Игра со стилем в творчестве Джулиана Барнса

Рассматривая «явление» Барнса в рамках постмодернистского повествования, можно сказать, что именно роман «История мира в 10 ½ главах» наиболее репрезентативен в этом отношении.

" История мира" была написана в 1989 году и представляет собой своеобразное продолжение предыдущей книги «Попугай Флобера» (1985). В романе в наличии все главные формообразующие постмодернизма. Прежде всего афишированная фрагментарность. Связного повествования, фабулы, так называемых героев нет и в помине, а эта бессистемность — прямое следствие представления о мире, об истории как бессмысленном хаосе. Если и есть в этом романе сквозной «персонаж», так это неистребимый древесный жук, который начинает эту «историю» с рассказа о Ноевом ковчеге, показывая свое умственное и нравственное превосходство над человеком и самим Богом.

Роман действительно состоит из десяти с половиной глав, которые на первый взгляд никак между собой не связаны. Начинается все, как и положено истории мира, сначала, а именно — с Потопа. Но, несмотря на то, что в повествовании присутствуют все соответствующие сюжетные штампы — и «каждой твари по паре», и «отделение чистых от нечистых», и мотивы ответственности и справедливого (или несправедливого) возмездия, — буквально с первых слов становится ясно, что перед нами другая версия этой истории. И ковчегов оказывается не один, а несколько, и Ной предстает в несколько ином свете, а в конце главы вообще выясняется, что повествователь — …личинка древоточца. " История — это ведь не то, что случилось. История — это всего лишь то, что рассказывают нам историки" , — говорит Барнс — и выдает нам свою версию — единственное, что писатель может предложить публике, " желающей знать, откуда все пошло, жаждущей, чтобы ей объяснили мир" .

Очарованный откровениями червяка, читатель готов играть в эту игру и дальше, гадая, какую же следующую главу всемирной истории можно подать с наиболее неожиданной точки зрения (хотя после личинки древоточца выбор остается небольшой — от имени инфузории-туфельки? амебы?). Не тут-то было. Во второй главе классический повествователь бесстрастно рассказывает историю захвата туристического лайнера арабскими террористами. И вдруг понимаешь, что средиземноморский лайнер «Санта-Юфимия» — тот же Ковчег и перед нами по сути еще одна репрезентация все того же сюжета. Все идейные мотивы повторены дословно: пассажиры поднимаются на борт " покорными парами" , террористы сортируют заложников, отделяя " чистых от нечистых" … И далее, на протяжении всей книги, эта основополагающая тема Путешествия (с полным «джентльменским» идейным набором) так или иначе проявится в каждой главе.

Автор играет с читателем, читатель, в свою очередь, играет с текстом, обнаруживая по ходу чтения все новые сюжетные и смысловые нити, которыми главы на самом деле крепко связаны. Если поставить себе целью проследить их все, получится солидное исследование. Обнаруживать же эти бесконечные соответствия и отражения текста в тексте доставляет физическое, почти физиологическое удовольствие.

Барнсу удается говорить о жизни и смерти, об одиночестве и обреченности, о любви и ответственности, не впадая в сентиментальность, занудство и пафосность, благодаря ненавязчивой, но постоянной иронической интонации. При этом ирония у него не самоцель, а — по Эко — «метаязыковая игра, высказывание в квадрате», единственное средство говорить о том, о чем уже тысячи раз сказано, словами, которые перестали что-либо значить… " Я тебя люблю. Я снова дома, и эхо больше не передразнивает меня. Je t’aime. Ti amo (с содовой)" . И ведь правда, признание в любви по-итальянски действительно смахивает на аперитив (Martini, Cinzano, Ti amo…).

Книга построена на комплексе повторяющихся фраз, мотивов и тем, сквозные структурообразующие элементы держат единство повествования. Разрозненные, на первый взгляд, части скреплены звеньями, которые читатель интуитивно пытается обнаружить. Такая структура романа отвечает взгляду на действительность писателя-постмодерниста, в понимании которого окружающий мир — «хаос со случайно встречающимися островками прогресса» .

Нарочитая повествовательная неоднородность — знак того, что каждая новелла — это отдельная версия истории; количество же версий неограниченно, любая из них и есть собственно история, ни одна не является более правдивой, чем другая. Понятие «истории» становится условным, и оно не отвечает стройной картине, которая существует в умах большинства людей, теряет определенность.

В каждой из глав появляется свой повествователь, и, как правило, это маска, под которой скрывается авторское лицо.

Стоит также отметить, что каждый из рассказчиков тем или иным образом демонстрирует свое отношение еще и к истории, причем к истории мира в целом, даже если речь идет о конкретном ее эпизоде. У человечества, по словам рассказчика из первой главы, «имеется часто повторяемая версия, которая до сих пор привлекает даже скептиков»; и ветхозаветная история наиболее традиционна. В романе именно она и переосмысляется. Люди «не очень-то любят правду», хотя «в этой привычке сознательно закрывать на многое глаза есть и положительная сторона: когда игнорируешь плохое, легче живется. Но, игнорируя плохое, вы в конце концов начинаете верить, будто плохого не бывает вовсе. А потом удивляетесь. Удивляетесь тому, что ружья убивают, что деньги развращают, что зимой падает снег» .

Доминирует в романе образ Ковчега/Корабля, который, хотя и призван защитить находящихся на нем животных (или людей), то есть воплощает в себе идею спасения, парадоксальным образом превращается в «плавучую тюрьму», несущую смерть своим обитателям. В одном случае круиз по Средиземному морю прерывается, потому что судно захватили арабские террористы, сделавшие туристов своими пленниками. В другом речь идет о лайнере «Сент-Луис», на котором евреи, официально названные туристами, путешествующими «в развлекательных целях», бегут из нацистского государства. Корабль и здесь оказывается тюрьмой, идея спасения оборачивается фарсом.

Роману больше 10 лет (написан в 1989 году). Изменилось ли что-нибудь в мире за это время? Да и вообще — с тех пор, как.

" В год тысяча четыреста девяносто второй

Колумб переплыл океан голубой?

Даты не говорят правды… Они хотят заставить нас верить в прогресс, в неуклонное движение вперед. Но что случилось после 1492 года?

В год тысяча четыреста девяносто третий

Он вновь объявился в Старом Свете" .

История бесконечно повторяет себя, от прошлого никуда не денешься, оно существует в бесконечных репрезентациях, и единственное, что с ним можно сделать, — это переосмыслить его, изменить точку зрения — и написать очередную, все ту же, историю мира — например, в десяти с половиной главах.