Массовые репрессии в СССР

Академия МВД Юридический факультет Реферат на тему Массовые репрессии в СССР Москва 2011

Изучение наиболее знаковых, трагических событий отечественной истории в последние годы переживает своеобразный расцвет. Использование огромного количества ранее недоступных архивных материалов, внимательное рассмотрение множества мелочей, из которых и складывается жизнь, умелое сопоставление самых разнообразных данных и искреннее желание понять родную историю позволили многим историкам отойти от «черных мифов», которыми в 1990;е годы полнилась научная литература, и сделать поразительные «открытия». Поразительны они не сами по себе, а относительно тех распространенных представлений, которые сформированы у большинства людей учебниками, публицистикой и СМИ.

Интересно, что эти представления, опирающиеся на известный набор знаний, являются скорее набором впечатлений об истории, чем ее глубоким пониманием. И наиболее яркие из них были созданы не столько историками-профессионалами, сколько публицистами времен «перестройки» и первой половины 1990;х годов, наиболее знаменитыми из которых считаются Д. Волкогонов и Э. Радзинский. Очень часто они поднимали тему «сталинских репрессий», самим названием заранее определяя свою оценку тех трагически сложных событий. В своих сочинениях они указывают основной причиной репрессий личность Сталина, его желание единоличной власти и нетерпимость, подчеркивают неоправданность и необоснованность репрессий, играют на эмоциях и чувстве справедливости, называя огромное количество репрессированных и живописуя эпизоды истязания заключенных.

Только к концу 1990;х годов, позиции «впечатляющей» публицистики, на наш взгляд, начинают слабеть. Обстоятельные научные труды о 30-х годах и желание их авторов донести до широкой публики результаты своих исследований, стремление читающей публики разобраться в живой еще истории породили делание заново разобраться в сути и значении происходившего в те годы.

Кроме того, исследование механизма массовых репрессий важно не только для объективного анализа исторического прошлого. Не в меньшей мере оно полезно и для будущего. Молодые юристы должны знать, что творили многие из их предшественников свыше полувека тому назад

1. Причины массовых репрессий

А. Елисеев в своей книге «Правда о 1937 годе. Кто развязал „большой террор“ ?» замечает, что массовые репрессии являются проявлением почти всякой революции, логически вытекают из необходимости подавить широкое недовольство, возникающее в обществе, переживающем резкий поворот в своем развитии. Сталин же на проверку оказывается значимой фигурой не революции, а ее завершающего этапа — «термидора», поскольку он «осуществил ряд мер, направленных против нигилизма, порожденного революцией». Он не был инициатором этого поворота и опирался на самые разные социально-политические силы. Но в 1930;е годы в партийном руководстве обозначились группы, по-разному видевшие дальнейшее развитие СССР, и борьба между ними возродила привычный для них, рожденных революцией, метод решения проблем — массовый террор Елисеев А. Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»? — М.: Эксмо, 2008. С. 8, 60−61. Определению состава этих группировок и сути противоречий между ними и посвящена книга А. Елисеева.

К. Романенко в своем исследовании просто предлагает «разобраться в событиях довоенного времени» и начинает их изложение с 1924 года, обстоятельно рассматривая процессы выработки программы социально-экономического и перестройки общества, пережившего революцию, на новый, созидающий лад. Основное внимание он уделяет борьбе группировок в высшем партийном руководстве, на протяжении 1920;х и первой половины 1930;х годов, в которой Сталин не был бесспорно определяющей фигурой, и именно в этом сюжете усматривает главный нерв политической жизни той эпохи.

К. Романенко, опровергая миф о тотальной зачистке командного состава РККА в 1937—1938 гг., показывает как 40 тысяч уволенных по разным причинам за это время офицеров (12 461 из них был затем восстановлен в должности) с легкой руки ряда публицистов и «историков» превратились в 40 тысяч репрессированных, т. е., учитывая известную кровожадность Сталина, в «40 тысяч расстрелянных полководцев». Хотя уже в конце 1980;х было достоверно известно, что за контрреволюционные преступления тогда осудили 3572 военнослужащих, из которых 210 было расстреляно Романенко К. К. Сталинский 37-й. Лабиринты кровавых заговоров. — М.: Яуза; Эксмо, 2007. С. 669.

