Ревизия пенсионной реформы и утрата доверия к государственным структурам управления

Решения индивида, имеющие конечной целью максимизацию полезности на протяжении всей жизни, мы классифицируем как длительную рациональность (С. 34). Длительная рациональность подразумевает такое межвременное распределение потребления, при котором на склоне лет (после завершения активной экономической деятельности) домашнее хозяйство получает поток доходов, позволяющий ему поддержать уровень потребления на привычном уровне. Существует множество способов, которые позволяют, хотя бы теоретически, достичь поставленной цели. Самой распространенной можно считать практику приобретения жилья в кредит. Домашние хозяйства рассчитывают, что ипотечный долг будет погашен в течение активной экономической фазы, так что в старости потребление можно будет увеличить за счет экономии на оплате жилищных услуг. Другим популярным способом «обеспечения старости» служат сбережения в форме различных финансовых активов, от простейших, таких как банковские депозиты, ценные бумаги и иностранная валюта, до более изощренных, таких как паевые инвестиционные фонды.

Исторически сложилось так, что подавляющая часть домашних хозяйств в России не склонна к рациональности в ее «длительной» форме. Причина этого прозрачна — домашние хозяйства считают, что по окончанию активной трудовой деятельности они автоматически начнут получать доход в форме пенсии. При этом многие российские домохозяйства даже не имеют представления о том, за счет каких средств формируется поток пенсионных доходов. Пенсия представляется им этаким бонусом, выплачиваемым при достижении определенного возраста. При таком образе мыслей относительно будущих доходов длительная рациональность становится бессмысленной.

Однако для россиян, исповедующих длительную рациональность, доверительные взаимоотношения с государством имеют исключительно большое значение. Дело в том, что решения, принимаемые в рамках длительной рациональности (например, выбор модели накопления), не могут быть эффективно пересмотрены в будущем периоде, поскольку инвестиции носили безвозвратный характер. Характер такого выбора можно сравнить с решением о приобретении семьей дополнительного ребенка — после того как решение принято, уже не существует альтернативных сценариев, индивиды взваливают на себя ответственность действовать в будущем по единственному оставшемуся варианту. Может показаться, что решения, касающиеся обеспечения собственного благосостояния в старости, принципиально ничем не отличаются от других решений в том смысле, что любой выбор сопряжен с альтернативными издержками. Но это не совсем так. Когда решения принимаются в рамках короткой или мгновенной рациональности, то люди понимают, что ошибки текущего периода можно в значительной мере исправить в череде решений, которые будут приниматься в периодах, следующих за текущим. Поэтому здесь нельзя говорить о полном отсутствии альтернатив. При принятии решений относительно будущей старости дело обстоит иначе — благосостояние индивида на склоне жизни определяется его же решениями, принятыми много лет назад.

Понятно, что принимая столь ответственные решения, индивид принимает на себя огромный риск. Этот риск порожден тем, что будущие события, главным образом конъюнктура рынка, скрыта от людей за пеленой неизвестности. Риск, принимаемый таким образом, обычно называют «коммерческим» риском. Но если люди согласны нести бремя коммерческого риска, то они хотели бы освободиться от «морского» риска, то есть от вероятности утратить богатство в результате системных катаклизмов, лежащих далеко за пределами рыночного пространства. В нашем случае это означает, что люди в момент принятия решения нуждаются в том, чтобы те обязательства, которые приняло на себя Государство (в лице Правительства) в момент заключения контракта, оставались неизменными вплоть до его окончания. Такие решения принимались бы индивидами легко, можно сказать — автоматически, если бы они доверяли Государству, полностью полагаясь на его обещания. К сожалению, в современной российской экономике отношения между населением и Государством далеки от доверительных. И вот почему.

Людям, возглавляющим государственные структуры управления в современной России, ни в коем случае нельзя забывать недавнюю историю своей страны. Хотя бы потому, что население страны эту историю помнит прекрасно. Российская Федерация унаследовала от СССР не только территорию и национальное богатство, но и традиции взаимоотношений между населением и Государством. Эти взаимоотношения были таковы, что доверие между сторонами не могло возникнуть по определению. Ведь мы установили, что доверительные отношения не могут возникнуть в том случае, если в качестве инструмента достижения целей используется не контракт, а принуждение. История экономики СССР как раз и является историей тотального принуждения и даже, если нам так позволят выразиться, «эксплуатации». Государство долгое время принципиально не принимало на себя никаких обязательств по отношению к своим подданным. Если и существовали какие-то преференции, то их получение отнюдь не было гарантированным ни для человека, ни для социальной группы, ни для населения страны в целом. При малейшем изменении в благосостоянии Государства (например, при возникновении хронического дефицита бюджета и нарастании государственного долга), оно отказывалось от ранее взятых на себя обязательств и перекладывало всю тяжесть проблем на население. Причем такой отказ Государства от ранее взятых на себя обязательств был в СССР не случайностью, а традицией.

