Английский утопический роман реставрации (1660-1689 годов) — «Остров Пайна» Генри Невилля

Английский утопический роман реставрации (1660−1689 годов) — «Остров Пайна» Генри Невилля

И.М. Эрлихсон Одним из факторов, способствовавшим зарождению европейской утопии Нового времени, стали великие географические открытия. Замкнутый мир, в котором мыслил и ощущал себя человек средневековья, уступил место безграничному, постоянно расширяющемуся пространству. В своем эссе «О путешествии» Фрэнсис Бэкон отмечал, что «путешествие — это часть образования и составляющая опыта» и перечислял то, на что должен обращать внимание настоящий путешественник, оказавшийся в чужой стране: церкви, памятники, библиотеки и сады, рынки и морские порты, обычаи и традиции. Если утопии Платона и других античных мыслителей были абстрактными рассуждениями об идеальном государстве, то утопия Нового времени возникла в форме путевого дневника, в котором описывалось несуществующее место. Осознание того, что границы — величина непостоянная, подвигало писателей-утопистов помещать свои идеальные миры на недавно открытые, но еще неисследованные территории. Их модели идеального государственного устройства абсолютно органично вписывались в бескрайние пространства Индийского и Атлантического океанов, в то время как «было бы полной нелепостью поместить республику Платона на какую-либо географическую карту».

Неудивительно, что местом появления первой европейской социальной утопии Нового времени стала Англия, одна из наиболее развитых в экономическом и политическом отношении европейских стран, где такие явления как, частичная секуляризация многих сторон общественной жизни, рост городского населения, развитие мануфактурного производства, экспроприация землевладений у крестьян, были особенно ярко выражены. Рамки существовавшего в XV—XVII вв. уклада стали тесными и для земельной аристократии, и для постепенно набирающей силу буржуазии. Социальное напряжение, а также критическое отношение к существующей действительности будоражили общественное сознание, что на ментальном уровне стимулировало формирование неких, в той или степени законченных, программ переустройства общества, в наиболее концентрированном виде нашедших свое выражение в утопиях. И действительно, зарождение внутри феодального общества новых социальных групп с собственными экономическими интересами, а также с собственными политическими, религиозными и мировоззренческими ориентирами хронологически совпадает с появлением классических утопических произведений: «Утопии» Т. Мора и «Новой Атлантиды» Ф. Бэкона. А настоящий расцвет для произведений утопического жанра наступил в период Английской буржуазной революции. Это «Закон свободы» Д. Уинстенли, «Океания» Д. Гаррингтона, «Макария» С. Гартлиба, «Потерянный рай» Д. Мильтона.

Можно было бы ожидать, что в период Реставрации количество утопической литературы пойдет на спад, но факты свидетельствуют о том, что притягательность произведений такого рода оставалась неизменной. Утопии Реставрации и по широте поставленных задач и по глубине и новизне изложенных в них идей уступали «Утопии» Мора, «Новой Атлантиде» Бэкона и «Океании» Гаррингтона, но точно отражали изменения в общественной жизни и новую политическую атмосферу Реставрации. Несомненно, они были важной составляющей грандиозной дискуссии, посвященной поиску путей сохранения стабильного общества, в которой приняли участие представители интеллектуальной элиты, публицисты, политики, общественные деятели Англии.

В числе наиболее значительных утопий Реставрации можно назвать два продолжения «Новой Атлантиды», одну анонимную, а другую, принадлежащую известному кембриджскому неоплатонику Джозефу Гленвиллю; «Сияющий мир» Маргарет Кавендищ, а также несколько утопий французских авторов — Габриэля де Фойни и Дени Вераса д’Аллэ. Но наиболее интересной в содержательном плане и неоднозначной в трактовках решаемых задач представляется написанная в 1668 г. утопия «Остров Пайна» известного политического мыслителя и общественного деятеля Генри Невилля. Генри Невилль, представитель известнейшей аристократической фамилии, на протяжении всей жизни оказывал значительное влияние на политическую, интеллектуальную и культурную сферы жизни Англии второй половины XVII столетия. Став членом парламента в год казни Карла I, он оставался им и в период протектората Кромвеля, несмотря на то, что его пытались лишить депутатского звания, предъявив обвинение в атеизме. Кстати, недоброжелатели Невилля недалеко ушли от правды, так как, по свидетельствам современников, «речи Цицерона были ему более близки, чем тексты Священного Писания, хотя и то, и другое он знал в совершенстве» .

