвященных физике (натурфилософии), они поместили сочинения, лекции, заметки великого философа, в которых шла речь о «постфизических» началах и основаниях всего сущего и бытия как такового, т. е. безотносительно к конкретно-предметной форме его воплощения^[102][103]. Постепенно предлог «после» («мета») стал восприниматься как «сверх», «над», и под метафизикой стали понимать учение о трансцендентном (сверхприродном) бытии.

В средние века метафизика сделалась ядром, сердцевиной философии как «любви к мудрости», и в ней выделили две главные части: онтологию — учение о бытии сущего и гносеологию — учение о познании сущего. При этом метафизика понималась не как наука, а как искусство постижения истины, раскрытия потаенной, не данной в ощущениях сущности вещей. Метафизическая проблематика красной нитью проходит через всю историю философии вплоть до наших дней, когда заговорили о «неклассической физике» и «постметафизической философии». Современный философ В. Г. Пушкин не без основания признается: «Сущность метафизики угадывается нами все еще смутно. Мы смело судим о метафизике, но не знаем ее подлинной сущности. В лучшем случае, мы схватываем ее внешнее существо, ее предметно-онтические контуры, которые скрывают, вуалируют реальность иного порядка, — реальность абсолюта, которая только и воплощает образ метафизической реальности»^[104]. Я солидарен с В. Г. Пушкиным, поскольку полагаю, что сущность информации скрывается не в физической, а в метафизической реальности.

Метафизическая реальность понималась по-разному на разных исторических этапах. Различаются античная метафизика (Платон и Аристотель), схоластическая метафизика (Фома Аквинский), метафизика философии нового времени (Р. Декарт, Г. Лейбниц), метафизика классической немецкой философии, метафизика новейшей философии (вторая половина XIX — XX век). Платон представил Макрокосм как единство двух реальностей: 1) трансцендентная метафизическая реальность — бытие истинно сущих идей (эйдосов), представляющих собой неизменные прообразы вещей; 2) физическая реальность — бытие чувственно воспринимаемых вещей, воплощающих идеи. Таким образом, произошло свойственное метафизическим воззрениям разделение первичных сверхчувственных сущностей и порождаемых ими овеществленных явлений. Причем, утверждая первичность трансцендентного начала (Бог, Ум, Абсолютная идея, Воля и т. д.), идеалистическая метафизика признавала реальность вторичного, сотворенного материального мира. Таким образом, постулировались две реальности: «небесная» и «земная», изначально связанные друг с другом, говоря кибернетическим языком, посредством системы прямых и обратных связей. Получается, так сказать, «метафизическая кибернетика», где можно найти место для «метафизической информации». Об этом свидетельствует оригинальный опыт информационного подхода к метафизике Платона, осуществленный специалистом по античной философии С. П. Лебедевым.

Автор выдвинул тезисы: «Метафизика есть учение об информации. Античные идеалисты — Платон и Аристотель — наткнулись на совершенно реальную и вполне объективно существующую сферу бытия — информационную. То, что не есть вещь определенного вида, но при этом управляет процессом обретения ею своего вида, есть информация. Идею следует признать именно информацией, которая, будучи невещественной, управляет определенными действиями, движениями и связанными с ними материальными процессами… Идейный уровень — это информационная сфера, имеющая иные формы бытия, нежели чувственно воспринимаемые вещи. Метафизика сближает, даже отождествляет деятельность и информацию. Информация, находящаяся в деятельности [имеются в виду цель и способ достижения цели], есть деятельность, а деятельность есть информация… Огромная заслуга Платона состояла в том, что он информационную сферу бытия накрепко связал с деятельностью, а ее — с разумностью и со словом: информация не может не быть внеразумной, она только разумна (словесна) и сама собой или случайно не возникает. Информационно не нагруженная область — это хаос, или пустота, „ничто“ в строгом смысле слова… Идея, выражаясь в более или менее современных терминах, — это своего рода информационно-деятельностный атом, квант деятельности и информации, минимальная и неделимая их „порция“. В идее содержится то минимальное количество информации и деятельности, которые необходимы для построения соответствующей вещи, а равно и для ее понимания; столько-то и такого-то их вида требуется для построения, например, человека; иное же их количество и иного вида нужно для рождения какого-то иного существа. Метафизика в ее античном исполнении представляет собой созерцательное учение об информационно-деятельностном континууме… Современная наука об информации — деятельная, а не созерцательная. Как это ни парадоксально звучит, но современная наука, даже не подозревая того, становится все более идеалистической»^[105].

В тезисах С. П. Лебедева есть над чем призадуматься. Как понимать тезис, что «метафизика есть учение об информации»? Античные философы не знали ни понятия «информация», ни понятия «метафизика» и, естественно, не использовали их в своих сочинениях. Их интересовало бытие истинно сущих идей (эйдосов), представляющих собой прообразы вещей. Эйдосы С. П. Лебедев отождествляет с информацией, которая, «будучи невещественной, управляет определенными действиями, движениями и связанными с ними материальными процессами». Утверждение, что информация всегда разумна (словесна) и имеет искусственное происхождение (произвольно не возникает) показывает, что автор имеет в виду семантическую информацию. Получается, что метафизическая реальность — это сфера бытия смыслов = идей. Механизм воплощения идеи в реальную вещь С. П. Лебедев представляет в виде информационной деятельности платоновской идеи (кванта деятельности и информации), управляющей косным хаосом. Оказывается, что семантическая информация не пассивно существует в «информационной сфере бытия», на которую непроизвольно «наткнулись античные идеалисты — Платон и Аристотель», а обеспечивает смысловую связь между метафизической реальностью и физической реальностью.

Как известно, вершиной объективно-идеалистической метафизики признается немецкая классическая философия, представленная трудами Иммануила Канта (1724—1804), Фридриха Шеллинга (1775—1854), Георга Гегеля (1770—1831). В натурфилософских разделах их трудов первоосновой мироздания полагается всеобщее сверхиндивидуальное духовное начало (абсолютная идея, объективный дух, мировой разум), которое является творцом и источником эволюции Макрокосма (Вселенной) в пространстве и времени. Трансцендентная реальность в современных философских энциклопедиях трактуется так: «Реальность, создаваемая, конструируемая Разумом как способностью мышления. Трансцендентная реальность представлена в философской онтологии (метафизике)»^[106]. В теологических учениях трансцендентная реальность — потусторонний мир, град Божий; в философии И. Канта — то, что выходит за пределы возможного опыта («мира явлений») и недоступно теоретическому познанию (идея Бога, души, бессмертия и т. п.).

В грандиозных энциклопедических научно-философских системах классиков идеализма категория информации отсутствует. Возможно, что в качестве этой категории выступают понятия «идея», «абсолют», «понятие», «дух», и информационная интерпретация классических метафизических учений вполне возможна. Однако я не знаю примеров ее реализации. Тем не менее, мне кажется, что осуществленное С. П. Лебедевым рассмотрение метафизики как «учения об информации» является эвристически продуктивным в контексте философии информации по следующим причинам: во-первых, идеальная метафизическая реальность неразрывно связывается с материальной физической реальностью, поскольку всякая вещь — единство идеального и материального начал, и этим подтверждается амбивалентная природа всего сущего, в том числе — семантической информации; во-вторых, постулируется творческая функция семантической информации, ибо вещи возникают благодаря разумной (словесной) информационной деятельности; в-третьих, утверждается принадлежность семантической информации не к физической, а к трансцендентной метафизической реальности. Теперь обратимся к другому уровню метафизической реальности — духовной реальности человеческого общества, области бытия социальной духовности.

Д. 2. Духовная культура как социальный уровень метафизической реальности. В результате коллективного творчества членов общества творится искусственный мир, амбивалентный материально-идеальный универсум, состоящий из духовной культуры и материальной культуры. Духовная культура и материальная культура неразрывно связаны друг с другом и их развитие взаимообусловлено. Отдельные сектора материальной культуры были представлены в разделе Г. Социальная реальность. Языки, документы, средства массовой коммуникации обладают материальной формой и в силу этого входят в сферу социальной реальности, но им свойственно также духовное содержание, которое обусловливает их принадлежность к сфере духовной культуры, которую мы рассматриваем сейчас. В этой связи важно обратить внимание на следующую социально-духовную закономерность.

Неразрывность взаимосвязи духовной культуры и материальной культуры, выражаемая в неразрывной взаимосвязи духовной реальности и социальной реальности, обусловлена принципом дуалистического монизма, провозглашенного реалистической философией (см. параграф 3.2). Согласно этому принципу материальное и идеальное образуют амбивалентное единство. Существование этого единства на уровне отдельных предметов социальной реальности, например, речи, текстов, документов, достаточно очевидно. Теперь выясняется, что принцип амбивалентности действует и на уровне реальностей. Если социальная реальность — носитель материального начала, то духовная реальность — носитель идеального начала. Поэтому субстратом социальной реальности является материально представленный индивид, существующий в чувственно воспринимаемом социальном хронотопе, субстрат духовной реальности — умозрительно понимаемая идея.

Совокупность социально признанных идей, образующих социальную духовность, служат основанием универсума культуры общества. Универсум культуры включает формы (виды) общественного сознания: религия, наука, искусство, нравственность, литература, право, философия, а также прикладное технико-технологическое знание. Разные культурологические школы по-разному трактуют сущность культуры. В отечественной науке можно выделить пять концепций культуры: социоатрибутивную (функциональную), трансцендентную, антропоцентристскую (гуманистическую), духовно-производственную, информационно-семиотическую.

Социо атрибутивная концепция, именуемая также функциональной, технологической или деятельностной, представляет собой теоретическую интерпретацию широко распространенного понимания культуры как искусственно созданной «второй природы», как неотъемлемого атрибута человеческого общества. Научные определения культуры в соответствии с социоатрибутивной концепцией показывают, что культура — специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленный в продуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм и институтов, в духовных ценностях, в отношениях людей к природе, между собой и к самим себе. В понятии культуры фиксируется как общее отличие человеческой жизнедеятельности от биологических норм жизни, так и своеобразие исторически конкретных форм этой жизнедеятельности, изучаемых археологами, этнографами, историками. По словам Э. С. Маркаряна, культура «заполняет и насыщает все социальное пространство, образуемое кооперативной человеческой деятельностью, оказывается как бы размытой по всему телу социального организма и проникающей во все его поры»¹. (Невольно вспоминается «всепроникающая» способность информации). В результате «некультурных» участков социальной жизни не обнаруживается; социальная деятельность совпадает с культурной деятельностью, а социум растворяется в культуре (или наоборот). Таким образом, лишний раз подтверждается амбивалентное единство духовной реальности и социальной реальности.

Трансцендентная концепция культуры отличается от социоатрибутивной и других концепций тем, что выводит духовность за пределы общественного бытия в метафизическую реальность. Трансцендентными культурными смыслами являются:

• а) общечеловеческие духовные достижения, которые не ограничены рамками какого-либо реального социума: наука, математика, медицина, экология, космические исследования и т. д.;
• б) мировые религии, выходящие за рамки отдельных государств и этносов; здесь же найдется место для белой и черной магии, экстрасенсорики и прочих сверхъестественных явлений. П. С. Гуревич специфику культуры как феномена, отличного от социума, видит в «той части деятельности людей, которая носит сакральный характер и связана целиком с поисками смыслов, вычитываемых в бытии»^[107][108];
• в) мир искусства, представляющий собой фантастическое удвоение реальности, где обитают художественные образы, созданные воображением художников, а не реалии, существующие где-либо в обществе, природе или человеке.

