Новый взгляд на роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

В последнее время предпринимается немало попыток расшифровать тексты А. С. Пушкина. В кристально ясных, с детства нам знакомых строках пытаются отыскать тайный смысл, некие скрытые образы, воссоздать собственную космогонию гениального поэта, далеко выходящую за пределы религиозной или массонской традиции его времени, интерпретировать его тексты в связи со знаменитыми пушкинскими рисунками на полях. Не обошел и внимания роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».

Эпоха нового взгляда на Пушкина, поворота внимания открылась в середине 60-х годов, пишет С. Бочаров в статье «Мировые ритмы» и наше пушкиноведение" Фактами этого сдвига С. Бочаров приводит онегинские статьи И. М. Семенко, работы Ю. М. Лотмана, перевод романа «Евгений Онегин» В. Набоковым и его комментарий, работы В. С. Непомнящего, Ю. Н. Чумакова и др.

Анализируя работу Ю. М. Чумакова (Ю. Н. Чумаков «Евгений Онегин»), С. Бочаров пишет: «Что касается онегинознания — на смену социологической эпохе и разрозненным сопоставлением кусков романа с внешней действительностью пришла поэтика, и с ней имманентное понимание романа как организма. Пришел тот тезис, что содержание романа в стихах — это его форма» Бочаров С. Г. Поэтика Пушкина. Очерки. -М ., 1974.С.56.

Новый взгляд был сразу развернут в двух образовавшихся руслах — структуральной и феноменологической поэтики. Ю. Н. Чумаков, по словам С. Бочарова, принадлежит к последнему направлению и рассматривает роман с точки зрения поэтики:

«В „Евгении Онегине“ намечены три аспекта понимания пушкинского романа: поэтическое и реальное, собственно поэтическое, поэтическое и универсальное».

В книге Ю. Н. Чумакова дается очерк истории интерпретации романа «Евгений Онегин» от Белинского до наших дней. Эта история крупных сдвигов в нашем отечественном — и шире, потому что автор все время сверяется с западной рецепцией Пушкина, мировой его судьбой, — в общем гуманитарном сознании. «Пушкинский роман в стихах представительствует у меня за множество текстов в мировой культуре и даже как модель мироустройства, — пишет Ю. Н. Чумаков.

Интересно и сильно говорит он о Татьяне с Онегиным: «В их взаимных отказах можно предположить мировые ритмы».

С. Бочаров идет дальше и называет «деревенский» роман «морским» романом. «Образ моря в „Евгении Онегине“ — это теневое пространство свободы, романтическое пространство возможности, шум моря, завершающий роман, — шум онтологической непрерывности» Бочаров С. «Мировые ритмы» и наше пушкиноведение// Новый мир. -2000. № 12.С.32.

«Оконченный Пушкиным роман построен как бы в жанре „черновика“ и мы не можем дополнять канонический текст то и дело, не только исследуя, но и просто читая „Евгения Онегина“, материалом пропущенных строф (например, о возможном будущем Ленского, который мог „быть повешен, как Рылеев“ или „Альбомом Онегина“), мы хотим владеть этим „банком данных“ о действии и о героях, что содержится в огромных пушкинских „запасниках“ к роману, неизбежно для нас входящих в его „большой текст“, границы которого невозможно определить окончательно».

У Ю. Н. Чумакова сказано, что «смысл того, что случилось с Онегиным и Татьяной в романе, куда больше тех моральных уроков, что мы затвердили со слов Белинского и Достоевского, что надо судить эстетическим чувством, в чем мы сейчас нуждаемся едва ли не больше, чем в нравственном воспитании» Чумаков Ю. Н. «Евгений Онегин» А. С. Пушкина. В мире стихотворного романа. М., Изд-во МГУ, 1999.С.23.

«Настоящий Онегин выткан стихами, и на его стиховом ковре можно без конца рассматривать словесные орнаменты, представляющие нашему внутреннему взору поэтические очертания героев, ландшафтов, деревень, городов, рек и морей».