После реставрации монархии в 1660 г. Невилль перешел в политическую оппозицию Короне. Но частые смены политических режимов не сказывались ни на политической, ни на писательской активности Невилля, который создал множество сатирических памфлетов, написанных на злобу дня⁴, а также произведений более масштабного плана, принесших ему славу одного из крупнейших политических мыслителей эпохи Реставрации.

В англо-американской историографии Невилля принято считать убежденным республиканцем, учеником и продолжателем традиций Дж. Гаррингтона, даже высказывалось предположение о его участии в написании «Океании» Гаррингтона. Характер политических убеждений Невилля подчеркивает и то обстоятельство, что его перу принадлежат переводы произведений Николо Макиавелли, чьи идеи пользовались огромной популярностью в Англии, особенно в годы революции. В одном из своих трудов — «Plato Redivivus» («Возрожденный Платон») Невилль на примере древнего Рима одновременно обосновывал превосходство республиканской формы правления и пытался дать ответ на вопрос: каковы причины упадка «самого процветающего королевства в Европе с благородной, образованной знатью и джентри и простыми людьми, честными, трудолюбивыми, способными к искусству, ремеслам, торговле и военному делу». Сама форма произведения, копирующая «Диалоги» Платона (хотя автор в предисловии спешил заверить читателей, что он не смеет сравнивать себя с «божественным Платоном, величайшим из философов и политиков»), и обращение к античности были нередки в ту эпоху. И республиканцы, и монархисты широко оперировали и использовали в качестве аргументации примеры из греко-римской истории, а знание латинского и греческого языков и античного права позволяли им свободно пользоваться цитатами из произведений классических авторов, — Аристотеля, Тита Ливия, Плутарха, Овидия — интерпретируя их в удобном для себя контексте. Так Роберт Фильмер, апологет абсолютной монархии, в своем наиболее известном произведении «Патриарх» приводил слова Платона о том, что государство — это ни что иное как «большая семья», а также цитировал положение из «Этики» Аристотеля, в котором тот «был настолько любезен, что признал монархию — наилучшей формой правления, а демократию — наихудшей».

Но если «Возрожденный Платон» можно расценивать как апологию и республиканизма в целом и отдельных теоретических положений из «Океании» Гаррингтона, то другие работы Невилля гораздо более неоднозначны и сложны для понимания. В их число входит утопия «Остров Пайна» (1668), которая воспринималась современниками и ранними исследователями творчества Невилля как аморальное, чуть ли не порнографическое произведение. Одним из первых, кто попытался опровергнуть эту точку зрения, был У. Форд, заявивший, что «подобная интерпретация превращает этот замечательный трактат в уморительный фарс, которым он ни коим образом не является» .

Незамысловатый сюжет «Острова Пайна» открывается письмом Генри Корнелиуса Ван Слоттена, в котором тот повествует о достоверных событиях, произошедших с ним во время путешествия в Ост-Индию. Из Амстердама мореплаватели приплыли на острова Зеленого Мыса, где запаслись питьевой водой, затем проследовали до острова св. Лоуренса (Мадагаскара) и добрались, наконец, до западного побережья Африки, где были застигнуты страшной бурей, продолжавшейся шестнадцать дней. Когда же шторм закончился, а небо расчистилось, путешественники поплыли на замеченный вдалеке огонь и попали на некий остров, где их встретили странные люди. Обрывки их старинной ветхой одежды «весьма небрежно прикрывали срам», говорили они на английском языке, а настроены были очень дружелюбно. Островитяне отвели моряков к своему правителю Вильяму Пайну. В его «резиденции», представлявшей собой огромный шалаш, щедро украшенный тропическими цветами, путешественники познакомились с историей Джорджа Пайна, деда нынешнего правителя, записанной на нескольких листах бумаги. Корабль, на котором он отплыл из Англии в 1589 г., попал в сильнейший шторм, и главный герой оказался на необитаемом острове. История поразительно напоминает сюжет «Робинзона Крузо», с той лишь разницей, что Пайн оказался не в одиночестве, а в обществе четырех очаровательных женщин, чем он не преминул воспользоваться. К концу жизни (а прожил он почти девяносто лет) Пайн напоминал библейского патриарха, окруженного многочисленным потомством, которое насчитывало 1789 человек.

