Отечественная и зарубежная историография «процентного соглашения» У. Черчилля и И.В. Сталина 9 октября 1944 г

Отечественная и зарубежная историография «процентного соглашения» У. Черчилля и И. В. Сталина 9 октября 1944 г.

А.А. Калинин Прошло больше 65 лет, с тех пор как 9 октября 1944 г. лидеры СССР и Великобритании И. В. Сталин и У. Черчилль заключили джентльменское соглашение о разделе Юго-Восточной Европы на сферы влияния. Однако до сих пор «процентное соглашение» привлекает внимание историков.

Впервые описание эпизода с листком бумаги с процентами появилось в мемуарах У. Черчилля «Вторая мировая война». После выхода в свет в 1953 г. 6-го тома мемуаров поток литературы о соглашении 9 октября 1944 г. не иссякает [1]. В последние полтора десятилетия и в нашей стране вышло немало исследований, в которых изучалось данное соглашение и его последствия [2].

В советской историографии сам факт заключения «процентного соглашения» отрицался. В «Истории внешней политики СССР» говорилось: «Защищая интересы народов всех балканских стран. Советское правительство во время переговоров с Черчиллем отвергло английское предложение о „распределении влияния“ между Англией и СССР в Югославии и других балканских странах. Попытка Черчилля задним числом доказать в своих мемуарах обратное не соответствует истине» [3]. Переводчик И. В. Сталина и В. М. Молотова, а впоследствии историк В. М. Бережков назвал знаменитый листок У. Черчилля с процентами влияния «странным предложением». «Даже по тому, как описал происходившее сам Черчилль, — писал Бережков, — видно, что никакой договоренности, а тем более какого-то формального соглашения не было и в помине». Он отмечал, что, «несомненно, Черчилль хотел создать впечатление, будто с Советским Союзом имела место какая-то договоренность, которая оправдывала бы попытки британского правительства утвердить свое влияние в ряде районов Европы». Однако СССР «не мог быть причастным к такого рода сомнительным „договоренностям“. Это противоречило бы основным принципам ленинской внешней политики Советского государства, и прежде всего принципам невмешательства во внутренние дела других народов, уважения их суверенных прав. Советский Союз не мог, разумеется, принять предложение английского премьер-министра и тем санкционировать попытки английских империалистов диктовать свою волю освобожденным народам» [4].

Эту точку зрения уже в новейший период российской истории поддерживал Р. Ф. Иванов, который в книге «Сталин и союзники» писал, что предложение Черчилля 9 октября было «неожиданным», и оценивал его как «бесперспективное». Историк считал, что советской стороной предложение Черчилля было отвергнуто [5].

Однако в 1990;е гг. официальные выводы отечественной историографии советского периода были пересмотрены. Важным шагом стала публикация советской записи беседы У. Черчилля и И. В. Сталина 9 октября 1944 г. и последующих бесед В. М. Молотова и А. Идена О. А. Ржешевским [6].

В научный оборот были введены результаты работы трех комиссий Наркомата иностранных дел по вопросам послевоенного устройства («Комиссии Майского», «Комиссии Ворошилова» и «Комиссии Литвинова»). Широкую известность получила записка И. М. Майского на имя В. М. Молотова от 11 января 1944 г. с изложением целей СССР в войне [7].

Рассекречивание документов советских архивов позволило лучше понять истинные намерения Кремля. Уже в 1940 г. в директивах к поездке В. М. Молотова в Берлин был обозначен круг стран, который Советский Союз предлагал считать своей сферой влияния: Финляндия, Болгария, зона Проливов и Турция. Также СССР очень интересовался «дальнейшей судьбой» Румынии и Венгрии [8]. Большинство из указанных стран будут фигурировать и в «процентном соглашении».

Соглашение 9 октября, по мнению В. М. Зубока, является «классическим примером столкновения между революционно-имперской парадигмой Сталина и Realpolitik Черчилля». Британский лидер искал баланс власти в Восточной Европе, полагая, что Красная Армия установит дружественные коммунистические режимы [9]. Перед Москвой в то время стояли приоритетные цели, которые требовали сотрудничества со стороны англичан, либо по крайней мере нейтралитета. Советский лидер, пишет Зубок, рассматривал Восточную Европу и Балканы как потенциальный буфер безопасности против возможной агрессии. Советские армии должны были продвинуться как можно дальше в Европе. Необходимо было укрепить советские позиции в сфере влияния Москвы. Советский лидер не хотел преждевременного столкновения с одной из держав союзнической «капиталистической фракции». Эта тактика работала хорошо: Черчилль в течение нескольких месяцев воздерживался от критических замечаний относительно нарушения Советским Союзом ялтинских принципов в Румынии, Венгрии и Болгарии [10].

О.А. Ржешевский пришел к выводу, что 9 октября 1944 г. между лидерами Великобритании и Советского Союза в необычной форме была предпринята попытка разграничить сферы послевоенного устройства Европы и таким образом найти путь к геополитическому компромиссу на ближайшие годы. «Процентное соглашение», по его мнению, являлось реальной договоренностью, хотя и не оформленной официально, которая определенное время соблюдалась обеими сторонами [11].

М.М. Наринский рассматривает «процентное соглашение» в контексте общей советской стратегии в годы Второй мировой войны. В ней приоритетную роль играли геополитические соображения. Сталин последовательно выступал за создание советской сферы влияния по всему периметру границ СССР в Европе. При этом советский руководитель максимально использовал военно-политическую обстановку для достижения договоренностей с союзниками по антигитлеровской коалиции, выгодных Советскому Союзу [12]. Исследователь также справедливо отмечает, что Черчилль явно хотел преуменьшить значение этого эпизода и намеренно рассказал о нем неточно [13]. Из опубликованных к настоящему времени записей переговоров следует, что советский лидер согласился с предложением британского премьера.

В.О. Печатнов в своей новейшей монографии «Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в х гг.» подробно рассматривает советские планы послевоенного устройства Европы. В основе этих планов лежало убеждение, что Соединенные Штаты и в послевоенный период будут оставаться отдаленной державой, которая выведет свои войска из Европы. Поэтому интересы американцев будут мало сталкиваться с советскими. В Европе, таким образом, оставались только две великие державы — СССР и Британия. С ослабевшей в итоге Второй мировой войны Великобританией, считало советское руководство, можно будет договориться, говоря словами М. М. Литвинова, «на базе полюбовного разграничения сфер безопасности в Европе по принципу ближайшего соседства» [14]. Следовательно, советские руководители могли воспринимать «процентное соглашение» как первый шаг к достижению договоренности с англичанами по «полюбовному разграничению сфер безопасности». Неучастие американцев в соглашении могло рассматриваться и с положительной стороны, ибо советские планировщики послевоенной политики исходили из неизбежности англо-американского антагонизма.

В коллективной монографии «Системная история международных отношений» К. В. Плешаков пишет, что во время московской встречи Черчилль «пошел напролом» и столкнулся с «энтузиазмом советских лидеров» по поводу раздела сфер влияния с математической точностью. При этом он справедливо замечает, что «„процентная дипломатия“, при всей своей ирреальности, была единственным практическим итогом визита» [15].

