Влияние межличностных контактов моряков-североморцев с гражданским населением на моральный дух военнослужащих

Влияние межличностных контактов моряков-североморцев с гражданским населением на моральный дух военнослужащих

И.И. Хеорхе Основным фактором обеспечения высокого морального духа советских моряков на Северном флоте была систематическая воспитательная работа, осуществляемая на протяжении всей Великой Отечественной войны политработниками, а также партийным и комсомольским активом. Однако помимо воспитательной работы существовало значительное количество факторов, сказывавшихся тем или иным образом на боевом духе североморцев. К ним можно отнести: межличностные отношения сослуживцев, авторитет командира подводной лодки (ПЛ) и офицерского (командирского), старшинского состава, сообщения об успехах или неудачах РККА и РККФ на различных участках фронта, а также систематические контакты личного состава с гражданским населением, включающие непосредственные контакты, а также опосредованные, осуществляемые при помощи полевой почты.

Безусловно, именно воспитательная работа играла определяющую роль в формировании высокого уровня морально-психологического состояния краснофлотцев и командиров. Однако существенный интерес представляют и другие факторы, имеющие объективный характер и воздействующие иногда на личный состав намного сильнее, чем воспитательные мероприятия. Каждый из вышеперечисленных факторов требует тщательного изучения. Цель данной статьи — раскрыть роль непосредственных контактов гражданского населения с военнослужащими СФ в ходе Великой Отечественной войны.

В период Великой Отечественной войны огромные массы советских граждан, прежде всего мужчин, были вынуждены покинуть родной дом, отказаться от привычного образа жизни и с оружием в руках защищать Родину от врага. На протяжении всей войны они находились, по преимуществу, обособленно от своих родных и близких, от гражданского населения в целом. При этом советское командование понимало всю важность наличия сообщения между моряками-североморцами и гражданским населением для поддержания боеспособности и необходимого уровня морального духа у краснофлотцев и обеспечивало необходимые каналы коммуникации между ними. Из них уместно выделить два основных: личная и открытая переписка и непосредственные межличностные контакты.

Наиболее массовым из них как для РККФ, так и для РККА была военно-полевая переписка. Всего за период Великой Отечественной войны главный военно-почтовый сортировочный пункт переправил 843 млн писем, 3 млн посылок, 2,8 млрд листовок, плакатов, брошюр и книг, 753 млн экземпляров газет и журналов [1, с. 522]. Однако не менее важными, хоть и более эпизодичными и нерегулярными были непосредственные контакты краснофлотцев с гражданскими.

Всю совокупность контактов военных моряков с гражданским населением можно разделить на три основных группы: во-первых, непосредственные контакты краснофлотцев с гражданским населением в период отпуска, отдыха или увольнения, во-вторых, отношения, складывающиеся с вольнонаемным составом при нахождении на береговой базе, в-третьих, контакты с артистами и музыкантами концертных агитбригад из числа гражданского состава, регулярно посещающих североморцев в частях и соединениях. Представляется целесообразным рассмотреть каждую из выделенных групп непосредственных контактов в контексте их воздействия на морально-психологическое состояние личного состава Северного флота.

Наиболее существенное влияние на морально-психологическое состояние краснофлотцев оказывали контакты с гражданским населением, прежде всего с родными и близкими, осуществляемые в период их пребывания в отпуске. При этом необходимо понимать, что данные контакты, безусловно, оказывали наибольшее влияние на тех военнослужащих, которые собственно и находились в отпуске, однако по прибытию на флот они становились своего рода проводниками тех настроений, которые коренились среди гражданского населения, они передавали сослуживцам часть своего эмоционального настроя, те чувства, которые они испытывали, встречаясь в тылу с гражданским населением: своими женами, детьми, сестрами, братьями, родителями, односельчанами и т. д.

Попадая после прохождения отпуска обратно в краснофлотскую среду, моряки на продолжительное время становились объектами пристального внимания сослуживцев, которые детально расспрашивали их о проведенном времени. Данный факт, без сомнения, осознавался политическими органами, одной из функций которых был контроль над настроением личного состава, его морально-психологическим состоянием. Именно поэтому их задачей было следить за воздействием рассказов сослуживцев, побывавших в отпусках, на умонастроение остальных краснофлотцев. Важно понимать, что отпуска на северном флоте приобрели относительно массовый характер только после освобождения РККА центральных и западных районов СССР от немецко-фашистских оккупантов. Как следствие по приезду домой военнослужащие сталкивались далеко не с идеалистической картиной мирной жизни: многие потеряли родственников, близких и друзей за период оккупации, кто-то лишился собственного дома, уничтоженного немцами, и т. д.

