Постмодерные трансформации коммуникативной модели модерна

Актуальность исследования.

В контексте происходящих на наших глазах значительных трансформаций атрибутивных аспектов человеческой социальности наиболее актуальным вопросом гуманитарного и социального знания становится вопрос о новом облике и значении культуры в рамках как индивидного, так и общественного бытия. Во многих случаях постмодерн являет собой либо продолжение, либо отсутствие ряда основополагающих характеристик прежней эпохи. Поэтому, на наш взгляд, практически невозможно проблематизировать социокультурную реальность настоящего времени вне обращения к сравнительным процедурам, направленным на выявление комплекса условий, которые способствовали расцвету западноевропейского модерна, затем — его трансформации в иную парадигму мышления и рационального общественного устройства.

В данной работе мы собираемся представить отношение «мысль — слово — вещь» в качестве вертикального среза культуры и эксплицировать его как своего рода модель символической реальности культуры и процесса ее познания. Терминологическая конструкция «мысль — слово — вещь», как известно, прямо отсылает к концепции Мишеля Фуко, наиболее полно сформулированной в его работе «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук». Опираясь на Фуко в том, что касается методологических принципов исследования, мы предпримем попытку расширить спектр рассматриваемых проблем, которые французские теоретик анализировал посредством данного категориального ряда.

Поскольку важнейшим отличием культуры от других аспектов социальной реальности является ее ценностная, смыслообразующая природа, то отношение «мысль — слово — вещь» в сфере культуры предстает как отношение исторического субъекта к действительности, обусловленное воспроизводимыми в процессе культуротворческой деятельности критериями истинности и неистинности, а также сам процесс институционализации этих критериев путем экстернализации", «хабитуализации» и «объективации"1 живого человеческого представления о мире. Примерно о том же говорит Фуко в одном из своих последних интервью, когда отмечает, что «хотел бы поместить проблему специфики производства истинного и ложного (курсив наш — В.М.) в центр исторического анализа и политических дискуссий"2.

Таким образом, отношение «мысль — слово — вещь» можно рассматривать не только как предмет теоретического и, прежде всего, социально-философского знания, но и в качестве модели практического функционирования культуры. Впрочем, и первое, и второе значения термина оказываются чрезвычайно важными для целостного уяснения природы каждой конкретной социокультурной ситуации. Последовательно обращаясь к обоим уровням интерпретации понятия, мы собираемся обнаружить в социальном бытии культур модерна и постмодерна некие системы сходств, распространяющие свое действие в равной степени на теоретическую, эстетическую, этическую сферы человеческой деятельностизатем, обнажив путем снятия разнообразных историко-культурных наслоений собственно структуру отношения «мысль — слово — вещь», описать его в том виде, в котором оно существовало в модерную эпоху, и в том, в котором существует в настоящее время. В конечном итоге мы предполагаем совершить синтез представлений о живом экзистировании культуры на примере музыкального искусства, являющихся в отечественной гуманитарной традиции достоянием, прежде всего, музыкознания, и социально-философских обобщений, и тем самым представить как онтологический, так и гносеологический аспекты рассматриваемых проблем.

Стремясь к соединению в пределах одного текста ряда характеристик теоретического и практического планов культуры, мы отдаем себе отчет в том, что отречение от конкретного здесь-бытия как своего рода живой плоти.

1 Термины принадлежат П. Бергеру и Т.Лукману. См.: Бергер П. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания / П. Бергер, Т.Лукман. — М.: Медиум, 1995. — 334 с.

2 Кастель Р. «Проблематгаация» как способ прочтения истории / Р. Кастель / Пер. с англ. // Мишель Фуко и Россия / Сб. ст. под ред. О.Хархордина. — СПб.: Европейский унив-т в Санкт-ПетербургеМ.: Летний сад, 2001, —С.11. исторических реалий во имя редуцирования к некой абстрактной схеме-модели неоправданно, а зачастую и невозможно. Принимая точку зрения Ж. Делеза и Ф. Гваттари, основывающуюся на провозглашении единства мысли и «территории» в феномене «геофилософии», мы склоняемся к неизбежности рассмотрения социокультурных интенций в многоуровневом синтезе. Если инвариант того или иного смыслового жеста выявляется в нескольких сферах человеческой деятельности, то в таком случае можно говорить о наличии тенденции, которая, если использовать терминологию Делеза и Гваттари, «отрывает историю от культа первоначал, утверждая могущество среды"3. Собственно, как уже отмечалось выше, на аналогичный принцип опирается и Фуко в своем «синхроническом» подходе к истории идей. Представляется, что, руководствуясь рядом базовых установок социальной философии и методом генеалогии Фуко, опираясь при этом на представления о практических основаниях теоретического, эстетического и этического аспектов бытия модерна и постмодерна, можно воссоздать достаточно полную и многомерную картину социальной жизни моделей культуры в единстве составляющих их компонентов.

