Проблема «живых» и «стершихся» метафор

Проблеме «живых» и «стершихся» метафор посвящены работы В. Г. Гака, В. Н. Телия, О. Р. Платоновой, О. Ю. Буйновой, Н. Д. Арутюновой, Н. Гудмена, А. Мартине, Б. Фрейзер и др. Однако, эвристический потенциал этих теорий, на наш взгляд, до сих пор использован не в полной мере. В частности, представляется возможным применить его для определения степени новизны или стертости метафоры.

По мере развития языка и общества, старая метафора утрачивала свои связи в языке, многократно заменялась новой. Этимологическая метафора утрачивает всякую образность. По образному выражению В. Г. Гака язык является кладбищем мертвых метафор [Гак 1988].

Проведенный краткий обзор показывает, что границы, в которых комбинаторика признаков создает метафорическое значение, до сих пор не определены.

Традиционно причиной стирания метафоры считалось их многократное употребление. Однако одни метафоры обречены на смерть уже при самом рождении, а другие от многократного употребления могут превратиться в штамп, но не умереть. Этот факт можно объяснить тем, что незначительная, неяркая буквальная истина порождает слабую и безжизненную метафору. Метафорическая сила требует сочетания новизны и пригодности, необычности и очевидности. Н. Д. Арутюнова считает, что «в переходе к моносемности состоит… основное различие между речевой (окказиональной, индивидуальной, поэтической) метафорой и метафорой, ставшей общим достоянием говорящих на одном языке» [Арутюнова 1992, 339].

Многократное употребление, в свою очередь, объясняется тем, что в качестве вспомогательного компонента «мертвой» метафоры используются слова-символы, т. е. слова, которые данное национальное сознание считает символом некоторого качества.

Причины стирания метафор тесно связаны с пониманием особенностей некоторых признаков, которые извлекаются при интерпретации метафоры. Некоторые признаки языковой коллектив считает принадлежностью тому или иному понятию (имени). Для языкового коллектива существуют имена — «эталоны», денотатам которых, по мнению этого языкового коллектива, данный признак присущ в большей мере, чем денотатам других имен. «Эталонные» признаки чаще всего являются коннотациями данного слова, но могут входить также в состав его значения [Платонова 1992, 4]. Языковой коллектив может ошибаться в выборе «эталонов» для того или иного признака. Поскольку выделение «эталонных» признаков зависит от мнения языкового коллектива, то эти признаки могут быть разными для разных языковых сознаний, а кроме того могут открываться разными языковыми социумами в разное время. Например, британцы говорят as slow as a snail — медленный как улитка, to run like the wind — нестись как ветер, butterflies in the stomach — бабочки в животе (при голоде), а русские, соответственно, говорят «медленный как черепаха», «нестись как пуля», «революция в животе».

Формализацию «эталонного» признака можно наблюдать в устойчивом сравнении, образование которого, вероятно, предшествует созданию метафоры. «Вопрос о том, что появляется сначала — вспомогательный субъект или его свойства, видимо, должен быть решен в пользу свойств» [Телия 1988, 209]. Впоследствии по закону экономии усилий, выдвинутому, А Мартине, признак (или свойство) перестает эксплицироваться, поскольку он дублируется во вспомогательной номинации, входящей в сравнительный оборот. Если для интерпретации метафоры достаточно выделения из сигнификата или коннотативной зоны вспомогательного компонента одного признака, и притом «эталонного», такая метафора является стертой. Если выделяются два или более «эталонных» признака, то можно говорить о безжизненной метафоре, которая звучит банально. Смысл, открывающийся нам такой метафорой, был прежде найден устойчивым сравнением. В некоторых случаях процесс метафорообразавания представляет собой неосознаваемый поиск «эталонных» признаков.

Итак, «эталонным» признаком мы называем такой семантический компонент, благодаря которому содержащее его слово становится обязательным компонентом устойчивых сравнений или стертой метафоры. Но даже в стертой метафоре актуализируются экстралингвистические знания о денотатах компонентов.

Все это приводит к мысли о наличии по крайней мере двух ступеней в процессе интерпретации метафоры. На первой ступени необходимо найти хотя бы один признак, общий для основания вспомогательного компонента. Если такой признак найден, процесс интерпретации может быть закончен. Если этот признак оказывается уже выделенным в данном языковом сознании, т. е. «эталонным», интерпретатор не получает нового знания, а метафора выполняет дублирующую функцию, она оказывается стертой. Однако, процесс интерпретации может быть продолжен, интерпретатор может обратиться к своим экстралингвистическим знаниям и выделить новые, не фиксированные прежде языком, а следовательно, и не закрепившиеся в языковом сознании признаки, которые, возможно, присущи даже не самому объекту, а связанной с ним ситуации. Таким образом, даже стертая метафора может служить орудием познания мира [Платонова 1992, 6].

Как видим, метафора актуализирует ассоциации, т. е. «зарегистрированные» подсознанием устойчивые признаки. Устойчивые признаки не являются отличительными, т. е. «эталонными», они могут принадлежать не самому имени, а ситуации, включающей денотат данного имени, однако подобно «эталонным» они переносятся с большого количества объектов или их состояний на весь экстенсионал, а с множества ситуаций на все ситуации.