Командир подводной лодки «С-56» Г. И. Щедрин приводит в своих воспоминаниях впечатления от проведенного отпуска: «.ехал домой через Москву, Сталинград, Ставрополь, Ростов. Насмотрелся на разрушенные города, сожженные села. Свой родной город едва узнал: много упало на него фашистских бомб. Вернувшиеся из отпусков матросы много рассказывают о таких же разрушениях в прифронтовых и побывавших под пятой оккупантов городах и селах.» [7, с. 130]. Все эти факты, как правило, укрепляли чувство ненависти к врагу.

Приведем несколько рассказов краснофлотцев, побывавших дома, на ранее оккупированной территории. Так, старшина 2-й статьи Гутаров вернулся в сентябре 1944 г. из отпуска, который провел в родном городе, после чего делился с сослуживцами впечатлениями: «Я вернулся из города Макеевка, невозможно найти слов, чтобы описать тот ужас, который пережил тот город. Вот передо мною Макеевка. Поезд останавливается как раз около металлургического завода. Завода, по существу, нет. Есть только корпуса его цехов с зияющими провалами вместо окон, через которые видны сломанные станки, повисшие трансмиссии. С первых дней прихода немцев в Макеевку сестра моя ушла из дома и в течение долгого времени скрывалась от рыскавших по домам гестаповцев. Они искали партийных работников. Когда части Красной Армии ворвались в город, Таисия была обнаружена в одном из застенков гестапо умиравшей…» [6. Д. 67. Л. 139 об. — 140]. Как видно из первой части рассказа, старшину дома ждало личное горе и вид разрушенного немцами родного города. Тем не менее у североморца, который уже не первый год с честью сражался с противником, не опустились руки, в его рассказе нет даже тени намека на депрессивное состояние, он продолжает: «Сейчас моя Макеевка опять зажила счастливой жизнью. Пущена первая линия трамвая, заработало около 50 шахт. Работают кино, театры. Уезжая к себе на флот, я обещал матери, брату беспощадно мстить за горе, которое причинили им немецко-фашистские бандиты» [6. Д. 67. Л. 140]. В данном конкретном случае горе и трудности, встреченные старшиной в родном доме, не сломили, не подорвали его моральный дух, а наоборот, укрепили в нем желание отомстить, разбить врага. Безусловно, по приезду к себе в часть его настрой будет передаваться сослуживцам, тем самым укрепляя их моральный дух.

Схожие настроения прослеживаются в рассказе старшего краснофлотца Оченаш, побывавшего в отпуске на Полтавщине. О своих впечатлениях он подробно рассказал сослуживцам: «.город не узнать, он весь сожжен, разрушен. Село Великие Крынки, где я родился, от него ничего не осталось. Я ходил по улицам и насчитал всего 22 дома, а было их около двух тысяч. Из 18 тысяч жителей осталось 2−3 не больше, остальные замучены или угнаны на каторгу. Я потерял сестру и двух маленьких племянников. Земляки, прощаясь со мною, просили ещё больше мстить за их горе, и я поклялся этот наказ земляков выполнить» [6. Д. 67. Л. 140]. Как и у предыдущего рассказа, прослеживается его ярко выраженное, мобилизационное воздействие на остальных краснофлотцев. Описание увиденных ужасов завершается клятвой мстить за родных и близких.

Огромный мотивационный потенциал, содержащийся в подобных рассказах и впечатлениях краснофлотцев и командиров, побывавших дома, на освобожденной от немцев территории, был достаточно оперативно оценен командованием РКВМФ. За 1944 год наблюдается существенный рост упоминаний в отчетах Политотделов (ПО) значимости использования в агитационно-пропагандистской работе рассказов личного состава, побывавшего в отпуске на ранее оккупированной территории. Так, в политдонесении начальника ПО КБПЛ от 13 сентября 1944 г. указывается, что регулярно стали практиковаться беседы с личным составом старшин, краснофлотцев и офицеров, возвратившихся с отпусков из бывших оккупированных областей, где они сами видели разрушения, нанесенные немцами их родным городам и селам, а о зверствах им рассказали родные и близкие. В докладе отмечается, что умелое использование выступлений военнослужащих-очевидцев дает большие результаты в воспитании ненависти к немецко-фашистским захватчикам и их сообщникам [6. Д. 67. Л. 142 об. — 143].