Не будем утруждать читателей перечислением мелких примеров — они заняли бы слишком много места. Но нельзя не напомнить о денежных реформах, регулярно проводившихся в СССР, и неизменно носящих конфискационный характер. В этом ряду выделяется, конечно, денежная реформа 1947 года. Она является чуть ли не уникальным примером, когда государство открыто заявляет гражданам о том, что отказывается возвращать им долги, которые оно накапливало на протяжении десятилетия. Более того, государство конфисковало значительную часть сбережений населения, произведенных в денежной форме.

Другой пример политики, подрывающей доверие — пресловутый государственный контроль над ценами. Принято считать, что Государство удерживало цены на неизменном уровне. Однако вышеуказанные причины (дефицит бюджета и государственный долг) принуждали власть время от времени «пересматривать» (читай — повышать) цены на большие группы товаров, притом что ползучий рост цен (замаскированный под «пересмотр ассортимента производимой продукции») шел непрерывно. Эти регулярные «набеги» на благосостояние населения сформировали у последнего устойчивое недоверие к Государству как контрагенту в заключаемой сделке.

Однако к концу 60-х годов XX века на этом унылом фоне появилось яркое позитивное пятно. Таким пятном стала система всеобщего пенсионного обеспечения, гарантом исполнения которого стало Государство. Можно спорить о том, насколько велики были эти пенсии в сравнении с прожиточным минимумом (хотя в официальной печати никаких упоминаний о прожиточном минимуме, разумеется, найти было невозможно), или о том, насколько сильно они были дифференцированы в сравнении с индивидуальным вкладом пенсионера в общественное богатство (говорим так, поскольку никакого пенсионного фонда в СССР не было и выплата пенсий производилась напрямую из государственного бюджета). Главным для нас является тот факт, что население стало твердо рассчитывать на пенсию как источник дохода в преклонных годах. В конце концов Государство, неуклонно выполняя свои обязательства в части пенсионного обеспечения, добилось абсолютного доверия со стороны населения. Мы говорим об абсолютном доверии, поскольку в представлении большей части населения пенсия стала тем, что экономисты называют «свободным благом», то есть благом, присвоение которого не сопряжено с издержками (сорок лет трудового стажа не в счет). Государство не отказалось от своих обязательств по пенсионному обеспечению подданных даже в суровые годы жесточайшего дефицита бюджета, хотя по понятным причинам реальные размеры пенсии во второй половине 90-х годов XX века существенно снизились. Казалось, что такой фундамент доверия трудно нарушить, но, как говорилось в старое время, «нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики». За последние годы Правительством (синоним Государства) предприняты шаги, которые сначала вызвали настороженность со стороны некоторой части населения, которая (настороженность) затем переросла в недоверие.

Все началось с того, что Правительство, убаюканное сверхвысокими нефтяными доходами начала XXI века, решило существенно увеличить размеры пенсионного обеспечения населения. Оставляя в стороне анализ нравственных оснований для принятия такого решения, — конечно же, они были, — сосредоточим внимание на экономической стороне вопроса. Решения такого рода должны быть очень взвешенными, поскольку их потом невозможно «отыграть» назад, не потеряв при этом доверия со стороны контрагентов. Под взвешенностью мы понимаем финансовое правило, согласно которому каждая статья долгосрочных обязательств должна уравновешиваться долгосрочным источником получения соответствующего потока доходов. По-видимому, Правительство неправильно предсказало будущую динамику цен на мировом рынке сырья, хотя известно, что при длительном горизонте планирования нельзя принимать конъюнктурные факторы за постоянные величины.

Теперь, когда цены нефти стабилизировались на более реалистичном уровне, стал очевиден еще один стратегический просчет Правительства — отказ от планов решительной реформы системы пенсионного обеспечения, в результате которой ответственность за формирование пенсий возлагалась бы не только на работодателей, но и на самих работников. Причина этого решения не так очевидна, как принято полагать.

Взаимоотношения между властными структурами и населением в России принято характеризовать как патернализм. Полностью перекладывая на работодателей ответственность за пенсионное обеспечение работников, Правительство действует в традициях патернализма. Однако возникает вопрос: по каким причинам власти не предоставляют населению свободу в выборе стратегии формирования собственной пенсии?