Участь героев истолковывает Ю. Н. Чумаков как временную мгновенную катастрофу, совершившуюся в пределах вечности: «Вспышка молнии и раскат грома — явления неделимые, но поскольку вечность для нас опосредована временем, ее подвижным образом, так ее молнийный знак в сюжете героев обозначился не точкой, а линией между двумя точками. То, что поразило Татьяну и Евгения в единый миг, равный вечности, в пределах фабулы растянулось вовремени и на несколько лет. В реальном восприятии блеск молнии и удар грома разделены интервалом, и герои романа испытывают свои потрясения поочередно, но в ином изменении это совершается с ними обоими сразу и навсегда». Встреча и разлука героев взяты у Ю. М. Чумакова в рамку «мифогемной грозы», а сам роман сравнивается в своем величии с рекой: «Поэтому река течет и стоит одновременно. Таков и роман Пушкина».

Великие книги похожи на Библию: их можно перечитывать, комментировать и трактовать бесконечно (и бесконечно разнообразно). Пушкинист Валентин Непомнящий рассматривает знаменитый роман как проекцию истории человечества, в буквальном смысле «от сотворения мира»:

Валентин Непомнящий называет роман «Евгений Онегин» «чудом и загадкой для всего мира»: «Эта книга стала бесспорной вершиной национальной поэзии, и в то же время она заложила основы и дала своего рода «программу» русского классического романа как главного жанра литературы и центра всей русской культуры. Она создала вокруг себя сферу влияния, которую составила, в сущности, вся русская классика и к которой не смог остаться безразличным практически ни один из крупнейших художников последующего времени. От «Героя нашего времени» до «Поэмы без героя» Ахматовой, от «Обломова» до «Бесов» Достоевского, от «Возмездия» Блока до «Василия Теркина» Твардовского и пьесы «Медведь» («Обыкновенное чудо») Е. Шварца и дальше — вся литература пронизана «Евгением Онегиным» Непомнящий В. Книга, обращенная к нам// Литература в школе. -2001. № 2.С.21.

Неоднозначно подходит Валентин Непомнящий и к толкованию образов романа. Так захватывающе и интересно рассказывает он о первом знакомстве читателей с главным героем романа Евгением: «В середине февраля 1825 года в лавке петербургского издателя и книгопродавца Ивана Васильевича Сленина поступила в продажу новая книжка, небольшая, в стихах. Герой ее был дворянин — молодой, состоятельный, полный сил человек, которого неожиданно поразил странный и тяжелый недуг — апатия, угрюмое равнодушие ко всему на свете. Он более или менее образован, умен, разбирается в литературе, великолепно танцует, имеет громадный успех у женщин и великий мастер кружить им головы. Бывает во всех модных — или, как сказали бы сейчас, „престижных“ — домах столицы, встает когда хочет, хоть за полдень, обедает в знаменитом французском ресторане, на столе — все, что душе угодно. Потом — театр, где молодой человек проводит половину времени за кулисами, в обществе очаровательных артисток. Поздним вечером, скорее даже ночью, — в гости, на бал, где веселье до утра. Чем не жизнь? А ему тошно: жизнь потеряла для него всякий смысл. На этом рассказ обрывался». В кратком авторском предисловии говорилось: «Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено».

Задаваясь вопросом, а что же произошло с молодым человеком по имени Евгений Онегин, почему им овладела скука и тоска, почему опротивела ему жизнь — бесценное сокровище, вручаемое человеку даром, Валентин Непомнящий затрагивает проблему русской хандры.

«При чтении первой главы у вдумчивого читателя не может не возникнуть вопрос: что же это за жизнь, в которой человек, „царь природы“, „венец творения“, складывается из того, что он ест и пьет, куда ходит развлекаться и как умеет обольщать, — одним словом, из того, что он потребляет? И неужели такая жизнь и есть настоящая, достойная человека жизнь?».