Степень разработанности проблемы.

Проблема соотношения модерна и постмодерна к настоящему времени успела стать классической. Среди большого разнообразия концепций, так или иначе интерпретирующих социокультурные трансформации западноевропейского модерна при его переходе в постмодерн, нами были выбраны и подробно проанализированы концепции П. Андерсона, З. Баумана, Ж. Бодрийяра, У. Бека, Э. Гидденса, Ж. Делеза, С. Жижека, Ж.-Ф.Лиотара, С. Лэша, М. Фуко, Ю.Хабермаса. Работы перечисленных авторов составили методологический базис нашего исследования.

Выделение трех «срезов» в новоевропейской истории идей, а именно —-классического модерна, позднего модерна и постмодерна, а также желание.

3 Делез Ж. Что такое философия? / Делез Ж., Гваттари Ф. / Пер. с франц. и послесл. С. Н. Зенкина. — М.: Инст-т экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 1998. — С. 125. представить как онтологический, так и гносеологический аспекты функционирования этих идей, потребовали включения в спектр рассматриваемых теорий, во-первых, философские первоисточники, во-вторых, работы, ориентированные на интерпретацию этих источников и анализ порожденного их социально-исторического контекста, в-третьих, некоторую искусствоведческую и музыковедческую литературу.

Сформировать облик классического модерна и выявить его структурно-коммуникативное содержание нам помогли, прежде всего, труды И. Канта и Г. Ф. Гегеля. Наряду с ними мы рассматривали теории тех авторов, чьи научно-исследовательские интенции в отношении модерного общества, модерного мышления и модерной культуры невозможно было обойти в силу их очевидной компетентности. К числу таковых мы отнесли работы Т. Адорно, К. Бакрадзе, М. Вебера, К. Левита, Д. Лукача, Г. Маркузе, М. Фуко, Ю. Хабермаса, Э. Хобсбаума, М. Хоркхаймера, А. Шопенгауэра, Н.Элиаса. На пути постижения музыкально-эстетического и музыкально-социологического аспектов бытия культуры классического модерна нам помогли исследования Б. Асафьева, М. М. Бахтина, М. Друскина, Ю. Капустина, А. Климовицкого, С. Лангер, Л. А. Мазеля, С. А. Маркуса, П. Миса, В. А. Фермана, Т. В. Чередниченко, А.Шеринга.

Еще большую, по сравнению с классическим модерном, актуальность в качестве объекта исследования имеет в социально-гуманитарной литературе поздний модерн. Данная особенность обозначенного социокультурного периода западноевропейской истории обусловлена рядом присущих ему противоречий и внутренних конфликтов, на которые обращали пристальное внимание такие исследователи, как Т. Адорно, Х. Арендт, В. Беньямин, М. Вебер, Р. Гвардини, Э. Гуссерль, А. Камю, Ж. Лакан, Д. Лукач, С. Кьеркегор, К. Маркс, Г. Маркузе, Ф. Ницше, Х. Ортега-и-Гассет, Ж.-П.Сартр, В. Франкл, З. Фрейд, Э. Фромм, М.Хайдеггер. Музыкальное искусство, которое подходит под определение «позднемодерного», характеризуется, прежде всего, рождением феномена массовой музыкальной культуры, о котором писали как все без исключения теоретики Франкфуртской школы, так и отечественные авторы — Ю. Н. Давыдов, Д. Житомирский, В. Д. Конен, Д. А. Леонтьев, А. В. Михайлов, М. В. Сущенко, Т. В. Чередниченко, В.Шестаков. Наконец, постмодерн как источник социальности иного, немодерного типа, попадает под пристальное наблюдение Р. Барта, З. Баумана, У. Бека, Ж. Бодрийяра, Ю. Бохеньски, П. П. Гайденко, Г. Дебора, Ж. Делеза, Ж. Деррида, С. Жижека, М. Кастельса, И. Ильина, В. Л. Иноземцева, П. Козловски, В. А. Кутырева, Ж.-Ф.Лиотара, С. Лэша, Н. Маньковской, Дж.Р.Серля, М.Чешкова.

