Естественнонаучное понятие субстанции

Отвлечение и определение суть повсюду дополняющие друг друга формы образования понятий. После того как отвлечение образовало общие понятия, определение, присоединяя обозначение частных признаков, получает из них более конкретные понятия, приложимые к более ограниченным классам предметов или к более специальным случаям. По мере того как развивалось понятие субстанции, обе эти задачи распределялись между различными науками: в философии получили развитие абстрактные формы, так как она выработала само понятие субстанции и его наиболее общие формы; затем эмпирические науки пользовались образованными в философии формами и присоединяли к ним требуемые их специальными целями более подробные определения. При этом две главные области опытной науки, естествоведение и психология, шли различными путями. Но в общем результате этих усилий оказалось, что только естествознание было в состоянии выработать из переданного ей философией запаса общих воззрений годное для употребления понятие субстанции вместе с необходимыми для его применения специальными гипотезами, тогда как психология вынуждена признать безуспешность всех своих стремлений в этом направлении, потому что, как ни смотреть на трансцендентное значение психологических понятий субстанции, ни один рассудительный человек не может не признать, что эти гипотезы совсем ничего не дали психологии как таковой.

Естественнонаучное понятие субстанции — или понятие материи, как оно иначе называется, при неправильном, но неискоренимом уже из научной терминологии изменении того смысла, какой понятие материи имело у Платона и Аристотеля, — подверглось развитию, первые стадии которого состояли в перенесении на почву естествознания борьбы метафизических систем. За господство боролись, отчасти сменяя друг друга, отчасти существуя наряду друг с другом, восходящая в своих начатках к Эмпедоклу и разработанная Аристотелем качественная теория элементов, возникшая из нее в средних веках алхимистическая система и, наконец, демокритовская атомистика, причем в новейшем естествознании победа досталась прежде всего атомистическому воззрению. Сперва развитие этого последнего непосредственно опиралось на представления древних, но вскоре оно подверглось разнообразным преобразованиям, которые сначала опять-таки обусловливались преимущественно умозрительными потребностями. Из сочетания демокритовского учения с платоновским понятием материи, согласно которому последняя рассматривалась как бесформенное, тождественное с пространством вещество, возникла корпускулярная гипотеза Декарта, отвергавшая пустые промежуточные пространства, допускаемые атомистикой, но признававшая вместе с последней имеющие определенную форму элементы. С тех пор старая борьба уступает место все более и более обостряющейся новой: начинается борьба между атомистикой и гипотезой непрерывности. Обе эти теории признают качественно однородное пребывающее вещество; но взгляды их на отношение материи к пространству различны. Согласно гипотезе непрерывности материя обладает существенными свойствами самого пространства: его непрерывной протяженностью и его безграничной делимостью; согласно же атомистической гипотезе она как в том, так и в другом отношении отличается от пространства. И на дальнейшее развитие этих взглядов оказали влияние философские учения. Так, в XVIII веке под влиянием лейбницевской метафизики в атомистике впервые производится попытка мыслить атомы в смысле «физических монад», как простые физические точки приложения сил. Позднее теория непрерывности нашла временную опору в кантовском построении материи. Затем за действительное решение спора взялось естествознание. В нем доводами против качественной теории элементов и в пользу допущения материального субстрата, постоянного и в существенном соответствующего по своему характеру математическим свойствам тел, служили главным образом два эмпирических основания. Первое из них заключалось в том, что признана была субъективная изменчивость чувственных ощущений. Ввиду этого нельзя было предполагать, что свет, теплота, звук, запах и т. д. подобным же образом объективно даны, как пространство, время, движение и непроницаемость. Второе основание заключалось в постепенно присоединявшемся признании необходимости допустить объективные процессы, не данные нам в непосредственном восприятии, но тем не менее необходимо вытекающие из логической связи отдельных восприятий, и свести выведенные таким образом объективные процессы равным образом на пространственно-временные изменения, как-то: звуковые, световые, электрические колебания, механические действия теплоты и т. д. Таким образом вообще постулируется пребывающий субстрат явлений природы, который вполне подчинялся бы общим принципам механики. Затем на основании этого постулата в пользу именно атомистики выступают специально две точки зрения. С одной стороны, при механическом анализе молекулярных процессов математический способ рассмотрения требовал нисхождения к центрам сил; с другой стороны, предположение группировок атомов представлялось наинагляднейшим вспомогательным средством при изображении функционирования количественных законов химических соединений. Таким образом возникло отличие от древней атомистики: между тем как в последней атомы предполагались качественно одинаковыми, но имеющими разную форму, химия признавала пространственную форму атомов одинаковой, обыкновенно шарообразной, субстанцию же их качественно различной. Но в новейшей химии вновь произошло приближение к представлениям древней, а вместе с тем и физической атомистики, так как сделаны были попытки вывести химические свойства элементов и их соединений из определенных предположений относительно материальной формы атомов или долженствующих быть рассматриваемыми как таковых химических молекул и обусловливаемого этой формой пространственного их размещения.

