Язык русских эмигрантов

Принято различать четыре волны эмиграции: 1-я — после революции 1917 г. 2, 2-я — связанная со второй мировой войной, 3-я — в 70-е годы, когда был разрешен выезд из СССР евреям, а также происходила высылка диссидентов, 4-я — с конца 80-х годов, Т. е. в период перестройки и постперестройки. [Эндрюс 1997; Andrews 1998].

А. Е. Земская выделяет следующие особенности этих волн, обращая особое внимание на первую и четвертую, так как они различаются наиболее существенно. Характеристика своеобразия разных волн эмиграции основывается на ее материалах и наблюдениях, а также на сведениях, почерпнутых из литературы.

1. К первой волне эмиграции относятся лица, бежавшие из России после революции 1917 г. В конце 90-х годов не осталось в живых почти никого из лиц, уехавших в начале 20-х годов. Живут в эмиграции их потомки — дети, внуки и правнуки. Иными словами: первая волна эмиграции может быть представлена людьми четырех поколений.

Значительная часть эмигрантов первой волны и их потомков — люди высокообразованные, которых объединяет целый ряд особенностей речи, психологии и отношения к России. Их родители — русские аристократы (родовитые дворяне, князья) или высокообразованные люди других сословий, преданные России, стремящиеся сохранить свою «русскость». Им свойственно многоязычие, которое, с одной стороны, способствует их умению легко переключаться с одного языка на другой, а не строить макаронический дискурс, с другой стороны, обусловливает определенные особенности их русской речи в области лексики, грамматики и фонетики.

Потомки эмигрантов первой волны, как правило, в детстве дома говорили по-русски со всеми членами семьи (или, во всяком случае, с матерью и бабушкой). Этим людям свойственно достаточно хорошее владение русским языком. Они могут подолгу, свободно, на разные темы говорить по-русски, не воспроизводя выученные тексты, но порождая их. Русский язык У них не выученный, а естественный, приобретенный дома. Его отличает богатство лексики, а также наличие некоторых особенностей, присущих литературному разговорному языку. Они посещают православную церковь, в которой богослужение ведется на церковнославянском языке. Обычно они читают по-русски, но пишут далеко не все (см. [Земская 1999а]).

Некоторые лица допускают отклонения от законов русского языка в области лексики, грамматики или фонетики. У большинства этих людей русский — один из языков двуязычия или многоязычия, причем у разных лиц русский язык занимает разное место.

Знание нескольких языков — характернейшая черта эмигрантов первой волны. Она объясняется происхождением и воспитанием (их с детства учили нескольким языкам ияни, гувернантки и гувернеры), а также особенностями их жизни. Многим из них пришлось жить после бегства из России в разных странах.

Старую эмиграцию объединяет одна общая черта — эти люди бежали из России (спасая свою жизнь и жизнь своих детей) на время, на короткий срок. Долго жили на чемоданах. Они свято верили, что вернутся в Россию. Недаром они называли себя беженцами, а не эмигрантами. Они хранили свою «русскость». Русский язык был важнейшим элементом этой «русскости». Независимо от того, сколько языков они знают, в каких ситуациях их используют, насколько хорошо они владеют русским, в их жизни русский язык занимает особое место. Это — родной язык. Это — семейные корни. Это связь с родиной, ее культурой и историей.

Большая часть лиц старшего возраста никогда не бывала в России, но мечта о ней живет в них. Так, одна эмигрантка второго поколения первой волны, родившаяся в Хельсинки в 1920 г., живущая в США уже полвека, пишет в письме: «…мы жили в отрочестве — мечтой, что когда-нибудь в е р н е м с я в Р о с с и ю. Именно думали: вернемся, хотя никогда в ней не были» (М. Р. Гизетти — Е. А. Земской. Письмо. 17. 12. 1999).