На первый взгляд сюжет этой, по выражению А. Мортона «наивной сказки, заслуживающей упоминания только из-за имени своего автора», полностью соответствовал духу Реставрации, ставшей временем сильнейшей девальвации нравственных ценностей. В аристократической среде, которую было трудно удивить чем-либо, его смаковали как очередную пикантную историю о воплощении мужских фантазий. Действительно, даже в наше время поражает та непосредственность, с которой Пайн повествует о том, как четыре женщины спустя полгода начинают одновременно сожительствовать с ним, отбросив стыдливость как ставшую ненужной одежду. Смешение рас (одна из женщин — негритянка), половая невоздержанность, инцест — таков список табу, с легкостью нарушаемых Джорджем Пайном и его потомками. Однако рассмотрение «Острова Пайна» в ракурсе скабрезного анекдота или манифеста полигамии слишком упрощенно, так как за внешней незамысловатостью сюжета может скрываться глубокий и неоднозначный смысл.

В правление Карла II к колониальным владениям Англии в Северной Америке прибавились Карибские острова (Барбадос) и индийские территории (Танжер, Бомбей, Мадрас). В 1698 г. население колоний насчитывало 300 000 человек, и они импортировали в Англию товаров на сумму 871 832 фунтов. Вполне возможно, что Невилль, как и многие его современники, разделявший убеждение, что место государства на международной арене определяется его экономической мощью, базирующейся на активной внешней торговле, в аллегорической форме отобразил мечту об Англии, ставшей мощнейшей колониальной державой. Отсутствие на острове представителей других европейских держав сводит на нет вероятность торговых и военных конфликтов, необитаемость острова избавляет от необходимости налаживать контакты с коренным населением. В этом случае «Остров Пайна» — это утопия об абсолютном колониальном господстве Англии, что подтверждает и тот факт, что основное повествование ведется от лица голландского купца, представителя нации, на протяжении веков соперничающей с Англией за статус «владычицы морей». Английская Ост-Индская компания была создана в 1600 г. (одиннадцать лет спустя после отплытия Джорджа Пайна), а голландская Ост-Индская компания в 1602 г. В 1668 г., когда была опубликован «Остров Пайна» уже завершилась очередная англо-голландская война, но подписание мирного договора не устранило источник конфликта. Невилль не делал тайны из местонахождения чудесного острова: согласно тексту он был расположен на 76 градусе долготы и 20 градусе широты, на северо-востоке от Мадагаскара, в центре Индийского океана. Это был вожделенный приз в борьбе за торговое владычество — идеальное место контроля над торговыми путями, по которым доставлялись пряности из Ост-Индии.

Удивительно, но, сравнивая две нации, Невилль, истинный англичанин и патриот своей страны, делал выбор в пользу голландцев. Это очевидно из текста: Джордж Пайн, попадая на остров, не делает практически ничего, чтобы улучшить условия жизни. Вместе со своими спутницами он собирает запасы с корабля, выброшенные на берег, сооружает примитивное жилище и предается сначала безделью, а затем плотским удовольствиям. Он даже не удосуживается обойти остров и исследовать его на предмет наличия агрессивно настроенных аборигенов, а только «не спит три или четыре ночи в страхе, что за ним наблюдают». Пайн, описывая остров, признает, что «этот край, если бы он использовал блага культуры, которыми искусный народ мог бы его наделить, сделался бы раем», но сам ничего для этого не делает. Голландцы же, напротив, практически сразу разворачивают активную деятельность: они задают вопросы местным жителям, чертят карты, пытаясь определить, где они находятся. Возможно, таким образом, Невилль объясняет доминирующее положение Голландии на ост-индских путях, и в этом случае утопический идеал, несбыточная мечта «Острова Пайна» — трудолюбие англичан, посредством которого они могли бы занять главенствующую позицию на мировой арене. Что было бы, если бы гедонизм Джорджа Пайна был заменен прилежанием и усердием утопийцев, помноженными на тягу к знанию жителей Бенсалема? Что было бы, если бы на том самом острове оказался идеальный колонист Робинзон Крузо?

Но все эти смысловые идеи представляются достаточно примитивными для политического и общественного деятеля уровня Невилля, представлявшего рационалистическое течение в английской революции и бывшего лидером группы Гаррингтона в парламенте. Как ни парадоксально, но эта фантазия об абсолютном воплощении плотских желаний и колониальных амбиций, эта утопия патриархального рая и мирного изобилия может быть прочтена как история человеческой дегенерации, как мрачная антиутопия¹⁶ об абсолютизме, помноженном на упадок нравов и всеобщее изобилие, исключающее необходимость какой-либо созидательной деятельности. В этом случае символично само название, так как слово «pine» как существительное означало «punishment» (наказание) или «suffering of the hell» (страдание), а в качестве глагола — «чахнуть», «изнывать».