Рассматривая жизнь Онегина в свете как удовлетворение своих потребностей, В. Непомнящий пишет: «Предвижу удивление, а может быть, и несогласие: и это — Онегин?! Ведь сложилась традиция видеть в пушкинском герое человека сложного, глубокого, умного, благородного, страдающего, а тут — примитивное, почти животное существование…» Непомнящий В. Книга, обращенная к нам// Литература в школе. -2001. № 2.С.22.

«Но почему же автор любит героя, ведущего столь бессмысленную жизнь, более того, почему он подружился с ним? — задается вопросом автор. — Ведь подружился, надо заметить, не когда-нибудь, а именно тогда, когда Евгению такая жизнь опротивела, когда «ему наскучил света шум». Так и говорится:

Условий света свергнув бремя, Как он, отстав от суеты, С ним подружился я в то время…

Подружился потому, что увидел: Онегин больше той «сладкой жизни», которой он живет, она ему, в сущности, не по нутру, и это в нем основное. Ведь низкая натура купалась бы в онегинском существовании и ничего лучшего не желала бы. Онегин — натура высокая, он постепенно начинает интуитивно чувствовать, что с ним происходит что-то не то, что в его жизни что-то не так. Тут и нападает на него тоска, хандра, равнодушие — и, наконец, презрение к самой жизни, к этому дурному, неправильно устроенному миру. Но вот здесь он и ошибается. Дурен не мир — дурно миропонимание, которое усвоил герой с детства и которое определило его образ жизни — такой, как у множества образованных людей того времени".

Причины такого поведения Евгения Онегина, его равнодушие кандидат филологических наук В. Н. Егоров видит в отсутствии веры. В своей книге «Проблема нигилизма и пути его преодоления в творчестве Пушкина» он затрагивает тему, которая еще недостаточно, по его мнению, разработана в пушкиноведении. «Данная проблема, считает автор, имеет самое глубокое и непосредственное отношение к творчеству Пушкина, так как нигилизм как явление имеет на российской почве долгую историю своего развития и уходит своими корнями в далекую Петровскую эпоху».

«В романе „Евгений Онегин“ Пушкин с поразительной глубиной обнажил все тайные причины отпадения „пустого духа“ от традиционных форм бытия, — пишет автор, — С первых строк произведения мы сталкиваемся с образом „молодого повесы“, воспитанного на западный манер, вобравшего в себя все привычки света и оторванного от национальных корней. Все воспитание Евгения Онегина формируется в отрыве от традиционного уклада народной жизни и развивается в двух направлениях: чувственно-эротическом и рассудочно-прагматическом». Егоров В. Н. Проблема нигилизма и пути его преодоления в творчестве Пушкина.М.:Дело- 2001.С.57.

Всесторонне исследуя жизнь героя, автор задается важным вопросом о ценности и смысле его существования. В беспочвенности и праздности Пушкин гениально отрывает нам духовную пустоту, опасность и гибельный путь героя. Жизнь «философа в осьмнадцать лет» утратила всякий смысл. Следствием утраты способности жить чувством сердца Онегиным овладевает тоска и уныние. Пушкин проникает в самые тайные глубины человеческой души и сердца, и его понимание значения сердца в жизни человека, восходит к Священному писанию и учению святых отцов Церкви, потому что именно сердце есть средоточие всех духовных и телесных сил.

«Без веры, — пишет русский филолог И. Киреевский, — жизнь человека не будет иметь смысла».

Пушкин первый в русской литературе художественно разрешил проблему рационально-материалистического, по сути своей безбожно-нигилистического, сознания русской интеллигенции конца ХVIII — начала ХIХ в и отобразил определенные этапы отпадения русской интеллигенции от источника жизни — веры, национальных традиций, народной почв.

