Введение. 
Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X-XIV веках

Данная работа посвящена истории возникновения и развития государственной территории Северо-Восточной Руси за более чем полутысячелетний период: с момента расселения в Волго-Окском междуречье восточных славян и включения этой территории в состав Древнерусского государства, т. е. с момента сложения здесь государственной территории как таковой, и до объединения в конце XIV в. под властью московского князя Дмитрия Донского ряда крупных княжеств, т. е. создания территориальной основы будущего Русского централизованного государства.

Выбор широких хронологических рамок исследования позволяет выявить важнейшие качественные сдвиги в формировании территории средневековой Руси, а обозрение не отдельной части, но всего географического региона древнерусского Северо-Востока— основные количественные изменения этой территории.

В работе рассмотрены вопросы территориального развития Ростовской (позднее — Владимиро-Суздальской) земли в X—XII вв., ее распад на ряд княжеств в начале XIII в., территориальные изменения, вызванные ордынским игом, эволюция территорий в XIV в. княжеств Владимирского, Тверского, Суздальского Нижегородского, Юрьевского, Дмитровского, Галицкого, Стародубского Ростовского, Углицкого, Ярославского, Моложского и Белозерского, приводятся данные о древнейших городах центральной России.

Естественно, что попытка показа зарождения, а затем последующей эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в течение длительного времени и на обширном пространстве связана с решением многих больших и малых конкретных задач и вопросов, обусловленным как состоянием источниковой базы, так и степенью ее источниковедческого изучения. Однако сколь ни сложны и трудоемки такие решения, достигнутые на их основе конечные результаты не могут быть правильно оценены и интерпретированы без теоретического представления о том, что следует понимать под государственной территорией, как она образуется и как она изменяется.

Хотя указанные проблемы в их общем виде были поставлены давно, но научно решены они только в работах классиков марксизма-ленинизма. Их решение теснейшим образом связано с тем новым учением о государстве, которое было разработано К. Марксом и Ф. Энгельсом и получило дальнейшее развитие в трудах В. И. Ленина.

Как подчеркивал В. И. Ленин, «вопрос о государстве есть один из самых сложных, трудных» в общественных науках. Чтобы ответить на него, необходимо знать, «как государство возникло и как оно развивалось». Анализируя причины появления государства, эволюцию его форм, классики марксизма-ленинизма обращали внимание на одно из резких, бросающихся в глаза отличий государства от догосударственного, родоплеменного устройства общества. «По сравнению со старой родовой организацией, — писал Ф. Энгельс, — государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям». Отсюда становится ясно, что изучение государства нельзя вести без изучения его территории, того географического пространства, где государство сложилось, разделив его на различные административные части для властвования над своими подданными. Государственная территория есть, таким образом, продукт возникшего государства. Под государственной территорией нужно понимать территорию, представляющую собой собственность организованного в государство эксплуататорского класса, который с помощью своих органов власти устанавливает на данной территории свое административное деление, подчиняет ее население общим публично-правовым нормам, принуждает его к содержанию государственного аппарата, натуральным повинностям и военной службе. Так может быть охарактеризована, в частности, и территория феодального государства, причем не только в момент своего появления, но и в течение длительного периода последующей эволюции. Конечно, дальнейшее развитие государственной территории существенно отличается от ее генезиса.

Ростовская земля — часть территории древнерусского государства. Образование Суздальского княжества, его центры и границы. Владимирское княжество во второй половине XII — первом десятилетии XIII в. Начало его феодального дробления

Земли Верхнего Поволжья и Волго-Окского междуречья, с течением времени ставшие географическим ядром русской государственности, а также центром формирования русской народности, были заселены славянами в сравнительно позднее время. Работы археологов выявили три основных направления славянской колонизации этой территории: с северо-запада по рекам Мсте, Мологе, Волге и далее по правым притокам Волги и левым притокам Клязьмы шла колонизационная волна новгородских словен, ославянившейся веси и, возможно, чуди; с запада, с верховьев рек Днепра и Волги сюда двигались смоленские кривичи; со стороны юго-запада и юга по Оке и далее вверх по ее левым притокам расселялись вятичи [1]. Начало проникновения словен в междуречье рек Волги и Оки приходится на рубеж IX и Х вв. [2] Примерно в то же время началась и кривичская колонизация этого региона. Вятичи появились здесь несколько позднее — в конце Х — начале XI в. [3].

Расселение восточных славян в Волго-Окском междуречье происходило в пору существования у них классового общества. Археологическое обследование оставленных славянской колонизационной волной курганов фиксирует наличие в некоторых из них дружинных погребений [4]. Принадлежность последних не только славянам, но и ославянившейся веси, а иногда и скандинавам служит ясным показателем социального расслоения пришлого населения. Об этом же свидетельствуют и богатые женские погребения, отличающиеся от остальных как большим разнообразием погребального инвентаря, так и большими размерами могильных насыпей [5]. В то же время археологические комплексы, оставленные аборигенными насельниками Волго-Окского междуречья, говорят о наличии у них родоплеменных, но еще не классовых отношений [6]. Судя по данным курганных раскопок, расселявшиеся в междуречье Волги и Оки славяне достигли качественно иной стадии общественного развития и их миграция проходила при активном участии, если не руководстве, феодализирующейся знати. Поэтому движение славян на восток в конце I — начале II тысячелетия н.э. нельзя рассматривать как исключительно княжескую колонизацию, на чем пытались настаивать историки XIX, а отчасти и XX в. [7] Нельзя сводить ее и только к бегству рядового сельского населения из районов, где классовые отношения созрели раньше, в частности Новгорода, в места, свободные от феодального принуждения [8]. Во-первых, богатые погребения в Волго-Окском междуречье синхронны рядовым погребениям [9]. Следовательно, знать здесь появилась в то же время, что и простые общинники. Во-вторых, наиболее интенсивный приток сюда населения приходится на XI—XII вв. [10], когда существование феодализма на Северо-Востоке бесспорно. Очевидно, миграция должна объясняться иными социальными причинами, ее необходимо рассматривать как следствие процесса распространения феодальных отношений на новые территории, процесса, в котором основную роль сыграла военно-феодальная верхушка соседних с Верхним Поволжьем областей.

Расселение славян по Волге, Оке и их притокам не сопровождалось завоеванием местного населения. Археологи до сих пор не обнаружили каких-либо признаков разрушения или уничтожения мерянских или балтских сельских поселений и городищ [11]. Мерянские центры продолжали существовать и долгое время после появления славян [12]. Последние первоначально селились на пустых, незанятых местах [13]. Конечно, в скором времени славяне распространили даннические отношения на аборигенное население [14], причем зарождавшаяся местная знать вошла в состав пришлого господствующего класса [15], однако военный захват чужих племен и их территорий здесь не имел места [16].

Инфильтрация славянского населения вместе с военно-феодальной верхушкой в Верхнее Поволжье и Волго-Окское междуречье приходится преимущественно на время, когда уже произошло объединение Киева с Новгородом и образовалось обширное Древнерусское государство [17]. Вновь осваиваемый регион стал частью территории этого государства. Первоначально государственная территория Киевской Руси на Северо-востоке имела, по-видимому, неопределенные, размытые границы и, быть может, только намеки на какое-то внутреннее стихийно сложившееся административное деление, обусловленное сбором дани различными феодальными группами с проживавшего в разных местах населения. Ее основным отличием от догосударственной, племенной территории стали возникшие центры феодального господства и подчинения. Главным из них был Ростов [18].

Хотя Ростов упоминается в статьях 862 и 907 гг. Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, после обстоятельных изысканий А. А. Шахматова стало ясно, что это вставки сводчика начала XII в., основанные на его собственных заключениях [19]. Во втором десятилетии XII в. было сделано и указание на то, что во времена, последовавшие за смертью легендарных Кия, Щека и Хорива, племена мери сидели «на Ростовьскомъ озерЪ» [20]. Последнее название явно «опрокинуто в прошлое». Поэтому относить существование Ростова или целой Ростовской области к IX в., как делают некоторые исследователи, нельзя [21].

Первые достоверные сведения древнерусских письменных источников о Ростове и Ростовской земле относятся к концу Х в. или началу XI в. В перечне крестившихся вместе с Владимиром Святославичем его сыновей, помещенном в Новгородской первой летописи младшего извода, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях под 988 г., указывается, что Ростов был отдан Владимиром Ярославу, а после того, как Ярослав перешел на стол в Новгород, Ростов получил Борис [22]. По мнению А. А. Шахматова, эти сведения о Ростове и княживших там князьях впервые были внесены в так называемый Начальный свод конца XI в. [23] Возможно, запись о вокняжении в Ростове Ярослава действительно поздно попала в летописный текст. Однако вряд ли приходится сомневаться в том, что она отразила реальную ситуацию [24]. События последующего времени говорят о ближайшем отношении Ярослава к Ростовской земле. Так, в 1019 (или 1020) г., будучи уже князем Киевским, Ярослав сослал в Ростов новгородского посадника Константина [25]. Место ссылки было выбрано, возможно, потому, что с Ростовом у Ярослава были давние связи. Около 1024 г. в Ростовскую землю приезжал из Новгорода сам Ярослав, усмиряя восстание волхвов в Суздале и «устави ту землю» [26]. Власть Ярослава над «той землей» установилась не в 20-е и не в 30-е годы XI в., а раньше, скорее всего тогда, когда Ярослав был посажен отцом на стол в Ростове. Наконец, в статье 1071 г., восходящей к Начальному своду, упоминается город Ярославль [27]. Зависимость названия города от личного имени очевидна, и скорее всего носителем последнего был князь. Но до 70-х годов XI в. известен лишь один князь с именем Ярослав — именно Ярослав Мудрый. Город, о чем говорят и позднейшие местные предания, основан им [28]. Как тонко подметил М. Н. Тихомиров, само основание Ярославля при впадении р. Которосли в Волгу было связано с обеспечением пути от Волги к Ростову [29]. Забота о военных и торговых связях Ростова — еще одно косвенное свидетельство того, что Ярослав княжил в этом городе.

Когда же Ярослав получил Ростов? Очевидно, до 1014 г., поскольку в том году Ярослав уже занимал новгородский стол [30]. Отсюда можно заключить, что в начале XI в., а вероятно и в конце Х в., Ростов уже существовал и был главным городом области. Ее территория в начале XI в. включала также известные по письменным источникам Суздаль, Белоозеро и Ярославль.

Посажение Владимиром в Ростовской земле Ярослава нельзя расценивать как начало ее политической самостоятельности. Ростов целиком зависел от Киева. Но появление на Северо-Востоке княжеского стола — показатель роста феодальных отношений в местном крае, распространения здесь феодальных даней, суда и повинностей.