То есть, по сути Невилль изобразил общество, зашедшее в политический, экономический, технологический, а главное, в социально-нравственный тупик. Последнее особенно важно, если вспомнить, в какое время был написан «Остров Пайна». Вот уже восемь лет, как аристократия, понимавшая, что уже не в состоянии претендовать на восстановление прежних привилегий в абсолютном объеме, всеми силами пыталась реанимировать дореволюционную атмосферу в пределах своего узкого круга и наверстать упущенные за два долгих десятилетия удовольствия. Это обстоятельство, а также секуляризация различных сторон общественной жизни способствовали тому, что в период Реставрации в аристократических кругах становится популярным т. н. «остроумие» (wit), трансформировавшееся из философского течения «либертинаж». Но если изначально либертинаж воплощал мечту человека о свободе, желанной и недостижимой силе, способной преодолеть чувство потерянности и разочарования, то при дворе Карла II, «остроумие» превратило распущенность в философскую систему и породило своеобразный свод законов казуистики, которые остроумцы излагали с рвением богословов". В постреволюционном обществе царил культ безнравственности, следы которого можно найти в воспоминаниях, исторических анекдотах. «Остроумие» воспринималось как синоним беззаботной жизни, далекой от земных и обыденных дел; жизни, посвященной забавам, пирушкам, развлечениям. Атмосферу и дух Реставрации передает стихотворение «Выбор остроумца» Эдварда Уорда, опубликованное в 1704 г.:

Я за тобой последую тропою славной, Лукреций, мой учитель и наставник, Тропой, проложенной для многих поколений, Аллеей радости, свободы, наслаждений;

Из них свобода обладает дивным свойством.

Дверь открывать в сад райских удовольствий;

Как соль и перец оживляют пресный ужин, Свобода пряностью для духа служит, Беру от жизни все и наслаждаюсь этим, А как иначе жить на белом свете?

Либертинаж в значительной степени основывался на учения античных мыслителей Лукреция и Эпикура, но тому, что он удачно прижился на английской почве, способствовало то обстоятельство, что идеологически он подпитывался материалистической теорий выдающегося английского философа Томаса Гоббса. Огромное количество памфлетов, направленных против вольнодумства, подтверждало то, что подобные взгляды обычно ассоциировались с философскими воззрениями Гоббса, особенно с теми, которые затрагивали атрибуты христианской догматики. Так, автор памфлета «Об убеждениях мистера Гоббса» Т. Тенисон писал, что философия Гоббса, «отравляя воображение восприимчивых читателей, распространила свою мерзость и заразила даже тех, кто не читал его произведений». В то же время неоднозначным было отношение к Гоббсу и у самих либертенов: пользуясь положениями его философии, они зачастую видоизменяли их так, как это было удобно им. Они уделяли особое внимание импонировавшим им аспектам системы Гоббса и игнорировали другие, им не подходившие; они цитировали Гоббса, не заботясь ни о достоверности, ни о контексте. В общем, делали все, чтобы оправдать и философски обосновать атеизм и распущенность. Если Гоббс бросал вызов лживой незаконной власти, то вольнодумцы объявляли любую власть незаконной, будь то государство, церковь или семья, так как все гражданские институты одинаково паразитируют на страхе человека перед свободой. Безусловно трагичный взгляд Гоббса на человека, как на существо, бунтующее против внешних условий, пленника заведомо неудовлетворенных желаний, послужил основой для принципиально нового вида комедии, возникшей в эпоху Реставрации, — комедии нравов. Именно «гоббсовского» человека, мучимого невозможностью в полной мере удовлетворить свои желания, выводили на сцену драматурги Реставрации — У. Конгрив, Дж. Фаркар, У. Уичерли, А. Бен, Дж. Этеридж. Чарльз Лэм писал: «Если перенести в действительную жизнь героев пьес Уичерли и его друга Конгрива, то все они окажутся распутниками и блудницами; а безраздельная преданность незаконным любовным похождениям — единственным смыслом их существования. Если бы таким принципам следовали бы повсеместно, то существующий порядок вещей превратился бы в хаос» .