А.М. Филитов выдвигает предположение, что «в отношении балканских стран имелось в виду определить соотношение сил во временных властных структурах между теми, кого поддерживал Лондон, и теми, кого поддерживала Москва» [16].

Американская реакция на заключение «процентного соглашения» изучалась В. Т. Юнгблюдом и А. А. Костиным. Авторы подчеркивают, что раздел Европы на сферы английского и советского влияния противоречил американским взглядам на послевоенное устройство [17]. В 2009 г. в журнале «Вопросы истории» автором настоящей работы была опубликована статья, посвященная предыстории «процентного соглашения» У. Черчилля и И. В. Сталина [18].

Зарубежная историография «процентного соглашения» Черчилля и Сталина колоссальна. Греческий историк С. Ксайдис еще в 1955 г. опубликовал статью, посвященную соглашению Черчилля и Сталина [19]. Лондон, отмечает исследователь, очень опасался попадания Греции в советскую сферу влияния и это притом, что страна в силу своего географического положения имела ключевое значение для британских позиций в Средиземноморье. По мнению Ксайдиса, одной из главных целей «процентного соглашения» было предотвращение гражданского противостояния в Греции и Югославии в условиях, когда еще продолжалась Вторая мировая война. Черчилль считал, что его договоренность со Сталиным будет иметь силу и после войны. Великобритания должна была уважать советские жизненные интересы в Румынии и Болгарии, а Советский Союз — британские интересы в Греции [20].

Голландский историк греческого происхождения П. Тсакалоаннис в своей статье «Московская загадка» рассмотрел ряд противоречий и неувязок версии Черчилля [21]. Он обращает внимание, что советская сторона не настояла на соблюдении формальностей при заключении «процентного соглашения». В 1939 г. Сталин настоял на официальном заключении секретного протокола к пакту Молотова — Риббентропа, в данном случае этого сделано не было [22].

Рассказ Черчилля о его договоренности со Сталиным сразу же привлек внимание американских историков. В 1950;е гг. в американской историографии господствовало «ортодоксальное» направление, которое считало советскую политику экспансионистской, а американскую полностью оправдывало. Представитель этого направления Г. Фейс отмечал, что британский премьер настойчиво пытался договориться с Москвой по вопросу разделения сфер влияния на Балканах несмотря на то, что американцы выступали против такого соглашения, а СССР действовал вероломно. Черчилль стремился «добиться трезвого подхода к каждой из Балканских стран», предотвратить перерастание локальных беспорядков в этих странах в гражданские войны, а также избежать конфликтов с советскими и местными коммунистами. До американского посла в Москве А. Гарримана информация о соглашении была доведена лишь фрагментарно. Опираясь на неполную информацию, президент Рузвельт согласился с британским премьером, что некоторая договоренность по Балканам желательна. После этого советский и британский лидеры бросились дальше делить сферы влияния [23].

У. Кимболл считает, что Черчилль во второй половине 1944 г. разрывался между двумя возможными линиями действия: либо убедить Рузвельта придерживаться более твердой линии по отношению к советской политике (в русле общего «фронта» против коммунизма), либо договариваться со Сталиным. По мнению Кимболла, точка зрения, что Черчилль хотел конкретной геополитической договоренности со Сталином, в то время как Рузвельт стремился «изменить атмосферу международных отношений», является упрощенной. В действительности, важной составляющей мышления британского премьера были его идеологические опасения относительно истинных намерений «большевиков» [24].

Черчилль видел себя в роли посредника между по-европейски реалистичным Сталиным и наивным, действующим из лучших побуждений Рузвельтом. Однако глава Белого дома отверг британское посредничество. Вашингтон считал, что британские усилия восстановить «санитарный кордон» против СССР обеспечили Сталину оправдание для установления контроля над Восточной Европой [25].

Американские историки большое внимание уделяют реакции администрации Ф. Рузвельта на «процентное соглашение». Э. Беннет пишет, что главе Белого дома, который был занят избирательной компанией, не нравилась идея встречи руководителей СССР и Великобритании без его участия. Итоги переговоров двух лидеров подтвердили опасения Вашингтона. Обсуждался вопрос о сферах влияния, хотя англичане пытались и отрицать этот факт. Лондон хотел, пишет Беннет, чтобы Москва воздерживалась от самостоятельных действий в Югославии, а также оказала давление на греческих коммунистов и заставила их пойти на уступки [26].

Некоторые чиновники Госдепартамента расценили информацию о соглашении как признак ссоры Великобритании и СССР. Госдепартамент пришел к выводу, что конкуренция Лондона и Москвы в Восточной и Юго-Восточной Европе и Ближнем Востоке может в известной степени подвергнуть опасности независимость стран этих регионов и стабильность послевоенного урегулирования. Соответствующий документ в ноябре г. был направлен президенту [27].

Определенной популярностью в США пользовались работы историков ревизионистского направления, которые критиковали американский внешнеполитический курс справа. Они считали, что приоритетом для Соединенных Штатов в годы войны должен был быть не только разгром держав «оси», но и сдерживание экспансии Советского Союза. США и их западные союзники, по мнению ревизионистов, одержали военную победу во Второй мировой войне, но потерпели политическое поражение, позволив Москве захватить Восточную Европу.

Историк-ревизионист Р. Надо в своей книге «Сталин, Черчилль и Рузвельт делят Европу» пишет, что весной 1944 г. англичане очень боялись установления доминирования Советского Союза не только в Восточной Европе, но и в Средиземноморье. Доминирование коммунистов в партизанских движениях в Югославии и Греции могло обеспечить Москве долгожданный выход в Средиземноморье даже до появления в этих странах Красной Армии. К тому же активность коммунистов увеличивалась и в Италии. Поэтому англичане уже весной 1944 г. предприняли попытку договориться с Москвой о разделе сфер влияний. Однако из-за противоречивой позиции США эта попытка провалилась. В результате, пишет Надо, возникла угроза захвата Красной Армией Греции и Югославии [28].

«Процентное соглашение», считает историк, с самого начала было устаревшей договоренностью. Не случайно в дальнейшем о нем уже не вспоминали. Надо пишет, что от А. Гарримана президент Рузвельт узнал о соглашении. Однако американский лидер хранил молчание, тем самым дистанцируясь от этой договоренности, понимая при этом ее выгоды для сохранения греческой независимости. Сталин выполнил свою часть сделки, прекратив поддержку греческих партизан и еще раньше убедив И. Б. Тито согласиться на возвращение короля Петра в Югославию [29].

Единственной страной, спасенной в последнюю минуту в соответствии с «процентным соглашением», стала Греция. Британский премьер пробовал спасти также Югославию и Венгрию, предлагая вторжение союзников из Адриатики, однако не получил поддержки американцев. Надо подчеркивает, что Сталин уважал Рузвельта и американскую мощь. Трагедия состоит в том, что эта мощь не была вовремя использована для достижения баланса в Европе. После смерти Ф. Рузвельта, когда Соединенные Штаты стали занимать более твердую позицию, Москва пошла на уступки, но было уже слишком поздно. Ценой такой близорукой политики стала судьба Восточной Европы [30].