Ярким свидетельством этого процесса является уже упоминавшееся летописное известие об «уставлении» Ярославом Ростовской земли после подавления антифеодального восстания в 1024 г. «Уставить» — значит дать устав или уставы. Какие же уставы дал Ярослав Ростовской земле? Обращаясь к известным в настоящее время древнерусским княжеским уставным грамотам [31], аналогию не дошедшим ростовским Ярославовым уставам можно усмотреть, пожалуй, лишь в Уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича 1136/37 г. местному собору св. Софии, содержащей разверстку дани на определенные территории [32]. В условиях острого недовольства феодально-зависимого населения Ростовской земли Ярослав, по-видимому, вынужден был пойти на строгую фиксацию размеров дани. Фиксация дани должна была сопровождаться точным указанием пунктов, где эта дань взималась. Уже А. Н. Насонов связывал «уставление» Ростовской земли Ярославом в 1024 г. с организацией здесь погостов [33]. Мысль А. Н. Насонова представляется вполне вероятной. Во всяком случае, в 70-х годах XI в. погосты как центры сбора дани в Ростовской земле уже существовали [34]. Таким образом, возникновение древнерусского княжеского центра в Волго-Окском междуречье, что само по себе свидетельствовало об определенном уровне стабилизации подвластной этому центру территории, быстро привело к вполне определенному феодально-административному делению последней, произведенному в интересах как местной знати, так и знати южной «Русской земли».

Судьба Ростовской земли по смерти Ярослава Мудрого вырисовывается с трудом. Согласно одной из статей, помещенной под 989 г. в Новгородской первой летописи младшего извода, своим наследством сыновья Ярослава поделились следующим образом: «взя болшии Изяславъ Кыевъ и Новъгород и иныи городы многы Киевьскыя во предЪлех; а Святославъ Черниговъ и всю страну въсточную и до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростовъ, Суздаль, БЪлоозеро, Поволожье» [35]. Как видно из приведенной записи, Ростовская земля оказалась в руках любимца Ярослава Всеволода. Это свидетельство, как и сообщения записи о владениях старших Ярославичей, в целом не противоречит показаниям древнейших источников [36]. Д. С. Лихачев полагает даже, что перечень земель, принадлежавших Изяславу, Святославу и Всеволоду, отразил сведения Начального свода конца XI в., предшествовавшего Повести Временных лет [37]. Однако статьи, в том числе и статья «А се по святомъ крещении, о княжении КиевьстЪмъ», из которой взят приведенный выше отрывок о разделе Ярославичей, помещенные в Новгородской первой летописи младшего извода под 989 г., составлены не ранее XV в. Поэтому не исключена возможность, что запись о разделении территории Древнерусского государства между сыновьями Ярослава Мудрого — результат работы позднейшего книжника, обобщившего материал своих источников. Думается, что А. Е. Пресняков, считавший эту запись представлением последующих поколений и, во всяком случае, не разъясняющей перипетий раздела, был ближе к истине [38].

Если не опираться на указание Новгородской I летописи, как не вполне надежное, то остаются два свидетельства о владельческой принадлежности Ростовской земли в 60—70-х годах XI в. Это краткая без даты заметка Владимира Мономаха в своем «Поучении» о поездке в Ростов: «первое к Ростову идохъ сквозЪ ВятичЪ, посла мя отець, а самъ иде Курьску» [39] и летописный рассказ о сборе дани: Яном Вышатичем на Белоозере и восстании в этом районе волхвов, помещенный под 1071 г. в Новгородской I летописи младшего извода, Лаврентьевской и Ипатьевской летописях [40]. Оба свидетельства настолько отрывочны и неопределенны, что даже такой вдумчивый интерпретатор источников, как А. Е. Пресняков, вынужден был признать отсутствие «возможности отчетливо разграничить, территориально и хронологически, владельческие права Святослава и Всеволода на русском северо-востоке» [41]. Тем не менее нельзя совершенно отказаться от попыток прояснить историю Ростовской земли во времена Ярославичей.

Относительно даты первой поездки Владимира Мономаха в Ростов в литературе существуют различные мнения. Так, М. П. Погодин, положивший начало специальному исследованию «Поучения» Владимира Мономаха, относил эту поездку к 1066—1075 гг. — хронологически достаточно широкому отрезку [42]. Другие ученые называли различные даты примерно в тех же временных рамках [43]. Но проведенное на новых материалах изучение вопроса подтвердило верность высказанной еще в 1852 г. С. М. Соловьевым [44] мысли о связи первого приезда Мономаха в Ростовскую землю с киевским восстанием 1068 г. [45].

Тогда 14-летний Владимир по приказу отца укрылся там и от победоносных половцев и от разгневанных киевлян.

Определение даты первого пребывания Владимира Мономаха в Ростовской земле дает основание считать, что земля эта в 60-х годах XI в. принадлежала отцу Мономаха Всеволоду Ярославичу, получившему ее во владение, по-видимому, в 1054 г., после смерти своего отца.

Известный летописный рассказ о пребывании Яна Вышатича на Белоозере и восстании смердов в Ростовском Поволжье также датируется учеными по-разному. Обычно принято относить сам рассказ и описанные в нем события к 1071 г., т. е. к тому году, под которым рассказ помещен в летописях, или ко времени, близкому 1071 г. [46] Однако летописная статья 1071 г., восходящая к Начальному своду конца XI в. [47], явно искусственно объединяет известия не только разного происхождения, но, по-видимому, и разных годов. Под 1071 г. читаются следующие друг за другом четыре рассказа о волхвах, действовавших в Киеве, Поволжье, среди чуди и в Новгороде. Начинаются они с весьма неопределенного указания на время событий: «в сиа же времена…», «и бывши единою скудости в РостовьстЪи области…», «в си бо времена и в лЪта…», «сице бЪ волхвъ въсталъ при ГлЪбЪ в НовЪгородЪ…» [48].

Уточнить их датировку в свое время пытался А. А. Шахматов. Основываясь на сходных выражениях «в сиа же времена» и «в се же время», которые встречаются как в статье 1071 г., так и в более ранней летописной статье 1065 г., и сопоставив прорицание киевского волхва, что на пятое лето Русская земля станет на Греческой, с угрозой киевлян в 1069 г. уйти «въ Гречьску землю», А. А. Шахматов сделал вывод, что все рассказы о волхвах читались первоначально не под 1071 г., а под 1065 г. Но почему впоследствии они попали в статью 1071 г., оставалось ему неясным [49]. Хотя изложенная точка зрения А. А. Шахматова нашла позднее своих сторонников [50], ее обоснование не может считаться убедительным. Прежде всего необходимо отметить противоречие в аргументации самого А. А. Шахматова. Относя все рассказы о волхвах к 1065 г., ученый в то же время считал, что Ян Вышатич, ездивший на Белоозеро «от Святослава», мог перейти на службу к этому князю только в 1068 или 1069 г. [51] Сходство выражений «в сиа же времена» и «в се же время» никак не может говорить о том, что рассказы, в которых встречаются эти выражения, первоначально читались под одним годом. Второй аргумент А. А. Шахматова весьма остроумен. Прорицанием волхва он объяснил не совсем ясную угрозу киевлян в 1069 г. уйти в Греческую землю. По его мнению, «киевляне вспомнили в 1069 году о пророчестве волхва, предсказавшего, что на пятое лето Русская земля станет на Греческой, и начали подумывать о том, что им придется последовать этому пророчеству» [52]. Однако угроза киевлян объясняется не воспоминанием о проречении волхва, а реальной ситуацией, сложившейся в Киеве в то время. Киевляне не без основания опасались возмездия со стороны Изяслава Ярославича, которого они изгнали осенью 1068 г. и который весной 1069 г. вместе с Болеславом Польским шел на Киев, а потому готовились укрыться в византийских владениях от возможной расправы. Исследователи уже предполагали, что в Греческую землю хотели уйти киевские купцы, торговавшие с Византией [53]. Их активное участие в движении 1068 г. в настоящее время может считаться вполне доказанным [54]. Следовательно, угроза «ступим въ Гречьску землю» — это вовсе не плод литературного сочинительства, не воспоминание о словах волхва, а вполне конкретный факт, объясняемый обстановкой в Киеве в 1068—1069 гг. Падает, таким образом, и второй довод А. А. Шахматова в пользу датировки рассказов о волхвах 1065 г.

Очевидно, для определения времени событий, отраженных в этих рассказах, следует исходить из других данных.

В свое время А. А. Шахматов был удивлен, почему киевский боярин Ян Вышатич поступил на службу к князю Святославу Ярославичу, в 1071 г. занимавшему черниговский стол [55]. Видимо, ему, как и последующим комментаторам рассказа о восстании волхвов в Ростовской земле, осталось неизвестным интересное соображение С. М. Соловьева. Считая, что Ян Вышатич проживал в Киеве постоянно, С. М. Соловьев датировал его поездку на Белоозеро временем княжения в Киеве Святослава [56]. Действительно, в Яне Вышатиче следует видеть того знатного киевлянина Иоанна, о котором столь подробно повествует Нестор в Житии Феодосия [57]. Согласно Нестору, Иоанн был отцом Варлаама, постриженника Киево-Печерского монастыря, впоследствии игумена монастыря св. Дмитрия [58]. Пострижение Варлаама А. А. Шахматов весьма обоснованно датирует 19 ноября 1060 г. [59] Оно падает на время первого княжения в Киеве Изяслава Ярославича (весна 1054 г. — 15 сентября 1068 г.) [60]. Отец Варлаама Иоанн, по выражению Нестора, уже в то время «бЪ прьвыи оу князя въ болярЪхъ» [61]. Впоследствии у Иоанна сложились хорошие отношения с Печерским монастырем и его игуменом Феодосием [62].

Сведения об Иоанне Жития Феодосия Печерского любопытно сопоставить с летописными известиями о Яне Вышатиче. Как и Иоанн, Ян — первый среди киевских бояр. В 1089 г. при князе Всеволоде он держал «воеводьство… Кыевьскыя тысяща» [63]. В 1106 г. Ян—воевода киевского князя Святоподка Изяславича [64]. Источники говорят о близком знакомстве Яна и его жены Марии с Феодосием Печерским, посещавшим их дом [65]. Почти тождественные имена и совпадение характеристик заставляют видеть в Иоанне—Яне одно лицо [66]. Это — знаменитый боярин, служивший киевским князьям. Очевидно, что служба Вышатича князю Святославу не могла быть исключением и должна относиться ко времени, когда Святослав княжил в Киеве. Киевский стол Святослав занимал с конца, марта — начала апреля 1073 г. по 27 декабря 1076 г. [67] Следовательно, поездка Яна Вышатича «от Святослава» на Белоозеро должна датироваться этим временем. Пребывание его на Белоозере совпало с недородом, «скудостью» в Ростовской земле. Ло данным дендрохронологии, более или менее значительное угнетение годовых колец деревьев, произраставших в Белоозере, падает на 1073 г. [68] Думается, это угнетение следует ставить в связь с упомянутой «скудостью». Отсюда поездку Яна Вышатича на Белоозеро можно более точно датировать осенью 1073 г.— весной 1074 г.

