А.П. Чехов (1860-1904) От «Антоши Чехонте» к А.П.Чехову

Чехову суждено было остаться загадкой для своих современников. У них на глазах происходило нечто в высшей степени странное. Весельчак Антоша Чехонте, сотрудник юмористических газетенок и журналов, одни названия которых настраивали на иронически снисходительный лад («Будильник», «Стрекоза», «Осколки», «Мирской толк», «Волна», «Развлечение»), становился грустно сосредоточенным Чеховым, властителем дум целого поколения.

Он выступал под множеством псевдонимов. Одни хранили тепло домашнего очага и были понятны только близким людям: «Антоша» (так звали его в семье), «Чехонте» (прозвище Чехова, еще подростка, в таганрогской гимназии), «Брат моего брата» (намек на старшего брата Александра, который и ввел его в литературу). Другие — «Человек без селезенки», «Врач без пациентов» — отразили увлечение медициной (с 1879 по 1884 год Чехов — студент медицинского факультета Московского университета). Третьи были результатом неистощимой игры воображения: «Прозаический поэт», «Старый грешник», «Вспыльчивый человек», «Грач», «Крапива», «Гайка» (самых разнообразных, порой совершенно немыслимых размеров), «Улисс», «Лаэрт», «Шампанский», «Юный старец», «Макар Балдастов» и просто «Г. (господин) Балдастов» .

Но уже в раннем его творчестве заметна некоторая двойственность. Чехонте не так прост, как кажется. Известный исследователь его наследия З. С. Паперный говорит: «Это Чехонте, но все-таки уже Чехов». Правда, это сказано о его драматургии, но то же самое следует сказать и о его ранней прозе. Здесь бьет ключом молодая энергия. Образы теснятся пестрой и веселой толпой. Автор не прочь посмеяться над парикмахером, который, узнав, что его невеста просватана за другого, оставляет голову клиента остриженной наполовину («В цирюльне» и тот так и ходит, пока не отрастут волосы, или вспомнить сценку в поезде, когда вернувшаяся в вагон Петровна узнает, что ее сумка с вещами только что выброшена в окно ее приятельницей, беспокойной старушкой, решившей, что она отстала от поезда («В вагоне»), или рассказать, как молодой человек, мелкий чиновник, не помня себя от счастья, возбужденный, бегает по городу и читает вслух родне и знакомым коротенькую заметку из отдела скандальной хроники, где упоминается, как он в нетрезвом виде попал под лошадь извозчика и получил удар оглоблей по затылку. Но радости его нет предела: еще бы, теперь о нем «вся Россия узнает!» («Радость»).

Стоит, однако, присмотреться внимательнее, как в этом, казалось бы, беззаботном веселье отчетливо проскальзывают нотки горечи и протеста. Ведь именно в ранние годы возникли такие шедевры чеховской юмористики, как «Смерть чиновника», «Толстый и тонкий», «Дочь Альбиона», «Маска», «Хамелеон», появились его «забитые люди», униженные, жалкие жертвы окружающего хамства, тупости, угодничества, вероломства, наглой и беззастенчивой власти денег, самодурства и произвола.

При внимательном анализе творчества Чехонте рушится исключительно устойчивая, живущая до сих пор легенда о позднем переходе Чехова «в серьез», как он говорил, о его стремлении к острым общественно важным темам. Во многих произведениях уже этой поры ярко намечены темы и образы, которые будут разрабатываться им в более позднее время. В 1882 году опубликована «Барыня», рассказ мрачный, суровый, заканчивающийся убийством и развалом молодой крестьянской семьи из-за прихотей развратной барыньки. В описаниях деревни с ее нищетой и жестокостью узнаются черты будущих повестей «Мужики» (1897) и «В овраге» (1900). В «Цветах запоздалых» (1882) в докторе Топоркове, пересчитывающем засаленные пятирублевки и скупающем доходные дома, заключена судьба Дмитрия Ионыча Старцева («Ионыч», 1898). Рассказ «Устрицы» (1884) -своеобразный черновой набросок трагической ситуации, заставляющей вспомнить несчастную Варьку («Спать хочется», 1888), маленькую измученную няньку, которая душит ребенка в припадке сумасшествия; только в раннем рассказе галлюцинации вызваны голодом, а здесь — изнурительным трудом и бессонницей. «Верба» и «Осенью» (оба рассказа 1883 года) — прообразы будущих его лирико-драматических новелл, но даже в них заключена безжалостная критика лихоимствующего, вороватого чиновничества и горькая насмешка над промотавшимся дворянством: барин в кабаке просит милостыню у крестьян, когда-то бывших у него в услужении.