Интересными представляются выводы А. Елисеева. Он обозначил следующие тезисы: нельзя считать Сталина инициатором массовых политических репрессий тех лет; «большой террор» стал результатом внутрипартийной борьбы между различными политическими группами, каждая из которых настаивала на физическом истреблении противников; Сталин до последнего противился террору, пытаясь сдержать его размах и минимизировать потери; 1937 год ударил в первую очередь не по народу, а по партийной верхушке и новой советской аристократии. По мнению А. Елисеева, в 1930;е годы существовали минимум четыре партийные группы, по-разному видевшие судьбы политического развития СССР: левые консерваторы, национал-большевики, социал-демократы, левые милитаристы. За каждой из группировок стоял свой социально-политический проект, каждая опиралась на определенный социальный слой, который видела главенствующим.

Левые консерваторы состояли из регионалов (С. Косиор, В. Чубарь, Р. Эйхе и др.) и технократов (С. Орджоникидзе, Г. Л. Пятаков), стремившихся упрочить власть в регионах и укрепить свои ведомственные позиции. Они выступали как против внутриполитических преобразований, угрожавших их политической стабильности, так и против активной внешней политики, которая бы обернулась очередным витком централизации власти и утратой ими практически неограниченных полномочий. Левые консерваторы опирались на партийный аппарат.

Национал-большевики, представленные немногочисленными, но спаянными сторонниками Сталина, выступали за реальную демократизацию общества в преддверии мировой войны, за свободные и альтернативные выборы, за приоритет государственной власти над партийной. В международных отношениях они стремилась лавировать между демократическими странами и гитлеровской Германией, не подчиняясь Западу, но и не провоцируя его на конфликт. Для них характерен отход от идеологем марксизма и возведение идеи построения мощного национального государства в разряд главной. Своей опорой они считали государственный аппарат.

Социал-демократы, возглавляемые Бухариным, Рыковым, Томским, стремились «вернуть марксизм к его гуманистическим основам» и отказаться от национальной политики сталинцев, что позволило бы создать широкое международное антинацистское движение. Это группа, по сведениям А. Елисеева имела поддержку среди некоторых руководителей НКВД (Г. Ягода) и интеллигенции (М.А. Горький, В.И. Вернадский). Левые милитаристы, представленные группой М. Тухачевского, выступали за развязывание масштабной, революционной по своему характеру войны, и подчинению всей общественной жизни и государственных интересов этой задаче.

Помимо этого, А. Елисеев отмечает следующие факторы политической жизни второй половины 1930;х годов: мощное влияние Троцкого из-за границы на умонастроения ведущих политиков; превращение НКВД в самостоятельную силу, преследующую свои интересы; противостояние «англоманов» и «франкоманов» против «германофилов»; сложная система личных связей на высшем уровне. На этом пестром фоне происходили многочисленные перестановки сил, вспыхивали конфликты и быстро перестраивались союзы и блоки. Многие историки, по мнению автора, заворожены мнимым всемогуществом Сталина. Однако он далеко не всегда мог руководить политическими процессами, оставался заложником своего ближайшего окружения, нередко занимавшего иную позицию, и часто шел на уступки, но при первой возможности мастерски использовал противоречия между «сподвижниками» в своих целях.

К 1937—1938 годам внутрипартийная борьба достигла своего пика, форма, в которую она вылилась — террор, — была вызвана тем, что для лидеров революции наиболее приемлемым методом решения всех проблем оставались репрессии. Инициаторами же репрессий выступили, прежде всего, регионалы, оказавшиеся перед угрозой лишения своих постов или урезания своих властных полномочий.

Итоги доскональной работы Л. Наумова Наумов Л. А. Сталин и НКВД. — М.: Яуза; Эксмо, 2007. удивляют своей глубиной: он не только рассмотрел изменения в руководстве НКВД, но и определил его непростые отношения с различными группами в высшем партийном и государственном руководстве, проследил превращение органов безопасности в самодостаточного и неуправляемого игрока внутриполитической жизни конца 1930;х годов.