Если вчитаться в текст рассказа о пребывании Яна в Ростовской области, то станет очевидным, что не вся эта область принадлежала киевскому князю. Ян, будучи в Белоозере, узнал, что два волхва и их сторонники, шедшие от Ярославля, пограбили «лучших» жен в погостах по рекам Волге и Шексне. И далее в летописи следует весьма важный текст, трактовке которого до сих пор уделялось недостаточное внимание: «Янь же, испытавъ, чья еста смерда, и увЪдавши ясно, яко суть князя Святослава, и сице пославши к ним, и рече иже суть около двою кудесникъ: «Выдайте ми волхва та сЪмо, яко тЪи суть смердЪ моего князя» «[69]. Из приведенного отрывка видно, что кормленщик Святослава Ярославича не сразу покарал волхвов, ограбивших и побивших «лучших» жен. Лишь выяснив, что это смерды его князя, что они подсудны Святославу, он потребовал их выдачи, а затем жестоко расправился с ними. Подобное определение юридического статуса волхвов было бы совершенно излишним, если бы вся Ростовская земля и ее население находились под юрисдикцией Святослава Ярославича. Очевидно, Святослав владел лишь частью ростовской территории [70]. Последняя очерчивается в летописном рассказе довольно определенно: это Белоозеро, которое было, по-видимому, центром владений Святослава на Северо-Востоке, и Ярославль, а также погосты по Шексне и Волге между названными городами. Не может быть, конечно, случайным то обстоятельство, что названная территория непосредственно примыкала к землям Новгорода Великого, где сидел сын Святослава Глеб. Надо полагать, что Святослав получил Бедоозеро с Поволжьем по какомуто ряду со Всеволодом — отчичем Ростовской земли. Ряд этот следует отнести ко времени вокняжения Святослава Ярославича в Киеве. Тогда между братьями, вероятно, произошло перераспределение находившихся в их руках земель: Святослав, как догадывался еще С. М. Соловьев, отдал Всеволоду свой Чернигов [71], а также Туров, где в 1076 г. сидел Всеволодович Мономах [72]. Со своей стороны, Всеволод поддержал притязания Святослава на киевский стол и Волынь [73], а также уступил ему северные земли Ростовской области, составившие единое целое с новгородскими владениями Святослава. Так, по-видимому, следует понимать сообщение летописи о пребывании на Белоозере Яна Вышатича «от Святослава» в конце 1073 — начале 1074 г. Показательна и дата поездки Яна на север. Он отправился туда через несколько месяцев после вокняжения Святослава в Киеве. Это наталкивает на мысль, что поездка киевского боярина была не рядовой, а связанной с «устроением» полученной Святославом территории, с введением там нового управления, назначением новой южнорусской администрации.

Надо думать, что после смерти Святослава Ярославича Белоозеро и Поволжье вновь оказались в руках Всеволода. Из описания событий 1096—1097 гг. видно, что Ростов, Суздаль и Белоозеро были волостью сына Всеволода Владимира Мономаха, а из письма Мономаха Олегу Святославичу явствует, что сыновья Владимира сидели здесь «хлЪбъ Ъдучи дЪдень», т. е. вся территория считалась принадлежавшей Всеволоду [74].

Во времена киевского княжения Всеволода Ярославича (после 3 октября 1078 г. и до 13 апреля 1093 г.) [75] Ростовская земля своего князя не имела. По-видимому, она управлялась посадниками киевского князя. Лишь после смерти Всеволода в Ростове сел сын Мономаха Мстислав. Время его посажепия определяется с некоторым трудом. В статье «А се (князи. — В.К.) в НовЪгородЪ», приложенной к Новгородской I летописи младшего извода, имеется следующий текст: «А Святополкъ сЪде на столЪ, сынъ Изяславль, иде Кыеву. И присла Всеволод внука своего Мьстислава, сына Володимиря; и княживъ 5 лЪт, иде к Ростову, а Давыдъ прииде к Новугороду княжить; и по двою лЪту выгнаша и. И прииде Мьстиславъ опять и сЪдЪ в НовЪгородЪ 20 лЪт; иде Кыеву къ отпю…» [76]. Уход Мстислава из Новгорода в Киев датируется 17 марта 1117 г. [77] Отсюда и согласно приведенному тексту вторичное вокняжение Мстислава в Новгороде должно датироваться 1097 г., княжение Давыда — 1095—1097 гг., а первое посажение Мстислава на новгородский стол — 1090 г. Однако уход Святополка из Новгорода в Туров относится к 1088 г. [78] Поскольку новгородский стол оказался свободным, следует думать, что посажение там Мстислава произошло в том же 1088 г. Давыд Смоленский оставил Новгород в начале 1096 г. Тогда же новгородцы пригласили на стол Мстислава, княжившего в Ростове [79]. Приведенные данные показывают, что хронологические расчеты составителей статьи «А се (князи. — В. К.) в НовЪгородЪ» не вполне точны. Если все-таки полагать, что сроки первого княжения в Новгороде Мстислава и княжения Давыда, приведенные в статье, верны, то уход Мстислава из Новгорода в Ростов надо датировать 1093 г. или началом 1094 г. Какую бы дату ни принимать при этом [80], посажение Мстислава в Ростове произошло ранее потери Чернигова Владимиром Мономахом (24 июля 1094 г.) [81], с чем иногда связывают переход Мстислава в Ростов [82]. Надо полагать, что уход Мстислава из Новгорода в Ростов последовал за смертью его деда Всеволода Киевского, когда на новгородский стол начал претендовать Давыд Смоленский, брат некогда княжившего в Новгороде Глеба Святославича [83].

Итак, Мстислав княжил в Ростове со второй половины 1093 г. или начала 1094 г. до начала 1096 г. Осенью того же года он выступил против Олега Святославича, захватившего Ростовскую волость его отца. Здесь Мстислав оставался до конца февраля 1097 г. [84] Однако послание Владимира Мономаха к Олегу Святославичу, написанное в конце 1096 или начале 1097 г. [85], свидетельствует, что в Ростовской области «сЪдить сынъ твои хрьстныи с малым братомъ своимь» [86]. Крестный сын Олега — это сын Мономаха Мстислав, родившийся в 1076 г., после возвращения Мономаха и Олега из похода на чехов [87]. Но кто же «малый брат» Мстислава?

На поставленный вопрос существуют два ответа. Один из них дан В. Л. Яниным [88], мнение которого принял Н. Н. Воронин [89]. Согласно этому мнению, в Ростове с 1096 г. сидел третий сын Владимира Мономаха — Ярополк [90]. Такой вывод основан на чисто теоретическом расчете, в свою очередь базирующемся на признании существования на Руси так называемого «лестничного восхождения» князей [91] — юридической нормы, по которой князья занимали столы в порядке своего родового старшинства, согласованного со старшинством княжений. Наличие такой нормы в древней Руси довольно долго признавалось русской историографией XIX в. Однако уже после работ В. И. Сергеевича [92], М. С. Грушевского [93] и А. Е. Преснякова [94] (не говоря о трудах советских исследователей) стало ясно, что норма лествичного восхождения является чисто кабинетной схемой, порожденной недостаточным изучением характера междукняжеских отношений на Руси в XI—XII вв. и некритическим принятием теорий московских книжников XVI в. [95] Поэтому расчет, ностроенный на неверной теории, примененной к тому же не к роду, и к отдельной семье во главе с живым отцом, не может быть признан правильным, как и вытекающий из такого расчета вывод. Кроме того, Ярополка, который был всего года на три моложе Мстислава, трудно было назвать «малым братомъ» последнего.

Второй ответ основывается на отыскании среди сыновей Мономаха именно малолетнего брата Мстислава. У Владимира Мономаха было 8 сыновей. Его первенцем был Мстислав. Вторым сыном — Изяслав, родившийся скорее всего в начале 1078 г. и убитый 6 сентября 1096 г. [96] Третьим — Ярополк, который после смерти Мстислава в 1132 г. стал князем Киевским [97]. Четвертым сыном Мономаха был, по-видимому, Вячеслав. В начале 1097 г. он был послав отцом на Северо-Восток в помощь Мстиславу против Олега Святославича [98]. Пятый сын Владимира Всеволодовича — Святослав. В 1095 г. отец отдал его «въ тали» половцам, а заложниками обычно отдавали младших сыновей [99]. Шестой сын Мономаха — Юрий, будущий Долгорукий. Младше Юрия был Роман, которого отец женил в 1113 г. [100], тогда как Юрия — в 1108 г. [101] Последний сын Мономаха, Андрей, родился в августе 1102 г. [102] Следовательно, «малым братом» Мстислава мог быть один из четырех его братьев: Вячеслав, Святослав, Юрий или Роман. Исследователи останавливали свой выбор на Юрии [103], считая вслед за В. Н. Татищевым, что он родился в 1090 г. [104] Если так, то Юрия, которому ко времени написания Мономахом письма к Олегу исполнилось 6 лет, действительно можно было назвать «малым братом» Мстислава. Однако известие В. Н. Татищева нельзя признать достоверным. В 1151 г. Вячеслав Владимирович говорил своему брату Юрию Долгорукому: «язъ тебе старЪй есмь не маломъ, но многомъ; азъ оуже бородатъ, а ты ся еси родилъ» [105]. Отсюда вытекает, что Вячеслав был старше Юрия лет на 15—17 как минимум. Вячеслав мог родиться не ранее 1080 г. В таком случае Юрий родился не в 1090 г., а около 1095—1097 гг. Иными словами, в 1096 г. Юрия вообще еще не было на свете или он был пеленочником, которого трудно видеть в «малом брате» Мстислава, вместе с ним «хлЪбъ Ъдучи дЪдень». Роман родился еще позже. Поэтому отождествлять «малого брата» можно с Вячеславом или со Святославом. Подробный летописный рассказ о событиях в Ростовской земле осени 1096 — зимы 1097 г. вначале говорит только об одном Мономашиче, действовавшем на Северо-Востоке, именно новгородском князе Мстиславе. Лишь в конце февраля 1097 г. к нему присоединился его брат Вячеслав, присланный отцом с Юга [106]. Вместе 27 февраля 1097 г. они нанесли жестокое поражение Олегу и Ярославу Святославичам «на КулачьпЪ» [107]. Письмо Владимира Мономаха Олегу подтверждает, что первоначально в Ростовской земле сидел лишь один Мстислав Владимирович. Ссылаясь на полученное от него послание, в котором сообщалось о гибели Изяслава и которое вызвало послание Мономаха к Олегу, Владимир Всеволодович писал муромскому князю: «да се та написах, зане принуди мя сынъ твои, его же еси хрстилъ, иже то сЪдить близь тобе» [108]. Очевидно, появление «малого брата» Мстислава в Ростовской земле произошло уже после убийства Изяслава Владимировича.