По мнению Б. Коврига, соглашение Черчилля и Сталина отразило «с поразительной точностью» распределение власти в Центральной и Восточной Европе. Черчилль смог достичь своей цели сохранения на ближайшую перспективу британского влияния в Греции и, в меньшей степени, в Югославии. Сталин сделал собственные выводы, полагая, что его договоренность с британским премьером дает ему карт-бланш для любых действий в своей сфере влияния [31].

А. Перлмуттер в своей монографии «ФДР и Сталин» приходит к выводу об уверенности У. Черчилля, что в результате боевых действий Советский Союз обеспечит себе очень сильные позиции на Балканах и в Восточной Европе. Соответственно, «процентное соглашение» родилось из признания данного факта. Британский премьер стремился занять максимально большее число стран в Европе, однако не получал должной поддержки от американского президента. После победы под Сталинградом Сталин начал конвертировать свои военные достижения в территориальные приобретения и дипломатические успехи. Черчилль понял эту стратегию достаточно быстро, Рузвельт же не осознал это изменение вплоть до своей кончины. «Процентное соглашение» обозначало рубежи, на которых должна была остановиться Красная Армия [32].

Идеалистически настроенный американский президент отвергал политику сфер влияний и баланса сил. Он считал, что послевоенный миропорядок должны определять не соглашения наподобие «процентного», а трехсторонние договоренности. Рузвельт во второй половине 1944 — начале 1945 гг. планировал проведение конференции Большой Тройки с тем, чтобы урегулировать спорные вопросы непосредственно со Сталиным. Президент будущее устройство Европы собирался согласовывать не с британским, а с советским лидером [33].

Ф. Рузвельт пребывал в плену иллюзий, что Сталин в глубине души был демократом и мог в будущем стать партнером Америки. Чтобы достигнуть своих послевоенных целей, президент пошел на уступки с целью умиротворения советского вождя. Информация, которая противоречила настроениям президента Рузвельта и его ближайшего окружения, игнорировалась. В действительности же Сталин, считает Перлмуттер, был прагматичен и последоватетелен, в течение всей войны преследуя одни цели. Он был коммунистом, деспотом с тоталитарным мышлением, который хотел захватить как можно больше территории. У него не было никаких намерений становиться партнером Америки или какого-либо другого государства после Второй мировой войны. Однако советский руководитель оказался достаточно проницательным, чтобы понять слабости ФДР и играть с ним. У мира, который планировал американский президент, не было шансов осуществиться, потому что взгляды Рузвельта изначально опирались на ложные посылки. Великий военный руководитель Америки оказался не в состоянии выиграть мир [34].

На рубеже 1950; 1960;х гг. в американской историографии зарождается новое радикально-критическое направление. Его сторонники считали экспансионистской не советскую, а американскую политику. Москва же стремилась обеспечить безопасность собственных границ. Попытки Соединенных Штатов вытеснить Советский Союз из его естественной сферы интересов и зоны безопасности вызвали ответную реакцию и спровоцировали конфликт, который перерос в холодную войну.

Д. Флеминг в книге «Холодная война и ее истоки» сделал вывод, что, заключая «процентное соглашение», Черчилль ничего не отдавал, он лишь признавал текущие успехи наступающей Красной Армии [35]. Уже в мае 1944 г., пишет Флеминг, Лондон начал дипломатическую кампанию с целью раздела Балкан на сферы влияния. Ее итогом и явилось «процентное соглашение» октября 1944 г. [36] Сталин проявлял уступчивость и строго придерживался «процентного соглашения», что признавали сами англичане [37].

Г. Алпровиц в своем известном исследовании «Атомная дипломатия» также отмечает, что договоренность октября 1944 г. явилась итогом обсуждений, которые проходили с мая. Она означала, что Лондон признает жизненные интересы Москвы в странах, берега которых омывает Черное море. Алпровиц пришел к выводу, что президент Рузвельт согласился с «процентным соглашением» [38].

С оригинальной трактовкой «процентного соглашения» выступил Г. Колко. Он считает, что негласное разделение Европы на сферы влияния имело место уже в 1943 г. Италия, Франция признавались Москвой западной сферой. Британский премьер намеревался не допустить «большевизации» Восточной Европы. Однако имеющихся ресурсов для реализации своих планов у англичан было недостаточно. Американцы же своей пассивной политикой, считал Черчилль, создавали препятствия для реализации целей Лондона. Его планы восточноевропейской конфедерации, «санитарного кордона» против Советского Союза, рушились. К сентябрю 1944 г. британский премьер устал, его планы теперь не отличались реализмом. В октябре Черчилль, не видя другого выхода, поехал на переговоры со Сталиным. Советский лидер любое соглашение без участия американцев считал неполноценным. Свое предложение по сферам влияния британский премьер сделал скорее от бессилия.

«Птичка» Сталина на листке с процентами не означала ничего, считает Колко. Советский руководитель был вежлив, но не собирался договариваться с одним Черчиллем о сферах влияния. Единственной материальной вещью, иронически пишет историк, которую Черчиллю удалось получить в Москве, была подаренная ему Сталиным ваза с надписью «С поклоном от медведя». Черчилль потерпел неудачу, поскольку его намерения не были подкреплены силой оружия, секретными соглашениями он не мог изменить объективные процессы [39].

Другой яркий представитель «новых левых» Л. Гарднер пишет, что в Москве в октябре 1944 г. Черчилль стремился не только ограничить распространение влияния СССР, но и сдерживать экспансию коммунизма [40]. Операция «Толстой» стала «звездным часом» англо-советской дипломатии во время Второй мировой войны. Для Сталина и Черчилля приоритетным при заключении соглашения были интересы безопасности. Сталин добивался укрепления советских позиций в Черном море, а Черчилль — сохранения британских позиций в Средиземном. Сталин не стремился создать коммунистический блок в Восточной Европе, но не хотел и установления «санитарного кордона» против СССР. «Процентное соглашение» было предварительной договоренностью и явилось продолжением советско-британского диалога по сферам влияния в Европе мая — июня 1944 г. [41].

Лидеры двух великих держав фактически вели переговоры о послевоенном устройстве в этом регионе еще до окончания боевых действий, что прямо противоречило американской стратегии. Любые сферы влияния и двусторонние договоры без американского участия не соответствовали американским интересам. Президент Ф. Рузвельт настаивал на сугубо временном характере любых подобных договоренностей, чтобы сохранить за США полную свободу действий в процессе окончательного послевоенного урегулирования. Сделка советского и британского лидеров в Москве в октябре 1944 г., очередной пример «тайной дипломатии», поставила американцев в сложное положение [42].

Д. Клеменс обращает внимание на многочисленные разногласия партнеров по Большой тройке. США подозревали англичан в империализме. Лондон был недоволен американской позицией по многим вопросам. Сталин же в целом достаточно последовательно выступал за трехстороннее решение важных вопросов. В 1944 г., отмечает американский историк, США и Великобритания вынуждены были беспомощно наблюдать за неизбежным процессом наступления Красной Армии в Европе, что гарантировало успех левых сил в странах Восточной Европы. Так же поступали и западные державы на контролируемых ими территориях. Политика Сталина в этом плане была подобна политически мотивированным решениям его западных союзников бороться с немцами в Северной Африке, Сицилии и Южной Италии [43].