Но хотя господствующая идеология эпохи была пронизана антипуританским духом, а остроумие почиталось в дворянской среде превыше всего, отношение к нему в английском обществе становилось все более критическим по мере того, как буржуазные круги набирали экономическую и политическую мощь. Такие буржуазно-пуританские ценности как критическое отношение к себе, объективная самооценка, самообладание и расчетливость в потреблении мирских благ оказывали существенное влияние на общественное мировоззрение того периода. Конечно, Невилль, несмотря на демократические воззрения, никак не мог быть выразителем настроений среднего класса. Но с другой стороны, ему — отпрыску одной из знатнейших аристократических семей Англии — были чужды и взгляды вольнодумцев. Возможно поэтому, несмотря на двусмысленный сюжет, «Остров Пайна» выглядел крайне целомудренно на фоне произведений Джона Уилмота, герцога Рочестера, поэта и одного из основоположников английского вольнодумства. К тому же, трудно представить, чтобы апологет республиканизма, ученик и соратник Джеймса Гаррингтона, поддавшись влиянию окружающей его обстановки, опустился до написания истории, имеющей одну единственную цель — прославление разврата и половой распущенности. Скорее всего, Невилль, человек недюжинного ума, имевший ясное представление об издержках любого политического режима, будь то республика, ограниченная или абсолютная монархия, в форме фривольного анекдота представил тонкую и злую пародию на реставрационную Англию с самыми одиозными ее чертами.

Джордж Пайн, чистокровный англичанин, попадает на остров, который даже в самых смелых мечтах не мог бы себе представить самый отъявленный вольнодумец. Нет соперничества — ни политического, ни экономического, ни военного, ни этнического, ни сексуального; нет никаких запретов, никаких властных институтов; нет никакого намека на общественную мораль и религию. Остров Пайна — это место, где из человеческого существования полностью исключается понятие «труд» — по мнению остроумцев, презренный удел буржуазии и низших классов. Земля настолько плодородна, что отпадает необходимость в земледелии; деревья плодоносят круглый год; реки кишат рыбой; животные настолько мирные, что чуть ли не сами просятся в рот; и даже деторождение представляется как непродолжительный и необременительный процесс, от которого женщины оправляются практически на следующий день.

При этом на острове воссоздана патриархальная модель монархии, наиболее полно разработанная Робертом Фильмером в его произведении «Патриарх». Хотя «Патриарх» был напечатан спустя двенадцать лет после выхода «Острова Пайна» в 1680 г., но основные положения патриархальной теории были сформулированы задолго до Фильмера, еще во времена Елизаветы I и Якова I. Теория гласила, что поскольку истоки власти короля над народом лежат во власти отца над семьей, то власть должна быть неограниченной и беспрекословной. Действительно, Джордж Пайн в буквальном смысле слова являлся отцом и прародителем своих подданных, что давало ему «законное» право требовать от них полного подчинения и светского и религиозного. Один из законов Джорджа Пайна, гласил, что «тот, кто осмелится словом или делом оскорбить правителя, должен быть выпорот плетьми и отправлен в изгнание». Последнее представлялось наиболее абсурдным, если учесть, что дело происходило на окруженном водой, полностью изолированном от внешнего мира острове. Определенные ассоциации с обстановкой религиозной нетерпимости Реставрации навевали и законы Пайна, регламентирующие духовную жизнь островитян. «Тот, кто осмелится осквернить имя Божье, должен быть предан смерти. Тот, кто не явится без уважительной причины на службу (под службой подразумевалось ежемесячное чтение Библии) должен быть лишен на четыре дня еды и питья, а если он повторит подобную дерзость, то будет предан смертной казни».

Невилль смоделировал на острове «абсолютистский» рай: один монарх, одна нация и полное изобилие. Но проходит несколько десятилетий, и ситуация кардинально меняется. На деле неограниченная свобода оборачивается ханжеством, а оборотной стороной безвластия оказывается деспотизм. То, что считалось естественным во времена Джорджа Пайна, не только осуждается, но и жестоко наказывается законом. За прелюбодеяние мужчину подвергают кастрации, а женщине вырывают правый глаз, замеченных же в повторном грехе предают смертной казни. Многочисленное потомство Джорджа Пайна не желает мириться с таким положением дел, и потому на острове то и дело вспыхивают конфликты, в один из которых вынуждены вмешаться голландцы. Вообще одни и те же события и явления расцениваются жителями острова и голландскими моряками с диаметрально противоположных позиций. Так, островитяне считают себя единым народом, а голландцы — раздираемым внутренними противоречиями союзом племен. В целом же островитяне находятся на низшей ступени развития, едва ли не на стадии варварства: «Они не используют металл, зерно, вино, масло. У них нет занятий; они бездельники». Островитяне не занимаются ни познавательной, ни созидательной деятельностью — они лишь воспроизводятся, пользуясь только тем, что дает природа. Не только с современной точки зрения, но и с позиции европейца Нового времени — это полный социальный тупик и нравственная деградация.