В этом «малом брате» нельзя не видеть Вячеслава, шедшего с помощью от отца к Мстиславу и, как в свое время догадывался Н. М. Карамзин, везшего письмо от Мономаха к Олегу с мирными предложениями [109]. Переговоры, однако, не состоялись. Дело решилось битвой. Проигравший сражение Олег бежал в Муром, а затем в Рязань. Его преследовал Мстислав, по изгнании Олега из Мурома и Рязани возвратившийся в Суздаль, а оттуда в свой Новгород [110]. Об уходе Вячеслава из Ростовской земли летопись ничего не сообщает. Видимо, после бурных событий 1096—1097 гг. он был посажен Мономахом на ростовский стол. Вячеслав действительно был «малым братом» Мстислава. В то время как Мстиславу шел 21-й год, Вячеслав был еще подростком, ему было самое большее 16 лет.

Летописное описание столкновения Олега Святославича с Мономашичами в 1096—1097 гг. позволяет определить основные центры и примерные размеры Ростовской земли. Наиболее значительными городами области, к которым тянули местные округи, были Ростов, Суздаль и Белоозеро [111]. Рядом с Суздалем находились села, которые переяславский владыка Ефрем передал киевскому Печерскому монастырю [112]. Этот факт свидетельствует о проникновении в конце XI в. на Северо-Восток южнорусских духовных феодалов. В случае военной опасности каждый город области выставлял свой полк, руководимый, по всей вероятности, местной феодальной знатью. По имени главного города вся земля называлась Ростовской [113]. От Муромской земли ее отделяли леса [114]. По-видимому, городов на пути от Мурома до Суздаля в конце XI в. еще не было. Первый город Ростовской земли, который взял Олег, двигаясь из Мурома, был Суздаль. Затем пал Ростов. Захватив всю землю, Олег «дани поча брати» [115]. Надеясь и «Новъгородъ переяти», муромский князь послал своего брата Ярослава «в сторожЪ» на р.Медведицу. Судя по дальнейшему описанию событий, Ярослав стал па устье Медведицы [116]. В сторону Новгорода им были посланы данщики, которых «изъима» воевода Мстислава Добрыня Рагуилович. Следовательно, в конце XI в. территория Ростовской земли по меньшей мере доходила до левого притока верхней Волги р. Медведицы [117]. Возможно, она простиралась и дальше на запад [118]. На юге ростовским было среднее течение р. Клязьмы [119]. Фиксированных границ Ростовская земля в то время, по-видимому, не имела.

Ростовский стол Вячеслав занимал, скорее всего, до 1107 г. Типографская летопись сообщает под этим годом, что «приидоша Болгаре ратью на Соуждаль и обьстоупиша градъ и много зла сътвориша, воююща села и погосты и оубивающе многыхъ отъ крестьянъ. Сущий же людие въ градЪ не могуще противу ихъ стати, не соущю князю оу нихъ…». В дальнейшем, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, суздальцы сумели отразить нападение: «изъ града изшедше, всЪхъ избиша» [120]. Известие это, хотя и занесенное на страницы летописи довольно поздно (термин «Суздальская земля», который фигурирует в рассказе, появляется не ранее 30-х годов XII в.), тем не менее достоверно [121]. Осада булгарами Суздаля совпадает по времени с крупным походом русских князей на половцев в августе 1107 г., в котором принял участие и сын Мономаха Вячеслав [122]. Такое совпадение можно объяснить тем, что Вячеслав с ростовскими полками был вызван отцом на Юг и булгары, воспользовавшись отсутствием князя в соседней Ростовской земле, напали на Суздаль. Следует думать, что военная помощь «Русской земле» до конца первой четверти XII в. была одним из проявлений политического господства Юга над Северо-Востоком. Иными словами, верховными собственниками северо-восточных земель были южнорусские князья. Последнее выражалось также в праве южнорусских князей на получение дани и суд населения Ростовской области, как это прекрасно иллюстрирует летописный рассказ о пребывании Яна Вышатича на Белоозере. Право на дань осуществлялось, по-видимому, различно. С одной стороны, князья «Руссгой земли» отдавали подвластные им территории в кормление представителям южнорусской знати (пример с тем же Вышатичем), с другой — дань с таких территорий поступала непосредственно на Юг [123]. Строительство южнорусскими князьями на Северо-Востоке городов и церквей показывает, что от этих князей исходило и наложение соответствующих повинностей на местное население. Сказанное заставляет признать прекарный характер княжений в Ростовской земле сыновей Владимира Святославича, Всеволода Ярославича и Владимира Всеволодовича. Высшая власть принадлежала отцам, княжившим в Киеве, Чернигове, Переяславле. Факт поездок в конце 90-х годов XI в. и начале XII в. в Ростовскую землю Владимира Мономаха [124], думается к сидевшему там Вячеславу, — проявление такой власти.

Последний раз Владимир Всеволодович ездил на Северо-Восток в 1108 г. Сам он вспоминает в своем «Поучении»: «По РожествЪ створихом миръ с А (е)пою и поимъ оу него дчерь, идохом Смоленьску и потом идох Ростову» [125]. Свадьба малолетнего сына Мономаха Юрия с дочерью половецкого хана Аепы Осеневича состоялась 12 января 1108 г. [126] Брак преследовал политические цели. Поездка в тот год Мономаха в Ростов была вызвана скорее всего необходимостью «устроить» землю после булгарского набега в предшествовавшем году и выделить стол юному зятю половецкого хана. Как показал А. Н. Насонов, результатом «устроения» явилось основание г. Владимира [127]. Но едва ли можно согласиться с тем, что строительство города на р. Клязьме нужно было для защиты Суздаля и Ростова от нападений черниговских князей [128]. Предпринятое в 1956—1970 гг. археологическое обследование с. Пирова Городища — древнего Ярополча — дало материал, свидетельствующий об основании этого города в начале XII в. [129] Пирово Городище находится в 5 км к востоку от современного г. Вязники на правом берегу р. Клязьмы [130], примерно в 100 км от впадения в Клязьму р.Перли. Практически одновременная постройка двух крепостей на р. Клязьме — выше и ниже нерльского устья — преследовала стратегическую цель: обезопасить Суздаль от нападений не черниговцев, а булгар [131]. Недаром после 1107 г. булгары уже не используют р. Клязьму в качестве пути военных прорывов на древнерусский Северо-Восток.

О посажении Владимиром Мономахом Юрия в Ростовской земле свидетельствует Киево-Печерский патерик: «И бысть посланъ от Володимера Мономаха в Суждальскую землю сии Георгии, дасть же ему на руцЪ и сына своего Георгия» [132]. Если не считать приведенного указания о княжении в Ростове Юрия еще при жизни отца, то древнейшей записью, на основании которой можно прийти к выводу о существовании у Юрия собственного княжения, служит известие Ипатьевской летописи под 1126 г. о присутствии Долгорукого вместе с братьями в Киеве на погребении отца. После захоронения Мономаха «сынове его разидошася кождо въ свою волость» [133]. Следовательно, у Юрия была «волость». Какая именно — определяется записью статьи «А се князи русьстии» о создании Юрием во Владимире на Клязьме каменной церкви св. Георгия «за 30 лЪт до Богородичина ставлениа», т. е. в 1228 г. [134] Становится очевидным, что волостью Юрия в 20-х годах XII в. продолжал оставаться Ростов [135]. Симптоматично, что, сажая здесь Юрия, Мономах оставил при нем своего мужа. «Сии Георгии» Киево-Печерского патерика — это киевский боярин Георгий Шимонович. При малолетнем князе делами фактически вершил он, осуществляя на Северо-Востоке политику самого Мономаха. Георгий Шимонович считался ростовским тысяцким, хотя жил в Суздале [136]. Как сообщает Киево-Печерский патерик, Юрий при жизни отца построил в Суздале церковь [137]. И позднее Суздаль — резиденция Долгорукого. Очевидно, Мономах, передав Ростовскую землю сыну, посадил его в Суздале, а главный город области — Ростов — сохранил за собой. Однако к середине XII в. старшим городом становится Суздаль. И вся земля начинает называться не Ростовской, а Суздальской [138]. Происходит явная смена центров области. Несомненно, что решающую роль в этом процессе сыграли «окняжение» Суздаля, аккумуляция здесь феодальной знати, способствовавшие росту города как средоточию феодального господства над территорией всей земли. (См. рис. 1).

Развитие и укрепление феодальных отношений на Северо-Востоке явились основной причиной расширения государственной территории Ростовской земли во времена Юрия Долгорукого и его сыновей. Известное значение имела и колонизация. Археологические материалы свидетельствуют о продолжавшемся, причем в более широких масштабах, движении в Ростовскую область кривичей с запада и вятичей с юго-запада [139]. На основании некоторых данных, в свое время приведенных А. Н. Насоновым [140], можно думать, что под влиянием половецкого давления происходил сдвиг населения южнорусских областей к северу. Во всяком случае целый ряд топонимических названий на Северо-Востоке идентичен названиям, встречающимся в «Русской земле»: Переяславлю Южному, стоявшему на р. Трубеже, соответствуют Переяславль-Залесский и Переяславль Рязанский на реках Трубежах. Название правого притока р. Днепра Лыбеди повторяют две реки Лыбеди — во Владимире и Рязани и т. д. [141].

Со смертью Владимира Мономаха прекратилась зависимость Ростовской земли от Южной Руси. Юрий Долгорукий стал суверенным князем. Он — первый самостоятельный князь Ростово-Суздальской «волости». Политическая независимость последней, ее существование как отдельного государственного целого нашли выражение в фиксации и укреплении ее границ с соседними русскими княжествами.

Правда, А. Н. Насонов считал, что даже в 40-е годы XII в. Ростовская земля еще не освободилась от политической опеки Киева, свидетельством чего была дань, шедшая из Суздаля на Юг [142]. Опорой для такого вывода послужила фраза из Учредительной (Уставной) грамоты Смоленской епископии местного князя Ростислава Мстиславича: «Суждали Залесская дань, аже воротит Гюгри, а что будет в ней, с того святЪи Богородици десятина» [143]. Относя Уставную грамоту к 1151 г., А. Н. Насонов полагал, что речь в ней идет о дани, которая издавна взималась с Ростово-Суздальской земли в пользу киевского князя и которую Юрий Долгорукий в результате столкновений с Изяславом Мстиславичем Киевским перестал выплачивать в конце 40-х годов XII в. Однако в последнее время выяснилось, что Уставная грамота Смоленской епископии относится не к 1151 г., а к 1136 г. [144] Принимая трактовку А. Н. Насоновым пункта грамоты о суздальской дани, трудно также понять, почему по меньшей мере десятой частью этой дани распоряжался смоленский князь, отдавая ее своему кафедральному собору. Допустимо вслед за А. Н. Насоновым полагать, что «Суждали Залесская» дань шла Ростиславу Мстиславичу Смоленскому по соглашению с киевским князем Ярополком Владимировичем [145]. Но каким образом эта дань попала в руки Ярополка? Было это традицией или нововведением? Чтобы ответить на поставленные вопросы, следует обратить внимание на соглашение, заключенное между Ярополком и Юрием Долгоруким в 1134 г., за два года до составления Учредительной грамоты (Смоленской епископии: «Георгии князь Володимеричь испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку вда Суждаль и Ростовъ и прочюю волость свою, но не всю» [146].