От Чехонте ждали шутки, а он говорил о серьезных проблемах жизни, в нем хотели видеть исключительно комедийный талант, а он вдруг неожиданно начинал рассуждать о литераторах, несущих на своих плечах тяжелейшее бремя ответственности, делающих свое дело, несмотря ни на что: «Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках с лошадиными бубенчиками, нас заменят плохие профессора, плохие адвокаты да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения по команде: левой! правой!» , — причем высказывает он эти серьезные мысли в анекдотическом по своей сюжетной ситуации рассказе с нелепо юмористическим заглавием — «Марья Ивановна» (1884)!

Обращает на себя внимание быстрое возмужание молодого писателя. В 1884 году появился первый скромный сборник веселых «театральных» рассказов «Сказки Мельпомены» (Мельпомена в древнегреческой мифологии — покровительница трагедии), спустя год «Пестрые рассказы» уже имели несомненный успех и вызвали сочувственные отклики критики, а сборник рассказов «В сумерках» (1887) был отмечен Пушкинской премией. Литературное имя Чехова было упрочено. Но он был так скромен, так мало ценил созданное им, что даже в конце 80-х годов приберегал свое имя, по его же словам, для серьезных трудов по медицине и по-прежнему предпочитал появляться под псевдонимами. (В 1884 году у него возник замысел диссертации на степень доктора медицины «Врачебное дело в России»).

Причина такого успеха в значительной мере заключалась в четкости его эстетической ориентации, в том, что молодой писатель даже в первых своих шагах, в первых литературных опытах (в своих «мелочах» и «мелочишках») никогда не шел на ощупь. Еще только вырабатывая свой стиль, свои приемы, он твердо знал, что ему нужно, а от чего можно отказаться и чем следует пренебречь. Чехонте начинает с того, что проводит своего рода ревизию прозаических жанров, отвергает романтизм, избитые литературные штампы и приемы. Так возникают под его пером ранние пародии «Что чаще всего встречается в романах, повестях и т. п.?», «Каникулярные работы институтки Настеньки N», блестящее пародирование сюжетов и стиля В. Гюго («Тысяча одна страсть, или Страшная ночь»), Ж. Верна («Летающие острова») и пародии-стилизации «Ненужная победа» (1882) и «Драма на охоте» (1884).

Когда-то Лев Толстой, работая над «Войной и миром», записал в дневнике 1865 года: «Знать свое — или, скорее, что не мое (подчеркнуто Толстым. — Н. Ф.), вот главное искусство». Чехов использовал это правило, только еще начиная свой творческий путь.

Еще один побудительный мотив его стремления к совершенству, наблюдаемый в раннем творчестве, состоит в особенном, подчеркнутом его внимании к тому, что значительно позже, уже в XX веке, назовут «эстетикой слова» (определение великого русского лингвиста Л. Щербы). Для Чехова уже в ранних стадиях его писательского становления бесспорной была какая-то таинственная, скрытая, но несомненная для него безграничная власть художественного слова над душами людей. Эта излюбленная уже в молодые годы тема рождала множество веселых сюжетов: «Пропащее дело» (1882), «Случай из судебной практики» (1883), «Сильные ощущения» (1886) и более поздние его шедевры: «Святой ночью» (1887), «Дома» (1887), «Без заглавия» (в первоначальной публикации «Сказка», (1888). Важно в писательском деле, утверждает Чехов, если ты рассчитываешь на успех, не только что, но и как это «что» высказано тобой, важна неотразимо действующая, совершенная — «анафемская форма», как признается герой «Сильных ощущений». Неслучаен, а закономерен и персонажный выбор в подобных рассказах: чаще всего это адвокаты или проповедники — служители церкви, т. е. люди, знающие толк в художественной форме и великолепно владеющие ею.