Британский премьер, пишет Клеменс, опасался последствий наступления Красной Армии на Балканы для позиций Британии в Средиземноморье и Ближнем Востоке. Американский президент также считал, что соглашение по послевоенным проблемам Европы необходимо, однако оно должно быть только трехсторонним. «Процентное соглашение» было достигнуто весьма просто. Клеменс считает, что успех переговоров в Москве убедил советского лидера в возможности достигнуть разумного компромисса с западными союзниками. Теперь Сталин надеялся урегулировать все спорные вопросы во время встречи Большой тройки [44].

Д. Ергин в монографии «Мир вдребезги» описывает поездку Черчилля в Москву следующим образом. Британский премьер решил предпринять попытку найти практическое решение проблемы усиления советских позиций в Европе. Политика Черчилля была двойственной: с одной стороны, он призывал американского президента к созданию общего фронта против коммунизма, с другой — стремился к дружбе с Москвой. Во время визита в советскую столицу Черчилль временно отложил свой антикоммунизм и занялся «арифметикой» — решением конкретных проблем и поиском взаимоприемлемого компромисса. Разделение Европы на сферы влияния уменьшало вероятность конфликтов между державами-победительницами. По мнению Ергина, «смущенный очевидным цинизмом момента и трудностями, которые последовали в послевоенные годы, Черчилль попытался в своих мемуарах преуменьшить значение соглашения». Записи же бесед британского и советского премьер-министров свидетельствуют об обратном: это «временное» соглашение должно было стать «свершившимся фактом» в период послевоенного урегулирования. По предложению Черчилля стороны решили всячески избегать использовать фразу «сфера влияния». Сталин прекрасно понял Черчилля. Как пишет Ергин, советский лидер предпочитал «такую практическую арифметику алгебре деклараций» [45].

Характеризуя позицию американского президента Рузвельта в отношении «процентного соглашения», Ергин также считает ее двойственной: имел место «значительный разрыв между внешней внешней политикой Рузвельта (то есть реального внешнеполитического курса США — А.К.) и его внутренней внешней политикой (то есть политикой для американских избирателей — А.К.)». ФДР понимал, что советские границы будут включать восточную часть Польши, Бессарабию, балтийские государства, а также часть территории Финляндии, приобретенную в результате советско-финской войны. Он также знал, что советское влияние распространится в Европу за пределы границ СССР. В этой ситуации было бесполезно выступить против непосредственных целей Сталина, так как тот получал все это вне зависимости от позиции союзников. То есть американский президент достаточно реалистично оценивал международную ситуацию и советскую мощь. Однако у себя дома Рузвельт по-прежнему выступал с идеалистическими заявлениями в духе В. Вильсона. Обнародование любой информации о секретных соглашениях по судьбе Европы перед президентскими выборами было крайне нежелательно, «сферы влияния» могли потрясти американское общественное мнение [46].

В 1970;х гг. в Соединенных Штатах оформляется новое направление в историографии, которое получило название постревизионизма. Историки-постревизионисты, опираясь на недавно рассекреченные материалы американских архивов, предприняли попытку синтеза подходов ортодоксального и радикально-критического направлений. Переосмыслению подверглись и оценки «процентного соглашения» Черчилля и Сталина. Б. Кунихольм в своей монографии «Истоки холодной войны на Ближнем Востоке» отмечает, что октябрьское соглашение У. Черчилля и И. В. Сталина отражало традиционные интересы Великобритании и России, а также военную ситуацию 1944 г. Англичане опасались уменьшения своего влияния в Юго-Восточной Европе, что могло спровоцировать потерю доверия к ним со стороны Турции и Греции. По мнению Лондона, посредством использования руководимых коммунистами движений Москва могла обеспечить себе доминирующую позицию в Югославии, Албании и Греции [47].

Историк отметает позднюю критику «процентного соглашения» как нереалистичного и едва ли не греховного. Он считает, что согласованные проценты влияния имели определенные основания. Кунихольм склоняется к тому, что проценты Черчилля — Сталина представляли собой «ориентировочное союзническое влияние на Балканах», хотя и с «долгосрочными политическими последствиями». Последнее британский премьер прекрасно понимал, поэтому он не был искренен, когда в переписке с американским президентом подчеркивал временный характер его договоренностей со Сталиным по влиянию на Балканах. Столкнувшись с наступлением Красной Армии на Балканах, Черчилль стремился защитить британские интересы в Восточном Средиземноморье [48].

Ситуация в Юго-Восточной Европе к октябрю 1944 г. складывалась в пользу СССР. Москва могла теперь действовать и односторонне, укреплять свое влияние на Балканах не спрашивая на то разрешения союзников. По предположению американского историка, Рузвельт склонялся к мнению, что неофициальная договоренность с Москвой лучше, чем ничего. Поэтому он позволил британскому премьеру во время встречи с советским лидером в определенной степени говорить за Соединенные Штаты [49].

Кунихольм утверждает, что американский президент в целом одобрил и «процентное соглашение». В то же время Госдепартамент занимал иную позицию. Историк пытается объяснить данное противоречие. По его мнению, Госдепартамент руководствовался публичными заявлениями президента, в которых был большой идеалистический компонент. Эта ситуация в целом устраивала ФДР: он позволял Черчиллю наводить порядок в Греции, Сталину давалось молчаливое согласие взять под контроль остальную часть Юго-Восточной Европы, а Госдепартамент по-прежнему выступал с идеалистическими заявлениями о недопустимости сфер влияний, обеспечивая общественную поддержку внешнеполитической линии администрации [50].

В работе Кунихольма предлагается интерпретация позиции Сталина по процентному соглашению. Советский лидер последовательно придерживался политики сфер влияний, начиная еще с переговоров с А. Гитлером в 1939 и 1940 гг. Наступление Красной Армии требовало срочного принятия решения по разделению сфер ответственности в Юго-Восточной Европе. Отказ президента принять участие в конференции в Москве мог расцениваться Сталиным как согласие американцев с принятыми решениями по умолчанию [51].

В. Мастны в книге «Путь России к холодной войне» также много внимания уделил «процентному соглашению» [52]. Мастны пишет, что, пребывая в «оптимистичном настроении», Черчилль во время визита в Москву намеревался «внести полную ясность» в вопрос о разграничении сфер ответственности СССР и Великобритании. Уже в первый же день визита лидеры двух государств «выковали удивительное „процентное соглашение“» [53].

Историк обращает внимание на отсутствие у двух сторон общего согласованного мнения о том, что же именно должно подразумеваться под этими процентными соотношениями. По мнению Мастны, Черчилль, начавший эту игру с цифрами, стал проявлять нерешительность, как только русские продемонстрировали склонность отнестись к ней серьезно [54].

Мастны отмечает, что Черчилль не хотел жесткого раздела Европы на сферы влияния и надеялся сохранить влияние Запада и в ее восточной части. Сталин также не видел большого смысла в этих цифрах, хотя «Молотов и жонглировал ими как циркач». Москва могла обеспечить себе свободу действий в Восточной Европе и без каких-либо согласованных ограничений. В результате, пишет Мастны, «союзу военного времени угрожало не столько открытое столкновение интересов, сколько опасная неопределенность и расплывчатость их характера» [55].