Проведенный анализ литературы позволяет сделать вывод о том, что наряду с обширным материалом в области исследования соотношения модерна и постмодерна как различных типов культуры и мышления в целом существует определенный пробел в области исследования этой проблемы применительно к музыкальному искусству и — шире — практическому аспекту бытия культуры, формам ее живого воплощения. Между тем данная область человеческой деятельности не может не представлять интереса для исследователя-гуманитария, поскольку содержит большое количество наглядных иллюстраций тех тенденций, которые формируют теоретико-философское содержание того или иного времени.

Объект и предмет исследования.

Объектом представленного диссертационного исследования выступает культура обществ западноевропейского модерна и постмодерна.

В качестве предмета исследования мы выделяем соотношение коммуникативных (или структурных) основ модерна и постмодерна, взятое в аспекте философии и музыкознания.

Цели и задачи исследования.

Основной целью работы является анализ культуры обществ модерна и постмодерна с точки зрения образующих ее и лежащих в ее основе типов соотношения мысли, слова и вещи.

В связи с этим нами были поставлены следующие задачи: рассмотрение культуры классического модерна в ее теоретико-философском (Кант, Гегель), музыкально-эстетическом и музыкально-социологическом (Бетховен), а таюке социально-контекстуальном аспектахвыявление в толще социокультурных наслоений второй половины XIX — первой половины XX столетий сходных элементов, наглядно иллюстрирующих специфику культуры позднего модерна, как в ее практическом бытии (массовая музыкальная культура), так и в теоретическом осмыслении (Кьеркегор, Маркс, Фрейд, Ницше) — поиск в практических и теоретических основаниях западноевропейской культуры ряда глубинных коммуникативных принципов, способствующих кризису и закату модернаанализ отношения мысли, слова и вещи в условиях постмодерна на основе феноменов «новой массовой культуры» и «псевдо-идеологии», а также рассмотрение специфики теоретико-философского дискурса нового типаинтерпретация трансформаций, охвативших западноевропейскую культуру последней трети XX века относительно культуры модерна, сравнение коммуникативных (структурных) принципов модерна и постмодернаобоснование значимости данных трансформаций для настоящего и будущего западноевропейской культуры.

Методологическая основа работы.

Непрерывность и многоуровневость культуросозидательного процесса указывают на необходимость поиска системы сходств, объединяющей бесконечное многообразие культурных явлений, к тому же принадлежащих по формальным признакам к различным областям человеческой деятельности. Если следовать по пути, апробированному метафизической традицией классической гуманитарной науки, то подобный поиск следует вести, руководствуясь признанием всеобщего, «надисторического» принципа организации, придающего истории неизменно стадиальный характер. В таком случае культура предстает как устремленный к прогрессу процесс духовного развития, а ее систематизация сводится в конечном итоге к обнаружению и оправданию неких субстанциальных начал социального бытия.

Из несколько иных посылок исходит Фуко, формулируя так называемый метод генеалогии. Опираясь на основной постулат марксизма об опосредовании общественного сознания общественным бытием, французский теоретик в то же время вносит в него существенные коррективы. Если, анализируя общественное состояние, К. Маркс оперирует в равной мере категориями сущности и существования, выступая с критикой тех типов общества, определяющим моментом в которых становится принципиальный разрыв последних, то Фуко лишает теоретический дискурс необходимости обращения к понятию сущности. Фуко делает акцент на описании конкретного множества причин и условий возникновения того или иного социокультурного акта. Сами причины принимают отнюдь не вневременной, универсальный характер, а выискиваются в многообразии «фоновых» практик и дискурсов, и их изучение имеет целью ответ на вопрос: на основе отношений какого рода стало возможным данное речевое высказывание и его последующая легитимация?