С другой стороны, не все краснофлотцы одинаково стойко реагировали на горе и разруху, встреченную дома. Краснофлотцы, обладающие более слабым морально-психологическим потенциалом, могли впасть в состояние фрустрации, разочарования. Так, старшина группы электриков подводной лодки «М-171» мичман Мартынов, несмотря на то, что являлся коммунистом и был награжден тремя боевыми орденами, после посещения родного города Херсона в ноябре 1944 г. стал, по наблюдению сослуживцев, замкнут, сильно переживал увиденное. А во время политзанятий по теме «Героический труд советских женщин» высказался следующим образом: «Знаю, как помогают этим женщинам и их детям, они ходят голые и босые» [6. Д. 67. Л. 221]. В данном случае необходимо понимать, что высказывание было сделано мичманом не с целью дискредитации советской власти, а скорее на фоне переживания личного горя. В подобных случаях политработники, прежде чем делать скоропостижные выводы, проводили обстоятельные беседы с военнослужащими, пытаясь выявить мотивы их девиантного поведения. Причина вышеописанного случая, по признанию мичмана, крылась в том, что его родные находились в бедственном положении, а у его младшего брата не было даже вещей, чтобы одеться.

Другой источник отрицательных настроений, возникающих среди личного состава, крылся, наоборот, не в негативных впечатлениях, полученных от проведенного дома отпуска, а от невозможности его добиться. После освобождения советских территорий от немцев многие краснофлотцы, старшины и офицеры стали получать письма от родных из освобожденных районов, в которых они просили прибыть домой и помочь устроиться, восстановить хозяйство и т. д. Получив письма такого содержания, моряки подавали рапорта с просьбой предоставить краткосрочный отпуск, а так как всех желающих командование отпустить сразу не могла, то создавались условия, негативно влияющие на моральный потенциал некоторой части личного состава. Так, например, в политдонесении начальника ПО КОУБПЛ от 1 октября 1944 г. приводится следующий случай: главный старшина ПЛ «С-15» Клыков после того как его рапорт о предоставлении отпуска не был удовлетворен, заявил во всеуслышание: «Если меня не пустят в отпуск, то не буду работать, уйду. Пусть лучше судят и отправляют на Рыбачий» (На о. Рыбачий находилась штрафная часть — (И.Х.)) [6. Д. 67. Л. 152 об.]. В данном случае, как и во многих подобных ему, причиной столь опрометчивых высказываний выступало искреннее желание краснофлотцев помочь своим близким, от которых они получали вести впервые за многие месяцы войны. Вряд ли можно предполагать, что мотивами их нежелания полноценно продолжать службу был личный эгоизм или отсутствие чувства долга и преданности Родине. В подобных случаях главная задача политработников заключалась в регулярной индивидуальной разъяснительной работе с личным составом, выказывающим подобные настроения. Как правило, достаточно было простого убеждения, чтобы краснофлотцы справлялись со своим тяжелым морально-психологическим состоянием и продолжали исправно служить.

Однако самым опасным и нежелательным последствием поездок североморцев в отпуск на ранее оккупированные территории являлось негативное влияние, оказываемое на них далеко не разрухой или смертью родных и близких. Как известно, некоторые советские граждане могли по ряду причин относиться лояльно к немцам, более того, сотрудничать с оккупационными властями. Именно они могли стать проводниками профашистских взглядов среди личного состава, ослабить их чувства ненависти к врагу, уменьшить моральный потенциал советских военных моряков. Сложившуюся ситуацию прекрасно осознавало политическое руководство флота. Именно по этой причине 16 июня 1944 г. была выпущена специальная директива ГПУ РКВМФ № 30сс «О работе по воспитанию ненависти к немецко-фашистским захватчикам», в которой, в частности, указывалось, что отдельные краснофлотцы и офицеры в разговорах с сослуживцами пытались восхвалять порядки, бывшие при немцах в ранее оккупированных ими районах, и выражали недоверие к сообщениям советской печати о зверствах немцев над советскими гражданами. В директиве подчеркивалось, что подобного рода отрицательные настроения заносятся на корабли и в части ВМФ отдельными краснофлотцами и офицерами, проводившими отпуск в ранее оккупированных территориях, а также получающих оттуда письма. Это касалось, в первую очередь, тех военнослужащих, родственники которых активно помогали немцам на оккупированной территории [5. Д. 337. Л. 219−220].