Г. Райан отмечает, что значение «процентного соглашения» вряд ли можно точно определить. Москва не вмешивалась в события Греции в некоторой степени по причине приверженности договоренности. Черчилль смущался протестовать против действий СССР в его сфере влияния [56].

По мнению Дж. Александера, «процентное соглашение» октября 1944 г. было той Realpolitik, которую Сталин лучше всего понимал и желал придерживаться именно ее. Запад мог делать в своей сфере все, что требовали его стратегические интересы, а Советский Союз, в свою очередь, имел право делать то же самое в своей сфере влияния [57].

Р. Мессер вслед за Б. Кунихольмом предполагает, что ФДР склонялся к поддержке «процентного соглашения». Попытки А. Гарримана убедить президента, что интерес США заключается в недопущении создания в Восточной Европе советской сферы влияния, не имели успеха [58].

В 1970;х гг. стал доступен британский отчет о беседе 9 октября, что позволило историкам выдвинуть новые интерпретации «процентного соглашения». Сравнение текста Черчилля с британской записью переговоров британского и советского премьеров натолкнуло на вывод о стремлении Черчилля преуменьшить значение его договоренности со Сталиным. А. Ризис еще в 1978 г. обращал внимание на противоречие между реальным значением договоренности Черчилля со Сталиным и усилиями британского премьера убедить читателей «Второй мировой войны», что это было временное соглашение и оно «касались лишь непосредственных мероприятий военного времени» и не влекло за собой раздел Юго-Восточной Европы на сферы влияния. Ризис замечает, что «Черчилль напрягался, чтобы убедить своих партнеров и своих читателей, что соглашение не было тем, чем оно казалось» [59].

Ризис, опираясь на документы, отверг версию Черчилля, изложенную в «Триумфе и трагедии». В действительности речь фактически шла о послевоенном урегулировании и никаких ограничивающих сроков действия соглашения не устанавливалось. При этом, отмечает Ризис, Черчилль во время переговоров со Сталиным выступал в качестве более слабой стороны, ибо просоветские партизанские силы в британской сфере влияния были более сильны, нежели прозападные в советской сфере [60]. Соглашение Черчилля и Сталина стало «триумфом советской дипломатии», которому предшествовал «триумф советского оружия». Сталин достиг большинства своих целей [61]. Историк считает, что «процентное соглашение» действовало вплоть до того момента, пока Великобритания не стала слишком слабой, чтобы выступать полноправной стороной на переговорах с Советским Союзом [62].

Иная версия была предложена историком Дж. Сиракузой. Он полагает, что, согласившись с предложением Черчилля, Сталин стремился выиграть время, чтобы сохранить «свободу рук» на Балканах, и, по крайней мере, намеревался дождаться максимального продвижения Красной Армии [63].

В Великобритании долгое время доминировала «официальная» историография. По оценке У. МакНила, процентное соглашение «отразило новый военный баланс на Балканах», который сложился к октябрю 1944 г. По предположению британского историка, проценты могли означать соотношение пробританских и просоветских членов правительств стран Юго-Восточной Европы. Соглашение в целом удовлетворило обе стороны: И. В. Сталин обеспечил советское господство в Румынии, Болгарии и Венгрии, а Черчиллю удалось установить предел расширению советского влияния на Балканах [64].

В июле 1973 г. Ф. Дикин, в годы войны — британский офицер связи при штабе И. Б. Тито, предположил, что таблица «процентов» Черчилля являлась только пробным шаром, предназначенным для получения информации, до каких пределов простирались аппетиты И. В. Сталина, то есть выяснить, где остановится Красная Армия. «Он [Черчилль] не пробовал разделить Балканы. Возможно, он создал неправильное впечатление…» — писал историк [65].

В фундаментальном труде Л. Вудворда «Британская внешняя политика в годы Второй мировой войны» утверждается, что Черчилль стремился сохранить советско-британское сотрудничество и в послевоенный период.

Заключение

«процентного соглашения» должно было устранить причины возможных трений в отношениях двух стран. Американцы же не осознавали серьезности ситуации и скорее были склонны подозревать англичан, нежели опасаться нового российского империализма. Черчилль, который пошел на максимальные уступки, стремился продемонстрировать искренность британского желания сотрудничать с Советским Союзом [66]. Характеризуя позицию американского президента, Вудворд вслед за американской ортодоксальной историографией приходит к выводу, что ФДР считал переговоры Черчилля и Сталина в Москве предварительными перед трехсторонней встречей [67].

Британский историк много пишет также об опасениях Черчилля, что его договоренность.

Сталиным могла быть неправильно интерпретирована. Проценты были не более чем хорошим временным ориентиром в британо-советских отношениях. Достигнутую договоренность следовало вновь представить на рассмотрение великих держав в процессе согласования общего европейского урегулирования [68].

П. Холдич отмечает, что «процентное соглашение» на время улучшило советско-британские отношения, однако в конечном итоге надежды Лондона, что хорошие отношения двух стран позволят решить проблемы Восточной Европы, оказались утопическими [69].

Более критичны в отношении внешнеполитического курса Лондона работы Э. Баркер. Она фиксирует очевидные успехи Красной Армии в Восточной и Юго-Восточной Европе. Англичане в этой ситуации сделать что-либо не могли. Во время переговоров со Сталиным в Москве Черчилль надеялся установить своего рода новый баланс сил в этой части Европы, который бы учитывал усиление советских позиций [70]. Поэтому договоренность Сталина и Черчилля «просто формализовала уже существующую ситуацию, за исключением того, что первоначальные проценты, поскольку они имели значение, преуменьшали фактическое советское господство» [71].

По версии Э. Баркер, заключив соглашение о процентном соотношении сфер влияний, Черчилль струсил, опасаясь возможных осложнений и в Великобритании, и в США. Поэтому соглашение сохранялось в строгом секрете и ФДР была передана далеко не полная информация о нем [72].

Британский историк-ревизионист Д. Уатт считает, что в 1943;1944 гг. в рамках Большой тройки имелись серьезные противоречия. Различным были американская и британская позиции относительно политики в отношении СССР, к тому же Черчилль ощущал нарастающую разницу британской и американской мощи. ФДР намеревался контролировать британскую политику в послевоенный период [73]. Самая большая опасность, считал Вашингтон, состояла в угрозе англо-советской конфронтации, в условиях которой Великобритания могла потребовать американской поддержки. По мнению историка, «процентное соглашение» было положительно оценено американцами, ибо оно обеспечивало отсрочку англо-советской конфронтации [74].

Другой представитель ревизионистской историографии, Дж. Чармли, высказал сомнения относительно реалистичности «процентного соглашения», ибо если Сталин мог реализовать 10% своего влияния в Греции, то 10 и 25% британского влияния в Румынии и Болгарии являлись фактически фикцией [75].

В. Ротуэлл называет «процентное соглашение» «очаровательным», но неудачным. При этом если 10% влияния в отношении Греции и Румынии означало фактически полное отсутствие влияния, то влияние в соотношении 50−50% в Югославии должно было иметь реальный смысл. Однако англичане оказались неспособны отстоять свои проценты влияния в этой стране [76]. Ротуэлл считает, что англичане предпринимали «почти наивные усилия» ограничить советскую власть в регионе, где они не имели или почти не имели сил влиять на ситуацию [77].