Трансцендентное понимание сущности культуры можно кратко сформулировать следующим образом. Культура — не способ делания чего-то и не совокупность каких-либо материальных или духовных ценностей, а относительно свободный творческий Дух, материализующийся в способах человеческой деятельности и ее продуктах. Появление феноменов культуры объясняется пробуждением этого духа в период антропогенеза. Надо заметить, что трансцендентная коммуникация отрицается некоторыми социологами¹. Нигилизм социологов разделить нельзя. Духовные культурные ценности, действительно, относительно независимы от создавших их обществ. Многие произведения древнегреческой культуры были унаследованы Римом, затем вошли в западноевропейскую культуру и дожили до наших дней, несмотря на гибель обществ, являвшихся их создателями и держателями. Культурные смыслы способны мигрировать, развиваться и деградировать, независимо от событий общественной жизни.

Антропоцентристская концепция культуры рассматривает культуру как способ и меру «производства человека», а не вещественных изделий. В отличие от социоатрибутивной концепции, здесь содержание культуры видится не в машинах, сооружениях, орудиях труда и даже не в овеществленных или неовеществленных продуктах духовного производства, а в этических нормах, эстетических вкусах, мировоззренческих убеждениях, которые «делают человека человеком». Антропоцентристским идеалом является всесторонне развитая личность, поэтому антропоцентристская концепция культуры именуется гуманистической. Этическая озабоченность приводит к тому, что в отличие от прочих концепций гуманистическая концепция отказывается признать продуктами культуры яд, меч, бомбу, ложь и клевету, считая их акультурными явлениями.

Всесторонне развитая личность — гармоничный результат двух противоположно направленных психолого-педагогических процессов: социализации и индивидуализации. Социализация, т. е. освоение культурного наследия данного общества, есть коммуникационный процесс, где социализирующийся индивид находится в роли реципиента. Индивидуализация нацелена на реализацию творческого потенциала (талантов, способностей, задатков) данного человека и готовит его к выполнению роли не реципиента, а творца — коммуниканта, создающего новые культурные ценности и вводящего в коммуникационные каналы сообщения о них. В том и в другом случае индивид выступает в качестве субъекта социально-культурной коммуникации. Понимая это, «гуманистические» культурологи заявляют: культурная деятельность «по самой своей природе есть не что иное, как коммуникативная (!) деятельность, как обмен сущностными силами между людьми»^[109][110]. Очевидно, что этот.

«обмен» нетрудно представить в виде информационной модели, практикуя таким образом информационный подход в культурологии.

Смысловая концепция культуры провозглашает сущностью культуры создание духовных смыслов, а культуру определяет как «универсальный способ самореализации человека через полагание смысла, стремление вскрыть и утвердить смысл человеческой жизни в соотнесенности его со смыслом сущего. Культура предстает перед человеком как смысловой мир, который вдохновляет людей и сплачивает их в некоторое сообщество (нацию, религиозную или профессиональную группу и т. д.). Этот смысловой мир передается из поколения в поколение и определяет способ бытия и мироощущения людей»¹. Духовные смыслы — это искусственные продукты социально-культурной деятельности, представляющее собой знания, умения, эмоции, волевые побуждения, фантазии и их соединения. Смыслы могут овеществляться в создаваемых людьми изделиях и документах, а могут существовать в неовеществленной форме (естественный язык, нравственность, традиции, чувство прекрасного, фольклор, мифы). Овеществленные смыслы образуют материальную культуру, включающую техносферу, а неовеществленные смыслы — это духовная культура. Материальная культура вторична, производна по отношению к духовной культуре, в противном случае овеществлять было бы нечего. В связи с этим сущностью культуры является духовное производство (производство искусственных смыслов), которое образуют три взаимосвязанных процесса: познание + коммуникация + творчество. Наличие (отсутствие) искусственных смыслов можно рассматривать в качестве принципа отграничения культуры от природы: культура начинается там, где появляются созданные искусственно смыслы, и отсутствует там, где этих смыслов нет. Отсюда дефиниция: культура — мир искусственных духовных смыслов. Поскольку семантическая информация — средство выражения духовных смыслов посредством социальных знаков, ее можно считать культурной информацией.

Информационно-семиотическая концепция отличается от остальных концепций тем, что она изначально рассматривает культуру через «информационные очки». В качестве активного пропагандиста этой концепции в 1970;е годы выступил выдающийся отечественный литературовед и культуролог Юрий Михайлович Лотман (1922—1993). Он определил культуру как «совокупность всей ненаследованной информации, способов ее организации и хранения»^[111][112]. Ясно, что «ненаследованной информацией» является информация социальная; отсюда вытекает, что культура возможна лишь в такой человеческой совокупности, где люди общаются. Человеческое общение осуществляется посредством знаков, отсюда уместность рассмотрения культуры с позиции семиотики — общей теории знаков. Знаками Ю. М. Лотман, следуя семиотическим традициям, называет «любое материальное выражение (слова, рисунки, вещи и т. д.), которое имеет значение и, таким образом, может служить средством передачи смысла». Следовательно, информационно-семиотическая концепция отождествляет культурные ценности со знаковыми сообщениями, а культурную деятельность — с информационно-семиотической коммуникацией. Акцент делается на коммуникационной стороне культуры (сохранение, распространение, освоение культурных ценностей в виде знаковых сообщений), а творческая сторона, т. е. создание сообщений, судя по приведенным цитатам, остается в тени, но она, конечно, подразумевается. В итоге культура предстает как «надындивидуальный механизм хранения и передачи некоторых сообщений (текстов) и выработки новых»¹, и духовная реальность преобразуется в семиосферу.

Д. 3. Семиосфера Ю. М. Лотмана как духовная реальность. Информационно-семиотический подход к трактовке культуры привел Ю. М. Лотмана к понятию семиосферы, которое он определил как «семиотическое пространство» — область существования коммуникации и совокупности языков, используемых обществом^[113][114]. Семиосфера, по его словам, — это «и результат, и условие развития культуры», подобно тому, как биосфера, по определению В. И. Вернадского, является «с одной стороны, совокупностью и органическим единством живого вещества, а с другой стороны, условием продолжения существования жизни» (с. 251). Заполняющие семиотическое пространство языки неоднородны и находятся в постоянном развитии, некоторые языки обладают способностью взаимной переводимости, другие нет, например, трудно переводимы языки моды, этикета, искусства. Благодаря языкам мир культуры, в который «погружен человек», «подвергается семиотизации — разделяется на область объектов нечто означающих, символизирующих, указывающие, т. е. имеющих смысл, и объектов, представляющих лишь самих себя».

Юрий Михайлович внимательно анализирует структуру и уровни семиосферы, описывает функции различных элементов, характеризует ее хронотоп: «на временной оси — прошедшее, настоящее будущее, на пространственной — внутреннее пространство, внешнее и граница между ними» (с. 259). Свои выводы и причинно-следственные зависимости он щедро иллюстрирует фактами культурной жизни античности, средневековья, Киевской Руси, французского абсолютизма, современной действительности, которые придают необыкновенную живость и убедительность его повествованию. Трудно не согласиться с автором, когда он утверждает: «Фактически все пространство семиосферы пересечено границами разных уровней, границами отдельных языков и даже текстов, причем внутреннее пространство каждой из этих субсемиосфер имеет некоторое свое семиотическое „я“, реализуясь как отношение какого-либо языка, группы текстов, отдельного текста (при учете того, что языки и тексты располагаются иерархически на разных уровнях) к некоторому их описывающему метаструктурному пространству» (с. 263). Из этого утверждения следует, что «граница личности есть граница семиотическая» и поясняется, что «когда Иван Грозный казнил вместе с опальными боярами не только семьи, но и всех их слуг, и не только домашних слуг, но и крестьян их деревень, то это было продиктовано представлением, что все они — одно лицо, части личности караемого боярина и, следовательно, разделяют с ним ответственность. Такой взгляд, видимо, не был чужд и Сталину с его психологией восточного тирана» (с. 264).

Концепция семиосферы, предложенная Ю. М. Лотманом, представляет собой новое прочтение истории культуры и социальной психологии через призму семиотических моделей. Это прочтение затрагивает, конечно, лингвистическую проблематику (особенно в области социальной лингвистики), но основные его сюжеты относятся к духовной культуре вообще, филологии и художественной литературе в частности. Творчество Ю. М. Лотмана не вписывается в рамки семиотического сектора социальной реальности (раздел Г. 1), а ориентировано на центральные предметы духовной реальности — язык, коммуникация, текст, память, сознание в контексте турбулентной динамики культуры, и мы отдаем ему дань в настоящем разделе. Однако не обойтись без комментариев.

Должен признаться, что меня удивило отношение семиотика Лотмана к информационному подходу. В своих публикациях 1970;х годов Юрий Михайлович часто обращался к понятию «информация», правда, никак его не определяя, развивал информационно-семиотическую концепцию культуры и даже написал статью «Культура и информация» (1970). В этой статье он, исходя из тезиса «неизбежности культуры для человечества», утверждал: «Информация — не факультативный признак, а одно из основных условий существования человечества. Битва за выживание — биологическое и социальное — это битва за информацию»; Сущность культуры в информации, «однако культура — не склад информации, это чрезвычайно сложно организованный механизм, который хранит информацию, постоянно вырабатывая для этого наиболее выгодные и компактные способы, получает новую, зашифровывает и дешифровывает сообщения, переводит их из одной системы знаков в другую». Отсюда делался вывод: «Определение сущности культуры как информации влечет за собой постановку вопроса об отношении культуры к основным категориям ее передачи и хранения, и прежде всего, от отношении к понятиям языка, текста и всего круга проблем, с этими понятиями связанного»^[115]. Удивительно, что после столь высокой оценки значимости информационного подхода для познания культуры (сущность культуры — информация!) культуролог Лотман в последующих исследованиях «языка, текста и всего круга проблем» не обращается к категории информации и даже в концепции семиосферы о ней не упоминает. Почему? Не могу найти объяснения этому факту.

Д. 4. Мир объективного знания Карла Поппера как духовная реальность. Карл Поппер (1902—1994) — один из наиболее известных и влиятельных философов XX века. В центре его интересов всегда были сущность, логика и эволюция научного познания (критический рационализм, эволюционная эпистемология и логика социальных наук)¹, т. е. проблематика духовной реальности. Среди выдвинутых им оригинальных идей видное место занимает теория трех миров (универсумов), согласно которой существуют три типа реальностей: 1) мир физических объектов; 2) мир сознания (мышления), включающий субъективное знание — знание, принадлежащее мыслящим субъектам; 3) мир продуктов сознания, важнейшей частью которого является объективное знание^[116][117]. Объективное знание воплощено в опубликованных научных идеях, художественной литературе, произведениях искусства, т. е. в содержании книг, журналов, библиотек^[13], одним словом, в документированном (овеществленном) духовном наследии человечества. Если физический мир можно отождествить с Макрокосмом (физической реальностью), а мир сознания — с Микрокосмом (психической реальностью), то мир продуктов сознания, именуемый ради краткости «миром объективного знания», представляет собой не что иное, как духовную реальность.