Прежде всего, Л. Наумов признает, что реальная власть Сталина была меньшей, чем кажется, и он «во многом зависел от расстановки сил в верхах, и сам был во власти страха перед потенциальными и реальными заговорами» Там же. С. 383. Но именно Сталин, по мнению исследователя, начал цепочку событий, приведших к массовым репрессиям, когда в 1936 году устранил остатки «левых» и «правых», которые хотя и скрытно, но продолжали действовать. Эти действия против старых революционеров и героев Гражданской войны вызвали скрытое сопротивление в верхах и средних слоях партии, в том числе и среди соратников самого Сталина (А. Енукидзе, С. Орджоникидзе). Тогда возникла мысль об изменении состава ЦК при помощи новых процессов, хотя первоначально речь шла только устранение «ненадежных». В результате в первой половине 1937 года во внутренней политике советского руководства произошел переворот — переход к репрессиям как инструменту борьбы внутри правящего слоя, переворот, закрепленный февральско-мартовским пленумом ЦК ВКП (б). Новый курс потребовал изменений и в руководстве НКВД, что стало возможным благодаря групповому, «клановому» противостоянию в этом органе. Чекистские кланы были однотипными по социальному и национальному составу, образовательному уровню, политическому прошлому и различались лишь по предшествующей службе, свойству.

С замены руководства НКВД начинается «большая чистка», которая уже весной 1937 года охватила высший командный состав РККА, замешанный в «заговоре Тухачевского». Эти события толкнули Сталина «к неадекватным решениям о качественном изменении состава ЦК», к быстрой и решительной ротации высшего руководства. Подобное решение привело к обострению широкомасштабного группового конфликта, зревшего, по мнению Л. Наумова, «с самого 1917 года» Там же. С. 387. В этих условиях правящая группировка отказывается от политики «примирения», основой которой была Конституция 1936 года и предстоящие выборы в Советы, и переходит к массовым операциям как инструменту управления страной. Определяющую роль в таком повороте сыграло региональное руководство, потерявшее в условиях обострения политической борьбы уверенность в своих силах.

ЦК ВКП (б) практически не контролировал деятельность спецслужб, которые, выполняя первоначальное задание центра по смене руководства высшего и среднего звена, сами стали ставить перед собой новые задачи. Так, были проведены национальные операции, а затем «кулацкая операция», явившаяся, по мнению автора, стихийной реакцией регионального руководства на угрозы, которые возникали в связи с реализацией новой Конституции и могли исходить от тех социальных групп общества, которые не могли до конца принять социалистических преобразований.

Стоит отметить, что авторы рассмотренных выше книг не претендуют на исчерпывающее освещение причин и механизма репрессий, ссылаясь на недостаток источников, наличие множества неясных ещё сюжетов. Они не охватывают таких важных аспектов проблемы, как психологическая расположенность к репрессиям не только руководства, но и общества в целом, или незаконный характер деятельности органов безопасности.

Тем не менее, мы получаем от них интересную разгадку 1937 года, этого символа массовых репрессий. Он стал закономерным и практически неизбежным итогом внутриполитического развития советского государства и общества, которые возникли на волне революции и осознанно пытались преодолеть ее тяжелейшие последствия. Созидание новой государственности и социально-экономической модели проходило в режиме постоянного противоборства разных групп в высшем руководстве страны, отражавших интересы различных социальных слоев, кланов, и ведомств. Настойчивые попытки сталинской группы упрочить свои позиции и реализовать проект «примирения» власти с обществом, натерпевшимся в конце 20-х — начале 30-х годов, нарушили это хрупкое равновесие, вызвали скрытое, но ощутимое сопротивление других групп, прежде всего регионального и ведомственного руководства. В этих условиях центр, сам оказавшийся под угрозой смещения, фактически утратил контроль над деятельностью органов безопасности, которые стали проводить уже свою политику, направленную на расширение репрессий. И только существенная перестановка сил внутри сталинской группировки и в целом в верхах позволила к лету 1938 года выправить положение в стране и остановить вал массовых репрессий.

При тоталитарном режиме политическая юстиция являются частью юридической системы, специально созданной или используемой для подавления политических противников путем применения правовых и противоправных средств Кудрявцев В. Н., Трусов А. И. Политическая юстиция в СССР. — М.: Наука, 2000. С. 14. В 30-е гг. политическая юстиция отнюдь не сводилась к деятельности органов государственной безопасности, многие из подразделений которых не имели к ней никакого отношения. В то же время она охватывала значительную часть других учреждений, ведавших уголовным или административным судопроизводством.