Духовному нигилизму и беспочвенническому скитальничеству, по мнению Пушкин противопоставил твердые основы национального уклада русского народа, берущие свои нравственные силы в традициях православной культуры. Евгению Онегину противопоставляется нравственный идеал в образе «умного, тонкого и верного женского сердца» Татьяны. Изначально это выражается на уровне символической значимость ее имени, которое несет в себе двойную функцию и духовно-религиозный смысл.

Во-первых, Татьяна с греческого означает устроительница, учредительница, и в этом смысле она является учредительницей давно утраченных старинных форм народного бытия и устроительницей семейного уклада в традиционных формах национальной жизни. Во-вторых, имя Татьяны выбрано не случайно, а дано в память святой мученицы Татианы, воплощавшей собой, с одной стороны, духовную святость и чистоту, а с другой — твердость веры и противопоставление земным страстям". Очевидно, что образ Татьяны сочетает в себе оба эти качества и выражает нравственный идеал писателя Егоров В. Н. Проблема нигилизма и пути его преодоления в творчестве Пушкина.М.:Дело- 2001.С.58.

Интуитивно, на уровне духовной связи Татьяна вся принадлежит русской почве, культурно-историческим традициям Святой Руси:

Татьяна (русская душою, Сама не зная, почему) С ее холодною красою Любила русскую зиму…

Татьяна верила преданьям Простонародной старины…

Татьяна всей душой связана с миром русской природы, сельским бытом.

По ходу развития действия имя Татьяны все больше и больше «приобретает христиански-символический смысл», считает Егоров В. Н.

К концу роману Татьяна достигает нравственной высоты и гармонии.

Здесь Пушкин в образе Татьяны впервые в русской литературе представил нам идею «монастыря в миру». Живя в миру, Татьяна преодолела его суету и страсти, противопоставив ему свой богатый духовный мир (монастырь). И общество преклонилось перед ней, повинуясь ее тайной духовной крепости и нравственной чистоте.

Преодолевая последнее искушение демона-совратителя Онегина, Татьяна по существу становится неподвластна страстям внешнего мира, является стойкой исполнительницей нравственного закона и верности долгу.

Татьяна воплощает в художественной концепции Пушкина идеал нравственной Красоты и выражает субстанциональные начала бытия русского народа, культурно-исторической России.

Кошелев В. А. рассматривает образ героини с несколько иной точки зрения: «С легкой руки Белинского мы привыкли представлять героиню „Евгения Онегина“ этакой монолитной фигурой, „русской душою“ женщиной, которое предполагает однозначное истолкование этого образа. Но при ближнем рассмотрении, в нем обнаруживаются некая внутренняя противоречивость».

Противопоставляя друг другу два поступка Татьяны, В. А. Кошелев заставляет нас задуматься о противоречии в образе героини.

Татьяна в романе совершает два самостоятельных поступка: «Первый поступок — письмо Онегину с признаниям в любви — идет от традиций западной литературы. Второй — отказ замужней женщины от любовных притязаний Онегина и насильственное преодоление своих чувств — поступок определенно русский».

Антонимичность этих двух поступков создает противоречие. В. А. Кошелев приходит к выводу: «Пушкин как бы подчеркивает неоднозначность, разномерность облика современной ему женщины — и его представление об идеале наполняется конструктивными противоречиями».

Большое количество статей, публикаций о романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» говорит о том, что интерес к роману не только не угасает, но и продолжает возрастать, вызывая споры, толкования и разные интерпретации смысла.

Сюжет романа окончен, но «большое стихотворение» не окончено, оно продолжается. Оно продолжается в русской культуре, русской литературе, в которой едва ли не все истинно великое так или иначе — сюжетами, проблемами, мотивами, героями — тяготеет к «воздушной громаде» романа как к своему «солнечному центру», как к тихому поземному огню. Оно продолжается в нашей жизни, в судьбе России, в ее нынешней истории, в нашем времени, столь ясно, драматично и страшно напоминающем об эпохе петровской революции.