Выясняется, что киевский князь действительно имел самое непосредственное отношение к Ростово-Суздальской земле, но только по «ряду» 1134 г. Поскольку и после этого соглашения руководящая роль на Северо-Востоке осталась за Юрием Долгоруким [147], надо полагать, что в 1134 г. Юрий передал Ярополку лишь дань с основной территории своего княжества, сохранив за собой все другие права. В свою очередь Ярополк уступил эту дань Ростиславу Смоленскому в качестве компенсации за тот «дар» «от Смолиньска», что был передан в 1132 г. Ростиславом своему брату Изяславу, видимо, по просьбе Ярополка Киевского [148]. Ведь именно из-за политических комбинаций Ярополка Изяслав лишился перед этим своего стола в Полоцке [149]. В целом становится очевидным, что «Суждали Залесская» дань, которую одно время выплачивал Юрий Долгорукий, явилась результатом княжеских компромиссов 30-х годов XII в. относительно владений различными частями принадлежавшей Мономаху территории, а не выражением ушедшей в прошлое зависимости Ростовской области от «Русской земли».

Как сказано было выше, именно при Юрии Долгоруком начинают фиксироваться государственные границы Ростово-Суздальского княжества. Ранее, когда Ростовская земля зависела от Южной Руси, установление твердых границ не имело смысла. Мономах, например, держал Новгород, Смоленск и Ростов своими сыновьями, поэтому четкое размежевание принадлежавших этим центрам земель не было необходимостью для верховной власти [150]. Но когда князья, говоря словами А. Е. Преснякова, из лиц, заведовавших частями общего целого, становились государями «полных, особных владений» [151], вопрос о границах их княжеств вставал со всей остротой. Одна из основных функций феодального государства — расширение своей территории — осуществлялась в таких условиях вполне последовательно и определенно. Следствием междукняжеских столкновений явились фиксация и укрепление границ.

Летописные данные конца 40-х годов XII в. ясно указывают на существование суздальско-черниговского рубежа. Ею общее направление прекрасно выяснено в работе A.Н.Насонова [152]. Здесь необходимо привести лишь основные факты, позволяющие составить представление о границе между Ростово-Суздальским и Черниговским княжествами. Под 1147 г. в Ипатьевской летописи упоминается Москва («Московъ»), принадлежавшая Юрию Долгорукому. Тут он встретился со своим союзником Святославом Ольговичем, князем Новгород-Северским и Путивльским [153]. Неустойчивость в XII в. названия города — древнейшая форма «Московъ», а также «Москва» [154], «Московь» [155], его второе наименование — Кучково («идоша с нимь до Кучкова, рекше до Москвы» [156]) — свидетельстдуют о сравнительно позднем появлении здесь княжеской крепости [157]. Известия Ипатьевской летописи конца 40-х годов XII в. показывают, что Москва была порубежным городом, в нескольких десятках километров от которого лежали черниговские и смоленские земли. Так, под 1146 г. Ипатьевская летопись упоминает город Лобыньск, стоявший в устье р. Поротвы (Протвы). Лобыньск принадлежал уже упоминавшемуся Святославу Ольговичу [158]. Недалеко от Лобыньска был расположен Колтеск, другой город Святослава Ольговича [159]. В вершине треугольника с основанием Колтеск — Лобыньск лежала черниговская волость Лопасня. Впервые она упоминается под 1176 г. [160] С. М. Соловьев, а вслед за ним В. О. Ключевский отождествляли центр летописной волости Лопасни с с. Лопасня XIX в. [161] М. С. Грушевский и А. Н. Насонов вслед за Н. И. Троицким на основании договорной грамоты 1381 г. между Дмитрием Донским и Олегом Рязанским полагали, что старая Лопасня лежала на правом берегу Оки против впадения в нее р. Лопасни [162]. Однако в договорной грамоте 1381 г. читается «почен Лопастна», т. е. «начиная с Лопастна (Лопастни)» [163]. Указаний на местоположение волости Лопаспи эта фраза не содержит, скорее всего здесь имеется в виду река. Волость же Лопасня, как правильно считал еще Н. М. Карамзин, лежала по р. Лопасне, левому притоку Оки [164], но вероятнее всего ниже с. Лопасня XIX в. Следовательно, черниговские владения заходили за Оку. Под тем же 1176 г. упоминается Сверилеск — «волость Черниговьская». До 1176 г. Сверилеск был захвачен рязанскими князьями, но в 1176 г. отобран назад сыном Святослава Всеволодовича Черниговского Олегом [165]. В свое время Н. М. Карамзин указывал, что Сверилеск находился на месте села того же названия, в 60 верстах от Москвы к Серпухову [166]. Это указание неверно. По Списку населенных мест Московской губернии, близ Серпухова на р. Наре стояла лишь деревня Свирино [167]. Сверилеск получил свое название от реки (черниговцы и рязанпы бились «на СвирильскЪ»). Поэтому более правы те исследователи, которые отождествляют центр Сверильской волости с с. Северским при устье р. Сиверки, севернее г. Коломны [168]. В XIV в. этот центр фигурирует, очевидно, как «село на СЪверьсцЪ» в духовных грамотах Ивана Калиты [169]. По данным того же XIV в., потомку черниговских князей Семену Новосильскому принадлежала волость Заберег, или Заберега [170]. Как выяснили Ю. В. Готье и М. К. Любавский, эта волость лежала по правому берегу р. Береги, правому притоку р. Протвы в ее верхнем течении [171]. Заберега являлась, видимо, остатком черниговских владений XII в. по р.Протве. Верховья Протвы, населенные голядью, согласно известию Ипатьевской летописи под 1147 г., принадлежали Смоленску [172]. Таким образом, юго-юго-западные границы Ростово-Суздальской земли определяются с достаточной степенью точности. Правда, для выяснения их приходится оперировать некоторыми данными 70-х годов XII в. и даже XIV в., однако они лишь детализируют свидетельства 40-х годов XII в. Если к тому времени суздальско-черниговский рубеж уже сложился, то начало его формирования следует отнести к 30-м годам XII в., когда Юрий и его братья начали ожесточенную борьбу с черниговскими князьями [173].

Одновременно на западе формировалась граница Ростово-Суздальской земли с Новгородской. Судя по кресту, поставленному 14 июля 1133 г. будущим новгородским посадником Иваном Павловичем при впадении Волги в оз. Стреж, верховья Волги были новгородскими [174]. В 30-е годы XII в. Новгороду принадлежали стоявший на р. Тверце г. Торжок [175] и Волок Ламский [176]. Ростовская территория в конце XI в. доходила до устья р. Медведицы и, возможно, распространялась далее к западу. В первой трети XII в. она простиралась, очевидно, по обоим берегам Волги вплоть до устья р.Тверцы. Судить об этом можно на основании косвенных данных.

В 1147 г. Юрий начал войну с Новгородом и захватил Торжок с Поместьем (земли по р. Мете) [177]. За новгородцев вступился киевский князь Изяслав Мстиславич. «Гюргии из Ростова обидить мои Новгородъ и дани от них отоималъ и на поутех имъ пакости дЪеть», — жаловался он [178]. Однако ни переговоры Изяслава с Юрием, ни поход на Суздаль в начале 1149 г. к успеху не привели, и киевский князь продолжал требовать «всих дании к Новугороду новгородцкыхъ, ако же есть и переже было» [179]. Только в 1150 г. Юрий «възъврати всЪ дани новгороцкыи» [180]. Под «новгородскими данями», возврата которых требовал Изяслав, следует понимать территории Торжка и Поместья, занятые Юрием. С этих территорий дань издавна шла Новгороду («ако… переже было»). То, что объектами нападения Юрия стали именно Торжок и Помостье, и то, что он удерживал их за собой в течение почти трех лет, указывает на соседство этих новгородских волостей с владениями самого Юрия. Очевидно, район Поволжья далеко на запад от устья р. Медведицы к 1147 г. был уже ростовским.

В первой половине 30-х годов XII в. граничившие с Новгородом земли Ростово-Суздальской области еще не были укреплены. Во всяком случае, описания двух походов новгородского князя Всеволода Мстиславича на Суздаль в конце 1134 г. никаких ростовских крепостей по Волге и ее притокам не упоминают. Лаврентьевская летопись в сообщении о первом походе новгородцев говорит, что они «на ВолзЪ воротишася» [181], Новгородская I летопись старшего извода уточняет, что новгородцы «воротишася на ДубнЪ» [182]. Полки Всеволода двигались, следовательно, по Волге и, дойдя до места впадения в нее р. Дубны, повернули обратно. Пути по Волге и далее по ее правым притокам вверх были самыми естественными и удобными маршрутами в глубь Ростовской земли. Одним из них и хотели, видимо, пройти новгородцы осенью 1134 г. Их второй поход начался 31 декабря 1134 г. Он закончился 26 января 1135 г. битвой на Ждане горе, в которой новгородцы потерпели полное поражение [183]. Жданя гора находилась на р. Кубре, притоке р. Нерли Волжской [184]. И на этот раз новгородцы шли, очевидно, по Волге, но затем поднимались вдоль Нерли. Путь из Новгорода до Ждани горы длиною в несколько сотен верст они проделали всего за 26 январских дней. Такая быстрота передвижения свидетельствует о том, что никакого сопротивления новгородской рати на ее пути к Ждане горе оказано не было. Война 1134—1135 гг. показала незащищенность владений Юрия Долгорукого на западе. В последующее время суздальский князь приступил к строительству здесь крепостей.

Под 6642 г. Никоновская летопись сообщает, что «того же лЪта князь Юрьи Володимеричь Манамашь заложи градъ на усть Нерли на ВолзЪ и нарече (имя) ему Константинъ, и церковь въ немъ созда; и много каменныхъ церквеи созда по СуздальстЪи власти» [185]. Обобщенный характер записи заставляет думать, что к 1134 г. она отнесена более или менее случайно. К тому же почти весь 1134 г. Юрий был на Юге. Прав А. Н. Насонов, связывая строительство Кснятина с укреплением пути в Ростово-Суздальскую землю из Новгорода и датируя основание Кснятина временем после возвращения Юрия в Ростов с Юга в 1135 г. [186].