Согласие применяемого таким образом научным специальным исследованием гипотетического понятия материи с абстрактным философским понятием субстанции находит свое выражение прежде всего в принципе постоянства материи. Первоначально сам этот принцип был вместе с абстрактным понятием субстанции передан естествознанию философией гораздо позднее, окончательно лишь с эпохи количественных исследований он оказался гипотетическим принципом, в достаточной степени согласным с опытом, настолько согласным, что новейшее естествознание нередко видело в нем прямо-таки аксиому опыта. Однако это не аксиома. Так как сама материя вовсе не есть предмет опыта, а гипотетическое понятие, полагаемое нами в основу объяснения опыта, то и свойства материи, главнейшие из которых выражаются этим принципом, могут иметь лишь гипотетическое значение. Опыт нигде не представляет нам абсолютно пребывающих предметов. Лишь при обработке опыта посредством понятий мы доходим до предположения о пребывающем субстрате изменчивых предметов. Само это предположение возникло прежде всего благодаря абстрактному разложению понятия вещи. Лишь впоследствии оно оказалось в то же время и предположением, удовлетворяющим требованию свободного от противоречий объяснения явлений. Если допустить, что не было предшествующих абстракций, приведших к образованию понятий бытия и субстанции, тогда вполне возможно было бы, следовательно, представить себе, что иные гипотезы оказались бы настолько же пригодными. Этим же развитием объясняется, что те логические абстракции, которые подготовляли путь для научного определения понятия субстанции, выступали вовсе не как только предварительные гипотезы, ждавшие подтверждения или опровержения со стороны последующего опыта, но что они всегда одерживали верх над враждебными и затемняющими влияниями опыта, выразившимися, например, в качественных теориях элементов. При всем том ошибочно было бы сводить это согласие прежде всего образованных общих понятий с позднейшими, очищенными при посредстве опыта понятиями к предвосхищающей опыт логической способности нашего духа. Ведь первоначальные понятия бытия и субстанции со своей стороны образовались лишь при посредстве отвлечения, для которого исходным пунктом служит эмпирическое понятие вещи. А сущность этого отвлечения состоит, как мы видели, в том, что пребывание и изменение, которые всегда соединены в эмпирической вещи, в мышлении разобщаются и возводятся на степень исключающих друг друга понятий. Очевидно далее, что не иной характер имеет и то отвлечение, которое мы производим по отношению к научно составленному понятию субстанции, требуя, чтобы материальная субстанция мыслилась пребывающей. Этим ведь только выставляется требование, чтобы всякое изменение и всякая смена состояний и свойств вещей относились к дополнительному понятию причинности. Точно так же, как на первых порах образования абстрактных понятий бытие и становление, так на этой высшей ступени друг другу противостоят материальная субстанция и ее причинность. Но как бытие не имеет реальности отдельной от становления, так и материя не есть что-либо реальное без своей причинности: и то и другое суть мысленные определения, на которые мы разлагаем целостную действительность вещей, а не объекты, сами по себе раздельные, или отделимые друг от друга свойства объектов. Субстанция неизменна, так как все изменение мы отнесли к дополняющему ее принципу причинности; со своей стороны причинность есть лишь принцип изменения, так как все пребывание осталось связанным с понятием субстанции. Этими первоисходными определениями обусловливается образование всех дальнейших понятий. В случае возможности конфликта приходится поэтому прибегать к вспомогательным дополнительным понятиям, каковы, например, понятия скрытых сил природы или потенциальных энергий. Уже формулировке таких вспомогательных понятий придается оттенок, указывающий на то, что они обязаны своим возникновением не прямо фактам опыта, а логическому дополнению этих фактов в смысле незыблемого общего принципа.