Систему политической юстиции в тоталитарных государствах отличают следующие сходные черты: обособление норм материального и процессуального права; использование специфических репрессивных форм («особые совещания», «тройки», «специальные коллегии» и пр.); автономизация политической юстиции, вплоть до создания самостоятельного аппарата; прямая подчиненность верховным органам политической власти; чрезвычайный режим секретности Там же. С. 15−17.

Пенитенциарные учреждения Советского государства в 30-е годы были сосредоточены в ведомстве НКВД и выполняли две основные задачи: карательную и экономическую. Новый этап в истории пенитенциарной системы Советского государства открывает Постановление СНК СССР от 7 апреля 1930 г. об утверждении «Положения об исправительно-трудовых лагерях» (ИТЛ). Перед пенитенциарной системой была поставлена новая задача, заключавшаяся в оказании помощи государству в возрождении разрушенной экономики Смирнов Л. Б., Очередько В. П. Пенитенциарная система советского государства в предвоенные и военные годы (1930 — 1945 г. г.) и ее роль в достижении победы в Великой отечественной войне 1941;1945 гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2005. № 2. С. 61.

В 1930 г. при Совете Труда и Обороны был учрежден так называемый Особый комитет по сооружению Беломоро-Балтийского водного пути. В апреле 1932 г. заместитель председателя Объединенного Главного Политического Управления (ОГПУ) Ягода и заместитель прокурора Верховного суда СССР Катаньян утвердили «Положение об особых правах начальника ГУЛАГа тов. Рапопорта на строительстве Беломоро-Балтийского водного пути, выполняемого силами заключенных» Рассказов Л. П., Упоров И. В. Использование и правовое регулирование труда осужденных в российской истории. — Краснодар, 1998. С. 66.

В 1931 г. было утверждено Временное положение о зачете рабочих дней, заключенным, содержащимся в ИТЛ. Зачет по первой категории труда устанавливался из расчета четыре дня срока за три дня работы, по второй — пять дней срока за четыре дня работы. Исправительно-трудовые учреждения были включены в народно-хозяйственный план.

Создание ГУЛАГа преследовало целью создание эффективной системы для проведения форсированной индустриализации. В 1936;1937 гг. создаются управления специализированных лагерей в составе ГУЛАГа, задачей которых было решение различных хозяйственных задач. Экономические цели продолжают оставаться приоритетными в данный период советской исправительно-трудовой политики. В НКВД была создана система секретных научно-исследовательских центров, где велись наиболее важные оборонные исследования.

15 июля 1939 г. Приказом НКВД СССР «Об отмене практики зачета рабочих дней и условно-досрочного освобождения» в целях максимального использования рабочей силы заключенных на строительстве и производстве была отменена система досрочного освобождения заключенных.

На март 1940 г. в системе ГУЛАГа было три лагеря, 425 ИТК, 50 колоний для несовершеннолетних. Общее число заключенных на 1 января 1940 г. составило 1 659 992 человека.

Деятельность ГУЛАГа охватывала 17 отраслей народного хозяйства.

Объем товарной продукции составлял 2659,5 млн. рублей Эбеджанс С. Г., Важнов М. Я. Производственный феномен ГУЛАГа // Вопросы истории. 1994. № 6. С. 188−189.

массовый репрессия тоталитарный политический

2. Массовые репрессии как метод осуществления тоталитарного режима

Понятие «тоталитаризм», «тоталитарный режим» отражает принципиальные особенности репрессивных социально-политических систем. Советская система, сложившаяся в 30-е гг., была наиболее близка к теоретической модели тоталитарного режима не только в силу интенсивности репрессивной организации, но и направленности террора: в отличие от нацистского режима, террор и репрессии в СССР захватывали все население, внутри которого возникали «враги», а не отдельные, более или менее выделяемые этнические группы (евреи, цыгане, которых другой тоталитарные режим того времени выдвигал на роль символических «носителей зла»).

Под тоталитарным режимом понимается структура институтов репрессивных и закрытых обществ, функционирование которых обеспечено определенной технологией господства Гудков Л. «Тоталитаризм» как теоретическая рамка: попытки ревизии спорного понятия // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2001. № 6. C. 24. Хотя она возникает в ситуации острого общественного и культурного кризиса, краха предшествующего социально-политического порядка, она может функционировать только как система повседневного управления, используя все элементы чрезвычайщины, героизма, экстраординарности, спасения и пр. в качестве элементов пропаганды, мобилизации, условий репрессивного контроля и легитимации режима власти.