Ответить на вопрос об истинных намерениях Сталина в октябре 1944 г. помогло рассекречивание советских документов в 1990;е гг. В западной историографии в этот период оформилось новое направление, которое получило название «новая история холодной войны». Документы из архивов бывшего СССР и стран Восточной Европы заставили историков пересмотреть свои подходы и оценки советской внешней политики.

В 1996 г. вышла книга В. Мастны «Холодная война и советское чувство небезопасности». Историк отмечает, что Балканы, в отличие от царской России, не рассматривались в советской Москве как важнейший стратегический приоритет. Поэтому Сталин сразу же согласился с предложением Черчилля разделить Балканский полуостров на сферы влияния. При этом не было заключено никакого соглашения о природе этого влияния, что позволяло каждой стороне интерпретировать его по своему усмотрению [78].

М. Леффлер отмечает, что «процентное соглашение» дополнило соглашения о перемирии с рядом стран Восточной Европы. При этом соглашение не рассматривалось как временное и не зависело от согласия американцев. Договоренность действовала в конце 1944 — начале 1945 г. Но вскоре после Ялтинской конференции Черчилль начал отходить от соблюдения соглашения и предпринимать попытки ограничить доминирование Москвы в ее сфере влияния. После смерти Рузвельта новый американский президент Г. Трумэн также стремился ограничить влияние СССР в Восточной Европе [79].

По мнению Леффлера, и Советский Союз, и западные державы стремились к сотрудничеству, однако на условиях, которые соответствовали их интересам. Выражением линии на сотрудничество явилось заключение «процентного соглашения». Однако Черчилль не был уверен относительно целей Сталина. Как говорил британский премьер, попытка поддерживать хорошие отношения с Москвой «похожа на ухаживание за крокодилом. Когда он открывает свой рот, Вы не можете сказать, пытается ли он улыбнуться или готовится съесть Вас» [80].

Скептическим отношением к значению «процентного соглашения» отличаются публикации ирландского историка Дж. Робертса, который широко использует рассекреченные документы советских архивов. В своей новейшей монографии «Войны Сталина: от мировой войны до холодной войны» он отмечает, что и советская, и британская стороны смутно предполагали, что именно означали проценты влияния. Обсуждения относительно количества представителей двух стран в Союзных контрольных комиссиях имели скорее академический характер, ибо решения СКК имели рекомендательный характер. СССР в любом случае был единственной страной, которая оккупировала Болгарию, Венгрию и Румынию [81].

Единственной страной, к судьбе которой «процентное соглашение» имело отношение, была Греция. Однако и в данном случае, считает ирландский историк, договоренность Черчилля и Сталина не имела большого значения. По его мнению, советский лидер пришел к выводу, что расклад сил в Греции не в пользу коммунистов и Москва не может серьезным образом повлиять на ситуацию. Невмешательство Советского Союза в греческие дела было предопределено собственными политическими и стратегическими расчетами Москвы, и они не имели ничего общего с «процентным соглашением». Еще в 1943 г. советские чиновники относили Грецию к британской сфере влияния. У Сталина, подчеркивает Робертс, не было никаких планов коммунизировать Грецию [82]. Соответственно, он делает вывод, что «процентное соглашение» было скорее мифической сделкой, нежели реальной [83]. Историк считает соглашение 9 октября «незначительным эпизодом в дипломатии великого союза». Кроме того, он обращает внимание на тот факт, что после октября 1944 г. никаких советско-британских переговоров по сферам влияния на Балканах или в каком-либо ином месте более не велось [84].

Иное мнение высказывает канадский историк А. Геролиматос, по мнению которого, Черчилль на бумаге с процентами фактически запечатлел судьбу Балкан почти до конца XX столетия. Сталин в 1949 г. говорил лидеру греческих коммунистов Н. Захариадису, что не мог в 1944 г. двинуть советскую армию в Грецию, потому что не желал столкновения с англичанами, к тому же СССР не имел флота для соперничества с мощной морской державой [85].

Свежий взгляд на «процентное соглашение» представлен в работах С. Плохи и Ф. Харбутта, опубликованных в 2010 г. к 65-летнему юбилею Ялтинской конференции. В их монографиях широко используются рассекреченные в последние два десятилетия советские документы. В частности, Харбутт и Плохи внимательно изучили советскую запись беседы Черчилля и Сталина 9 октября, рассекреченные записки о послевоенном урегулировании И. М. Майского и М. М. Литвинова и другие источники. Харбутт очень глубоко проработал документы британских архивов.

С. Плохи согласен с мнением, что Москва в своей политике руководствовалась противоречивыми императивами — это и продвижение геополитических интересов СССР, и ответственность за международное коммунистическое движение. В книге «Ялта: цена мира» он присоединяется к мнению, что «процентное соглашение» стало развитием сделки Идена — Гусева в мае 1944 г. [86].

Плохи считает, что англичанам в данном случае удалось получить максимально возможное: все козырные карты в Юго-Восточной Европе были в руках Сталина. «Процентное соглашение» было выгодно англичанам, ибо оно обеспечивало сохранение позиций Великобритании в Средиземном море, обеспечивалась полная безопасность ключевых коммуникационных линий Британской империи [87].

Еще большее значение «процентному соглашению» придает Ф. Харбутт. По его мнению, во время встречи Черчилля и Сталина были намечены контуры «Московского порядка», послевоенного устройства европейского континента. Достигнутая договоренность ни в коем случае не была результатом импровизации, Лондон и Москва шли к ней начиная с визита А. Идена в СССР в декабре 1941 г. Октябрь 1944 г. стал кульминацией сотрудничества двух стран [88]. Историк подчеркивает, что не следует рассматривать договоренность Сталина и Черчилля в том духе, что Лондон получал только Грецию, а Москва — большую часть Восточной и Юго-Восточной Европы. В действительности же фактически речь шла о британском господстве во всем Средиземноморье, включая Ближний Восток [89].

Московский порядок предполагал, что США после войны не пойдут на полномасштабное участие в европейских делах и ведущими державами в Европе будут СССР и Великобритания, которые разделят ее на две сферы влияния. Западная и Южная Европа оказывалась в зоне британского влияния, а Восточная Европа и часть Центральной Европы — в советской зоне. Лондон должен был господствовать в Средиземном море, а Москва — в Черном. Англичане осознавали свои слабости и пошли на определенные уступки СССР, в частности по Болгарии, которую Лондон считал важной в контексте интересов в Средиземноморье.

Таким образом, историография «процентного соглашения» У. Черчилля и И. В. Сталина очень обширна, часто историки придерживаются диаметрально противоположных позиций при оценке этой договоренности.

Условно можно выделить три этапа изучения вопроса в западной историографии. Первый начинается с публикации У. Черчиллем в мемуарах рассказа о своих переговорах со Сталиным. Шестой том мемуаров Черчилля оказал огромное влияние на историографию «процентного соглашения».

Второй — после рассекречивания документов американских и британских архивов в 1960— 1970;е гг. Соответствующие тома издания «Foreign Relations of the United States» были опубликованы в середине 1960;х гг.