Взаимосвязи между миром 2 и миром 3 Поппер объясняет следующим образом. «О субъективном знании можно сказать, что многое в нем просто берется из знания объективного. Мы очень много узнаем, читая книги и учась в университетах. Но обратная ситуация уже не наблюдается: хотя объективное знание есть человеческий продукт, оно крайне редко пополняется из субъективного. Как правило, объективное знание есть результат конкуренции теорий, предлагавшихся для решения той или иной объективно существующей проблемы. И оно принимается в сферу объективности, становится публично известным только после продолжительного критического обсуждения»^[119]. Так происходит рост научного знания.

Осмысливая особенности мира 3, К. Поппер открывает в нем явление автономности, которое заключается в самопроизвольном возникновении в этом мире идей (проблем, аргументов, теорем), никогда не существовавших в мире 2. Автор поясняет: «Хотя различные сферы или области третьего мира возникают как человеческие изобретения, помимо них также возникают, в качестве их незапланированных последствий, автономные проблемы и возможные их решения. Они существуют независимо от чьего-либо осознания: они могут быть открыты нами в том же смысле, что и другие вещи, например — новые элементарные частицы или неизвестные горы и реки. Это значит, что взять из третьего мира мы можем больше, чем туда помещаем. Между нами и миром 3 происходит взаимообмен, при котором получить мы можем больше, чем когда-либо дать»¹. Явление автономности объективного знания обнаруживается в науке и в искусстве и играет в творчестве ученого или художника более значительную роль, чем состояние психического вдохновения. При этом Поппер отмечает, что язык «имеет решающее значение в области объективного знания — знания в объективном смысле» и «сам язык есть дело мира 3».

К. Поппер решительно отстаивает реальность всех продуктов человеческого сознания, образующих материальную и духовную культуру. Он пишет: «Недостаточно подчеркнуть, что я считаю продукты человеческого сознания реальными: не только те, которые сами также являются физическими, как небоскреб или автомобиль, которые любой назовет „реальными“, — но даже книгу или теорию. Теорию саму по себе, абстракцию саму по себе я считаю реальной, поскольку мы можем взаимодействовать с ней (мы можем создать теорию) и поскольку теория может взаимодействовать с нами. Она может действовать на нас: мы можем ее понять, можем ее использовать, и мы можем изменить мир при помощи теории. Этого в самом деле достаточно, чтобы считать ее реальной»^[120][121]. Из этих слов следует, что свой мир объективного знания К. Поппер отождествляет с духовной реальностью, миром идей в овеществленной форме (небоскреб, книга) и в неовеществленной форма (проблема, теория). При этом он подчеркивает приоритет духовного начала и проводит аналогию между «миром эйдосов» Платона и своим миром 3. Их коренное сходство он видит в том, что оба мира «объективны и доступны для нашей интеллектуальной интуиции», а существенное различие между ними усматривает в содержании: Платон оперирует «обожествленными словами», а мир объективного знания содержит теории, проблемы и аргументы. Я позволю себе добавить, что близкое родство между этими мирами несомненно, но мыслятся они на разных метафизических уровнях: мир Платона существует в трансцендентной реальности, а мир Поппера — в социальной духовной реальности. Более того, достаточно очевидно, что постулированный Карлом Поппером мир объективного знания по существу своему совпадает с духовной реальностью человеческого общества.

Однако невольно возникает вопрос: почему классик эпистемологии не использовал в теории трех миров понятие информации? Я полагаю, дело в том, что Поппер не анализировал детально механизмы формирования субъективного и объективного знания и смысловое взаимодействие между мирами. Он ограничивался общими утверждениями об участии в формировании субъективного сознания личности (мир 2) не только физической действительности (мир 1), но и объективированного знания (мир 3), об использовании субъективного знания в качестве источника пополнения мира объективного знания, о посредничестве мира 2 между мирами 3 и 1. Казалось бы, здесь сами собой напрашивались информационно-коммуникационные модели, но Поппер к ним не обращался, довольствуясь традиционной философской терминологией и собственными неологизмами. Нанесло ли пренебрежение информационным подходом ущерб теории трех миров? Опыт показывает, что при детальном анализе процессов познания, коммуникации, творчества уместно и целесообразно использовать потенциал информационного подхода. Поппер по каким-то причинам не принял во внимание этот опыт, и, значит, обеднил свою теорию.

Зато информатики использовали концепцию «объективного знания» в качестве методологической базы. Так, английский информатик Б. С. Брукс в своей концепции информационной науки принял «третий мир» К. Поппера в качестве объекта исследования. Этот «мир» трактуется им как система социальной коммуникации, включающая в качестве необходимого звена документальную подсистему, обеспечивающую хранение и передачу знания во времени и пространстве. Задачу информационной науки Брукс видит в измерении знания и информации, построении информационных пространств, «картировании знания» и т. п.¹ К сожалению, мне не известно дальнейшее развитие идей Б. С. Брукса.

Е. Техносфера (техногенная среда, технико-экологическая реальность) трактуется в разных формулировках, хотя по существу речь идет об одном и том же:

• • часть биосферы, преобразованная человеком с помощью технических средств в социально-экономических целях^[122][123];
• • реальность, которая сформировалась из совокупности технических средств и произведенных с их помощью техногенных объектов, обеспечивающих людям более благоприятные условия по сравнению с предоставляемыми природной средой^[124];

• часть объективно существующего материального мира, возникновением своим обязанная человеку, и часть мира идеального, отражающая обратное воздействие на психику и мышление^[125].

Из цитированных определений (их количество легко многократно преумножить) следует, что техносфера, во-первых, имеет искусственное происхождение, во-вторых, амбивалентна, поскольку всякий техногенный объект есть единство идеального и материального начала; в-третьих, материальное начало техносферы обусловливает генетическую связь ее с социальной реальностью, а идеальное начало — генетическую связь с духовной реальностью. В социальной реальности техносфера представлена своим субстратом — артефактами (изделиями), в частности, компьютерами, средствами связи, коммуникационными сообщениями. Техногенная реальность располагает собственным хронотопом: она существует в искусственном техногенном пространстве (техногенной среде) и во времени, определяемом динамикой научнотехнического прогресса. Единицами техногенного времени являются промышленные революции, поколения техники, в том числе, поколения компьютеров, телефонов и т. п. При этом, — обратите внимание, — научно-технические знания и технологические умения, обеспечивающее производство артефактов, относятся к духовной реальности, потому что их субстрат идеален. Возникновение техносферы становится возможным только при условии достаточно высокого научно-технического потенциала, поэтому духовная реальность Д предшествует техногенной реальности Е.

Историю техносферы обычно начинают с эпохи неолитической революции (X—VIII тыс. до н. э.), когда земледелие и скотоводство стали основным способом производства и образовалось аграрное общество. Человек вместо того, чтобы приспосабливаться к природе, начал природные ресурсы приспосабливать к своим нуждам. После неолитической революции люди стали оказывать на биосферу воздействие, превышающее воздействие других биологических видов. Образование государства, урбанизация, прогресс ремесел, а затем мануфактурные технологии привели в Европе к промышленной революции XVIII века и становлению в следующем столетии индустриальной цивилизации. Отличительной приметой индустриальной техносферы явились развитие транспорта (изобретены паровоз, пароход, автомобиль, самолет), промышленное применение электричества и (особенно важно для нас!) распространение средств массовой информации (машинная полиграфия, телеграф, телефон, звукозапись, радио, кино). После второй мировой войны информационная техника получила дальнейшее, можно сказать, фантастическое развитие в развитых индустриальных обществах. Во второй половине XX столетия экономически развитые страны вступили в постиндустриальную стадию, которую часто именуют информационной эпохой. С легкой руки американского футуролога Олвина Тоффлера (род. 1929) социально-экономический прогресс человечества стали представлять в виде трех волн: первая волна — аграрное общество, вторая волна — индустриальная цивилизация, третья волна — постиндустриальная цивилизация. Постиндустриальная цивилизация ознаменована информатизацией техносферы и тенденцией преобразования социальной реальности в реальность информационную. На понятии «информационная реальность» остановимся особо.

Е. 1. Информационная реальность, именуемая также «инфосфера», в последние годы стала предметом философской рефлексии и мифологических спекуляций¹. Ей посвящены научные публикации, форумы и учебные пособия^[126][127]. В качестве субстанции информационной реальности, естественно, выступает информация, которая трактуется неоднозначно: то как содержание сигнала, поступившего извне, то как совокупность сведений, данных, сообщений, то как снятая неопределенность (в духе теории К. Шеннона), то как знания, стимулы, смыслы и т. п. В силу неоднозначности определения информации информационная реальность приобретает разные конфигурации, но это никого не смущает, потому что априорное представление об информации есть у всех.

Как и всякая реальность, информационная реальность обладает собственным пространством и временем, которые подробно рассмотрены М. Кастельсом в его книге^[128]. Пространство этой реальности он представляет как сеть потоков капиталов, технологий, сообщений, смыслов, которыми обмениваются физически разъединенные деятели в экономических, политических и символических структурах социума. Это пространство базируется на трех слоях материальной поддержки: 1) средства электронной телекоммуникации и высокоскоростного транспорта; 2) глобальная иерархическая сеть коммуникационных компьютерных центров; 3) территориальное распределение доминирующих менеджерских элит. Поскольку характерными особенностями информационной реальности являются мгновенные трансакции капитала, варьируемое рабочее время, размывание жизненного цикла, прямые репортажи с места событий и т. п., время, по словам Кастельса, становится вневременным. Вневременное время принадлежит пространству потоков и проявляется в возможности сжатия промежутков между событиями, изменении их последовательности, варьировании прошлым, настоящим и даже будущим. Пространство потоков, как утверждает автор, «растворяет время, разупорядочивая последовательность событий и делая их одновременными, помещая общество в вечную эфемерность» (с. 434).

Трудно сформулировать адекватное определение столь экзотической реальности. Известна упрощенная формулировка: «Информационная реальность — фрагмент Мира, в котором осуществляется взаимодействие на основе информации, наличествующей в нем в относительно свободном состоянии»¹. «Относительно свободное состояние» означает, что информационные взаимодействия, точнее, — информационные технологии осуществляются в форме сигналов на электрических, оптических, радио носителях^[129][130]. Те же авторы предлагают более развернутое описание техногенной информационной реальности, которая характеризуется как «сложная динамическая система», включающая науки, изучающие информацию (кибернетика, семиотика, синергетика, искусственный интеллект и др.), отрасли, использующие информацию (радиоэлектроника, телевидение, образование, медицина и др.), средства производства, передачи и хранения информации, потребителей информации, сеть научно-исследовательских, учебных, административных, коммерческих и других организаций и социальных институтов, содействующих использованию информационных ресурсов^[131].