Важнейшим определяющим обстоятельством, способствующим стремительному росту популярности Чехонте был его труд. Это было главное. Ведь ему пришлось пройти литературную «школу», хуже которой трудно себе что-нибудь представить. Он сотрудничал в молодые годы в бульварных изданиях с их жалким уровнем художественных требований, с циничным отношением к литературному делу, с грубой работой на потребу обывателю. Чехов, по его словам, был единственным из писателей 80-х годов, кто выбился в большую литературу с ее «задворков», остальные погибли в этой трясине.

Легенда о необычайной легкости, с какой давались ему его произведения, держалась упорно. Он не делал никаких усилий, чтобы развеять ее, скорее даже поддерживал ее (он в этом смысле был великий мистификатор), охотно рассуждая о том, что часто пишет «наотмашь» и «спустя рукава», но работал упорно. Вопреки утверждениям о том, что Чехов «набело пишет свои рассказы», он шел своим путем, веруя, что только постоянное усилие и напряжение могут стать верными спутниками успеха. Для него, молодого человека, старомодно звучат слова о работе в минуты «внутреннего настроения». «Тут нужны, — пишет 26-летний Чехов, — беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля … Тут дорог каждый час» .

Он прекрасно знал по наблюдениям над своим окружением, к чему приводят ситуации, когда «рафаэльствующая юность» заменяет труд рассуждениями о труде: эта мысль прекрасно выражена в рассказе «Талант» (1886). Над небольшой вещью в 150−200 строк он советует сидеть дней 5−6, не меньше, несколько раз переписывать, кропотливо обрабатывать текст, сокращая его до nec plus ultra (до предела), и сжато формулирует своеобразный закон творчества: чем больше ты себя сокращаешь, тем чаще тебя печатают. Но ведь самое замечательное заключается в том, что задолго до этого знаменитого письма 1886 года к брату Александру, он уже высказал ту же идею в остроумнейшей юмореске 1884 года «Правила для начинающих авторов» .

С середины 80-х годов заметно усиливается драматическое звучание рассказов и повестей Чехова. В 1886 году он пишет рассказ «На пути», создав «тип Рудина» нового времени, надорвавшегося над своими подвигами в народническом духе, продолжив в следующем же году разработку такого же характера в пьесе «Иванов» (первая его «большая» драма), герой которой заканчивает жизнь самоубийством. В 1888 году опубликовано «Счастье» (один из его «крестьянских» рассказов, лучший, по его словам, из написанных к этому времени). В конце 1887 — начале 1888 года по совету В. Г. Короленко и Д. В. Григоровича создается повесть «Степь» — первое крупное произведение Чехова, к тому же впервые появившееся в «толстом» журнале («Северный вестник», 1888, № 3).

Герой повести, девятилетний Егорушка, отправляется с обозом в уездный город, и перед ним распахивается степной простор, развертывается народная драма, которая оказывается всего лишь частью трагедии русской жизни. Все, с кем встречается Егорушка в пути, по-своему несчастны. Особенно тяжело простому народу. «Жизнь наша пропащая, лютая!» — эти слова молодого возчика Дымова объясняют многое. Но счастливой не назовешь и красавицу графиню Драницкую, да и купец-предприниматель Варламов, который держит в руках всю округу с сознанием своей силы и власти над людьми, оказывается всего лишь маленьким, жестоким, бездушным человеком, всецело подчиненным своему делу.