И наконец, третий этап связан с открытием отечественных архивов в 1990;е гг. Становится известной советская запись бесед Черчилля и Сталина, а также последующих переговоров Идена и Молотова о процентных соотношениях влияния на Балканах. Наконец, после рассекречивания материалов советского послевоенного планирования более понятной становится советская позиция по «процентному соглашению».

Хронологически первыми были открыты американские архивы по периоду Второй мировой войны, что стало одной из причин особого внимания историков к американской реакции на «процентное соглашение». Рассекречивание британских и советских документов способствовало смещению интереса исследователей на изучение британской и советской позиции.

Ортодоксальная американская историография негативно оценивает «процентное соглашение» и приходит к выводу, что президент Ф. Рузвельт последовательно выступал против политики сфер влияний. За спиной американцев Лондон и Москва заключили соглашение, которое не соответствовало американским представлениям о послевоенном мире. В трудах историков-ревизионистов договоренность Черчилля и Сталина оценивается положительно. Позиция же американского президента, наоборот, подвергается критике за отказ поддерживать англичан в их попытках остановить советскую экспансию. Историки радикально-критической школы особо подчеркивают, что советская сторона последовательно соблюдала «процентное соглашение». При этом они считают, что договоренность 9 октября лишь фиксировала успехи Красной Армии. Американцы же отвергали соглашение, потому что оно противоречило их далеко идущим экспансионистским планам. Историки-постревизионисты склоняются к мнению, что ФДР негласно поддерживал достигнутое соглашение. По их мнению, согласованные Черчиллем и Сталиным проценты влияния в Юго-Восточной Европе имели определенные основания.

Британская официальная историография положительно оценивает «процентное соглашение», ибо оно устанавливало пределы советской экспансии, но одновременно не подвергало сомнению советско-британское сотрудничество. Историки этого направления склоняются к оценке соглашения как уступки Черчилля Сталину. Лондон демонстрировал искреннюю готовность к сотрудничеству с Москвой, кроме того, соглашение было сугубо временным. Позиция американцев подвергается критике за непонимание ситуации. Вашингтон был склонен критиковать политику англичан, нежели попытаться ограничить советское влияние в послевоенной Европе.

В работах британских историков-ревизионистов предпринята попытка пересмотра оценочных позиций, которых придерживаются «официальные» историки. «Процентное соглашение» критикуется за недостаточное соответствие британским интересам. В то же время ставится под сомнение тезис о негативном отношении американцев к соглашению.

Открытие советских архивов позволило более глубоко проанализировать советскую позицию по «процентному соглашению». Современная западная историография, которая все более приобретает интернациональный характер, отказывается от «черно-белого» подхода к анализу отношений великих держав на заключительном этапе Второй мировой войны. Оценки советской политики как однозначно экспансионистской, которых придерживалась западная ортодоксальная историография, теперь кажутся историкам упрощенными. В этом же русле работают и современные отечественные исследователи, которые отказались от советской официальной точки зрения на «процентное соглашение» и на основе глубокого анализа отечественных архивов вносят заметный вклад в усилия историков многих стран по исследованию международных отношений в этот непростой период. Историки, работающие в русле «новой истории холодной войны», приходят к выводу, что соглашение 9 октября отразило советские и британские геополитические приоритеты в Европе. Кроме того, признается, что советский лидер Сталин стремился избежать преждевременных конфликтов с союзниками, поэтому был готов к поиску компромисса. Две великие державы искали геополитический компромисс в Европе, воплощением которого стало джентльменское соглашение Черчилля и Сталина.

сталин черчилль процентный соглашение.