Производство материальных благ, осуществление власти и развитие культуры стали зависеть от информационных технологий на основе оцифрованных электронных документов. Информационные технологии сделались необходимым инструментом социально-экономических преобразований, утверждающих реальность, субстратом которой служит информация. Философ техносферы Н. В. Попкова отмечает: «Создается основанная на микропроцессорной технологии компьютерная техника, которая заменяет человека в области обработки информации, создания и передачи символов. Сначала она разрабатывалась для управления сложными технологическими процессами, находящимися (по объему информации или скорости протекания) за рамками непосредственной человеческой мысли, а затем вошла во все сферы производства, управления, быта и досуга. Их перестройку, начавшуюся в конце XX века, часто называют компьютерной революцией, чтобы подчеркнуть ее влияние на все социокультурные процессы»^[132].

Действительно, микропроцессорные чипы (1971) произвели революцию в вычислительной технике, и в 1980;е годы началась эра персональных компьютеров, мощности которых быстро возрастали. Получили распространение сетевые интерактивные технологии, которые вытеснили информационные системы с централизованным хранением и обработкой данных. При этом стоимость вычислений упала приблизительно с 75 долл, на 1 млн операций в 1960 году до менее 0,01 цента в 1990 году. Мощные чипы в 1980—1990;е годы получили широкое распространение в повседневной жизни — от стиральных машин до автомобилей. В области коммуникационной техники были достигнуты крупные успехи в развитии оптико-электронных технологий (волоконная оптика и лазерные передачи), цифровой пакетной технологии передач по линиям связи, освоение широкого спектра микрорадиоволн. Учитывая решающую роль информационных технологий в микроэлектронике, вычислительной технике, телекоммуникации, М. Кастельс назвал конец XX столетия информационно-технологической революцией¹.

Результатом революционных преобразований техносферы явилась электронная коммуникация — новейший вид социально-культурной коммуникации, включающий широкий круг коммуникационных каналов, основанных на проводной и радиосвязи, магнитной и оптической записи. Некоторые из этих каналов расширяют пространственный диапазон устной коммуникации (телефония, радиовещание, телевидение), другие дополняют ассортимент документальных сообщений различными видами электронных документов^[133][134]. Именно электронная коммуникация сделала возможными пространственно-временные преобразования в инфосфере, о которых уже говорилось. Если в 1980;е годы понятие «информационное пространство» мыслилось как безобидная абстракция, представляющее собой вместилище умозрительных объектов, связанных информационными отношениями, то в 1990;е годы оно материализовалось и стало пониматься не как научная категория или вольная метафора, а как гарантия национальной безопасности.

Российское правительство сочло полезным принять стратегическую «Концепцию формирования и развития единого информационного пространства России и соответствующих государственных информационных ресурсов» (1995). Построение в Российской Федерации единого информационного пространства было объявлено одной из приоритетных задач, контролируемых Администрацией Президента. Правда, единое информационное пространство мыслилось сугубо технократически как «совокупность баз и банков данных, технологий их ведения и использования, информационно-телекоммуникационных систем и сетей, функционирующих на основе единых принципов и по общим правилам». Библиотеки, архивы и другие держатели журнальных и книжных изданий не включались в единое информационное пространство, но предусматривалось «сопряжение с ними новых средств информационных технологий». Главный стимул скорейшего формирования единого информационного пространства России виделся в том, что «без создания приоритетных государственных информационных ресурсов (правовая информация, информация о юридических лицах, информация о деятельности органов государственной власти и некоторые другие виды информационных ресурсов), доступных всем юридическим и физическим лицам, построение в России правового демократического государства с развитой рыночной экономикой оказывается проблематичным».

Е. 2. Антиномии информационной реальности обусловлены обоюдоострым характером информатизации социального бытия. Информационная техника этически нейтральна. Средства электронной массовой информации (СЭМИ) могут служить для распространения коммерческой массовой культуры и манипуляции сознанием массовых аудиторий, для корпоративных и международных информационных войн (см. раздел Г. 3), а могут использоваться членами общества для межличностной коммуникации и творческой индивидуализации.

Главным достижением информационно-технологической революции явилось создание методологических и технических предпосылок для формирования культуры нового типа — глобальной информационной культуры. Еще в начале 1980;х годов XX века некоторые ученые обратили внимание на тот факт, что информационные технологии «стимулируют децентрализацию и даже автономию основных социальных единиц, что позволит осуществить переход от индустриального общества к полиморфному информационному обществу, состоящему из бесчисленного множества мобильных групп»^[135]. Может быть, в этом обществе реализуется гуманистическая антропоцентристская концепция культуры (см. раздел Д. 2)? Может быть, информационная реальность станет питательной средой для возмужания всесторонне развитой личности — идеала титанов Возрождения?

Материально-технической основой глобальной информационной культуры может стать Всемирная паутина Интернет. Духовно-культурный потенциал сети Интернет огромен. Она представляет собой глобальный коммуникационный канал, обеспечивающий во всемирном масштабе передачу мультимедийных сообщений, и вместе с тем является общедоступным хранилищем общечеловеческого культурного наследия (библиотекой, архивом, информационным агентством одновременно), наконец, служит всепланетным клубом деловых и досуговых партнеров, не говоря об услугах электронной почты. Несмотря на все попытки регулировать, приватизировать и коммерциализировать Интернет, он интенсивно расширяется, привлекая многомиллионную армию пользователей глобальными масштабами, простотой доступа, демократической децентрализацией. Особенно важно, что, в отличие от СЭМИ, в Интернет технологически и политически встроены свойства интерактивности и индивидуализации. В этом заключается революционное воздействие компьютерных технологий на социальную коммуникацию. К сожалению, Интернет может стать источником психического недуга, известного как Интернет-зависимость, но зато пользователь сети может свободно получать любую информацию и выбирать партнеров по общению.

Всемирную паутину часто сравнивают с Большой Книгой особого рода, в которой бумажные страницы заменены экраном. Пользователь подобной Книги объединяет в одном лице трех типичных персонажей эпохи книгопечатания — читателя, писателя и издателя. «Положительной стороной такого совмещения, по словам В. М. Межуева, является широкое вовлечение людей в процесс взаимного словесного общения и диалога, предельная диалогизация словесного пространства в отличие от былой монологичности печатного слова, а отрицательной — засорение этого пространства текстами, лишенными подчас сколько-нибудь конструктивного содержания, с нулевым уровнем информации, что в конечном счете ведет к обесценению слова, к снижению его культурного статуса. Компьютер устраняет разницу между профессионалом и дилетантом: тексты Шекспира могут соседствовать в нем с текстами любого графомана. Технический прогресс в данном случае, как и в любом другом, — это не только шаг вперед в сфере культуры, но и источник новых угроз и вызовов человечеству»¹. В параграфе 4.1 мы вернемся к рассмотрению Интернет в качестве основания информационной культуры нашего времени.

Помимо Интернета, современное общество располагает еще одним перспективным средством для свободной межличностной коммуникации и индивидуализации личности в виде мобильных артефактов (телефонов, цифровых фотоаппаратов, портативных компьютеров). Мобильные артефакты миниатюрны, но они стали мощным социально-культурным фактором, изменяющим образ жизни современного человечества. Около 2 млрд жителей планеты пользуются сейчас мобильными телефонами, которые предоставляют не только голосовой трафик, но и доступ в Интернет. Культура мобильных коммуникаций стала предметом оригинального исследования С. В. Бондаренко, которое не имеет аналогов в современной науке^[136][137]. Он обращает внимание на то, что «в условиях характерной для современного общества утраты у индивидов внутренних стимулов для креативного восприятия жизни, засилья образов массовой культуры, унификации формируемых массмедиа поведенческих паттернов» в качестве ответной реакции происходит «рождение уникального из стандартного».

Однако индивидуализация, сознательное выращивание личностной креативности — явление довольно редкое в наши дни. Философполитолог С. А. Марков не без боли душевной написал: «Общество все больше и больше делится на две части: 90% большинства и 10% меньшинства, если точнее: большинство телевидения и меньшинство книги. Телевидение несет рабство, книга — свободу. Большинство — это люди, живущие иллюзорным (фантомным, зомбирующим) миром ТВ, не мыслящие жизни без него. Меньшинство — те, кто читает книги, толстые негламурные журналы и газеты — не таблоиды. Меньшинство окончило университеты, работает по 10—12 часов в сутки, само собой, немало получает, но ему почти некогда тратить заработанное… Только книги, Интернет и кабельные телеканалы создают возможности свободы»¹. Я полагаю, Сергей Марков прав.

По мнению многих аналитиков, перспективой развития техногенной информационной реальности является внедрение нанотехнологий. Особенность этих технологий нового поколения заключается в оперировании физическими параметрами «наномасштаба». Нано (по-гречески «карлик») означает одну миллиардную часть (10^-9 = = 0, 000 000 001) какой либо величины (нанометр, наносекунда, нанолитр и пр.). Оказалось, что когда размеры объектов (по крайней мере, в двух измерениях) не превышают значения 100 нанометров, физические свойства этих объектов существенно изменяются. Особое значение имеет установление нанообласти в интервале 1—100 нанометров, так как именно здесь проявляется большинство абсолютно новых свойств любых объектов. Ниже этого предела находятся отдельные атомы или молекулы, а выше — микротехнологии^[138][139].

В большинстве экономически развитых стран вслед за США и Японией в настоящее время приняты национальные программы комплексного развития нанотехнологий, на которые выделяются колоссальные бюджетные средства и частные инвестиции. В России в 2007 году также принята Национальная нанопрограмма, создана корпорация «Роснанотех», организован соответствующий научный совет при Президенте РФ. Повышенное внимание правительств к нанотехнологическим разработками объясняется тем, что они обещают «оказать революционное воздействие на экономическую и социальную жизнь грядущих поколений». Ожидаются следующие «революционные преобразования»: в области медицины — диагностика раковых заболеваний, новые методы введения лекарств, сверхминиатюрные биодатчики; в области экологии и энергетики — использование солнечной энергии и новые топливные элементы, создание новых термостойких и прочных, экологически чистых материалов, формирование общества «гармонии с природой»; в области информационной техники — повышение характеристик ЭВМ на три порядка, «карманные» суперкомпьютеры, устройства с очень малым энергопотреблением¹. Обсуждаются перспективы создания квантового компьютера^[140][141] и высказывается предположение, что квантовый компьютер на 50 атомах будет превышать вычислительную мощность всех ныне существующих компьютеров, вместе взятых^[142]. Правда, остается нерешенной проблема ввода-вывода информации в квантовый компьютер.

Дальнейшее развитие информационной реальности не случайно заботит научную общественность и российское правительство. Существует опасение, что человечество стало заложником техногенной информационной реальности, потому что «в сверхсложных нелинейных системах, каким является современное общество, отдельные рациональные решения в совокупности могут приводить к непредсказуемым и неожиданным результатам» и в итоге «рациональные, правильные решения рождают общий иррационализм»^[143]. Распространение подобных опасений свидетельствует об актуальности осмысления философских проблем информации и поиска ответа на вопрос: что же такое, в сущности, информация? Поиск ответа затрудняет то обстоятельство, что информация, оказывается, может существовать не только в субъективной или объективной реальности, но и в реальности виртуальной.

Е. 3. Виртуальные реальности и «возможные миры». В искусственных реальностях, с которыми мы успели познакомиться, элементы представляют собой материально-идеальное единство, т. е. материализованное смысловое содержание. Но при определенных условиях возможно иллюзорное расщепление амбивалентного единства на идеальные и материальные составляющие. Иллюзия состоит в том, что субъект воспринимает только идеальные образы в отрыве от их материальных носителей и бессознательно оперирует ими в иллюзорных познавательно-коммуникационных процессах. В результате субъект ощущает себя в пространстве идеальной виртуальной реальности. Виртуальную реальность можно определить как информационную реальность, данную субъекту не в сознании, а в бессознательной части психики.