Таким образом, создавались прецеденты, когда межличностные контакты военных моряков с гражданским населением могли нанести серьезный вред моральному потенциалу североморцев. Данные слухи могли получить распространение в краснофлотской среде и таким образом оказать подрывающее воздействие на моральный потенциал не одного конкретного военнослужащего, а всего коллектива, особенно если краснофлотец, являющийся проводником подобных настроений, обладал авторитетом среди личного состава. Ярким примером таких высказываний служит разговор, состоявшийся между краснофлотцем Осиновским и его сослуживцами, в ходе которого он заявил: «Немецкий офицер три дня жил на квартире у сестры моей жены, перед уходом поблагодарил и, даже, деньги заплатил. Немцы убивают только активистов — коммунистов и комсомольцев» [6. Д. 38. Л. 88].

Безусловно, само по себе высказывание ничего преступного в себе не несло, однако, во-первых, оно ставило под сомнение повседневную агитационную работу командования, регулярно разоблачающую зверства фашистов на оккупированной территории, вовторых, настраивало на лояльный лад по отношению к немцам, что было недопустимо в период войны. В подобных случаях политработники не просто проводили разъяснительные беседы, но ещё долгое время вели негласное наблюдение за возможным источником подрывных настроений среди личного состава. В отдельных случаях, когда имелись явные свидетельства антисоветской деятельности, привлекались органы «Смерш» или сотрудники особых отделов. Исходя из участившихся случаев, подобных вышеописанному, ГПУ РКВМФ в директиве № 30сс четко указывало, что политработники кораблей и частей обязательно должны беседовать с военнослужащими, убывающими в отпуск и возвращающимися из него, при этом обращая особое внимание на военнослужащих, прибывающих после отпуска из районов, ранее оккупированных немцами, с целью предупреждения отрицательных настроений. Кроме того, в директиве подчеркивалось, что начальники политуправлений флотов и политотделов флотилий должны держать тесную связь с органами «Смерш», заслушивать их информацию об отдельных антисоветских и нездоровых мнениях и настроениях, заносимых в среду личного состава, и в случае необходимости немедленно реагировать на них через систему политической, агитационно-пропагандистской работы [5. Д. 337. Л. 221−224].

Таким образом, межличностные контакты, осуществляемые между военнослужащими Северного флота и гражданским населением в период отпуска, имели ряд важнейших последствий, влиявших на морально-психологический потенциал североморцев. Во-первых, это, безусловно, позитивное воздействие — радость от хоть и кратковременной, но встречи с родными и близкими, возможность оказать им какую-либо помощь, особенно если речь шла о контактах с семьями, ранее находившимися в зоне оккупации. С другой стороны, к радости часто добавлялась горечь от утрат, смерти родственников, потери дома, разрушения хозяйства, однако для основной массы краснофлотцев это было хоть и жесткой, но мотивацией к укреплению непоколебимой ненависти к врагу и стремлению довести войну до победного конца. Тем не менее для части краснофлотцев вышеуказанные негативные факторы становились скорее причиной депрессии, они не укрепляли их моральный дух, а наоборот, подавляли, вводили в состояние фрустрации. В данных случаях очень много зависело от политических работников и офицеров, в обязанности которых входила забота о морально-психологическом состоянии военнослужащих. Регулярные личные беседы помогали морякам справиться с личным горем и продолжать самоотверженно служить Родине. Третьим, наиболее негативным, последствием было распространение в краснофлотской среде настроений, лояльных по отношению к немцам, а иногда и откровенно профашистских взглядов, что подрывало моральный и боевой дух военнослужащих. Их проводниками был личный состав, непосредственно контактировавший с лицами из рядов гражданского населения, сотрудничавших с оккупантами либо относившихся к ним положительно. В данных случаях задачей политработников, а в отдельных ситуациях и сотрудников «Смерш» или Особого отдела, было жесткое пресечение данных явлений, постоянный контроль над тем, чтобы подобные мысли и умонастроения не распространялись среди личного состава.

Помимо контактов с гражданским населением, осуществляемых в период отпусков, военнослужащие регулярно взаимодействовали с вольнонаемным составом, занимавшимся всевозможной вспомогательной работой в частях и соединениях СФ. В первую очередь, к их числу относились вольнонаемные девушки и женщины, как правило, из числа местных жителей. Так, командир БПЛ СФ И. А. Колышкин в своих воспоминаниях писал: «.были у нас на бригаде и женщины гражданские, работавшие по вольному найму на „вспомогательных участках“ — в различных мастерских, официантками в столовой. Женщины трудились не за страх, а за совесть, для дела всегда готовы были пожертвовать отдыхом в любой час дня и ночи» [2; с. 318]. Безусловно, их труд, да и само присутствие в краснофлотском, традиционно мужском коллективе, имело ряд важнейших последствий. Во-первых, благодаря их наличию, больше краснофлотцев можно было выделять на непосредственное ведение боевых действий, например в отряды морской пехоты. Кроме того, нельзя снимать со счета и моральный выигрыш — то облагораживающее влияние, которое оказывали девушки и женщины на личный состав. Отсюда и высокая оценка их деятельности, которую дает И. А. Колышкин.