Примечания

• 1. Churchill W. The Second World War. Vol. 6: Triumph and Tragedy. Boston, 1985.
• 2. См.: Иванов P. Ф. Сталин и союзники: 1941— 1945 гг. М., 2005; Плешаков К. В. Вопросы согласованного регулирования международных отношений в антифашистской коалиции (1943;1945) // Системная история международных отношений: в 2 т. / под ред.
• 3. А. Д. Богатурова. Т. 1: События 1918;1945 годов. М.,
• 4. С. 385−406; Наринский М. М. Европа: проблемы границ и сфер влияния (1939;1947 годы) // Свободная мысль. 1998. № 3. С. 82−93; и др.
• 5. История внешней политики СССР, 1917;1966: в 2 ч. / под ред. Б. Н. Пономарева, А. А. Громыко,
• 6. М. Хвостова. М., 1966. Ч. 1. С. 421.
• 7. Бережков В. М. Страницы дипломатической истории. Изд. 2-е, доп. М., 1984. С. 479−480.
• 8. Иванов Р. Ф. Указ. соч. С. 336−337.
• 9. Ржешевский О. А. Сталин и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии = Stalin and Churchill. Meetings. Talks. Discussions: Документы, комментарии, 1941;1945. М., 2004.
• 10. Опубликована: Советский фактор в Восточной Европе. 1944;1953 гг. Документы: в 2 т. Т. 1. 1944—гг. / отв. ред. Т. В. Волокитина. М., 1999. С. 2348; подробнее о комиссиях см.: Филитов А. М. В комиссиях Наркоминдела… // Вторая мировая война: Актуальные проблемы / отв. ред. О. А. Ржешевский. М., 1995. С. 54−71.
• 11. Наринский М. М. Европа: проблемы границ и сфер влияния (1939;1947 годы) // Свободная мысль. 1998. № 3. С. 83−84.
• 12. Zubok V. A Failed Empire: the Soviet Union in the Cold War from Stalin to Gorbachev. Chapel Hill, P. 20. Ibid. P. 21.
• 13. Ржешевский О. А. Указ. соч. С. 436.
• 14. Наринский М. М. Указ. соч. С. 92−93. Там же. С. 89.
• 15. Печатнов В. О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940;х гг.: документальные очерки. М., 2006. С. 241−255.
• 16. Плешаков К. В. Вопросы согласованного регулирования международных отношений в антифашистской коалиции (1943;1945) // Системная история международных отношений: в 2 т. / под ред. А. Д. Богатурова. Т. 1: События 1918;1945 годов. М., 2006. 396.
• 17. Филитов А. М. НКИД в годы Великой Отечественной войны (1941;1945) // Очерки истории Министерства иностранных дел России. 1802−2002: в 3 т. Т. 2. 1917;2002 гг. М., 2002. С. 313.
• 18. Юнгблюд В. Т. Политика США в Югославии в 1941;1945 гг. Киров, 2004; Костин А. А. Реакция США на «процентное соглашение Черчилля — Сталина» 9 октября 1944 г. // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2002. № 6. С. 125−128.
• 19. Калинин А. А. Советско-британские переговоры о разделе сфер влияния в Европе в 1944 г. // Вопросы истории. 2009. № 9. С. 19−36.
• 20. Xydis S. G. The Secret Anglo-Soviet agreement on the Balkans of October 9, 1944 // Journal of Central European Affairs, XV (October 1955). P. 248−271.
• 21. Xydis S. G. Greece and the Great Powers 1944
• 22. Prelude to the «Truman doctrine». Thessaloniki, 1963. P. 57.
• 23. Tsakaloyannis P. The Moscow Puzzle // Journal of Contemporary History. Vol. 21, № 1 (Jan., 1986). P. 37 55. Ibid. P. 39.
• 24. Фейс, Г. Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились. М., 2003. С. 402−406.
• 25. Kimball W. Wheel within a Wheel: Churchill, Roosevelt, and the Special Relationship // Churchill: A Major New Assessment of his Life in Peace and War / ed. by Robert Blake a. Wm. Roger Louis. Oxford, 1993. P. 302.
• 26. Ibid. P. 304−305.
• 27. Bennett E. FDR and the Search for Victory: American-Soviet Relations, 1939;1945. Wilmington, 1990. P. 135−136.
• 28. Ibid. P. 136−137.
• 29. Nadeau R. Stalin, Churchill and Roosevelt Divide Europe. N. Y., 1990. P. 109−114.
• 30. Ibid. P. 118.
• 31. Ibid. P. 119−120.
• 32. Kovrig B. The Myth of Liberation. East-Central Europe in U.S. Diplomacy and Politics since 1941. Baltimore; L., 1973. P. 24−25.
• 33. Perlmutter A. FDR and Stalin. A Not So Grand Alliance, 1943;1945. Columbia; L., 1993. P. 151−152.
• 34. Ibid. P. 178−179.
• 35. Ibid. P. 216−217.
• 36. Fleming D. F. The Cold War and its Origins, 1917;1960. Vol. 1. L., 1961. P. 190.
• 37. Ibid. P. 189.
• 38. Ibid. P. 182.
• 39. Alperovitz G. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam: The use of the Atomic Bomb and the American confrontation with Soviet Power. N. Y., 1965. P. 133−134.
• 40. Kolko G. The Politics of War: The World and United States Foreign Policy, 1943;1945. N. Y., 1968. P. 140−147.
• 41. Gardner Lloyd C. Spheres of Influence: The Great Powers Partition Europe, from Munich to Yalta. Chicago, 1993. P. 183−184.
• 42. Ibid. P. 194−203.
• 43. Gardner L. Architects of Illusion: Men and Ideas in American Foreign Policy, 1941;1949. Chicago, 1970. P. 45−46.
• 44. Clemens D. Yalta. N. Y., 1970. P. 67.
• 45. Ibid. P. 68−71.
• 46. Yergin D. Shattered Peace: The Origins of the Cold War and the National Security State. Boston, 1977. P. 59−60.
• 47. Ibid. P. 57−58, 61.
• 48. Kuniholm B. The Origins of the Cold War in the Near East: Great Power Conflict and Diplomacy in Iran, Turkey, and Greece. Princeton (N.J.), 1980. P. 100−102.
• 49. Ibid. P. 117.
• 50. Ibid. P. 118.
• 51. Ibid. P. 123−125.
• 52. Ibid. P. 119−121.
• 53. Мастны В. Путь России к холодной войне: Дипломатия, войны и политика страны коммунизма,
• 54. 1945 гг. М., 1980.
• 55. Там же. С. 201.
• 56. Там же. С. 202.
• 57. Там же. С. 205.
• 58. Ryan H. B. The Vision of Anglo-America: The US-UK Alliance and the Emerging Cold War, 1943;1946. Cambridge, 1987. P. 137−138.
• 59. Alexander G. M. Prelude to the Truman Doctrine: British Policy in Greece 1944;1947. Oxford, 1982. P. 250.
• 60. Messer R. The End of an Alliance. James F. Byrnes, Roosevelt, Truman, and the Origins of the Cold War. Chapel Hill, 1982. P. 75.
• 61. Resis A. The Churchill-Stalin Secret «Percentages» Agreement on the Balkans, Moscow, October 1944 // The American Historical Review. Vol. 83, № 2, (Apr., 1978). P. 370−371.
• 62. Ibid. P. 374.
• 63. Resis A. Spheres of Influence in Soviet Wartime Diplomacy // The Journal of Modern History. Vol. 53, № 3 (Sep., 1981). P. 437−438.Resis A. The Churchill-Stalin Secret «Percentages» Agreement. P. 387.
• 64. Siracusa J. M. The Night Stalin and Churchill Divided Europe: The View from Washington // The Review of Politics. Vol. 43. № 3. (Jul., 1981). P. 405.
• 65. McNeill W. H. America, Britain and Russia. Their Cooperation and Conflict, 1941;1946. L., 1953. P. 495 496.
• 66. British Policy towards Wartime Resistance in Yugoslavia and Greece. L., 1975. P. 247−248.
• 67. Woodward L. British Foreign Policy in the Second World War. L., 1962. P. 147−148.
• 68. Ibid. P. 149−150.
• 69. Ibid. P. 151−153.
• 70. Holdich P. G. H. A Policy of Percentages? British Policy and the Balkans after the Moscow Conference of October 1944 // The International History Review. Vol. 9. № 1 (Feb., 1987). P. 28−47.
• 71. Barker E. British Policy in South-East Europe in the Second World War. N. Y., 1976. P. 144.
• 72. Ibid. P. 146−147.
• 73. Barker E. Greece in the Framework of Anglo-Soviet Relations 1941;1947 // Greece: From Resistance to Civil War / ed. by M. Sarafis. Nottigham, 1980. P. 28.
• 74. Watt D. C. Succeeding John Bull. America in Britain’s Place, 1900;1975. Cambridge, 1984. P. 100−102.
• 75. Ibid. P. 103−104.
• 76. Charmley J. Churchill: the End of the Glory: A Political Biography. L., 1993. P. 588.
• 77. Rothwell V. Britain and the Cold War 1941;1947. L., 1982. P. 216−218.
• 78. Ibid. P. 130.
• 79. Mastny V. The Cold War and Soviet Insecurity. The Stalin Years. N. Y., 1996. P. 19−20.
• 80. Leffler M. Adherence to Agreements: Yalta and the Experiences of the Early Cold War // International Security. Vol. 11. № 1 (Summer, 1986). P. 99−102.
• 81. Leffler M. P. The Specter of Communism: The United States and the Origins of the Cold War, 19 171 953. N. Y., 1994. P. 43−44.
• 82. Roberts G. Stalin’s wars: from World War to Cold War, 1939;1953. New Haven; L., 2006. P. 219.
• 83. Ibid. P. 220−221.
• 84. Робертс Дж. Сферы влияния и советская внешняя политика в 1939;1945 гг.: Идеология, расчет и импровизация // Новая и новейшая история. 2001. № 5. С. 75.
• 85. Roberts G. Beware Greek Gifts: The Churchill-Stalin «Percentages» Agreement of October 1944. URL: http://www.historia.ru/2003/01/roberts.htm
• 86. Gerolymatos A. Red Acropolis, Black Terror. The Greek Civil War and the Origins of the Soviet-American Rivalry, 1943;1949. N. Y., 2004. P. 126−127.
• 87. Plokhy S. M. Yalta: The Price of Peace. N. Y., 2010. P. 144.
• 88. Ibid. P. 148.
• 89. Harbutt F. J. Yalta 1945: Europe and America at the Crossroads. Cambridge, 2010. P. 183.
• 90. Ibid. P. 199−200.