Виртуальные реальности в последние годы привлекли повышенное внимание философов и психологов, о чем свидетельствует формирование особого направления философской мысли, получившего имя «виртуалистика»^[144]. Философов взволновала мысль, что «наряду с существованием реальностей магнитного, гравитационного и т. п. полей, т. е. реальностей физических, материальных, существуют и разные уровни и типы реальностей идеальных — различным образом связанных с объективной реальностью и столь же различных по типу образования и степени объективности своего существования. И можно, таким образом, говорить не только о многомодельности объяснения мира, но и многореальности самого его бытия, о его полионтичности»¹. Правда, есть исследователи информационной реальности, которые полагают, что «виртуальная реальность как вид бытия синтезирует в себе свойства многих других» и «можно сказать с уверенностью, что виртуальная реальность не имеет своей собственной сущности, даже хотя бы относительно независящей от других форм бытия. Ее существование является результатом взаимодействия и взаимодополняемости материальных и идеальных форм бытия»^[145][146]. Мне кажется, что ближе к истине последний автор, потому что виртуальные реальности не самостоятельны, а производны от психосферы или техносферы. Соответственно различаются психогенные и техногенные разновидности виртуальных реальностей.

1. Психогенные виртуальные реальности (измененные состояния психики) — область непроизвольных воспоминаний, сновидений, галлюцинаций^[147]. Воображение, подобно мышлению, одна из высших психических функций, свойственных психической реальности человека. Под воображением в данном случае понимается способность создавать и произвольно манипулировать образами предметов в отсутствии самих предметов. И. Кант обратил внимание на существование двух видов воображения: репродуктивное, воспроизводящее предметы, чувственно воспринимавшиеся ранее, и продуктивное (трансцендентное) — «способность представлять предмет также и без его присутствия в созерцании»^[148]. При этом измененные состояния сознания, например, сон, воспринимаются как особая реальность со своими пространственно-временными характеристиками. Остается дискуссионным вопрос о соотношении субъективной реальности (осознания индивидуального Я) и психогенной виртуальной реальности (иллюзии, галлюцинации, обман памяти, сновидения), порождаемой продуктивным воображением при измененных состояниях сознания^[149]. Психогенная виртуальная коммуникация привлекает пристальное внимание философов и психологов, потому что обнаруживаются важные параллели между нею и техногенной (компьютерной) виртуальной коммуникацией.

2. Понятие техногенной виртуальной реальности относится к области искусственного интеллекта. Здесь речь идет об «использовании компьютерного моделирования и симуляции, которое позволяет личности взаимодействовать с искусственным трехмерным визуальным или другим сенсорным окружением. Средства виртуальной реальности погружают пользователя в порожденную компьютером среду, которая симулирует реальность через использование интерактивных устройств, которые получают и передают информацию и могут носиться как специальные очки, шлемы, перчатки и комбинезоны»¹. Данная виртуальная реальность — искусственно созданная (техногенная) симуляция объективной материальной реальности.

Замечу кстати, что «виртуальная терминология», правда, в качестве модной метафоры, проникла в область библиотечно-информационного обслуживания. Здесь в качестве виртуального пространства рассматривается система распределенных информационных ресурсов в оцифрованном виде, объединенных средствами телекоммуникации, позволяющими вести диалог с удаленными (виртуальными) пользователями. Коммуникацию этого вида осуществляют виртуальные справочные службы, созданные на основе сотрудничества различных библиотек. Так, с 2003 года в нашей стране функционирует «Виртуальная справочно-информационная служба публичных библиотек», объединяющая ресурсы многих книгохранилищ^[150][151]. Суть «виртуальности» в данном случае заключается в том, что взаимодействие пользователей и персонала службы, в том числе диалог в реальном масштабе времени, происходит без физического контакта, благодаря использованию компьютеров и интернет-технологий. Виртуальные справочные службы создаются в национальных библиотеках России^[152]. Разумеется, никакого отношения к иллюзиям и галлюцинациям они не имеют.

3. «Возможным» считается мир, неизвестный нам сегодня, но теоретически способный существовать. Современная философия не ставит непреодолимого барьера между действительностью и возможностью. Более того, между ними усматривается важная внутренняя связь. Как отмечает С. С. Гусев, «всевозможные конструкты (формально-символические средства описания предполагаемых объектов, существование которых может быть и фикцией) не является простым порождением человеческой фантазии, в скорее, наглядно выражают скрытые свойства физического мира, опосредованно представленные человеку в его чувственно-практическом взаимодействии с тем, что его окружает». И далее:

«Усиление ориентации современного человечества на предвидение возможных результатов его взаимодействия с окружающим миром привело к широкому распространению в самых различных областях познавательной деятельности понятия „возможный мир“, как раз и выражающего в конкретных формах представление о том, что могло бы осуществиться в условиях, еще пока не реализованных, но мыслимых»¹.

«Возможные миры» реализуются не в натуре, а в виде словесных описаний и математических моделей. Иногда они оказывают серьезное воздействие на общественное сознание. Так, в 1983 году советские ученые и независимо от них американские специалисты показали, что в результате осуществления любого сценария ядерной войны вся планета окажется окутанной пеленой сажи, под покровом которой на поверхности Земли в течение года будут сохраняться условия ядерной ночи и ядерной зимы. Произойдет коренная перестройка биосферы, в результате исчезнут практически все высшие растения и животные. Биосфера сделается непригодной для жизни людей^[153][154]. Публикация описания этого «возможного мира» способствовала ограничению советскоамериканской гонки вооружений. С логической точки зрения описания «возможных миров» представляют собой последовательность суждений и причинно-следственных отношений между ними, т. е. осмысленный текст, выраженный в знаковой форме. Осмысленный текст представляет собой не что иное, как семантическую информацию.

«Возможные миры» обнаруживается в семиосфере, понятие о которой разработал Ю. М. Лотман^[155]. В связи с этим позволительно назвать их «семиогенной виртуальной реальностью». Трансцендентная концепция культуры, о которой шла речь в разделе Д. 2, склонна рассматривать смыслы (ценности) культуры независимо от тех или иных материальных носителей, превращая их тем самым в элементы виртуальной реальности. Лидеры современной лингвистики представляют иногда план содержания (семантический уровень) естественного языка в качестве особой виртуальной реальности. Например: «Совокупность связанных между собою значений образуют виртуальную реальность, которая в себе замкнута и самодостаточна, т. е. составляет самостоятельное целое, существующее независимо от конкретных денотатов, с которыми могут соотноситься те или иные значения»^[156]. Философы культуры традиционно трактуют мир искусства как фантастический «возможный мир». М. С. Каган разъяснял: «Искусство воссоздает жизнь, конструируя „искусственных человечков“, которые сущностно подобны реальным людям и поставлены в определенные жизненные ситуации, в которых они должны так или иначе действовать. Это значит, что искусство ставит своеобразные „эксперименты“ над человеком, вскрывая ведения в конкретных предлагаемых обстоятельствах»¹.

Теоретики современного постмодернизма при описании своих эстетические экспериментов используют понятие гиперреальность. Гиперреалъностъ мыслится как пространство эстетического творчества, в котором место классического художественного образа занимает симулякр. Автор понятия Ж. Бодрийар определяет симулякр (simulacre) как «псевдовещь, замещающую агонизирующую реальность», «постреальность, построенную посредством симуляции, выдающей отсутствие за присутствие, стирающей различия между реальным и воображаемым» Симулякры провоцируют погружение в мир фантазии, что используется в компьютерных играх, в конструировании иллюзорных миров. В виртуальном мире сочетаются мнимость и истинность («он как будто бы есть, и как будто бы его нет»). Культурологи отмечают: «Превращение зрителя, читателя и наблюдателя в сотворца, влияющего на становление произведения и испытывающего при этом эффект обратной связи, формирует новый тип эстетического сознания»^[157][158]. Сам Бодрийар указывает на риск деградации, истощения, «ухода со сцены», таящийся в эстетике симулякра^[159].

Исследователь социально-экономических трансформаций в информационную эпоху М. Кастельс пришел к выводу: «исторически специфичным в новой коммуникационной системе, организованной вокруг электронной интеграции всех видов коммуникации, от типографского до мультисенсорного, является не формирование виртуальной реальности, а строительство реальной виртуальности». Он предлагает определение реальной виртуальности: «это — система, в которой сама реальность (т. е. материальное / символическое существование людей) полностью схвачена, полностью погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, мир, в котором внешние отображения находятся не просто на экране, через который передается опыт, но сами становятся опытом»^[160].

Творчество историков, так же, как творчество художников слова, невозможно без участия фантазии. Недаром древние греки почитали Клио одной из муз. Содержание исторических исследований сводится к воссозданию прошлого, которое нельзя назвать «возможным», потому что оно состоялось, но теперь стало «виртуальным», потому что реально не существует. История, подобно футурологии и искусству, оперирует семантической информацией. Отсюда следует, что семиогенные «возможные миры» образуют, так сказать, информационный сегмент духовной реальности. Этот сегмент хорошо вписывается как в семиосферу Ю. М. Лотмана, так и в «третий мир» Карла Поппера.

Перечень реальностей, представленный в настоящем параграфе, конечно, не является исчерпывающим и не может быть таковым в принципе, ибо невозможно построить «воображаемую онтологию», включающую описания всех виртуальных реальностей и «возможных миров». Однако он достаточен для построения генетической типизации реальностей и онтологической типизации информации. На основе этих типизаций попробуем связать типы реальностей и типы информации.

Ж. Взаимосвязь типов реальностей и типов информации. Ученые различных специальностей, изучавшие интересовавшие нас типы реальностей, подразделились на четыре группы с точки зрения их отношения к информационному подходу. Первая группа: сдержанные классики, не включающие «информационные очки» в свой методологический арсенал, в том числе — физики-теоретики, классики психологии, лингвистики, филологии, эпистемологии, вплоть до Карла Поппера. Вторая группа — прогрессивные классики, ратующие за широкое использование информационных теорий, но в собственной научно-исследовательской практике придерживающиеся традиционных методов. Типичные представители этой группы — В. А. Звегинцев и Ю. М. Лотман. Третья группа — это мифотворцы, которые постулируют бытие информации в качестве «генеративного источника», порождающего Макрокосм и прочие естественные и искусственные реальности. Наконец, четвертая группа — грамотные специалисты, практикующие корректный, а иногда и некорректный информационный подход с учетом его достоинств и ограничений. Труды специалистов этой группы показывают, что информационный подход применим при изучении всех типов реальностей. В связи с этим возникает идея соотнести друг с другом типизацию реальностей и типизацию информации.

Типологию реальностей резонно построить по генетическому принципу, поскольку наличие генетических (иерархических) отношений между реальностями споров не вызывает. Так, К. Поппер, комментируя свою теорию «трех миров», уверенно заявлял: «Все мы знаем, что первый мир [Макрокосм] существовал до того, как возник второй [Микрокосм] и что, по крайней мере, зачатки второго мира существовали до того, как возник третий [Мир объективного знания — духовная реальность]»¹. А. Г. Спиркин в своем учебнике, обсуждая проблему иерархии типов реальности, счел нужным заметить: «С философской точки зрения исключительно важно глубоко продумать и описать иерархию типов реальности хотя бы для материального и элементарно-психического бытия. Это пока никем еще не сделано ни в одной области знания»^[161][162].