Подобный подход к изучению изменяющихся во времени явлений, который, следуя структуралистской традиции, можно назвать синхроническим, позволяет избегать монокаузальности и эволюционизма: так называемые ч эпистемы Фуко включают в себя не хронологически схожие элементы, а, прежде всего, типологически родственные компоненты культуры, которые французский теоретик пытается избавить «от всякой антропологической зависимости и, вместе с тем, понять принципы формирования такой зависимости"4. Воссоздание той или иной конфигурации в ландшафте истории идей предполагает не подтверждение традиционных «прерывностей» в виде заранее установленных рядов (общественных формаций, художественных направлений, теоретических школ и т. д.), а поиск в непрерывности разнородных событий элементов единого ряда сходств. Репрезентируя в.

4 Фуко М. Археолопш знания / М. Фуко / Пер. с франц. — Киев: Ника-Центр, 1996. — С.18. качестве фонового режима социальных явлений отношения власти и подчинения, Фуко определяет природу эпистемологического целого не как предзаданную телеологию, а как сформированную и воспроизводимую в конкретном историческом времени и пространстве систему означиваний, определяющую отношение субъекта мысли к вещи и — что особенно ценно при анализе культурных практик — к слову.

Методология, предложенная Фуко, на наш взгляд, недостаточно широко применяется в социально-гуманитарных исследованиях, в то время как содержащиеся в ней возможности необычайно велики. Поэтому мы предполагаем в данной работе опираться в большей степени именно на нее.

Научная новизна работы.

Научная новизна представленного исследования заключается в следующем: вводится понятие «коммуникативная модель», позволяющее анализировать социокультурное бытие с точки зрения образующих его структурных оснований и выискивать в многообразии проявлений культуры системы сходств и различийдля анализа культуры классического модерна используются категориальные ряды «понятие-как-вещь» и «представление-как-слово», позволяющие фиксировать ряд симптоматичных моментов для данного типа культурного производствадля обозначения трансформаций, изменивших ландшафт истории идей в западноевропейской культуре позднего модерна по сравнению с модерном классическим, вводится понятие «слово-вещь" — применительно к постмодерну последнее начинает фигурировать как «мысль-слово-вещь». доказывается, что, если модерная культура фундировалась принципом дифференциации всех компонентов отношения «мысль — слово — вещь», то коммуникативная модель позднего модерна, а, вслед за ней — постмодерна выявили тенденцию де-дифференциациитакие традиционные предметы социально-философского анализа, как искусство, религия, идеология рассматриваются с точки зрения образующих их коммуникативных (или структурных) принциповпроизводится синтез социально-философского и искусствоведческого (в частности — музыковедческого) подходов к проблемам культуры обществ модерна и постмодернадоказывается укорененность всех трех рассматриваемых коммуникативных моделей (классического модерна, позднего модерна и постмодерна) в ряде структурных принципов, предложенных западноевропейской культуре христианством, и на основе этого делается неожиданный вывод о единой и непрерывной основе для тех «прерывностей», которые образуют ее социокультурный ландшафт.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Философия Канта и тип музыкального творчества, порожденный искусством Бетховена, а также социально-исторический контекст конца XVIII — начала XIX столетий представляют собой однопорядковые явления с точки зрения образующих их коммуникативных (или структурных) принципов.

2. Аналогичным образом принадлежность к одной коммуникативной модели объединяет идеи теоретиков позднего модерна (в частности, Кьеркегора, Маркса и Фрейда), возникшую в середине XIX века массовую культуру и спровоцировавшую это возникновение на социальном уровне тенденцию де-дифференциации мысли, слова и вещи.

3. Несмотря на свою кажущуюся принципиальной новизну постмодерн как тип коммуникативной модели, позволяющей объединить «новую массовую культуру» и «псевдо-идеологию», во многом продолжает коммуникативные принципы позднего модерна, поскольку ориентирован на еще большее усиление тенденции де-дифференциации.

4. Понятия слова и вещи, вкупе с понятием мысли образующие остов коммуникативной модели, являются аналогами тех понятий, которые еще Кант обозначил с помощью терминов вещи-самой-по-себе (представления-как-слова, в нашей интерпретации) и вещи-для-нас (или понятия-как-вещи) — *.

