Именительный представления в контексте истории номинативного предложения

Одна из распространенных ошибок при изучении номинативных предложений — это неотграничение их от именительного представления.

Именительный представления — одна из двух наиболее распространенных разновидностей конструкций представления. Вторая конструкция, инфинитив представления, активизируется в новое время. Остальные типы этих конструкций эпизодичны на протяжении всей истории русского языка.

Тип конструкций представления определяется по морфологической принадлежности опорного слова в ее структуре и соответственно называется именительный представления (понятие, введенное и описанное А. М. Пешковским^[1]), инфинитив представления, на который также впервые указал А. М. Пешковский, хотя и не выделил его в особую группу^[2][3]. В других исследованиях инфинитив представления чаще всего квалифицировался как инфинитивно-назывное предложение³ либо — как конструкция представления (наряду с прочими конструкциями представления)^[4].

Кроме собственно функционального различия, которое состоит в том, что конструкция представления посредством языковых средств актуализирует само представление как психический феномен, подлежащий комментированию, являющийся предметом речи вне его отношения ко времени, она отличается от номинативного предложения своим безразличием к истории. Конструкции представления всегда присутствуют в языке. Если они не зафиксированы в тот или иной период истории языка, то это значит только то, что соответствующие тексты не нуждались в подобном эмоционально-психологическом наполнении, в реальной мобилизации этих конструкций.

Вот один из примеров древнейшей фиксации именительного представления: Брачный обычай не хожааше зять по невесту, но привожаху вечер, а заоутра приношаху по ней что вдадуче (Лет. тр., с. 57. Количество подобных конструкций, их употребительность кратно возрастает в XVIII в. благодаря тому, что человек, его чувство становятся важнейшим предметом изображения в литературе сентиментализма, ср.: Умереть Купидону! Боже мой! Зачем будет жить в свете без прелестного малютки? Надобно за него вступиться, надобно помочь ему, надобно отмстить и, чего бы ни стоило, тронуть, победить, пленить нового Алькида… (Карамзин. Юлия); «Вы мне очень понравилисъ» — повторил он у себя в комнате. Желал толковать сии слова тысячью различными образами; обращал в свою пользу; часто улыбался, но уже начинал задумываться СКлушин. Несчастный М-в).

Сравнительно с древнерусским и среднерусским периодами в XVIII в. более других активизируются и инфинитивные конструкции представления.

В XIX столетии конструкции представления становятся одной из выразительных фигур русской поэтической речи в целом, ср.:

Ах, Франция! Нет в мире лучше края! (Гриб.)

Иван. Он говорит, что более не может Взаймы давать вам денег без заклада.

Альбер. Заклад А где мне взять заклады, дьявол! (Пушк.).

Но мне ли, мне ль, любимцу государя…

Но смерть… Но власть… Но бедствия народны… (Пушк.).

Правда: комнатка твоя выходила в сад; черемухи, яблони, липы сыпали тебе на стол… свои легкие цветки… иногда заезжал к тебе старый друг из Москвы… но одиночество, но невыносимое рабство учительского звания, невозможность освобождения, но бесконечные осени и зимы, но болезнь неотступная… (7ург.).

Конструкции представления — это своеобразный синтаксический вариант междометий. Как те, так и другие выражают эмоции, требующие дальнейшего словесного развертывания, раскрытия, но в каждом случае — по-своему. Как междометия, облекаясь в звуки речи, не составляют подлинных слов, оставаясь их субститутами, коррелятами, так и конструкции представления, складываясь из слов, не составляют самодостаточной синтаксической единицы: их функциональность вытекает из контекста и мотивируется контекстом. Вне контекста, вне конситуации конструкции представления асоциальны. Они менее самостоятельны функционально, чем даже междометия.

Если продолжить их характеристику в синтагматическом плане, то они аналогичны связанным основам в словообразовании, лишенным функциональности вне соответствующих морфемных сочетаний. Как семантика связанной основы выводится из совокупной семантики морфем, вместе с которыми она составляет производное слово, так и модально-синтаксическое значение, а также качество, делающее ее отдельной синтагмой текста, конструкция представления черпает из контекста и конситуации, отдельно от которых она не существует.

Конструкции представления не столько синтаксичны, сколько психологичны по их природе. Поэтому они составляют потенциальную принадлежность языка независимо от того, насколько он был изменчив в собственной истории, какой группе языков принадлежит исторически и типологически. Степень насыщенности текста такими конструкциями определяется не собственно синтаксическими (грамматическими) причинами и условиями, а факторами экстрасинтаксическими: пропозициональным содержанием в широком смысле слова. Из этого не следует, однако, что конструкции представления одинаково выражаются во всех языках. Формальная типология их в каждом языке обусловливается типологией свойственных ему синтаксических форм.

В любом случае к номинативным предложениям они отношения не имеют.

• [1] Пешковский А. М. Русский синтаксис… С. 404—406.
• [2] Там же. С. 407.
• [3] См.: Тимофеев К. А. Об основных типах инфинитивных предложений в современном русском языке; Тарланов 3. К. Инфинитивные предложения в русском литературномязыке XVIII столетия: Автореф. дис… канд. филол. наук. Л., 1964. С. 7—9.
• [4] Тарланов 3. К. К вопросу о сегментированных конструкциях в русскомязыке // Уч. Зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Петрозаводск, 1969. Т. 366. С. 94—100; Он же. Конструкции представления // Тарланов 3. К. Язык. Этнос. Время. С. 65—70.