К сожалению, нет программного ответа на этот вопрос со стороны высшего экономического и политического руководства страны. Но мы можем выяснить позицию «архитекторов» пенсионных реформ по отдельным высказываниям в печати. Общее их содержание сводится к тому, что россияне, будучи предоставлены самим себе, станут дисконтировать будущие доходы, исходя из очень высокой процентной ставки. Проще говоря, российские семьи будут предпочитать немедленное потребление будущему. Поэтому к моменту выхода на пенсию домашние хозяйства не будут располагать средствами, достаточными для поддержания потребления на достаточно высоком уровне. Тогда государство будет вынуждено финансировать домашние хозяйства, чья активная экономическая деятельность завершилась, за счет средств государственного бюджета. Поскольку власти уверены в том, что российские семьи не смогут сделать правильный межвременной выбор, они (власти) до предела сужают поле доступных альтернатив^[1].

Нет никакого сомнения в том, что именно недоверие, которое испытывают органы власти по отношению к населению, является причиной весьма консервативной и, по-видимому, неэффективной политики, которая проводится в области пенсионного обеспечения. Несомненно, это недоверие второго типа,.

о котором мы говорили в Главе И: неуверенность в компетентности контрагента, в его способности выполнять взятые на себя обязательства^[2]. Но как бы то ни было, исследование взаимоотношений между Государством и российскими домашними хозяйствами позволяет нам предположить, что отношения недоверия в контрактных отношениях носят взаимный характер.

Может возникнуть вопрос: каковы последствия тех маневров, которые осуществило Правительство РФ в области пенсионного обеспечения, для экономики страны? При некоторых усилиях можно усмотреть даже положительные последствия. Например, отказ Правительства от ранее взятых на себя обязательств (индексация пенсии в соответствии с темпом инфляции, дифференциация пенсии в зависимости от трудовых усилий, недискриминационное отношение к работающим пенсионерам) привел к усилению потока клиентов в негосударственные пенсионные фонды. То есть Правительство своими действиями подтолкнуло множество россиян к рыночному выбору. И это, несомненно, позитивное последствие. Но, к сожалению, большая часть домашних хозяйств, которых затронули новации Правительства, не смогла адекватно отреагировать на правительственные меры экономии, поскольку уже выбыла из «активной армии труда». Доверие со стороны этой части населения утрачено. Это значит, что теперь Правительство не может воспользоваться новыми инструментами экономического стимулирования населения, если только эти инструменты рассчитаны не на мгновенные, а на долгосрочные результаты. Не стоит забывать, что действия Правительства всегда сопряжены с внешним эффектом — они оказывают влияние не только на те домашние хозяйства, которые являются адресатами указов, но и на другие домашние хозяйства, которые со временем могут оказаться на месте первых. Так что доверие не утрачивается постепенно, доверие, как всегда, утрачивается сразу.

Последнее утверждение, впрочем, нуждается в уточнении. Оно, безусловно, верно только в том случае, когда информация бесплатна и распространяется в полном объеме. Если же на пути информации возникают какие-то институциональные или финансовые преграды, то в обществе могут сохраниться обширные группы, в которых доверие может сохраняться довольно долго.

Наконец, стоит отметить еще одно важное обстоятельство — правило, согласно которому доверие может возникнуть и существовать только в том случае, если одна сторона контракта сохраняет контроль над действием другой стороны и, в частности, может в определенный момент разорвать контракт. В отношениях населения с Правительством такой контроль обеспечивается посредством выборной системы. Любые действия, которые создают у людей сомнения относительно легальности выборной системы, способствуют исчезновению ощущения контроля (или его иллюзии) и разрушению доверительных отношений.

• [1] Когда принималось решение об альтернативах использования домашними хозяйствами средств, скопившихся на их счетах по программе софи-нансирования пенсий, дело дошло до абсурда. Сначала предлагалось простодобавить эти средства к пенсии в соответствии с «возрастом дожития», то естьразделить на 228 частей. Затем решили, что для участников программысофинансирования возраст дожития будет условно сокращен до 84 месяцев. И это несмотря на то, что для участия в программе люди должны были расстаться с «живыми» деньгами. Аргументация носила привычный характер:"Вы же знаете наших людей — они сразу же все эти деньги потратят, а потомвернутся к нам с протянутой рукой!" Самым интересным представляется тотфакт, что такая примитивная модель поведения навязывалась тем домашнимхозяйствам, которые в течение продолжительного времени демонстрировалисовершенно другие привычки — бережливость и терпение. Ведь программасофинансирования рассчитана не на один год. Невозможно представить, какие метаморфозы должны произойти с домашним хозяйством, который, сберегая доход в течение 10 лет, затем не только мгновенно прокучивает сбережения, но еще и обращается за помощью к «Государству».
• [2] Напомню, что недоверие первого рода состоит в том, что одна из сторонсомневается в добросовестности контрагента. Только при недоверии первоготипа речь идет о сознательном оппортунизме контрагента.