5. Причины необратимых трансформаций модерной культуры и модерного типа мышления на коммуникативном уровне проявили себя, во-первых, как недосягаемость человеком его же собственного представления о мире, невозможность трансцендирования себя, традиционно называемая отчуждением, во-вторых — как замещение свободной (в Кантовском смысле слова) циркуляции смысла по трехчастной модели «мысль — представление — понятие» таким типом коммуникации, где уже не человек как носитель субъективности, но слово, интегрированное в вещь (слово-вещь), взяло на себя бразды правления.

6. Постмодерный теоретико-философский дискурс, также как и постмодерное искусство невозможны, покольку постмодерн как коммуникативная модель полностью исключает дифференциацию мысли (автора), слова (opus'а) и вещи («читающей публики») — наличие попыток создать философию или искусство в нынешних условиях — свидетельство актуальности коммуникативных принципов модерна.

Научно-практическая значимость диссертации.

Научно-практическая значимость диссертации заключается в обобщении результатов разнообразных социально-философских исследований культуры обществ модерна и постмодерна и специальных искусствоведческих работ, посвященных изучению музыкально-практического аспекта культуры последних двух с половиной веков и известных в большинстве случаев музыковедам, а не представителям философской науки. Междисциплинарный и исторический характер работы позволяет использовать ее в практике преподавания курса социальной философии, философии культуры и философии музыки.

Апробация результатов исследования.

Основные положения предлагаемой диссертационной работы изложены в статьях, опубликованных в сборниках статей «Образование и культура постмодерна» (Казань, 2005), «Человек и общество в современном мире (парадоксы социально-философского дискурса)» (Казань, 2006), «Человек перед лицом глобального вызова» (Казань, 2006), «Наука и религия в глобализирующемся мире (Казань, 2007), в «Ученых записках Казанского государственного университета» (Казань, 2008), а также в одном из разделов коллективной монографии «Образование как пространство и время человеческого бытия» (Казань, 2007).

Структура диссертации.

Работа состоит из введения, трех глав, содержащих восемь параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, насколько это оказалось возможным в рамках данной работы, нами была проанализирована история некоторых идей, наиболее, на наш взгляд, значимых для формирования структурной основы культуры Западной Европы последних двух с половиной веков. Для понятийного обозначения подобного рода структурной основы в начале работы нами был предложен термин «коммуникативная модель», который, как представляется, вполне оправдал свое назначение — выявить в многообразии социокультурных форм предвосхищенные теоретической мыслью и сформированные живым развитием искусства, но при этом устойчивые, доминантные, «ландшафтные» характеристики символической реальности.

В трех главах представленной работы были рассмотрены три коммуникативные модели — классического модерна, позднего модерна и постмодерна. Вначале предполагалось, что данные коммуникативные модели будут интерпретированы как три различные формы «прерывностей», три несхожих среза культурно-исторической «плоти», экспликация которых позволит порвать с традиционным стадиальным и хронологическим подходом к истории идей. Предполагалось также, что целью работы станет утверждение принципиально иной и необычайно природы постмодерна относительно исторически предшествующих ему культурных моделей. Отчасти первоначальная цель оказалась осуществленной: анализ показал, что на уровне взаимной корреляции мысли, слова и вещи постмодерн явил уникальную, прежде не существовавшую форму отношения, основанную на интеграции и. де-дифференциации всех трех компонентов коммуникативной модели, в то время как классический модерн полностью, а поздний модерн частично опирались на принцип их строгой дифференциации.

Но в процессе работы нами также был обнаружен и некий объединяющий элемент для всех трех отмеченных коммуникативных моделей. Таковым стало христианство как форма коммуникативности, выдвинувшая собственно трехчастность (мысль — слово — вещь) за основу взаимодействия человека с миром. Поэтому, развивая мысль о базовой, структурирующей функции христианского мировоззрения для новоевропейской культуры, нам пришлось сделать вывод и о наличии в трех коммуникативных моделях как синхронических образований общей диахронической компоненты, каковой выступило христианство. Впрочем, последнее наблюдение позволило внести несколько светлых, жизнеутверждающих штрихов в облик настоящего времени. Ведь если христианство присутствует в постмодерной символической действительности на уровне отношения мысли, слова и вещи, то мы можем говорить не только о бесконечном количестве «смертей» и «концов», но и о наследовании и преемственности.