Символический смысл приобретает в повести образ степи, отражая неразрешимое противоречие самой жизни: безграничную силу русского человека и узость обстоятельств, унижающих его, лишающих размаха, полета, страсти. Но сам простор степи таит в себе мысль о том, что могучий народный характер рано или поздно даст о себе знать, и кажется, что «на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди вроде Ильи Муромца и Соловья Разбойника и что еще не вымерли богатырские кони» .

В 1888 году Чехов создает повесть «Скучная история», овеянную особенно мрачным настроением. Ее герой, крупный русский ученый-медик с мировым именем, уже на пороге смерти, — а он должен умереть и это знает это — вдруг начинает понимать, что прожил жизнь не так, как следовало бы. У него нет «общей идеи», которая придавала бы смысл существованию, одной медицины недостаточно. Жизнь проходит мимо, оставляя его на обочине, в стороне, как постороннего наблюдателя, он не может внести в нее свою борьбу, свои идеалы или хотя бы помочь советом близким людям, которые гибнут у него на глазах. Он увидел и понял это только на закате своих дней, незадолго перед смертью, когда уже изменить ничего нельзя.

Немногим удается выбраться из такого духовного тупика: Лаевский (повесть «Дуэль», 1889), Наталья Гавриловна и ее муж, инженер Ассорин (рассказ «Жена», 1892), в последний момент остановился и ужаснулся, увидев себя среди тупых обывателей, Никитин («Учитель словесности», 1894). Круто ломает свою судьбу героиня рассказа «Хорошие люди» (1886), бросает обеспеченное, спокойное существование сын городского архитектора (повесть «Моя жизнь», 1896), предпочитая добывать себе кусок хлеба «черным трудом» и на каждом шагу испытывать унижения, выпадающие на долю рабочего человека, лишенного каких бы то ни было прав.

На такие решения, утверждает Чехов, способны только сильные духом люди. Алексей Федорович Лаптев (повесть «Три года», 1895) рад бы бросить наследство и уйти, куда глаза глядят. Но жизнь превратила его в раба своего купеческого дела, которое он ненавидит, лишила любви и свободы. Несколько в стороне, особняком стоит Дымов («Попрыгунья», 1892), талантливый врач и ученый, нелепо погибающий, спасая больного. Таких людей, ясно осознанной цели, Чехов, по его словам, любил бесконечно и всякий раз с воодушевлением наблюдал хотя бы слабые «симптомы доброкачественной заразы, которая распространяется по земле от подвига» .

В последнее десятилетие трагическое мироощущение доминирует в творчестве Чехова. Герои его нередко оказываются в тупике, преодолеть который могут лишь ценой собственной гибели. Таков рассказ «Скрипка Ротшильда», повесть «Черный монах». С особенной силой критика русской жизни прозвучала в повести «Палата № 6». Доктор Рагин, с философским спокойствием наблюдавший страдания больных, сам попадает — совершенно здоровый человек — в палату № 6 (палату умалишенных) и вдруг запоздало осознает всю противоестественность того ужаса и той боли, на которые он когда-то обрекал людей своим равнодушием.

Даже темы лирического характера приобретали у Чехова неожиданно драматическое, порой трагедийное звучание. Вот Гуров, герой рассказа «Дама с собачкой» (1899), оказывается в провинциальном городе и видит перед собой длинный серый забор с торчащими вверх гвоздями. Но ведь эта подробность и эта тема «тюремного застенка» уже с громадной трагедийной силой была высказана еще в «Палате № 6» (1892)!