Наше исследование иерархической структуры не обнаружило, а вот генетические отношения между реальностями выстроились в виде системы прямых и обратных связей. Прямые связи отражают эволюционную преемственность реальностей: А —> Б —> В —> Г —> Д —> Е. Физическая реальность в виде Макрокосма предшествовала всем остальным реальностям и послужила первопричиной и необходимым условием возникновения их элементов, начиная с биологических организмов и кончая техносферой. То же можно сказать относительно биологической, социальной и духовной реальностей. Человек биологический предшествует социальному индивиду (община кроманьонцев предшествует организованному социуму), социальная жизнь порождает социальную духовность, а техносфера немыслима вне научно-технического сознания. Виртуальные реальности и мифические или гипотетические «возможные миры» мы исключили, так как они не имеют самостоятельного бытия и являются элементами либо психосферы, либо духовной реальности.

Генетическое отношение представляет собой смысловую причинноследственную связь, смысл которой состоит в том, что родитель — причина, дети — следствие. Физическая реальность не является следствием какой-либо причины (оставим в стороне гипотезу божественного творения Вселенной). Поэтому в ней не реализуются смысловые причинно-следственные связи и понятие «смысл» к ней неприменимо. (Несмысловые взаимодействия в неживой природе, разумеется, происходят). Смысл будем понимать как причину существования и изменения биологических, психических, социальных, духовных реалий естественного или искусственного происхождения. Смысл отвечает на вопрос: почему, вследствие чего возник и существует данный предмет? Каждая реальность, кроме физической, обладает смыслами своего рода, которые закономерно обусловливают движение ее элементов в соответствующем хронотопе. Специфика смыслов является столь же важной отличительной особенностью реальности данного типа, как и субстрат или хронотоп. Для нас смыслы имеют особо важное значение, потому что они связаны с сущностью информации.

Конечно, предложенная генетическая схема груба и прямолинейна. Несомненно, отношения между Микрокосмом, социальной реальностью и духовной реальностью более точно выражает символ о, который показывает взаимообусловленность, взаимодействие между реальностями, а не однонаправленную связь. Так, субъективная реальность формируется в зависимости от социального окружения, но эта зависимость относительна, и личность, в свою очередь, воздействует на социально-культурную среду, так или иначе ее изменяя. Эти смысловые взаимосвязи давно известны психологам, социологам, педагогам; они представляют собой коммуникационную деятельность, передающую духовные смыслы (знания, умения, эмоции, волевые воздействия, фантазии). Можно даже говорить о триаде взаимосвязанных реальностей «Микрокосм — Социальная реальность — Духовная реальность». Важно подчеркнуть, что целостность триады обеспечивается благодаря тому, что во всех трех реальностях господствуют духовные смыслы, которые выражает один и тот же тип информации — семантическая информация.

Обратные связи между реальностями разных типов представляет цепочка Е—>Д^Г—>В—>Б—>А. Эти связи имеют большое значение для эволюции общества и природы. Дело в том, что последующая реальность становится могучим внешним фактором, воздействующим на породившие ее реальности. На наших глазах информатизация стремительно распространилась на все области социальной, экономической и культурной жизни и достигла глобальных масштабов. О наступлении информационного общества известно не только государственным деятелям, но и учащимся средней школы. Эти учащиеся все более приближаются к новому антропологическому типу — homo informaticus, а о биоинформационных технологиях говорят не только дальновидные фантасты. Проблематика машинной информации оказывается весьма актуальной, насыщенной и разнообразной, и смыкается с проблематикой общей экологии.

Итоговая таблица «Типы реальностей и типы информации», составленная по материалам главы 2 и настоящего параграфа, показывает коэволюцию (взаимосвязанное развитие) реальностей и информации. Двигаясь в хронологической последовательности от Макрокосма к Микрокосму, легко заметить, что в неживых объектах информативно их разнообразие, явленное в структуре и свойствах этих объектов; а в живой природе информация мыслится как коммуникационный сигнал, обладающий материальными и идеальными качествами. Поэтому в физической реальности, вопреки мифологическим постулатам, никакой «материальной информации» или «физической информации» не обнаруживается. Но возможно использование аппарата теории Шеннона для описания неоднородностей и хаотичности физического космоса, как практикуется в синергетике (см. параграф 2.5).

В биосфере также возможно использование математической теории для моделирования генетической и сигнальной коммуникации, но главная новация заключается в появлении биологической информации как особого амбивалентного (идеально-материального) единства. В биосфере это единство представлено в виде отдельных сигналов (крик птицы) или в виде ансамблей сигналов (генетическая запись). Микрокосм — область бытия не только биологической информации, но и особого «человеческого» типа информации — информации семантической, выраженной в форме социальных знаков. Семантическая информация служит для отражения познавательных, коммуникационных, творческих процессов не только в психосфере, но и в социальной или духовной реальности. В качестве ее носителей выступают естественно возникшие невербальные сигналы и устная речь, а также искусственно созданные письменные и печатные документы. Технический прогресс привел к появлению электротехнических (телеграф, телефон), затем радиоэлектронных средств связи и машиночитаемых электронных документов. Так возник еще один тип информации — машинная информация.

Итоговая онтологическая таблица

Типы реальностей и типы информации.

Таким образом, выявляются три типа информации: биологическая, семантическая, машинная, каждый из которых представляет собой амбивалентное идеально-материальное единство, т. е. единство смыслового содержания (значения) и материальной формы, соответствующее субстратам и хронотопам реальности данного типа. Особенности различных типов информации заслуживают специального рассмотрения, которое, надо надеяться, поможет осознать сущность информации вообще.

• [1] Парадигма. Очерки философии и теории культуры. Вып. 6. Материалы Международной научной конференции «Онтология в 21 веке: проблемы и перспективы». СПб. :Изд-во СПбГУ, 2006. 463 с.
• [2] Сетров М. И. Информационные процессы в биологических системах. Методологический очерк. Л., 1975. С. 123—124.
• [3] Информационный подход в междисциплинарной перспективе (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2010. № 2. С. 84—112.
• [4] В метафизическом понимании трансценденция — переход из сферы возможногоопыта в сферу, лежащую по ту сторону эмпирического познания природы (Философскийсловарь: основан Г. Шмидтом. 22-е изд. М., 2003. С. 448). И. Кант в «Критике чистогоразума» (1781) предложил следующую дихотомию: «основоположения, применениекоторых целиком остается в пределах возможного опыта, мы будем называть имманентными, а те основоположения, которые должны выходить за эти пределы, мы будемназывать трансцендентными» (Кант И. Соч. Т. 3. М., 1964. С. 338).
• [5] Любищев А. А. О критериях реальности в таксономии // Информационныевопросы систематики, лингвистики и автоматического перевода. Вып. 1. М., 1971. С. 72.
• [6] Любищев А. А. Понятие системности и организменности // Наука и техника. 1976.№ 8. С. 10—12; 36—38.
• [7] «Субстрат — это пассивная субстанция, которая предположила себя» (Гегель Г. Наука логики. Т. 2. М., 1971. С. 219).
• [8] Термин хронотоп использовал в своих философско-литературоведческих трудах М. М. Бахтин (1895 — 1975), обозначив им единство двух древних универсалий: времени (chronos) и пространства (topos) (Бахтин М. М. К методологии гуманитарныхнаук // Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 381—393). В настоящее время «хронотоп» вошел в терминологию литературоведения, эстетики, психологии, культурологии. Этот термин оказался весьма удачным и даже обязывающим, потому что он символизирует нерасторжимую взаимосвязь времени и пространства, которая порой теряется из вида при отдельном рассмотрении одной из универсалий. Замечу, что в физической теории относительности пространство и время связываютсяв единый четырехмерный континуум посредством скорости света. В остальных наукахединый пространственно-временной континуум не получил признания, поэтому ограничимся хронотопами.
• [9] Лебедев С. А. Философия науки. Краткая энциклопедия. М., 2008. С. 246—247.
• [10] Вещь в себе, согласно И. Канту, — это вещь, существующая сама по себе, независимо от познающего субъекта. Познающий субъект, благодаря своим органам чувстви своему рассудку, способен воспринять только «вещь для нас», то есть явление вещи, а истинная сущность «вещи в себе» непостижима.
• [11] Человека как подобие, отражение, символ Макрокосма толковали в древнегреческой философии Платон, Аристотель, стоики; в философии Возрождения — О
• [12] О Николай Кузанский, Дж. Бруно, Парацельс, Т. Кампанелла; в новое время — И. В. Гетеи немецкие романтики.
• [13] Поппер К. Логика и рост научного знания: Избр. работы. М., 1983. С. 439—495.
• [14] Сагатовский В. Н. Триада бытия. СПб., 2006. С. 86—87.
• [15] Ершов А. П. О предмете информатики // Вестник Академии наук СССР. 1984. № 2.С. 113.
• [16] Хокинг С. Теория всего. Происхождение и судьба Вселенной. СПб., 2009. С. 114.
• [17] Холево А. С.

  Введение

  в квантовую теорию информации. М.: МЦНМО, 2002.128 с.; Хренников А. Ю.

  Введение

  в квантовую теорию информации. Минск: Изд-воФизико-математическая литература, 2008. 284 с.

