Психоаналитические теории ригидности. 
Введение в психоанализ

3. Фрейдом была сделана первая попытка систематически рассмотреть проблему ригидности (фиксации). Ригидность, по Фрейду, есть результат навязчивого повторения прошлого опыта человечества, которое выражается в разного рода повторяющихся движениях, действиях, оговорках и образах фантазии. Он считал, что каждый человек, проходя в онтогенезе оральную, анальную и генитальную ступени развития, повторяет собственно филогенетическое развитие человечества. Этим определялся и взгляд Фрейда на понятие ригидности и его отношение к характеру и типам характера людей. Тип характера, согласно ему, зависит от того, на какой ступени онтогенеза фиксируется все либидо или его часть. Особенно ярко и полно, по мнению Фрейда, все это выражено у невротика. Обусловленность этим невроза он изображает в следующей схеме: причина невроза — диспозиция в результате фиксации либидо (сексуальная конституция — доисторический опыт, опыт детства) + акцидентальный опыт (травма). Невротик, как пишет Фрейд, полностью отдается навязчивому повторению. Больной настолько сосредоточен на защите своего «эго», что эта защита становится у него ригидной. Невротическая личность, в отличие от личности нормального человека, не может отказаться от этой защиты даже в тех ситуациях, где она становится явно излишней и неадекватной. О. Мауэр (Mowrer, 1948) назвал этот момент «невротическим парадоксом»; невротик, упорствуя в своем поведении, несмотря на его разрушающее действие, становится жертвой собственной ригидности. В объяснении этого дальше всех, как известно, зашел сам 3. Фрейд. Он ввел в свою теорию «инстинкт смерти», который якобы лежит в основе навязчивого повторения: все живые существа стремятся повторить или возвратиться в свое неорганическое состояние. Таким образом, ригидность считалась Фрейдом, во-первых, следствием навязчивого повторения прошлого опыта и, во-вторых, поведением деструктивным, «невротик разрушается своей ригидностью» (Freud, 1948, р. 376).

Традиционные и нетрадиционные представители психоанализа, такие как В. Райх, Ф. Александер, К. Юнг, К. Хорни, Э. Фромм, Г. Саливен и др., хотя не всегда и не во всем разделяют точку зрения отца психоанализа относительно ригидности, все же остаются принципиально на одних с ним позициях. Так, В. Райх (Reich, 1975), отрицая «инстинкт смерти», принимает тезис Фрейда о либидиальной энергии. Характер рассматривается Райхом как защита или «защитный панцирь» Эго как от внешнего мира, так и от внутренних сил либидо. «Под непрерывным влиянием конфликта между либидо и угрозами внешнего мира, — пишет В. Райх, — Эго личности достигает определенной ригидности — хронически и автоматически функционирующего способа реагирования, называемого „характером“; больная личность как бы надевает защитный панцирь, ригидную оболочку, от которой отскакивают удары, идущие как из внешнего мира, так и изнутри самой личности» (Reich, 1975, р. 310).

Ф. Александер считает «инстинкт смерти» неудачным термином, поскольку организм «стремится не к смерти, а к жизни и притом с минимальной затратой усилий» (Alexander, 1951, р. 168). При этом принцип экономии (инерция, сохранение энергии) лежит, согласно Александеру, в основе: 1) формирования навыков и привычек, в чем выражается тенденция заменять флексибильные формы поведения автоматизмами; 2) сопротивления изменению: нежелание организма формировать новые приспособительные реакции; 3) регрессивных тенденций: попыток возвращаться к прежним формам поведения и эмоциональным установкам в случаях трудности приспособления (там же, с. 124).

Другой представитель «ревизованного» психоанализа, К. Юнг (Jung, 1975), рассматривает ригидность как одну из характеристик регресса или остановки либидо на одной из предшествующих зрелости ступеней развития («досексуальной», или «допубертатной»). Ригидность, согласно Юнгу, есть одна из важнейших характеристик того, что он в своей теории «коллективного бессознательного» обозначает понятием «persona» (маска, лицо). Погружаясь в коллективную психику, — пишет он, — человек создает маску, которая скрывает его сущность, это и есть «persona», «часть коллективной психики», та роль, которую играет человек, его взгляды на окружающий мир и т. д. По мнению Юнга, у хорошо приспособленного или приспособляющегося человека persona эластична, что позволяет легко устанавливать контакты с окружающей средой, но последняя может становиться жесткой, неэластичной, может закоснеть в автоматических, привычных способах приспособления; иными словами, она может становиться ригидной, что приводит к расстройствам личности и даже к неврозам и психозам. Далее автор говорит о том, что если здоровая persona служит как бы «медиатором» между внутренним и внешним миром, то ригидная persona, потеряв свою эластичность и проницаемость, превращается в сильное препятствие и даже фатальную преграду на пути к настоящей индивидуальности, к ее развитию и к актуализации ее возможностей.