События начала 1149 г. показывают, что на границах Ростовской земли с Новгородской к тому времени был построен ряд крепостей. Как уже говорилось, зимой 1149 г. киевский князь Изяслав Мстиславич организовал большой поход на Юрия Владимировича. В нем приняли участие новгородцы и смольняне. Предполагалось также участие черниговских князей. Было решено соединиться всем на устье р. Медведицы [187]. Устье Медведицы принадлежало Ростову, но это было наиболее удобное место встречи союзников, двигавшихся по Волге (Ростислав Смоленский), Мете и Медведице (сам Изяслав с новгородцами) и с юга из Черниговской земли. Черниговские князья в поход так и не пошли. На устье Медведицы соединились дружины Изяслава и Ростислава. По свидетельству Лаврентьевской летописи, Изяслав «с Новгородци, дошедъ Волгы и повоевавъ ю и не оуспЪ ничтоже Гюргеви и дошед Оуглеча поля, поворотися Новугороду…» [188]. Новгородская I летопись дает иную картину событий. Изяслав и новгородцы «мъного воеваша людье Гюргево и по ВолзЪ възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля попустиша, а головъ възяшя 7000, и воротишася роспутия дЪля» [189]. Наиболее подробное описание похода сохранила Ипатьевская летопись. Согласно этому источнику, Изяслав с новгородцами подошел к устью Медведицы. Спустя четыре дня к нему присоединился Ростислав Смоленский. Отсюда союзники двинулись вниз по Волге и подступили к Кснятину. Не получив никаких известий от Юрия, к которому они еще раньше отправили своих послов, Изяслав и Ростислав «начаста городы его жечи и села и всю землю его воевати обаполы Волъгы; и поидоста оттолЪ на Оуглече поле и оттоуда идоста на оустье Мологы» [190]. Став здесь, братья пустили полки «воевать къ Ярославлю». Дождавшись возвращения посланных войск, захвативших «полонъ многъ», киевский и смоленский князья из-за начавшейся распутицы ушли восвояси [191].

Сопоставляя показания трех летописей, можно убедиться в том, что известие Лаврентьевской летописи наиболее кратко и тенденциозно [192]. Размеры опустошений, произведенных зимой в начале 1149 г. Мстиславичами в Ростовской земле, в ней явно преуменьшены. Данные Новгородской и Ипатьевской летописей совпадают между собой и дополняют друг друга. Из Ипатьевской летописи становится очевидным, что левобережье Волги в районе устья р. Нерли принадлежало Ростову. Здесь были «городы… и села», которые пожгли Изяслав и Ростислав. По-видимому, города являлись пограничными крепостцами, поставленными Юрием, а села — центрами княжеского или боярского землевладения в этом районе. Новгородская I летопись называет точное число — шесть поволжских городков, взятых союзниками. Несомненно, что это наиболее значительные ростовские города, стоявшие на Волге. К их числу могут быть отнесены Кснятин и Угличе Поле, которые упоминаются в летописных описаниях похода 1149 г., а также Молога [193]. С какими же пунктами могут быть отождествлены три других города? Судя по тексту летописей, Ярославль не был взят противниками Юрия. Следовательно, его нельзя отнести к числу трех неизвестных городов. От Кснятина до Мологи, кроме Углича, никаких городов на Волге не было и в более позднее время. Очевидно, три неизвестных города стояли на Волге выше Кснятина. Действительно, здесь были три города, расположенные близ или при впадении в Волгу трех ее крупнейших притоков: Тверцы, Шоши и Дубны. Это города Тверь, Шоша и Дубна. Тверь впервые упоминается в начале 60-х годов XII в. [194], Шоша и Дубна — почти на полвека позднее [195]. Несомненно, однако, что эти города существовали раньше первого упоминания о них в письменных источниках [196]. Стратегическое местоположение Твери, Шоши и Дубны, запиравших движение по Волге и ее притокам в глубь Ростовской земли, указывает на их довольно раннее возникновение как военных крепостей. Думается, что Тверь, Шоша и Дубна входили в число тех шести волжских городков, которые были взяты Изяславом и Ростиславом, точнее, последним при его движении по Волге к устью Медведицы [197]. Во всяком случае, бесспорно то, что к концу 40-х годов XII в. Юрий поставил ряд городов по Волге и за Волгой, чтобы укрепить порубежные места своего княжества. Вместе с тем это показатель формирования границы между Ростовской и Новгородской землями. Таким образом, вопреки существующему в литературе мнению, относящему формирование границы на верхней Волге между Ростовом и Новгородом к последней четверти XII — началу XIII в. [198], граница эта устанавливается в 30−40-е годы XII в., что было связано не только с распространением здесь ростовских и новгородских даней, но и с теми военными столкновениями между князьями Новгорода и Ростова, которые начались в 30-е годы XII в.

Между новгородскими и черниговскими землями лежала территория Смоленского княжества. С последней на западе граничил Ростов. Исследователь истории Смоленской земли П. В. Голубовский в свое время высказал мысль, что с первой половины XII в. шло «постоянное сужение смоленских владений в пользу Суздальской земли» [199]. Но в обоснование подобного суждения не может быть привлечено ни одного свидетельства. Не только динамичную, но и статичную границу между Ростовом и Смоленском в XII в. наметить чрезвычайно трудно. П. В. Голубовский пытался выявить этот рубеж на основании данных Уставной грамоты Смоленской епископии 1136 г., духовной Дмитрия Донского 1389 г. и некоторых источников XVII в. [200] Первостепенная ценность привлеченных П. В. Голубовским материалов несомненна, однако их интерпретация и локализация историком названных там пунктов и волостей вызывают решительное возражение. Так, к числу можайских (бывших смоленских) волостей, указанных в завещании Донского, П. В. Голубовский отнес шесть волостей, которые в самой грамоте 1389 г. причислены не к можайским, а к «отъездным» волостям [201].

На востоке Смоленского княжества П. В. Голубовский помещал упомянутые в Уставной грамоте 1136 г. волости Добрятин, Доброчков, Бобровницы, Путтин, Беницы и Искону [202]. Из предложенных им локализаций бесспорной может быть признана только одна — Искона, которая лежала, очевидно, по р. Исконе, левому притоку р. Москвы в ее верхнем течении [203].

Добрятин грамоты П. В. Голубовский видел в с. Добрятине, стоявшем на правом берегу р.Пахры. Однако это село возникло, видимо, только во второй половине XIV в. В первой половине того столетия вместо с. Добрятина упоминается Добрятинская борть [204]. Очевидно, поросшие густыми лесами берега р. Пахры начали осваиваться не в XII, а в XIV в. Весьма искусственно рядом с Добрятиным отыскивал П. В. Голубовский Доброчков, идентифицируя его с позднейшим с. Добриной на р. Истье, и Бобровницы, принимая за них Бобровники XIX в. Боровского уезда [205]. Искусственно потому, что единственным основанием искать Доброчков и Бобровницы по соседству с Добрятиным было их совместное упоминание в Уставной грамоте Смоленской епископии.

Беницы П. В. Голубовский отождествлял с известным в XIX в. с. Беницы на р. Протве [206]. Последнее впервые упоминается в начале XV в. [207] Относилось оно к лужской территории [208]. Лужа была рязанским, а не смоленским владением [209]. Так что и идентификация Бениц П. В. Голубовским оказывается сомнительной. Исследователь, возможно, прав, помещая Путтин на р. Протве, хотя и здесь не все еще вполне ясно. В целом же локализация упоминаемых в Уставной грамоте Смоленской епископии центров и волостей дает довольно слабое представление о восточной части территории Смоленского княжества [210] и, следовательно, о ростовско-смоленском рубеже.

Более ясные понятия о нем можно почерпнуть из данных XIV в., преимущественно из духовной грамоты 1389 г. Дмитрия Донского. Не входя здесь во все тонкости определения местонахождений упомянутых в этом источнике можайских волостей, поскольку подобный разбор занял бы слишком много места, следует сказать, «что их локализация намечает границу между Московским и Смоленским княжествами примерно на начало XIV в. по среднему течению р. Рузы, междуречью Рузы и Исконы к верховьям р. Тарусы — правого притока Нары — и поперек верхнего течения Исмы — левого притока Протвы. Возможно, что эта граница XIV в. и была ростовско-смоленским рубежом XII в. Во всяком случае, локализация Исконы, упомянутой в Уставной грамоте Смоленской епископии, ей не противоречит.

На время княжения в Суздале Юрия Долгорукого приходится не только фиксация южных и западных рубежей Ростовской земли, возведение поволжских крепостей. В тот же период появился ряд новых городов в ее центре, что должно было повлечь за собой новое административное деление княжества. (См. рис. 2).

Строительство этих. городов связывается с именем Юрия. Под 1152 г. Типографская летопись, как бы подводя итог строительной деятельности Долгорукого, помещает список построенных им церквей и городов. Среди последних упоминаются Юрьев («Гергевъ»), Переяславль, переведенный Юрием «отъ КлЪщениа», т. е. от оз. Клещино [211]. Юрьев — это Юрьев Польской на р. Колокше, левом притоке Клязьмы. Примерное время основания Юрьева выясняется при сопоставлении двух записей о его Георгиевском соборе. В 1230 г. юрьевский князь Святослав разрушил старый собор, поставленный Долгоруким [212]. Ростовский свод 1534 г. сохранил указание, что разрушенный Святославом собор простоял 79 лет [213]. Следовательно, он был построен в 1151 г. К тому времени г. Юрьев уже существовал. Относительно Переяславля у оз. Клещино трудно сказать, существовал он до Юрия или нет. Во всяком случае, город у этого озера, судя по тексту Типографской летописи, назывался Переяславлем. Юрий перевел его на р.Трубеж. Но на месте клещинского Переяславля осталось поселение, возможно городок, который в списке «А се имена всЪм градом Рускым, далним и ближним», составленном в 1394—1396 гг., фигурирует в числе залесских городов как «КлЪщинъ» [214]. О закладке Юрием города Дмитрова на р. Яхроме сообщает уже упоминавшийся Ростовский летописный свод 1534 г. Основание Дмитрова связывается с рождением у Юрия сына Всеволода, в крещении Дмитрия. В его честь яовый город назван Дмитровом. Известие об этом помещено под 6663 г., очевидно ультрамартовским, поскольку следующая запись говорит о смерти Изяслава Мстиславича Киевского [215], скончавшегося в ночь с 13 на 14 ноября 1154 г. [216] Следовательно, г. Дмитров был заложен осенью 1154 г. [217].

В свое время В. Н. Татищев предположил, что Долгоруким были построены также такие города, как Владимир, Ярославль, Кострома, Вышград, Галич, Городец, Добрянск, Дорогобуж, Звенигород, Перемышль, Ростиславль, Стародуб, Углич и Юрьевец [218]. На ошибку В. Н. Татищева указал А. Е. Пресняков, который и выяснил, что же в действительности построил князь Юрий [219]. Тем не менее в литературе продолжает бытовать мнение о чрезвычайно широкой градостроительной деятельности Юрия. Сравнительно недавно было вновь высказано мнение, что Долгоруким построены города Перемышль на р. Моче, Звенигород на р. Москве, Кидекша на р. Нерли Клязьминской, Микулин на р. Шоше и Городец на Волге [220]. Основанием для подобного заключения явилось археологически доказанное существование некоторых из них в XII в. [221] Однако никаких данных об основании или даже укреплении этих городов Юрием Долгоруким нет. О Кидекше есть относящееся ко времени князя Юрия сообщение Типографской летописи. Но там записано лишь о поставлении Юрием церкви «на Нерли святыхъ мученикъ Бориса и ГлЪба» [222]. В XII в. в письменных источниках упоминается и Городец на Волге. Разбор свидетельств об этом городе будет произведен ниже.