Отметим ее важнейшие черты.

Слияние «партии и государства», номенклатурная конституция общества. Матрица централизованной организации задает определенную внутреннюю логику развития подобных структур господства: а) растущая концентрация власти (принятие решения) на высшем уровне и тем самым нарастающая неэффективность, недееспособность всей системы; б) систематическое возникновение феноменов и механизмов «ведомственной харизмы», придание авторитета только одной социальной позиции в иерархии — высшему руководителю, наделение вождя ореолом непогрешимости и всеведения. В перспективе такая жесткая структура социальной организации должна с неизбежностью повлечь за собой ограничение и уничтожение автономности различных функциональных сфер общественной жизни, а следовательно, и подавление социального и культурного разнообразия, резкое снижение значимости автономных структур гратификации в каждой из этих функциональных областей.

2. Организованный и принудительный общественный консенсус, создаваемый благодаря монополии на средства информации и пропаганды вместе с режимом строжайшей цензуры. И то и другое обеспечивает условия для хронической мобилизации населения на выполнение решений «партии—государства», обещающей «неуклонное повышение жизненного уровня трудящихся» и тем самым задающей параметры массовой спокойной уверенности в завтрашнем дне. Гарантии будущего и солидарность против внешних и внутренних угроз, реальных или фиктивных врагов создают определенное равновесие в обществе. Внимание подданных сфокусировано преимущественно на сюжетах внутренних событий страны, изолированной от внешнего мира; отсюда — сознание исключительности и центрированности «на себе» подданных режима, мощный барьер отчуждения, нежелания знать и понимать то, что происходит за «забором» .

3. Государственный террор, осуществляемый тайной полицией, спецслужбами, экстраординарными парамилитарными структурами, выведенными из сферы действия правовой системы. Режим террора и репрессий составляет негласную, необсуждаемую область социальных значений, определяющих массовое поведение. Система концлагерей образует другую важнейшую социокультурную составляющую тоталитарной системы, без которой она в принципе не могла бы существовать. Репрессии здесь обеспечивают реализацию нескольких социальных функций: механическую интеграцию социума, дисциплинирование массы и показную лояльность к ближайшим властям, смену кадров и тем самым — социальную динамику внутри формальных организаций. Без однонаправленного («сверху вниз»), репрессивного характера социального контроля и управления любыми сферами социальной жизни тоталитарный режим не может сохраняться в течение длительного времени. Ограниченный и направленный террор — способ поддержания матрицы системы, профилактическое условие функционирования режима, а также условие развития и дифференциации системы в целом. Сами по себе масштабы и характер репрессий могут сильно различаться.

4. Милитаризация общества и экономики, гипертрофированный характер ВПК, подчинявшего себе все прочие отрасли экономики; поддержание в обществе постоянного уровня готовности к войне, угроза войны как горизонт общественной жизни. Главными целями этих структур являются приучение к выполнению любых мероприятий руководства, какого бы рода они ни были («начальству виднее»).

5. Планово-распределительная экономика и связанный с этим неустранимый, постоянный дефицит товаров, услуг, информации и т. п.

6. Хроническое состояние искусственной бедности населения, возникшей не в силу неразвитости экономики, бедности полезными ископаемыми или почвы, а как функция определенного типа централизованной экономики, направленности ее развития (военно-промышленного, подчиненности государственным, а не частным приоритетам). Тоталитаризм возникает в условиях нарастающей бедности (отсутствия перспектив для значительной части общества и, соответственно, появления надежд на экстраординарные средства в политике) и может существовать только при поддержании крайне низкого уровня жизни. Можно сказать, что тоталитаризм — это система снижающейся эффективности использования ресурсов общества.

7. Неподвижность населения, принципиальное ограничение социальной мобильности как горизонтальной, так и вертикальной, кроме регулируемой государством в собственных целях (принудительная миграция, обусловленная процессами форсированной индустриализации и раскрестьяниванием сельского населения; ГУЛАГовские массовые перемещения и экономика, соединяющая ВПК и лагеря; паспортная система и прописка; отсутствие выезда за границу и въезда в страну, полукрепостной характер жизни основной массы населения, не имеющего собственных ресурсов для свободы маневра).