Широко известно, что «чувство собственной неполноценности», порождающее, в свою очередь, стремление перебороть его, является главным тезисом психоаналитической концепции А. Адлера (Adler, 1927). Эти стремления выражаются, согласно Адлеру, в определенных целях, которые могут и не осознаваться человеком, но тем не менее уже с раннего детства направляют его поведение; каждый аспект существа человека — его привычки, мечты, мышление, память и т. п. — отражают цели и стиль жизни данного человека. Адлер пишет, что «мы мыслим не объективно, но в соответствии с целью и стилем жизни, которые сформировались у нас ранее» (там же, р. 5). Как подчеркивает автор, в жизни бывают ситуации, которые «работают» против флексибильности и адаптабельности, вызывают ригидное цепляние индивида за «направляющие фикции» (guiding fiction), несмотря на их неадекватность действительности. Тревожность, по Адлеру, также вызывает сильное некомпенсированное чувство собственной неполноценности. Даже вполне здоровый человек, — пишет он, — может манифестировать ригидное поведение. Некоторые же индивиды постоянно живут в таких вызывающих тревогу условиях, а потому у них в конце концов акцентируется и формируется ригидный стиль жизни или «нервный» характер вместе с «асоциальными целями». Адлер считает, что ответ на вопрос о причинах такого сочетания надо, прежде всего, искать в ложной природе самих целей индивида и его отграничении себя от окружающих. Невротик прикован к своей схеме, не видя ее ложности. Г. Мэрфи и Ф. Дженсен пишут в этой связи: «Индивидуальная психология говорит, что там, где сознание зажато в ригидной схеме, там мы имеем дело с невротиком. Любая схематизация, любая стереотипизация… есть невротическое средство защиты» (Murphy, Jensen, 1932, р. 240).

К. Хорни, реформируя психоанализ, приходит к выводу, что поведение индивида — это не выражение «инстинкта смерти» и не только «повторение прошлого опыта», как-то утверждал 3. Фрейд, оно определяется настоящим, которое порождает «определенную ригидность реагирования» (Homey, 1937, р. 22). Она считает, что ригидность невротика порождается «основной тревогой» (basic anxiety) в детские годы — чувством слабости и беспомощности перед действительностью, которая переживается как потенциально враждебная и опасная и является, главным образом, результатом неудовлетворительных межличностных отношений. Выбранный ребенком путь для избавления от этого чувства, например привязанность к кому-нибудь из родственников или учителю, имеет тенденцию становиться ригидным и формировать основу для структуры невротического характера. Эта нефлексибильность наступает потому, указывает Хорни, что индивид чувствует себя в безопасности перед потенциальной угрозой окружающего мира только при условии ригидного использования усвоенных способов защиты. Хотя невротические тенденции и формируются вначале как средство избежать тревоги и основа межличностных отношений, но, в силу своей неэффективности и ригидного цепляния за них индивида, они способствуют возрастанию чувства тревоги, а последняя, в свою очередь, усиливает эти невротические тенденции. Таким образом возникает, по выражению Хорни, «психологический порочный круг». Задачу терапии она видит в том, чтобы вырвать индивида из этого порочного круга, освободить его от ригидности, так как «человек может изменяться и изменяется всю свою жизнь» (Homey, 1945, р. 19).

Другой представитель неофрейдизма — Э. Фромм — также отступает от ортодоксального психоанализа в том смысле, что он фрейдовские инстинкты, филогенетические воспоминания и врожденные психологические факторы заменяет социальными. Основное, что, согласно Фромму, характеризует человека современного общества, — это чувство бессилия, ничтожества и изоляции. Психологическая изоляция, чувство одиночества, достигая определенного уровня, вызывает у индивида состояние тревоги. Поэтому индивиду приходится вырабатывать определенные механизмы защиты, чтобы освободиться от этих переживаний. Фромм считает, что наиболее частым таким «спасительным» механизмом является «автоматический конформизм», или «конформизм автомата». Это механизм бегства от свободы, чувства одиночества и бессилия перед подавляющей личность силой действительности; человек растворяется в массе других членов общества, становится тем, что ожидают от него остальные, — отказывается от своего «Я», становится стандартной личностью (Fromm, 1941, р. 186). Такая структура характера по типу «псевдо-Я» становится нефлексибильной, ригидной, трудноизменяемой, поскольку индивиду представляется, что она поможет освободиться от присущих ему негативных переживаний чувства одиночества и тревоги. Но это оказывается самообманом, иллюзией, поскольку отказ от своего «Я» влечет за собой еще более мучительные состояния, еще более усиливает чувства изолированности, бессилия и ничтожества. Получается опять тот же «порочный круг», о котором говорит Хорни, причем индивид не осознает насильственного характера этих бессознательных механизмов и полагает, что действует целесообразно и сознательно. Отсюда и особенности его характера и личности коренятся, по Фромму, в бессознательных механизмах.