Так что же на самом деле представлял собой «Остров Пайна», и что хотел сказать Невилль своим произведением? Что это — просто шутка серьезного политического мыслителя, «утопия волокитства, где наслаждение — долг, а нравы — ничем не ограниченная свобода» или же иллюстрация того, к чему приводит неограниченная свобода? С литературной точки зрения Невилль предложил новый сюжетный ход, блестяще использованный позднее Д. Дефо: герои произведения оказываются и живут в изоляции на необитаемом острове. Веру в то, что если запустить ход общественного развития с самого начала, минуя этап европейской цивилизации, то человечество достигнет качественно новой ступени развития, разделяли Т. Мор, Ф. Бэкон, М. Кавендиш, и другие авторы утопий, предшествующих и современных «Острову Пайна». В отличие от них Невилль не питал никаких иллюзий относительно неизменности слабой и порочной человеческой природы. «Сильный начал угнетать слабого, окрепнувшая религия связала путами человеческий дух, начались распри, и все пошло не так, как завещал мой прадед», — с горечью признается голландцам Вильям Пайн.

С внешне содержательной точки зрения «Остров Пайна» предвосхищает новый тип утопических романов, получивших широкое распространение в XVIII в., когда жанр утопии перекочевал во Францию: прославление природной простоты и свободы нравов. Но главным, по нашему мнению, является то, что Невилль, используя метод социального моделирования — метод утопии, изложил свои взгляды на комплекс важнейших политических, экономических, религиозных и этических проблем, будораживших английское общество периода Реставрации. Известно, что в отличие от классических утопий, для которых характерна статичность, антиутопии рассматривают возможность развития ментальным образом сконструированных социальных устройств. Вот и Невилль поместил Джорджа Пайна и его спутниц на необитаемый остров, в условия полного изобилия; освободил их от всех нравственных табу, воссоздал патриархальное устройство и показал, что из этого может получиться через несколько десятилетий. «Остров Пайна» при всей его внешней фривольности по своей сути является романом-предупреждением, антиутопией, показывающим к каким социальным последствиям могут привести собранные вместе абсолютизм, бездеятельность и неограниченная свобода.

Примечания

невилль остров пайн утопия.

• 1. Bacon, F. Of travel // Francis Bacon: A critical edition of the major works / ed. Brian Vickers. — Oxford, 1996. — P. 374.
• 2. Anderson, B. Imaginable communities: reflections on the origins and spread of nationalism / B. Anderson. — L., 1983. — P. 68.
• 3. Boesky, A. Founding fictions: utopias in early modern England / А. Boesky. — Athens, 1996. — P. 156.
• 4. The parliament of the ladies (1647); The ladies a second time, assembled in parliament (1647); News from New-Exchange or the commonwealth of ladies drawn to life in their several characters and concernments (1650); Shuffling, cutting and dealing in a game of piquet being acted from the year 1653 to 1658 by Oliver protector and others (1659).
• 5. Мортон, А. Л. Английская утопия / А. Л. Мортон. — М., 1956. — C. 105.
• 6. Neville, Н. Plato redivivus, or A dialogue concerning government / Henry Neville // Two republican tracts; ed. by Caroline Robbins. — L., 1969. — P. 79.
• 7. Filmer, R. Patriarcha or the natural power of kings / R. Filmer // Patriarcha and other writings. — L., 2006. — P. 13.
• 8. Ford, W.C. The Isle of Pines: An essay in Bibliography / W.C. Ford. — Boston, 1920. — P. 39.
• 9. Neville, H. The Isle of Pines / H. Neville // Three modern utopias. — Oxford., 1999. — P. 189.
• 10. Мортон, А. Л. Английская утопия… С. 105.
• 11. Owen, Aldridge. Polygamy in early fiction. Henry Neville and Denis Veiras / Aldridge Owen // Publications of the modern language association. — 1950. — № 65. — Р. 464−72.
• 12. Lipson, E. The Economic History of England. — L., 1945. Vol. II. — P. 156−57.