При Юрии Долгоруком возникают не только новые города, очевидно новые административные центры, но и появляются первые признаки феодального дробления Ростово-Суздальской земли. Это был общий и почти синхронный процесс для всех княжеств домонгольской Руси, вызванный дальнейшим ростом производительных сил, увеличением населения, усложнением социальных отношений.

В 1148 г. старший сын Юрия Ростислав жаловался киевскому князю Изяславу Мстиславичу на отца, который ему «волости не да в Соуждалискои земли» [223]. Свидетельство это весьма симптоматично. Очевидно, Юрий еще при жизни начал раздавать «грады» «в Соуждалискои земли» своим сыновьям. Пытаясь закрепиться на Юге, Долгорукий раздавал столы детям и в «Русской земле». Так, в 1149 г. он посадил в Переяславле Южном своего старшего сына Ростислава, в Вышгороде — Андрея, Белгороде — Бориса, Каневе — Глеба, Суздаль был отдан Васильку [224]. Однако посажение старших Юрьевичей в Киевщине и Переяславщине не означало их полного отрыва от Ростовской земли. Сыновья Юрия, видимо, сохраняли свои волости и на Северо-Востоке. Показателен в этом отношении текст Лаврентьевской летописи под 1151 г. Описав разгром Юрия Долгорукого с сыновьями ратью Изяслава Мстиславича и его союзников на р. Руте, перемирие между противниками у Переяславля и отход Юрия на р. Альту, летописец сообщает, что Андрей «оттолЪ иде от отца своего Суждалю, а отцю же встягавшю его много, АндрЪи же рече: „На томъ есмы цЪловали крьст, ако пойти ны Суждалю“. И иде въ свою волость Володимерю» [225]. Следовательно, Андрей, с 1149 г. остававшийся на Юге [226], сохранил свою волость на Северо-востоке. Его городом был Владимир, данный ему Юрием, вероятно, до 1148 г., когда старший Юрьевич, Ростислав, недовольный разделом отца, ушел от него в Киев. Выделение г. Владимира Андрею позволяет понять, почему в последующее время именно Владимир стал стольным городом Боголюбского. Следует отметить, что Андрей ко времени своего ухода «въ… волость Володимерю» (вероятно, лето 1151 г.) являлся уже старшим среди своих братьев. Ростислав умер 6 апреля 1151 г. [227] Тем не менее Андрею Юрий не дал «старшего» города на Северо-Востоке. По разделу 1149 г. Суздаль (в данном случае это город, а не вся земля) получил самый младший Юрьевич — Василий. Очевидно, Юрий Долгорукий при распределении волостей на Северо-Востоке руководствовался политическими соображениями, а не нормой «родового старшинства», как считают некоторые историки. Хотя Юрий в 1155 г., став киевским князем, вновь посадил Андрея в Вышгороде [228], последний на Юге не остался. В том же 1155 г. «безъ отцЪ волЪ» он ушел «из Вышегорода в Суждаль», именно во Владимир [229]. Владимир, следовательно, Андрей рассматривал как «свой» город. Но на верховную власть в Суздальской земле он при жизни отца не претендовал. Кому же тогда принадлежали или предназначались главные города земли: Суздаль и Ростов? Ответ на вопрос дает более поздняя летописная статья 1174/75 г.

Рассказывая о том, как после убийства Андрея Боголюбского во Владимир съехались «Ростовци и Сужьдалци и Переяславци и вся дружина от мала до велика» и решили звать княжить внуков Долгорукого Мстислава и Ярополка Ростиславичей, летописец сопроводил это решение своим комментарием: «а хръстнаго цЪлованья забывше, цЪловавше къ Юргю князю на менших дЪтех, на МихалцЪ и на братЪ его, и преступивше хрестное цЪлованье, посадиша АндрЪа, а меншая выгнаша…» [230]. Крестное целование дали Юрию не только суздальцы, ростовцы и переяславцы, но и владимирцы [231]. Выясняется, что Ростов и Суздаль Юрий хотел отдать своим самым младшим сыновьям: Михалке и Всеволоду, родившемуся 19 октября 1154 г. Номинация Михалки и Всеволода могла последовать лишь после того, как Юрий выделил их старшим братьям волости на Юге в 1155 г. [232], и весьма вероятно, что произошла она после самовольного ухода Андрея в Суздальскую землю. В таком случае крестоцелование ростовцев и суздальцев Юрию «на менших дЪтех» должно датироваться временем между осенью 1155 г. (уход Андрея на Северо-Восток) и 15 мая 1157 г. [233] (смерть Долгорукого).

Намеченные хронологические рамки можно, кажется, несколько сузить. Зимой 1155/56 г. Юрий женил своих сыновей Глеба и Мстислава [234]. Браки укрепили политическое положение Глеба на Юге, а Мстислава в Новгороде. Вероятно, после этих браков Долгорукий и смог приступить к наделению столами на Северо-Востоке своих младших сыновей. Если так, то последнее произошло между началом 1156 г. и 15 мая 1157 г. На указанный промежуток времени приходится еще одно событие. Как сообщает Ростовский свод 1534 г., в 1156 г. Юрий укрепил Москву [235]. До сих пор это известие вызывало сомнение как относительно своего содержания, так и относительно своей хронологии [236]. Но согласованность последней с приведенными выше расчетами заставляет признать достоверность всей записи свода 1534 г. Очевидно, в первой половине 1156 г. Юрий посетил Ростово-Суздальское княжество, назначил там себе преемников и заложил «градъ Москьву» [237].

Скоропостижная смерть Юрия Долгорукого привела к потере младшими Юрьевичами Ростова и Суздаля. По кончине Юрия «сдумавши Ростовци и Суждальци и Володимирци вси, пояша АндрЪя сына Дюргева старЪишаго и посадиша и на отни столЪ Ростовъ и Суждали и Володимири…» [238]. Судя по приведенному выше тексту статьи 1174/75 г., в посажении Андрея принимали участие и переяславцы. Иными словами, Андрей был выбран князем всей земли во главе со «старшими» городами. На Юге братья Андрея, посаженные там Юрием, после смерти отца быстро лишились своих владений [239]. Лишь Глеб Юрьевич крепко держался за Переяславль Русский [240]. Сидевший в Новгороде при Юрии его сын Мстислав в 1157 г. был изгнан новгородцами [241]. Вновь посаженный там Андреем, он был лишен стола в июне 1161 г. и снова ушел в Суздальщину [242]. Во второй половине 1161 г. там собрались почти все Юрьевичи: Мстислав, Василько, Ярослав, Святослав; Михалко и Всеволод, по-видимому жившие тут с 1156 г., а также два сына старшего Юрьевича Ростислава — Мстислав и Ярополк [243]. Эта концентрация отчичей Ростово-Суздальской земли не могла не показаться опасной старшему Андрею, сравнительно недавно лишившему Михалку и Всеволода их владений. И Андрей решается на крутой, но последовательный шаг. В 1161 г., по свидетельству Ипатьевской летописи, он «братью свою погна Мьстислава и Василка и два Ростиславича, сыновца своя, мужи отца своего переднии». «Се же створи, — добавляет летописец, — хотя самовластець быти всЪи Суждальскои земли» [244]. Изгнанными оказались не только Мстислав и Василько, но и Михалко со Всеволодом [245]. Хотя с Андреем остались его братья Ярослав и Святослав и некоторые «мужи отца… переднии» [246], владельческая и политическая целостность Суздальской земли была сохранена. Ярослав действовал вместе с Андреем [247], а когда умер, то был похоронен во владимирском Успенском соборе [248], из чего следует, что собственного княжества у этого Юрьевича не было. Святослав, которому, согласно летописи, из-за болезни «не да… богь княжити на земли», был похоронен в Суздале [249]. Приведенная фраза показывает, что Суздаль не являлся его отчиной. Видимо, в его распоряжении были какие-то подгородные суздальские села. Одним таким селом — Кидекшей [250] - овладел, судя по всему, другой брат Андрея — Борис. Он, его жена, а в начале XIII в. и их дочь были похоронены в кидекшской церкви Бориса и Глеба [251]. Связь обоих Юрьевичей с Суздалем предоставляется симптоматичной. Можно думать, что Андрей сознательно дробил Суздаль и его округу, стремясь политически ослабить возросшее при отце суздальское боярство. Характерно, что Суздаль, стольный город Юрия, при Андрее и после него уже никогда не играл главенствующей роли на Северо-Востоке.

При Андрее Боголюбском территория Владимиро-Суздальского княжества заметно распространилась к востоку и в направлении Подвинья (Заволочья) [252]. В Подвинье ростовцы, как показал А. Н. Насонов, столкнулись с новгородцами, выходившими к верховьям Северной Двины с севера [253]. Уже в первой половине XII в. по левому притоку Двины р. Baгe и ее притокам Веле, Пуе, Кокшенге стояли новгородские погосты [254]. С верховьев Ваги новгородцы проникли на р. Сухону [255]. Здесь, как отметил А. Н. Насонов, был расположен их погост «у ВЪкшензЪ» [256]. Продвигаясь вверх до Сухоне по ее правобережью (левый берег был занят ростовцами), новгородцы вышли к рекам Вологде и Тошне [257].

На верхней Двине, в низовьях Сухоны и бассейне р. Юга ростовцы должны были встретить сильных соперников и в лице волжских булгар. По свидетельству Абу Хамида ал-Гарнати (его сведения следует отнести к 30−40-м годам XII в. [258]), булгары взимали дань (харадж) с веси и вели оживленную торговлю с Югрой [259]. В 1219 г. булгары захватили ростовский г. Устюг [260]. Эти факты свидетельствуют о том, что в XII — начале XIII в. Волжская Булгария проявляла значительный интерес к племенам, населявшим огромное пространство от Белого озера на западе до рек Печоры и Оби на востоке. Проникая в Подвинье, а также осваивая территории по нижнему течению Клязьмы и Оки, князья Ростово-Суздальской земли (со времен Андрея Боголюбского ее правильнее называть Владимиро-Суздальской) вторгались в сферу влияния Булгарского государства. И не случайно, конечно, что с 60-х годов XII в. начинается целая день походов владимирских князей на булгар, походов, прекратившихся лишь накануне Батыева нашествия.