Г. Салливен (Sullivan, 1953), рассматривающий психиатрию как науку об «интерперсональных отношениях», считает главной преградой на пути нормального осуществления этих отношений чувство тревоги (anxiety). Согласно его точке зрения, индивид, чтобы освободиться от этого чувства или хотя бы приглушить его, формирует «инфраструктуру личности» (selfsystem) с ее «охраняющими действиями» (security operations) (селиктивное невнимание, сублимация и ложная персонификация как себя самого, так и других людей). Салливен подчеркивает, что отличительной характеристикой инфраструктуры личности является ее крайняя ригидность; она характеризуется исключительной сопротивляемостью любому опыту (там же, р. 190). Именно ригидность этой инфраструктуры личности является, по выражению Г. Салливена, «камнем преткновения в полезном для самой личности изменении» (там же, р. 169). Он замечает, что подобное явление характерно как для нормальных, здоровых людей, так и — еще в большей степени — для невротиков и психических больных. Задачу психотерапевта он видит в ослаблении ригидности.

В рамках психоаналитического понимания ригидности остаются В. Ительсон и С. Кьюташ (1961, 1965). Они пытаются найти объяснение неадекватному поведению невротика с позиции выдвигаемой ими «перцептуальной» теории. По мнению этих авторов, их концепция логически продолжает психоанализ и некоторые теории научения в попытках дать объяснение невротическому поведению, а также хорошо гармонирует с гештальтпсихологией. Кьюташ и Ительсон полагают, что должен существовать «оптимальный ранг перцептуальной флексибильности» и что психоневрозы свидетельствуют о нарушении этого оптимума в сторону увеличения «перцептуальной ригидности». Иллюстрируют они свои положения серией экспериментов. Остановимся на наиболее представительном — с нашей точки зрения. Испытуемому демонстрируется с помощью определенной аппаратуры комната с искаженной перспективой — эффект, достигаемый благодаря тому, что стены, потолок и пол ее не являются параллельными. При такой искаженной перспективе изменяются видимые размеры находящихся в комнате предметов. Соответственно представлениям, сформировавшимся в прошлом опыте испытуемого, он воспринимает комнату как правильный прямоугольник, а совершенно одинакового размера кукол, окрашенных в разный цвет и помещенных в противоположных углах этой комнаты, — как фигуры разного размера. Тогда меняют кукол местами, т. е. показывают испытуемым, что они одного размера, что дело, видимо, в самой комнате. И тот зафиксированный отрезок времени, за который испытуемый научается воспринимать предъявляемые ему предметы, объекты такими, какие они есть на самом деле, пишут Кьюташ и Ительсон, является показателем перцептуальной ригидности испытуемого. Этот метод, по утверждению С. Кьюташа, может служить теоретической моделью того, что происходит при психоневрозах (Kutash, 1965, р. 959). В результате конфликтной ситуации или ситуаций детства индивидуум формирует перцептуальный опыт или предположение относительно ситуации и лиц, являющихся частью ее; образы матери и отца становятся как бы эталоном, мерой степени перцептуального искажения. Развивая это положение, авторы считают, что впоследствии любое восприятие, включающее какие-либо элементы, общие с первоначальным патогенным конфликтом и, как его следствием, перцептуальным искажением, искажается вторично (как искажаются размеры кукол), чтобы сделать его адекватным прошлому опыту. Так и формируется, по мнению авторов, невротическое по своей природе поведение, обусловленное перцептуальной ригидностью, которая соответствует тому, что Фрейд обозначил как «насильственное повторение» или «перенос» (transference), Адлер называл «стилем жизни», а Салливен — «паратаксическим искажением» (parataxic distortion).

Подводя итоги теоретических построений представителей классического психоанализа и неофрейдистов в плане их толкования ригидности как фиксированной формы поведения, мы приходим к выводу, что, несмотря на некоторые разногласия с 3. Фрейдом (например, подвергаются сомнению понимание ригидности как навязчивого повторения филогенетического опыта, атрибута смерти и т. д.), все они единодушны, во-первых, относительно распространенности и частоты проявления ригидного поведения и, во-вторых, относительно того, что ригидность необходимейшим образом входит в структуру невротической личности. Но главное, что их объединяет, это утверждение, что в основе ригидности лежат психологические конфликты, понимаемые биологически, — столкновение мотивов, обусловленное преимущественно половым влечением, влечением к власти, к наслаждению, чувством собственной неполноценности, бессилия и ничтожества и т. п., которые дают о себе знать через механизм вытеснения. В обсуждаемой проблеме как в капле воды отразилась вся эволюция психоанализа: с одной стороны, как отмечает М. С. Роговин, происходит выхолащивание научного содержания из используемой психоанализом системы понятий, с другой — он «служит яркой иллюстрацией того, как неадекватность основных понятий позволяет легко отделить „механизм“ от „движущих сил“ и превратить хотя и имеющую немало точек соприкосновения с биологией, но все же по своему существу интрапсихологическую концепцию, какой был ортодоксальный психоанализ, в концепцию социологизаторскую — неофрейдизм» (Роговин, 1969а, с. 322—323).