3. Процессуальное обеспечение массовых репрессий в СССР

Для более глубокого исследования это темы сделаем экскурс в становление процессуальной системы после революции. Так, декрет СНК РСФСР «О суде» № 1 от 24 ноября 1917 г. упразднил царскую систему суда Собрание Узаконений РСФСР. 1917. № 4. Ст. 50. Члены нового суда руководствовались в первую очередь революционной совестью и революционным правосознанием. Отказ от исторически сложившихся принципов уголовного процесса повлек вытеснение революционным правосознанием революционной совести как понятия, этически окрашенного и поэтому казавшегося подозрительным как идеологический пережиток прежней правовой системы Стецовский Ю. И. Судебная власть: учеб. пособие. 2-е изд. М., 2000. С. 23.

Применение уголовной репрессии законодательно закреплялось (Декрет СНК РСФСР от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре» Собрание Узаконений РСФСР. 1918. № 65. Ст. 710.). Положения этого документа давали право Военной Чрезвычайной Комиссии (ВЧК) изолировать лиц, выступающих против Советского государства, в концентрационный лагерь, а также расстреливать всех лиц, которые так или иначе имели отношение к белогвардейским организациям, заговорам, мятежам.

Революционное правотворчество судебных органов основывалось на революционном правосознании Гринберг М. С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих годов // Государство и право. 1993. № 1. С. 63−64. Свидетельством применения революционного правосознания было наличие образных выражений в декретах, например, «по всей строгости законов» или «по всей строгости революционных законов», то есть без указания на конкретные, строго определенные виды наказания за отдельное преступление.

В принятых 12 декабря 1919 г. Руководящих началах по уголовному праву РСФСР Российское законодательство Х-ХХ в. в. Судебная реформа / под ред. Б. В. Виленского. — М., 1994. Т. 9. (далее сокращенно — Руководящие начала) главное внимание акцентировалось в первую очередь на таком основании наказания, как социальная опасность личности преступника, причем вина и ее формы не были необходимым условием уголовной ответственности.

Значительной вехой в развитии советского законодательства явилось принятие УПК РСФСР 1 июля 1922 г. Однако, несмотря на формирование демократических, гуманных норм и институтов, установленных данным кодексом (ст. ст. 4, 19, 113, 114), его введение не становилось самодостаточным для приведения в действие механизма судебной защиты нарушенных прав Веретенникова Е. В. Становление уголовно-процессуального законодательства о реабилитации в период с 1917 по 2002 гг. // Сибирский юридический вестник. 2005. № 2. С. 74. Фактически, в борьбе с контрреволюционными преступлениями ОГПУ могло покушаться на любые права и свободы личности, презумпция невиновности во внимание не принималась.

Полномочия ОГПУ расширил ведомственный приказ № 44/21 от 2 февраля 1930 г., в котором указывалось: «…в целях наиболее организованного проведения ликвидации кулачества, выселение кулаков и их семейств из Сибири должно составить 25 000 человек. Для непосредственного руководства операцией организовывались «оперативные тройки» Самосудов В. Террор Сталинского режима против народа // 60-летие большого террора. Памяти жертв репрессий. — Омск: ОмГУ, 1998. С. 5. Действия названных органов были направлены на раскулачивание, расстрел и высылку.

Очередной вехой развития советского законодательства было принятие 7 августа 1932 г. закона «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Его положения распространялись вопреки его прямому смыслу на ряд действий, которые не являлись хищением социалистической собственности, то есть «на случаи, в нем не предусмотренные» Павлов Н. Е. Уголовно-процессуальные проблемы применения уголовного закона // Российский следователь. 2000. № 5. С. 10.

1 декабря 1934 г. был убит известный политический деятель С. М. Киров, что повлекло принятие ЦИКом СССР Постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». Применение уголовно-процессуального законодательства стало еще более антигуманным к обвиняемым. Если УПК РСФСР 1922 г. в ст. 348 гарантировал право на кассационное обжалование и помилование, то внесенные в УПК изменения не гарантировали подачу ходатайства о помиловании и обжалование приговора. Допускавшееся ранее ст. 355 УПК РСФСР 1922 г. опротестование приговора в порядке надзора стало невозможным, поскольку приговор приводился в исполнение немедленно.