Помимо работы в столовой и мастерских, весьма существенное количество вольнонаемных работников было задействовано в библиотечном обслуживании личного состава. Так, на конец 1942 г. в частях ВВС Северного флота насчитывалось шесть библиотек, в двух из которых работали вольнонаёмные работницы [5. Д. 627. Л. 20−22].

Именно вольнонаемные работники очень часто заслуживали особого внимания в докладах политработников, их ставили в пример краснофлотцам. Например, в политдонесении начальника Политуправления СФ от 15 декабря 1942 г. в качестве наиболее образцовой и соответствующей требованиям отмечается работа библиотекаря 31-й авиабазы вольнонаемной Страздас. При этом всего на тот момент на СФ насчитывалось 51 библиотека. В политдонесении отмечалось: «.библиотека обслуживает летчиков 78 полка. Каждая эскадрилья имеет свой определенный день обмена книг, когда т. Страздас приходит с книгами в ленинскую комнату, и летчики имеют возможность получить новинку, заранее заказать необходимую литературу, посмотреть рекомендательный список. Несмотря на небольшой книжный фонд, т. Страздас добилась, что в полку нет человека, не пользующегося библиотекой» [5. Д. 627. Л. 50−51].

Конечно, отношения между моряками-североморцами и вольнонаемными девушками не всегда ограничивались контактами по долгу службы. Даже в суровых условиях войны находилось место и для любви, ревности, а порою и для весьма курьезных происшествий. Так, краснофлотец П. А. Петрухин с эскадренного миноносца «Гремящий» в своих воспоминаниях приводит следующий забавный случай. На эсминце служил комендор четвертого орудия Павел Морозов, который влюбился в буфетчицу с танкера «Желябов» и при каждом удобном случае оказывал ей весьма настойчивые знаки внимания, чем весьма раздражал девушку. В итоге она решила проучить назойливого ухажера, пригласила его к себе в каюту, когда танкер заправлял эсминец и внезапно заперла его там, сказав, что скоро подойдет. Когда дверь в каюту открылась, матрос понял, что ему грозят серьезные проблемы — танкер закончил обсуживать «Гремящий» и ушел на рейд. Настойчивый интерес к буфетчице стоил краснофлотцу пяти нарядов вне очереди и славы неудачливого ловеласа [4, с. 131−132]. Безусловно данный случай оставил определенный след в душе молодого краснофлотца, однако вряд ли матрос долго переживал, да и наказание было довольно щадящим. Что касается личного состава, то данное происшествие стало источником многочисленных шуток и анекдотов, ещё долго веселивших моряков.

Таким образом, гражданское население присутствовало, хоть и в небольшом количестве, в среде военнослужащих Северного флота, регулярно контактируя с ними. Оно, как правило, было представлено вольнонаемными работниками, по преимуществу женщинами и девушками, занятыми на различных вспомогательных должностях: официантки, работники мастерских, почтальоны, библиотекари и т. д. Выполняя свои повседневные обязанности, они не забывали участвовать и в общественной жизни Северного флота: выступали по радио, участвовали в художественной самодеятельности. Именно вольнонаемный состав Северного флота позволял восполнить дефицит краснофлотцев, заменить их на второстепенных, но необходимых должностях и высвободить их для участия в боевых действиях.

К третьей группе взаимодействий военнослужащих СФ и гражданского населения относятся контакты с приезжими артистами и музыкантами, входившими в состав агитационных концертных бригад либо работавших самостоятельно продолжительное время на Севере, а также с корреспондентам различных периодических изданий, ведущих репортажи о боевых действия РККФ. Необходимо отметить, что состав агитбригад на СФ был представлен не только гражданским населением. Очень часто по инициативе политотделов они формировались из числа местной художественной самодеятельности, кроме того существовали агитбригады и творческие коллективы, работавшие при ДВМФ СФ, обслуживавшие на регулярной основе весь Северный флот. После выхода в сентябре 1942 г. директивы Политического управления РКВМФ № 37 [5. Д. 131. Л. 276 279] данный процесс приобрел ещё более массовый и организованный характер. Однако особый интерес для военнослужащих всегда представляли приезжие гражданские артисты, входившие в состав агитбригад, формировавшиеся на основе коллективов филармоний, трупп различных театров и т. д. Свою роль, в первую очередь, играл и высокий профессионализм артистов и музыкантов, кроме того, военнослужащим было всегда интересно встретиться и пообщаться в неформальной обстановке с гражданскими, узнать из первых уст вести из тыла и т. д.