• [18] Доронин С. И. Квантовая магия. СПб.: Изд-во ИГ «Весь», 2007. 336 с.
• [19] Цит. по: Трубецкой С. Н. Курс истории древней философии. М., 1997. С. 126—127.
• [20] Глушков В. М. О кибернетике как науке // Кибернетика, мышление, жизнь. М., 1964. С. 53.
• [21] Замечу кстати, что попытки естествоиспытателей построить «мировое уравнение», с помощью которого можно было бы однозначно описать любые эмпирически О
• [22] О фиксируемые или теоретически возможные эффекты успехом не увенчались. Отсюдаследует, что возможности информационного моделирования Макрокосма ограничены.
• [23] Васильева Т. Г. Законы информации. М., 2002. С. 3.
• [24] Сивилла — женщина-пророк, получившая от божества дар предсказаний. Онаизрекала свои пророчества в состоянии экстаза, и они, как правило, грозили бедой (Словарь античности. М., 1994. С. 522). Плутарх, ссылаясь на Гераклита, писал: «Сивиллабесноватыми устами несмеянное, неприкрашенное, неумащенное вещает, и голос еепростирается на тысячу лет через бога».
• [25] Блюменау Д. И. Информация в паранормальных явлениях // НТИ. Сер. 1. 1997.№ 7. С. 8—20; Он же. Информация в паранормальных явлениях. СПб.: БАН, 1998.123 с.;Коган И. М. Прикладная теория информации. М.: Радио и связь, 1981. 230 с.; Телепатияи энергообмен: Теория и практика / под ред. О. Саракташ. М.: ТИС, 1995. 272 с.
• [26] Например: Реутов Ю. Я. Энергоинформационный обмен или обман? // В защитунауки. Бюллетень № 4. М., 2008. С. 144—153.
• [27] См., например: Сиверц Ван, Рейзема Я. В. Философия планетаризма: планетныйразум земной цивилизации. М.: Фонд «Новое тысячелетие», 2005. 592 с.
• [28] Вернадский В. И. Химическое строение биосферы Земли и ее окружения. М., 1965.С. 201.
• [29] Сетров М. И. Информационные процессы в биологических системах. Методологический очерк. Л., 1975. С. 123—124.
• [30] Чернавский Д. С. Синергетика и информация. Динамическая теория информации.М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 304 с.
• [31] Чернавский Д. С. Синергетика и информация. Динамическая теория информации. М, 2009. С. 165.
• [32] Термин «психосфера» ввел в оборот один из первых русских психологов, организатор экспериментальной психологической лаборатории при Одесском университетеН. Н. Ланге (1858—1921). Он понимал под психосферой всю совокупность психическихформ жизни, неотделимых от биологического (живого) вещества, но не совпадающихс ним.
• [33] Замечу попутно, что великий русский физиолог, автор учения о психическойдоминанте Алексей Алексеевич Ухтомский (1875—1942) использовал понятие «хронотоп», под которым понимал пространственно-временной комплекс, в котором живетотдельный человек. Он удивлялся парадоксальному сосуществованию в этом комплексеобъективного физического времени и пространства и субъективного его восприятиячеловеком с характерной способностью сознания менять хронологию событий, имеющих действительную значимость для субъекта (Гомазков О. Доминанта // Знание —сила. 1985. № 6. С. 37—39).
• [34] Кстати, одной из главных мировоззренческих проблем является психофизическаяпроблема, традиционно именуемая «проблема души и тела» и имеющая целью раскрытьмеханизм соотношения психических и физиологических процессов, в том числе взаимосвязь сознания и мозга. На мой взгляд, идея «дуалистического монизма» показываетложность постановки этой проблемы, ибо нужно говорить не о взаимосвязях, а об органическом единстве.
• [35] Вот более развернутая формулировка: Онтологическая область микрокосма —это жизненный мир, представляющий собой «организованную совокупность всехобъектов и явлений действительности, связанных с данным субъектом жизненнымиотношениями». В зависимости от вида жизненных отношений образуются модусы жизнедеятельности, каждый из которых регулируется коммуникативной, познавательной, эстетической или другими биологическими и социально-культурными потребностями, требующими для своего удовлетворения соответствующих видов деятельности. (Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности.М., 2007. С. 118). Ясно, что в этот ряд можно включить информационную потребность (потребность в информации) и информационную деятельность, но автор не касаетсяэтого вопроса.
• [36] Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. С. 176.
• [37] Хъелл Л., Зиглер Д. Теории личности (Основные положения, исследования и применения). СПб.: Питер Пресс, 1997. 608 с. Авторы не приводят дефиниции личности, но отмечают, что «в большинстве теоретических определений личность рассматривается как общая идея индивидуальных различий, как гипотетическая структура, как процесс развития на протяжении жизни, как сущность, объясняющая стабильные формыповедения» (с. 51).
• [38] Хъелл Л., Зиглер Д. Теории личности (Основные положения, исследования и применения). СПб.: Питер Пресс, 1997. С. 591.
• [39] Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения: в 2 т. М.: Педагогика, 1983.
• [40] Леонтьев А. А. Деятельный ум (Деятельность. Знак. Личность). М.: Смысл, 2001.392 с.
• [41] Леонтьев Д. А. Психология смысла: природа, строение и динамика смысловойреальности. М.: Смысл, 2007. 511 с.
• [42] Аверин В. А. Психология личности: учеб, пособие. СПб.: Изд-во Михайлова, 1999.89 с.
• [43] Петровский А. В., Ярошевский М. Г. Основы теоретической психологии. М., 1998.С. 515—524.
• [44] Бочарова С. П. Психология и память. Теория и практика для обучения и работы. Харьков: Изд-во Гуманитарный центр, 2007. 384 с.
• [45] Солсо Р. Л. Когнитивная психология. М.: Тривола, 1996. 600 с.
• [46] О глубине изучения проблемы общения отечественными психологами свидетельствует то, что они различают в общении три компонента: перцепцию, коммуникацию, интеракцию. Таким образом коммуникация становится частью общения. Я полагаю такую скрупулезность излишней, ибо рецепция, то есть деятельность реципиента, не бывает без перцепции, а интеракция не обязательный компонент общения (можнообмениваться словами, но не действиями). Сущность общения сводится к коммуникации, поэтому резонно отождествить общение и коммуникацию, что и сделано в «Психологическом словаре» под редакцией В. П. Зинченко и Б. Г. Мещерякова (М.: Педагогика-Пресс, 1996), где дана отсылка Коммуникация см. Общение.
• [47] Куницына В. Н., Казаринова Н. В., Поголъша В. М. Межличностное общение: учебник для вузов. СПб., 2001. С. 12.
• [48] Чтобы облегчить понимание сути дела, воспроизведу определение, данное в параграфе 1.3: Семантическая информация — смысловое сообщение, выраженное знаками (одним знаком или их организованной последовательностью). Под смыслом сообщения понимаются знания, умения, эмоции, волевые побуждения, фантазии, являющиесяпродуктами индивидуальной психической деятельности, которые могут быть сообщеныдругим людям.
• [49] Гиляревский Р. С., Маркусова В. А., Черный А. И. Научные коммуникации и проблема информационной потребности // Научно-техническая информация. Сер. 1.1993.№ 9. С. 2.
• [50] Блюменау Д. И. К уточнению исходных понятий теории информационных потребностей // Научно-техническая информация. Сер. 1. 1986. № 10. С. 13—21.
• [51] Коготков С. Д. Некоторые вопросы теории информационных потребностей //Научно-техническая информация. Серия 1. 1979. № 2. С. 1—8; Он же. Формированиеинформационных потребностей // Научно-техническая информация. Сер. 2. 1986. № 2.С. 1—7.
• [52] Федотова Т С. Теория информационных потребностей и практика их удовлетворения в сфере исследований культуры // Информация и научные исследования культуры: сб. науч. трудов / НИИ культуры. М., 1988. С. 56.
• [53] Дубровский Д. И. Проблема идеального. М., 1983. С. 123—124.
• [54] Соколов А. В. Идеальное: проблемы и гипотезы // Вопросы философии. 1987. № 9.С. 93—102.
• [55] Дубровский Д. И. Проблема идеального. М., 1983. С. 204. В более развернутом видеэтот тезис см.: Дубровский Д. И. Информация, сознание, мозг. М., 1980. С. 168—169.
• [56] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.
• [57] Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975. С. 170.
• [58] Понятие социального пространства и соотношение его с физическим (материальным) пространством общественного бытия превосходно раскрыты Пьером Бурдье (БурдьеП. Социология политики. М., 1993. С. 35—97). Социальное пространство Бурдьепредставляет как абстрактную «ментальную структуру», которая «стремится реализоваться в физическом пространстве более или менее полно и точно». Он дает следующеетолкование: «Реализованное физически социальное пространство представляет собойраспределение в физическом пространстве различных видов благ и услуг, а также индивидуальных агентов и групп, локализованных физически и обладающих возможностямиприсвоения этих более или менее значительных благ и услуг (в зависимости от имеющегося у них капитала)» (с. 40). Бурдье различает экономический, символический, социальный, интеллектуальный капитал (см. Поле интеллектуальной деятельности какособый мир // Бурдье П. Начала. М., 1994. С. 208—221).
• [59] Сорокин П. А. Социальная и культурная динамика. Исследование измененийв больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб., 2000. С. 81.
• [60] Разумное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и языкчеловека. Проблема происхождения языка. М.: Языки славянских культур, 2008. 416 с.
• [61] Ради терминологической ясности поясню разницу между употреблением терминов «документальный», «документный», «документированный», отталкиваясь от новаторских предложений Ю. Н. Столярова (Столяров Ю. Н. Термины, производные от словадокумент // Научные и технические библиотеки. 2000. № 10. С. 64—68). Документальной будем называть систему, содержащую в своем составе документы наряду с другимиэлементами, например, библиотека — документальный центр. Документными являютсяфонды, массивы, потоки и т. п., состоящие только из документов. Документированнымибудем считать смыслы (утверждения, гипотезы, факты), включенные в содержаниедокумента. Движение документированных смыслов в социальном пространстве и времени есть движение в документальной коммуникационной системе, то есть документальная коммуникация.
• [62] 2 Якобсон Р. О. В поисках сущности языка // Семиотика. М., 1983. С. 103.
• [63] Семантика имеет дело с отношениями знаков к тому, что они обозначают, т. е.с денотатами, концептами, именами, представленными в семантическом треугольнике (см. раздел 1.3). Синтактика рассматривает способы сочетания знаков, ведущиев конечном счете к порождению текстов. Прагматика занимается отношением знак —человек (коммуникант или реципиент).
• [64] Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики // Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию.М., 1977. С. 55.
• [65] Звегинцев В. А. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях: в 2 частях. Часть 1. М.: Учпедгиз, 1960. 406 с.; Часть 2. М.: Просвещение, 1965. 495 с.
• [66] Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию. М., 2009. С. 150.
• [67] Алефиренко Н. Ф. Современные проблемы науки о языке: учеб, пособие. 2-е изд.М., 2009. С. 382.
• [68] Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. 5-е изд. М., 2010. С. 184.
• [69] Слюсарь Н. А. На стыке теорий: Грамматика и информационная структура в русском и других языках. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 416 с.
• [70] Мечковская Н. Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура: учеб, пособие для вузов.3-е изд. М.: Издательский центр «Академия», 2008. 432 с.
• [71] Термин семиотика, помимо значения «наука о знаках и знаковых системах», автор метонимически употребляет в значении «знаковая система» (биологические семиотики, ритуальная семиотика, семиотика сцены и т. п.).
• [72] Напомню определение: семантическая информация — смысловое сообщениео предмете, выраженное знаками (одним знаком или их организованной последовательностью).
• [73] Мечковская Н. Б. История языка и история коммуникации: от клинописи до Интернета: курс лекций по общему языкознанию. М.: Флинта: Наука, 2009. 584 с.
• [74] Семеновкер Б. А. Эволюция информационной деятельности: Бесписьменное общество. М.: Пашков дом, 2007. 144 с.; Он же. Эволюция информационной деятельности: Рукописная информация. Часть 1. М.: Пашков дом, 2009. 248 с.
• [75] Семеновкер Б. А. Эволюция информационной деятельности: Бесписьменное общество. М, 2007. С. 10—11.
• [76] Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия. М., 2008. С. 35—36.
• [77] Панфилов М. М. Книговедение как проблема (Постнеклассический ракурс //Библиотечные исследования в системе постнеклассической науки. Проблемно-ориентированный сборник. М., 2008. С. 53—86.
• [78] Немировский Е. Л. Большая книга о книге: Справочно-энциклопедическое издание. М., 2010. С. 16—23.
• [79] Немировский Е. Л. Книга // Книга. Энциклопедия. М., 1999. С. 299.
• [80] Немировский Е. Л. Большая книга о книге: Справочно-энциклопедическое издание. М., 2010. С. 1029—1030.
• [81] Воройский Ф. С. Информация // Российская энциклопедия. М., 2007. С. 430.
• [82] Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия. М., 2008. С. 78.
• [83] Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая. М., 2006.С. 41—42.
• [84] Швецова-Водка Г. Н. Общая теория документа и книги: учеб, пособие. М.: Рыбари;К.: Знания, 2009. 487 с.
• [85] Панфилов М. М. Феномен книжности в мировоззрении славянофилов. М.: Пашковдом, 2004. С. 81.
• [86] Берков П. Н. История русской журналистики XVIII века. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 572 с.
• [87] История русской журналистики XVIII—XIX вв.еков: учебник / под ред. А. В. Западова. М.: Высшая школа, 1963. 516 с.
• [88] Третьяков В. Т. Как стать знаменитым журналистом: курс лекций по теориии практике современной русской журналистики. М., 2004. С. 307.
• [89] Система средств массовой информации России: учеб, пособие / под ред.Я. Н. Засурского. М., 2001. С. 25—27.
• [90] Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 348.
• [91] Афанасьев В. Г. Социальная информация и управление обществом. М., 1975. С. 39;Он же. Социальная информация. М., 1994. С. 13.
• [92] Развернутые описания зарубежных теорий массовой коммуникации содержатсяв учебных пособиях: Яковлев И. П. Основы теории коммуникаций. СПб., 2001. С. 33—132;Основы теории коммуникации / под ред. М. А. Василика. М., 2003. С. 91—122.
• [93] Романов А. А., Васильев Г. А. Массовые коммуникации: учеб, пособие. М., 2009.С. 60—61.
• [94] Агенты влияния и механизмы социального контроля масс подробно рассмотреныв книгах: Карпухин О., Макаревич Э. Формирование масс: Природа общественных связей и технологии «паблик рилейшнз»: Опыт историко-социологического исследования. Калининград: Янтарный сказ, 2001. 547 с.; Макаревич Э., Карпухин О. Игры интеллигентов, или Социальный контроль масс. М.: Эксмо, 2003. 480 с.
• [95] Проблемы манипуляции сознанием компетентно и доходчиво рассмотреныв книге: Кара-Мурза С. Г. Манипуляция сознанием. М.: Алгоритм, 2000. 688 с.
• [96] Цыганов В. В. Информационные войны в бизнесе и в политике: теория и методология. М.: Академический проект, 2007. 336 с.; Лисичкин В. А., Шелепин Л. А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М.: Эксмо, 2003. 448 с.; Панарин И. Н. Технология информационной войны. М.: КСП+, 2003. 320 с.; Панарин И. П., Панарина Л. Г. Информационная война и мир. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003. 384 с.
• [97] Политология. Энциклопедический словарь / общ. ред. Ю. И. Аверьянова. М., 1993. С. 129.
• [98] Основы медиабизнеса: учеб, пособие / под ред. Е. Л. Вартановой. М., 2009. С. 98.
• [99] Спиркин А. Г. Философия: учебник. М., 1998. С. 256.
• [100] Крымский С. Б. Контуры духовности. Новые контексты идентификации // Вопросыфилософии. 1992. № 12. С. 21—29.
• [101] Ильичева И. М. Духовность в зеркале философско-психологических учений (от древности до наших дней). М.: Моек, психолого-социальный ин-т, 2003. 208 с.
• [102] Более подробно см.: Пушкин В. Г. Сущность метафизики. От Фомы Аквинскогочерез Гегеля и Ницше к Мартину Хайдеггеру. СПб.: Лань, 2003. 479 с.; Метафизика: учеб, пособие / под ред. Б. И. Липского, Б. В. Маркова, Ю. Н. Солонина. СПб.: Изд-воСПбГУ, 2008. 563 с.
• [103] Семеновкер Б. А. Библиографические памятники Византии. М., 1995. С. 22—24.
• [104] Пушкин В. Г. Сущность метафизики. От Фомы Аквинского через Гегеля и Ницшек Мартину Хайдеггеру. СПб., 2003. С. 6.
• [105] Лебедев С. А. Идеализм: история и логика генезиса. СПб., 2008. С. 809—812.
• [106] Лебедев С. А. Философия науки. Краткая энциклопедия. М., 2008. С. 261—262.
• [107] Маркарян Э. С. Теория культуры и современная наука: логико-методологическийанализ. М., 1983. С. 44.
• [108] Гуревич П. С. Философия культуры. М., 1995. С. 30.
• [109] Например: «Социология решительно противостоит концепциям культуры, рассматривающим ее в отрыве от социальной жизни как форму выражения некоего духовногоначала» (Социология. Наука об обществе: учеб, пособие. Харьков, 1996. С. 492).
• [110] Культурная деятельность: опыт социологического исследования. М., 1981. С. 54.
• [111] Культурология: учеб, пособие для вузов / сост. и отв. редактор А. А. Радугин. М., 1996. С. 16.
• [112] Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры. Вып. 1. Тарту, 1970. С. 5—6.
• [113] Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994. С. 6—8.
• [114] Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 250.
• [115] Лотман Ю. М. Культура и информация // Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000.С. 395.
• [116] Поппер К. Логика и рост научного знания: Избр. работы. М.: Прогресс, 1983.545 с.; Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: Карл Поппер и егокритики. М.: Эдиториал УРСС, 2000. 464 с.
• [117] Поппер К. Знание и психофизическая проблема: В защиту взаимодействия. М., 2008. С. 25—26.
• [118] Поппер К. Логика и рост научного знания: Избр. работы. М., 1983. С. 439—495.
• [119] Поппер К. Знание и психофизическая проблема: В защиту взаимодействия. М., 2008. С. 30.
• [120] Поппер К. Знание и психофизическая проблема: В защиту взаимодействия. М., 2008. С. 58.
• [121] Поппер К. Знание и психофизическая проблема: В защиту взаимодействия. М., 2008. С. 81.
• [122] Брукс Б. С. Теоретическая информатика на втором этапе механизации процессов информационного поиска // Теоретические проблемы информатики. МФД 568. М., 1979. С. 12—25.
• [123] Толково-энциклопедический словарь. СПб., 2006. С. 1794.
• [124] Попкова Н. В. Философия техносферы. М., 2009. С. 4.
• [125] Кудрин Б. И. Техногенная самоорганизация. М., 2004. С. 235.
• [126] Мифологическая концепция «информационной реальности» охарактеризованав параграфе 3.2.
• [127] История информатики и философия информационной реальности: учеб, пособие для вузов / под ред. Р. М. Юсупова, В. П. Котенко. М.: Академический проект, 2007.429 с.
• [128] Кастелъс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.С. 354—434.
• [129] История информатики и философия информационной реальности: учеб, пособиедля вузов / под ред. Р. М. Юсупова, В. П. Котенко. М., 2007. С. 180.
• [130] Информационная технология — цепочка последовательных операций сбора, анализа, обработки, хранения, поиска, выдачи и распространения информациина основе применения а) комплекса технических средств — вычислительной, телекоммуникационной и организационной техники; б) системы программного обеспечения;в) системы организационно-методического обеспечения.
• [131] История информатики и философия информационной реальности: учеб, пособиедля вузов / под ред. Р. М. Юсупова, В. П. Котенко. М., 2007. С. 135—137.
• [132] Попкова Н. В. Философия техносферы. М., 2008. С. 20.
• [133] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.С. 51.
• [134] Электронные документы: создание и использование в публичных библиотеках: справочник / науч. ред. Р. С. Гиляревский, Г. Ф. Гордукалова. СПб.: Профессия, 2007.664 с.
• [135] Бондаренко С. В. Культура мобильных телекоммуникаций. Ростов н/Д, 2007. С. 11.
• [136] Межуев В. М. Феномен книги и национальное в культуре // Общество и книга: от Гутенберга до Интернета. М., 2000. С. 96—97.
• [137] Бондаренко С. В. Культура мобильных телекоммуникаций. Ростов н/Д: ЗАО"Книга", 2007. 352 с.
• [138] Марков С. А. Медиакратия: СМИ как эффективное орудие власти в информационном обществе // Третьяков В. Т. Как стать знаменитым журналистом: курс лекций. М., 2004. С. 30—32.
• [139] Хартманн У. Очарование нанотехнологии. М., 2008. С. 16.
• [140] Кобаяси Н.