Последняя новелла была закреплена в Постановлении Президиума ЦИК СССР от 1 декабря 1934 г. «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов», согласно которому требовалось не задерживать исполнения приговоров о высшей мере наказания и приводить исполнение немедленно по вынесении судебных приговоров.

Советское законодательство продолжало развиваться в сторону усиления террора. Так, Постановлением ЦИК СССР от 14 сентября 1937 г. в уголовно-процессуальные кодексы союзных республик были внесены изменения по рассмотрению дел о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Сущность изменений сводилась к следующему: во-первых, обвинительное заключение должно было вручаться обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дел в суде, во-вторых, не допускалось кассационное обжалование, в-третьих, приговоры (расстрел) приводились в исполнение немедленно, в-четвертых, ходатайства осужденных о помиловании отклонялись Жертвы политических репрессий Иркутской области: память и предупреждение будущему. Иркутск, 1998. Т. 1. С. 9−20. По этому поводу Т. Н. Москалькова справедливо замечает: «В период культа личности получили распространение аресты без санкции прокурора, более того, беззаконие и произвол получили такой размах, что в ряде случаев людей расстреливали в застенках НКВД вообще без всякого официального на этот счет решения» Москалькова Т. Н. Честь и достоинство: как их защитить? (Уголовно-процессуальный аспект). — М., 1992. С 14, 17.

Нельзя не остановиться и на том факте, что в период репрессий главным средством расследования преступлений были не навыки применения уголовно-процессуального закона и следственной тактики, а угрозы, насилие и различного рода пытки. Государственная политика проводилась в целях уничтожения, истребления народа, ни о каком уголовном процессе, в цивилизованном понимании этого слова, речи и быть не могло.

1. Фёдоров А. Н. «Загадка 1937 года» в новинках отечественной публицистики // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия: Социально-гуманитарные науки. 2009. № 9. С. 25−28.

2. Елисеев А. Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»? — М.: Эксмо, 2008. — 352 с.

3. Романенко К. К. Сталинский 37-й. Лабиринты кровавых заговоров. — М.: Яуза; Эксмо, 2007. — 832 с.

4. Наумов Л. А. Сталин и НКВД. — М.: Яуза; Эксмо, 2007.

5. Кабанов П. А. Виктимология тоталитаризма: понятие, предмет, структура, задачи // Следователь. 2008. № 4. С. 52−55.

6. Гудков Л. «Тоталитаризм» как теоретическая рамка: попытки ревизии спорного понятия // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2001. №№ 5, 6.

7. Веретенникова Е. В. Становление уголовно-процессуального законодательства о реабилитации в период с 1917 по 2002 гг. // Сибирский юридический вестник. 2005. № 2. С. 74−78.

8. Стецовский Ю. И. Судебная власть: учеб. пособие. 2-е изд. — М., 2000.

9. Гринберг М. С. Уголовное право и массовые репрессии 20-х и последующих годов // Государство и право. 1993. № 1. С. 63−64.

10. Самосудов В. Террор Сталинского режима против народа // 60-летие большого террора. Памяти жертв репрессий. — Омск: ОмГУ, 1998. С. 5.

11. Павлов Н. Е. Уголовно-процессуальные проблемы применения уголовного закона // Российский следователь. 2000. № 5.

12. Жертвы политических репрессий Иркутской области: память и предупреждение будущему. — Иркутск, 1998. Т. 1.

13. Москалькова Т. Н. Честь и достоинство: как их защитить? (Уголовно-процессуальный аспект). — М., 1992.

14. Кудрявцев В. Н., Трусов А. И. Политическая юстиция в СССР. — М.: Наука, 2000. — 365 с.

15. Смирнов Л. Б., Очередько В. П. Пенитенциарная система советского государства в предвоенные и военные годы (1930 — 1945 г. г.) и ее роль в достижении победы в Великой отечественной войне 1941;1945 гг. // Вестник Санкт-Петербургского университета МВД России. 2005. № 2. С. 61−66.

16. Рассказов Л. П., Упоров И. В. Использование и правовое регулирование труда осужденных в российской истории. — Краснодар, 1998.

17. Эбеджанс С. Г., Важнов М. Я. Производственный феномен ГУЛАГа // Вопросы истории. 1994. № 6. С. 188−189.