У эмигрантов первой волны обнаруживается редкая стойкость в сохранении русского языка. Русский язык сохраняется вплоть до четвертого поколения, Т. е. у правнуков лиц, бежавших из России. Конечно, это наблюдается не во всех семьях, но во многих семьях, живущих в разных странах. В таких странах, как, например, Италия, Германия, США, Финляндия, Франция, я это наблюдала нередко. Есть данные и из других стран — например, в Бельгии русский язык сохраняется и в пятом поколении [Stange-Zhirovova 1998].

• 2. Вторая волна наименее однородна. Причины, по которым эти люди оказались вне России, весьма различны — находились на оккупированной территории, попали в плен или окружение, были ранены, угнаны на работу в Германию. Многие из них, начав жизнь вне родины в Германии, переместились позднее в США, Австралию, Австрию или другие страны. Среди эмигрантов второй волны много людей, получивших образование в СССР. Лица, получившие высшее образование в СССР, в большинстве своем сохраняют хороший русский язык, дорожат им.
• 3. Третья волна в значительной степени состоит из диссидентов, лиц еврейской национальности и представителей разнообразных творческих, интеллектуальных профессий, вынужденных уехать или высланных из СССР. Многие из них сохраняют хороший русский язык. Такие лица и семьи мне известны в разных странах. Их отличает высокая образованность и культура. Б6льшая часть этих людей, покидая Россию, знала английский язык или язык той страны, в которую они намеревались уехать. Они, как правило, оберегают свой русский язык и язык членов своей семьи, особенно в тех случаях, когда их профессия связана с русским языком.
• 4. Четвертую волну эмиграции нередко называют экономической. В подавляющем большинстве ее составляют люди, уехавшие из России навсегда, не имеющие желания возвращаться. Их цель — как можно скорее добиться в стране-приюте успеха, иметь работу, дом, семью. Они не хотят быть чужаками, хотят стать своими. Важнейший элемент достижения этой цели — чужой язык. Многие из них стремятся всеми силами говорить на новом языке и перестают говорить по-русски. Такие люди составляют значительную часть эмигрантов четвертой волны. Они есть во многих странах (США, Франция, Италия, Финляндия), но особенно много их в Германии среди той части эмиграции, которую составляют так называемые «русские немцы», Т. е. немцы, возвращающиеся на свою историческую родину в Германию из Поволжья, Казахстана, Сибири, и члены их семей. Среди последних могут быть и русские по происхождению — русские жены и русские мужья. Эмигранты четвертой волны часто не имеют высшего образования, нередко занимаются малоквалифицированным трудом и обычно, приезжая, не знают немецкого языка. Им приходится начинать с нуля. Именно поэтому их русский наиболее легко и быстро подвергается влиянию чужого языка, в нем ярче всего видны процессы интеграции.

Язык эмигрантов четвертой волны обычно изображают самыми мрачными красками, см. например: [Гусейнов 1997].

Отрежь мужчине два слайсика хэма.

(в США: два ломтика ветчины.).

Реклама на Брайтон-Бич:

Чистка карпета.

(англ. carpet — ковер) Турка варена я (англ. turkey — индюшка) В этой связи будет уместно процитировать начало интересной статьи С. Е. Никитиной, приводящей один из образцов подобной речи: «„Зашатай дору, а то чилдренята засикуют“ („закрой дверь, а то дети заболеют“) — эту фразу подобно щербовской „глокой куздре“, произносят калифорнийские молокане, посмеиваясь над своим русским языком» [Никитина 1998: 62).

Между эмигрантами первой и четвертой волны обнаруживаются резкие контрасты не только в степени устойчивости русс, в том какое место он занимает в их жизни, но и во многих других отношениях, в частности в том, в каких функциях они используют язык страны обитания.

C. Е. Никитина пишет: «Загруженность… русской речи „американскими словами“ (интерференция) характерна, главным образом для пожилых людей, плохо знающих английский язык» [Никитина 1998: 62]. Такая интерференция присуща людям, плохо знающим язык страны обитания.