Командир бригады подводных лодок СФ И. А. Колышкин в своих воспоминаниях уделяет особое место именно людям, сражавшимся с фашистами словом: «Нельзя не сказать о том большом вкладе, который внесли в нашу общую победу над врагом люди искусства, вооружавшие нас острым и действенным идейным оружием. Их произведения помогали нам воевать, согревали нас в трудную минуту душевным теплом, звали на отличное выполнение воинского долга…» [2, с. 318].

За годы Великой Отечественной войны на Северном флоте в разное время работали писатели Юрий Герман, Николай Панов, Александр Зонин, Владимир Рудный, Макс Зингер, Борис Яглинг, Евгений Петров, Вениамин Каверин, Владимир Ставский, Александр Марьямов, Борис Лавренев, Константин Симонов; поэты и поэтыпесенники Василий Лебедев-Кумач, Сергей Алымов, Николай Флеров, Александр Ойслендер, Александр Жаров; художники Александр Меркулов, Алексей Кольцов и Наум Цейтлин и многие др. [2, с. 318 320].

Особым уважением у военных моряков пользовались корреспонденты различных газет и журналов, которые по долгу службы не раз сопровождали североморцев в боевых походах, находились на позициях береговых батарей, на передовой, в расположениях морской пехоты. Так, в боевых походах подводных лодок принимали участие журналисты Николай Ланин, Алексей Петров, Николай Букин, Михаил Величко, Андрей Петров, фотокорреспондент Николай Веренчук. А журналист Александр Мацевич погиб вместе с экипажем на гвардейской подводной лодке «К-22» в феврале 1943 г. [2, с. 319]. Корреспондент газеты «Правда», находившийся на Северном флоте с 1942 по 1943 гг., Н. Г. Михайловский оставил после себя фронтовые записи «Этот долгий полярный день», содержащий богатый материал о повседневной жизни и боевом пути личного состава Северного флота в годы войны [3, с. 7−115]. В частности, автор описал похороны своего коллеги — поэта и журналиста Ярослава Родионова, погибшего при авианалете. Свидетельство современника тех событий наглядно демонстрирует, насколько высоко было уважение у североморцев к людям искусства: «В ясный, солнечный вечер мы хороним своего друга. Все население — военное и гражданское, от командующего до трехлетних ребятишек — в скорбном молчании идет за гробом…» [3, с. 79]. Именно произведения, созданные благодаря труду писателей, поэтов, композиторов, постоянно вдохновляли военных моряков на боевые подвиги, поддерживали их в минуты отдыха.

Таким образом, межличностные контакты моряковсевероморцев и советского гражданского населения выступали, с одной стороны, позитивным фактором, содержащим огромный мотивационный потенциал, который при условии его грамотного использования мог послужить весьма ощутимым средством мобилизации личного состава на самоотверженную службу. С другой стороны, межличностная коммуникация в некоторых случаях выступала и психотравмирующим фактором, несущим негативное воздействие на личный состав. В данном случае основная ответственность ложилась на политработников, офицеров, а порой и просто сослуживцев, которые должны были поддерживать товарищей, выводить их из депрессивного состояния, не позволять личным переживаниям отдельных моряков стать причиной ухудшения общего морально-психологического климата в коллективе.

межличностный советский моряк война.

• 1. Анисимов Н. И., Богданов П. П., Богун Е. Ю. и др. Великая Отечественная война Советского Союза 1941;1945: Краткая история. — М., 1984.
• 2. Колышкин И. А. В глубинах полярных морей. — М., 1964.
• 3. Михайловский Н. Г. Только звезды нейтральны…: Художественные и документальные повести. — М., 1981.
• 4. Николаев Б. Д., Петрухин П. А. Мы с «Гремящего». — М., 1961.
• 5. Центральный военно-морской архив (ЦВМА). Ф. 11. Оп. 2.
• 6. ЦВМА. Ф. 795. Оп. 3.
• 7. Щедрин Г. И. На борту С-56. — М., 1959.