В успокоении, в сытом благополучии, в мещанском счастье Чехову открывалось отвратительное лицо обывателя. Мир велик и прекрасен, но как низки люди, когда теряют чувство собственного достоинства. Мелкий чиновник ценой постоянных лишений, отказывая себе во всем, сколотил небольшое состояние, превратился в благоденствующего помещика, но приобрел поразительное сходство… со свиньей: «Того и гляди хрюкнет в одеяло». Высшая цель его жизни — иметь собственный крыжовник, это предел «мечты», предел «счастья», как он себе его представляет («Крыжовник», 1898). Чехов отрицает такую жизнь. Ложь и лицемерие из-за страха за свое благополучие, построенное на горе других, наглое благодушие сытых, потому что голодные молчат… «нет, больше жить так невозможно!» «, — вот чеховская мысль, с особенной силой высказанная в произведениях конца 90-х годов «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви», «Дом с мезонином» .

В финале жизненной и творческой судьбы Чехов приходит к убеждению, близкому к идеям Достоевского: мир основан на неразумных началах, на чудовищной несправедливости, на безмерном унижении человека. Когда тысячи фабричных рабочих в нездоровой обстановке, живя впроголодь и только в кабаке «отрезвляясь» от этого кошмара, трудятся день и ночь, а другие, теряя человеческий облик, с грубой жестокостью надзирают над ними, и все это лишь для того, чтобы глуповатая пожилая дама, гувернантка, жила в свое удовольствие и могла есть стерлядь и пить мадеру, — (то это вызывает мысль о бессмысленной действительности, похожей на шутку дьявола, вздумавшего посмеяться над людьми («Случай из практики», 1898). Или другая трагедийная ситуация, способная развести в стороны даже близких лиц и вытравить в человеке естественные человеческие чувства: мать, простая дьяконица, видит в сыне-архиерее только преосвященного, бесконечно далеко стоящего для нее на высших ступенях церковной и общественной иерархии. И только когда он бьется в агонии и уже никого не узнает, мать снова становится матерью, в испуге бросается к нему, говоря ласковые, родные слова, которые ему так хотелось все это время от нее услышать («Архиерей», 1902).

В начале 900-х годов Чехов жил предчувствием надвигающейся революции, предчувствием перемен, не предполагая, разумеется, к чему они могут привести. Последний его рассказ — «Невеста» (1903), написанный незадолго до смерти, оказался самым светлым его произведением, полным радостного, бодрого восприятия жизни.

Нет большего недоразумения, чем попытки, они до сих пор продолжаются, истолковывать творчество Чехова как писателя пессимистических настроений или как бытописателя, равнодушного ко всему, что находится в сфере идеала. Он ярчайший представитель русского искусства, искусства глубоких, выстраданных идей. «Если я врач, то мне нужны больные и больницы; если я литератор, то мне нужно жить среди народа» , — говорил он и один, без спутников, по бездорожью, в слякоть и стужу, отправился на Сахалин в 1890-м году через Сибирь, не раз рискуя головой в пути, чтобы обратить внимание общества на этот «богом забытый край», место каторги и ссылки. Это был настоящий гражданский подвиг писателя.

А спустя год, еще не придя в себя, разбитый, больной, в жесточайшие морозы Чехов едет по глухим уголкам голодающей Нижегородской губернии, чтобы помочь народному горю, выясняет размеры бедствия, открывает общественные столовые для крестьян. На свои более чем скромные средства он строит в Мелихове сельские школы, участвует в Ялте в создании первого пансиона для нуждающихся туберкулезных больных, в эпидемию холеры добровольно берет на себя (как всегда, безвозмездно) обязанности врача на обширном участке.

Это был писатель редкого мужества, олицетворявший собой высшую нравственную силу и высшую силу искусства. Вдохновенный художник, называвший себя «добросовестным мастеровым», он оставил поразительные по совершенству и загадочные до сих пор по своему эмоциональному воздействию на нас произведения. Одну из причин всемирной и постоянно растущей славы русского гения определил Лев Толстой, внимательно присматривавшийся к нему и близко знавший его. Достоинство творчества Чехова, говорил он, заключается в том, что «оно понятно и сродно не только всякому русскому, но и всякому человеку вообще. А это главное» .