  Введение

  в нанотехнологию. М., 2008. С. 16.

• [141] Валиев К. А. Квантовые компьютеры и квантовые вычисления // Успехи физических наук. 2005. Т. 175. № 1. С. 3—39.
• [142] Вычисления со скоростью света // Chip. 2002. № 8. С. 48—51.
• [143] Кутырев В. А. Любовь к мудрости на пороге Нового века // Вестник МГУ: Философия. 1998. № 3. С. 10.
• [144] Теоретическая виртуалистика: новые проблемы, подходы и решения / Ин-т философии РАН. М.: Наука, 2008. 316 с.
• [145] Самохвалова В. И. Виртуал. К вопросу идентификации реальностей разного генезиса и уровня // Теоретическая виртуалистика: новые проблемы, подходы и решения /Ин-т философии РАН. М., 2008. С. 94.
• [146] История информатики и философия информационной реальности: учеб, пособиедля вузов / под ред. Р. М. Юсупова, В. П. Котенко. М., 2007. С. 181.
• [147] Антонова О. А., Соловьев С. В. Теория и практика виртуальной реальности: логикофилософский анализ. СПб., 2008. С. 92—121.
• [148] Кант И. Антропология с прагматической точки зрения. СПб., 2002. С. 200—201.
• [149] Антонова О. А., Соловьев С. В. Теория и практика виртуальной реальности: логикофилософский анализ. СПб., 2008. С. 92—112.
• [150] Антонова О. А., Соловьев С. В. Теория и практика виртуальной реальности: логикофилософский анализ. СПб., 2008. С. 7.
• [151] Михнова И. Б., ПурникА. А., ПурникА. В., Самохина М. М. Поручи поиск человеку: виртуальные справочные службы в современных библиотеках. М.: ФАИР-ПРЕСС, 2005.304 с.
• [152] Леонов В. П., Колпакова Н. В., Баженова Н. М. Об организации академическойвиртуальной справочной службы // Наука о книге. Традиции и новации: материалымеждунар. науч. конф. Часть 2. М., 2009. С. 237—240.
• [153] Гусев С. С. Концепция «возможных миров» и мировое единство // Метафизика: учеб, пособие. СПб., 2008. С. 297, 298.
• [154] Моисеев Н. Н. Компьютеризация, ее социальные последствия // Вопросы философии. 1987. № 9. С. 108.
• [155] Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство — СПб., 2000. 704 с.
• [156] Успенский Б. А. Язык и коммуникационное пространство. М., 2007. С. 9.
• [157] Каган М. С. О структуре современного антропологического знания // Очеркисоциальной антропологии. СПб., 1995. С. 39.
• [158] Лихвар В. Д., Погорелый Д. Е., Подольская Е. А. Культурологический словарь. М., 2008. С. 64—65.
• [159] Культурология. XX век. Словарь. СПб., 1997. С. 423.
• [160] Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000.С. 351—353.
• [161] Поппер К. Знание и психофизическая проблема: В защиту взаимодействия. М., 2008. С. 41.
• [162] Спиркин А. Г. Философия: учебник. М., 1998. С. 255.