В отличие от «эталонного», устойчивый признак может принадлежать не только определенному национально-языковому сознанию, но и части языкового коллектива, а также может быть временным и принадлежать определенной исторической эпохе. Интересным является и тот факт, что метафора позволяет распознавать фиксированные языком, но тем не менее неэталонные признаки. «Эталонные» признаки не могут фиксироваться прямыми номинациями, включая термины.

В большинстве случаев (особенно в поэтическом тексте) соединение двух имен в метафоре имеет целью не выявление «эталонных» признаков, а обнаружение и придание языковой формы устойчивым характеристикам элементов действительности. Это процесс формирования новых предикатов. Отсутствие соответствующего предиката можно объяснить тем, что выделенный общий компонент присущ другим объектам лишь частично или комбинируется с другими компонентами, или вообще не наблюдается у других объектов. В результате значение большинства метафор передается не одним словом, а перифразой, т. е. набором слов, причем их ряд остается открытым, так как тот интерпретатор, чей языковой опыт больше, может установить больше соответствий между реалиями и выявить новые признаки, т. е. элементарные смысловые компоненты. Если элементарным семантическим компонентом считать такой компонент, который имеет в языке соответствующую предикатную лексему, то значение «живых» метафор всегда не элементарно.

Таким образом, появление метафоры можно приравнять к рождению предиката, особенность которого заключается в том, что его значение описывается не лексемой, а сочетанием лексем.

Можно предположить, что как только некий объект станет выделяющимся для определенного языкового сознания среди других объектов по какому-либо признаку или свойству, имя, которое его называет, приобретает переносное значение (культурные коннотации отличаются от «эталонных» признаков и должны быть усвоены через тексты, принадлежавшие данному национальному коллективу).

Для стирания метафоры необходимо, чтобы объект, называемый вспомогательным компонентом, был хорошо знаком носителям данного языка. Но это условие не единственное. Умирают и приобретают самостоятельное значение только те метафоры, которые имеют конкретное основание.

«Мертвой» метафорой мы считаем переносное значение слова, зафиксированное в словаре. Интерпретация подобного словоупотребления происходит путем подстановки словарного значения, а не при помощи расчленения соответствующего понятия на отдельные признаки. Метафорой такое словоупотребление является лишь этимологически. Стертыми можно назвать такие метафоры, при интерпретации которых из вспомогательного компонента выделяется один признак. Все остальные метафоры являются «живыми». Они служат для установления связи между любыми двумя сегментами реального мира путем выделения у них общих ассоциативных признаков.

Функцией мертвой предикатной метафоры является предицирование некоторому объекту конкретного признака, который замечен говорящим, но еще не замечен слушающим, этот признак не называется прямо, он скрыт в сигнификате или коннотативной зоне «эталонной» по этому признаку лексемы.

Функцией стертых предикатных метафор является утверждение обнаруженных свойств класса, указанного основным компонентом.

Интересным свойством мертвых и стертых предикатных метафор является наличие в них «внутренней метафоры», т. е. метафоризации элементарого смыслового компонента при прохождении через «фильтр». «Некоторые признаки из „системы общепризнанных ассоциаций“ сами испытывают метафоризацию при переходе от вспомогательного субъекта к главному» [Блэк, 166]. Можно предположить, что существование внутренней метафоры объясняется вторичностью предикатной метафоры с идентифицирующей лексемой в позиции предиката по сравнению с метафорой, имеющей предикатную лексему в этой позиции. Вторичность метафор здесь также доказывается выбором вспомогательного компонента.

В настоящее время не существует четких критериев разграничения «живых», распространенных и «мертвых» метафор. При определении новизны и стертости метафоры мы опираемся не на время создания художественного произведения, а на критерии повторяемости метафоры. Повторяемость метафоры мы определяем либо по современным источникам, которые фиксируют метафорическое значение, либо при помощи компьютерной поисковой системы, которая выдает примеры повторного употребления одних метафор и не выдает примеры других, что указывает на степень стертости тех или иных метафор.

На нечеткость границ ссылаются и многие ученые. Брюс Фрейзер, обсуждая проблему «живых» и «мертвых» метафор (live и dead metaphors), последних называет просто идиомами, которые когда-то были «живыми» метафорами, а сейчас к ним относятся как к «условным» формам (conventionalized form) в языке [Fraser 1993, 330]. В качестве примера Фрейзер приводит фразу to kick the bucket («протянуть ноги, умереть» согласно Lingvo 9.0), которая когда-то использовалась в буквальном смысле, а затем метафорически по отношению к финальной схватке животных, бьющихся своими ногами о перекладину под названием bucket. Сейчас эта фраза является идиомой, которая потеряла всяческий смысл своего первоначального источника, и значение которой мы понимаем без контекста. Из этого можно сделать вывод, что «мертвые» или стершиеся метафоры (идиомы), которые имеют перевод в словаре, не требуют контекста для актуализации своего смысла.