Итак, если мы признали выше за метафизическими понятиями субстанции по отношению к специальной науке роль предварительных гипотез, усвояемых последней и получающих в ней дальнейшее развитие, то это относится не к тем наиболее общим определениям понятия субстанции, которые, основываясь на неизменно данных логических условиях, совпадают во всех формах этого понятия, а только к возникшим на основании указанных общих определений отдельным формам, возникающим в силу более специальных мотивов мышления, которые могут частью различаться, частью даже противоречить друг другу. Если уже этими вторичными гипотезами философия подготовила пути специальному исследованию, то при развитии основных определений понятия субстанции она сделала еще значительно большее: она настолько выработала при этом вытекающие из применения логического мышления к предметам общие понятия, выражающие отношение, насколько это было возможно без принятия в расчет специального содержания опыта. Так как основанием для этого развития понятий служат представления-объекты, и так как задача естествознания состоит лишь в исследовании этих объектов и их отношений, то этим в то же время обеспечивается, что все дальнейшие применения понятия субстанции в естествознании свободны от противоречия, в котором запутываются онтологические применения этого понятия, — противоречия, состоящего в том, что субстанция мыслится пребывающей, а в то же время в приписываемой ей причинности наделяется принципом изменения. Материальная субстанция остается пребывающей, так как ее причинность принимается только за принцип внешних изменений. Эти внешние изменения состоят в пространственных изменениях положения, стало быть, только в перемене внешних соотношений элементов субстанции, причем сами элементы остаются постоянными. Стало быть, противоречие между субстанцией и причинностью, оставшееся неразрешенным в онтологических понятиях субстанции в философии, устраняется в естественнонаучных допущениях относительно материи благодаря тому, что та и другая относятся к совершенно различным сторонам предполагаемого материального процесса. Но это оказывается возможным опять-таки только потому, что естествознание вообще ограничивается, и по характеру своей задачи необходимо должно ограничиваться рассмотрением внешних соотношений объектов, вследствие чего в нем понятие причинности само собой становится только принципом внешних изменений соотношений объектов. Настоящей причины успеха, которым может гордиться естественнонаучное применение понятия субстанции, следует, стало быть, искать в том, что при этом применении дальнейшее развитие последнего соответствовало его первоначальному происхождению. Произошло же оно из понятия объективной вещи. Объективная вещь первоначально дана нам как предмет, имеющий непостоянные свойства и стоящий в изменчивых отношениях к другим вещам. Вся работа естествознания клонилась к элиминации первого из этих двух родов эмпирического изменения, чтобы и его совершенно свести равным образом на только внешние изменения соотношений. Это было бы невозможно, если бы наперед уже не вело к тому понятие субстанции, исключавшее возможность внутреннего изменения. Тем не менее лишь благодаря завершению этого развития сама субстанция была превращена из чисто логического понятия в понятие, имеющее объективное значение, так что естествознание стало на самом деле обладать пригодным понятием субстанции лишь с того момента, когда в нем вполне развилось сознание того, что вся причинность природы может быть относима только к изменению внешних пространственных соотношений объектов и их частей. Благодаря этому естественнонаучное рассмотрение было в то же время приведено в полное соответствие с требованиями, предъявленными к нему условиями нашего познавания. Представления-объекты, в исследовании которых состоит его задача, даны познающему субъекту лишь при посредстве их отношений к последнему, а потому все, что можно сказать о самих объектах, необходимо ограничивается внешними соотношениями последних. Этим заранее намечалось направление, которое должно было принять в этом случае развитие понятий субстанции и причинности. Ведь последняя задача — понять природу как систему пребывающих субстанциальных элементов (Substanzelemente), между которыми обнаруживаются лишь внешние причинные соотношения, вытекает из первоначальных условий познания природы. Поэтому, если законное само по себе стремление новейшего естествознания устранять по мере возможности гипотетические элементы приводило по временам к требованию элиминировать само понятие субстанции, это может, конечно, иметь значение полезного напоминания по адресу исследования природы — памятовать о всегда гипотетическом характере этого понятия. Тем не менее указанное требование неисполнимо уже потому, что оно противоречит вышеупомянутым общим требованиям естествознания. В этом же самом пункте проявляется различие точек зрения естествознания и психологии по отношению к содержанию всего опыта, которое само по себе цельно. Ведь насколько связь этих двух дополняющих друг друга опытных наук делает понятие субстанции необходимым для естествоведения, настолько же ввиду этой же связи в применении к психологии понятие субстанции представляется перенесением в последнюю гетерогенной, неадекватной содержанию психологического опыта точки зрения.