Правда, существуют мнения, что продвижение ростовских даней в Заволочье и в Среднее Поволжье началось еще при Юрии Долгоруком. Оба вывода построены на единичных фактах. Так, А. Н. Насонов обратил внимание на сообщение Новгородской I летописи о столкновении между новгородскими и суздальскими данщиками в 1149 г.: «идоша даньници новгородьстии въ малЪ; и учювъ Гюрги, оже въ мале шли, и посла князя Берладьскаго съ вои, и бивъшеся мало негде, сташа новгородьци на островЪ, а они противу ставше, начаша городъ чинити въ лодьяхъ; идоша новгородьци к нимъ на третии день, и бишася; и много леже обоихъ, нъ суждальць бещисла» [261]. Исследователь с большой осторожностью отнес описанное сражение к Заволочью [262]. Но если вспомнить, что именно в 1147—1150 гг. Юрий удерживал за собой «новгородские дани», т. е. Торжок и Поместье, то в указанных событиях правдоподобнее видеть столкновение на западных-границах Ростова с Новгородом. Последнее прямо подтверждается записью в Софийской I летописи старшего извода, уточняющей, что новгородские данщики «идоша… на Суздаль» [263]. Таким образом, поражение суздальцев в 1149 г. нельзя расценивать как свидетельство их проникновения в Подвинье. Второй вывод зиждется на утверждении, что Юрием Долгоруким был поставлен Городец Радилов на Волге [264]. Как будет показано ниже, такое утверждение ошибочно. Против обоих мнений говорит и характер русско-булгарских отношений первой половины XII в. Проникновение ростово-суздальской дани на Среднюю Волгу и в верховья Северной Двины вело к неминуемой борьбе с Булгарией. Но с начала политической независимости Суздальского княжества нет никаких признаков активной политики Юрия в отношении своего восточного соседа. Поход булгар 1152 г. на Ярославль [265] так и остался без ответа. Довольно многочисленные известия о градостроительной деятельности Долгорукого, о возведении им крепостей и церквей ничего не говорят о городах, расположенных восточное р. Нерли Клязьминской, которые прикрывали бы территорию княжества от вторжений с востока. Очевидно, более занятый русскими делами, воевавший то с Черниговом, то с Новгородом, то с Киевом, Юрий был не в состоянии вести борьбу на востоке с сильной Булгарской державой. Положение изменилось, когда преемник Юрия Андрей отказался от широких южнорусских планов своего отца.

В 1164 г. им был предпринят большой поход на Булгарию. Русские полки взяли пять булгарских городов, в том числе Бряхимов на Каме [266]. По свидетельству одного памятника XII в., Андрей «положи землю ту пусту, а прочий городы осади дань платити» [267]. Можно думать, что территория Булгарского государства, на которую распространилась русская дань, непосредственно примыкала к владениям Боголюбского. На булгар Андрей в 1164 г., судя по участию в походе муромского князя, двигался от г. Владимира Клязьмою и затем Окой до Волги. В нижнем течении Клязьмы стоял город Гороховец, названный в статье 1239 г. Лаврентьевской летописи «градом святой Богородицы», т. е. владимирского Успенского собора [268]. Известие 1158 г., перечисляющее владения этого собора, еще не знает принадлежавших ему города или городов [269]. Но под 1175 г. упоминается город, который Андрей дал владимирской церкви св. Богородицы [270]). Возможно, что Гороховец и был основан между 1158 и 1174 гг. [271] Вероятно, он служил уже сборным пунктом при организации похода 1164 г. Гороховец был пограничным городом. Рядом лежали владения мещеры. Здесь па правой стороне Оки несколько ниже устья Клязьмы стоял городок Мещерск, нынешний Горбатов [272]. Гороховец не случайно был отдан владимирским клирикам. На главный собор княжества перелагались заботы по охране пограничной земли. Соборный причт должен был решать и задачи христианизации местного края.

Основной базой для походов владимиро-суздальских князей на волжских булгар в последующее время служил Городец Радилов иа Волге. Впервые он упоминается под 1172 г. [273] Вероятно, этот город был построен после похода 1164 г. Археологический материал подтверждает, что Городец основан во второй половине XII в. [274] Несмотря на это, А. Ф. Медведев, производивший здесь раскопки, считает, что Городец был заложен в 1152 г. Юрием Долгоруким. Исследователь опирается на текст поздней Супрасльской летописи: «Борись Михальковичь, сынь брата Андреева, Всеволожя и сына город Кидешьку, тон же Городець на ВолъзЪ» [275]. Сообщение довольно туманное. Борис Михалкович, которого А. А. Шахматов предположительно принимал за сына Михалки Юрьевича [276], другим источникам неизвестен. Но даже если считать сообщение об укреплении Кидекши и Городца достоверным, нет никаких оснований приписывать это строительство Юрию Долгорукому. Супрасльская летопись совершенно определенно относит возведение обеих крепостей ко времени его внука. Откуда же появилась дата 1152 г. Оказывается, она совершенно искусственно была выведена нижегородскими историками церкви. Отправной точкой послужила потеря Юрием Долгоруким в 1151 г. Городца Остерского близ Киева. Вынужденный вернуться в Суздальскую землю, Юрий, по мнению этих историков, тут же заложил Городец на Волге в «воспоминание» утраченного южного Городца [277]. Нечего и говорить, что никакой фактической основы такое заключение не имеет. На самом деле Городец был основан между 1164 и 1172 гг. Как отметил А. Н. Насонов, значение Городца определялось еще и тем, что он препятствовал свободному плаванию судовой булгарской рати вверх по Волге [278].

События второй половины 60-х годов XII в. свидетельствуют о проникновении владимиро-суздальской дани далеко на северо-восток. В 1166 г. сын Андрея Боголюбского Мстислав ходил «за Волокъ», т. е. в земли, прилегавшие к Северной Двине [279]. Спустя три года здесь произошло столкновение между новгородцами и суздадьцами. Новгородцы разгромили высланный против них Андреем Боголюбским отряд и взяли дань не только на своих, но и «на суждальскыхъ смьрдЪхъ» [280]. Следовательно, в 60-е годы XII в. в Заволочье уже существовали поселения, жители которых платили дань князю Владимиро-Суздальской земли. Возможно, тогда же владимирцы продвинулись на север до оз. Лаче [281].

Убийство Андрея Боголюбского (не без связи с восточной политикой этого князя) [282] повлекло за собой кратковременную, но бурную борьбу младших Юрьевичей Михалки и Всеволода со своими племянниками Мстиславом и Ярополком Ростиславичами за столы на Северо-Востоке. Перипетии этой борьбы достаточно известны. «Смута» привела к разделению Ростово-Суздальской земли. Осенью 1174 г. Мстислав Ростиславич сел в Ростове, а его брат Ярополк — во Владимире [283]. Властвование Ростиславичей кончилось быстро. Уже 15 июня 1175 г., потерпев поражение от дядей под Владимиром, они бежали: Мстислав — в Новгород, а Ярополк — в Рязань [284].

После победы над Ростиславичами владимирский стол занял Михалко Юрьевич, титуловавшийся великим князем «всея Ростовьскыя земли» [285]. В Переяславле-Залесском он посадил брата Всеволода [286]. Если политическое единство Владимиро-Суздальской земли сохранилось, Михалко и Всеволод действовали заодно [287], то владельческая целостность территории была нарушена. Впрочем, это продолжалось недолго. По смерти Михалки (19 июня 1176 г. [288]) во Владимире сел Всеволод, которому пришлось выдержать ряд столкновений с Ростиславичами и их союзниками. Но после решительной победы над ними у Прусковой горы 7 марта 1177 г. [289] Всеволод прочно утвердился на владимирском столе, став единственным «самовластием» на Северо-Востоке.

При Всеволоде Большое Гнездо не только возросло значение Владимиро-Суздальской земли, укрепился авторитет ее князя в общерусских и международных делах, но и значительно расширилась территория области, усложнилась ее административная структура. Любопытно, однако, что все сведения, за единственным исключением, о новых городах, появившихся при Всеволоде, относятся не ко времени его княжения, а к первым семи годам, последовавшим за его смертью. Под 1178 г. сообщается о строительстве Всеволодом г. Гледена (Устюга) [290], под 1213 г. упоминаются Кострома, Нерехта и Соль Великая [291], под 1216 г. — Зубцов на Волге [292], под 1219 г. — Унжа [293]. В указанный семилетний период между сыновьями Всеволода развернулась ожесточенная борьба за отчины, вызвавшая пристальное внимание летописцев, которые при описании всех ее перипетий походя сообщали и о городах, захваченных князьями друг у друга. Поэтому нельзя считать, что шесть из перечисленных выше городов появились при преемниках Всеволода. Зубцов, Кострома, Унжа и другие несомненно возникли при Всеволоде, т. е. до 1212 г. Несмотря на явную случайность упоминаний, приведенный список городов довольно характерен. Он ясно показывает, что при Всеволоде территория его княжества несколько увеличилась на западе (Зубцов) и интенсивно росла в северо-восточном и восточном направлениях. Последнее было связано с активным наступлением Всеволода на Волжскую Булгарию.

В 1183 г. им был организован грандиозный поход на булгар. Помимо самого Всеволода, собравшего полки со всех своих земель [294], в нем приняли участие Владимир, сын киевского князя Святослава, к которому Всеволод специально посылал за помощью [295], брат переяславского (южного) князя Изяслав Глебович, сын смоленского Давыда Ростиславича Мстислав, муромский и рязанские князья [296]. В двух сражениях русские рати разгромили булгар (по сообщению Ипатьевской летописи, их было убито 3,5 тыс. [297]), осадили главный булгарский город Великий, но взять его так и не смогли [298]. С булгарами был заключен мир, правда ненадолго. Через два года Всеволод вновь послал «на Болгары воеводы своЪ с Городьчаны, и взяша (села) многы и възвратишася с полоном (многим)» [299]. Участие в походе 1183 г. белозерского полка Всеволода [300] как будто свидетельствует о возросшем значении для Владимиро-Суздальской земли волжского пути вниз от Ярославля к Городцу Радилову. Таким путем, вероятно, двигался белозерский полк. Здесь появляется новый волжский город — Кострома [301] Городец Радилов не только в конце XII в., но и в начале XIII в. оставался главным опорным пунктом владимиро-суздальских князей в Среднем Поволжье. Одновременно он служил центром, из которого русское население осваивало местный край. Отсюда двигался поток поселенцев вниз по Волге до устья Суры, а затем вверх по Суре, что можно проследить на материалах XIV-начала XV в. Из Городца шла поселенческая волна и в противоположном направлении: вверх по Волге и далее по р.Унже. Правда, А. Н. Насонов считал, что ростово-суздальская дань распространилась на Унжу не со стороны Волги, а со стороны Галицкого озера. Он основывался на том, что «…во-первых, Унжа впоследствии входила в состав Галицкого княжества. Во-вторых, о поселениях и городах, расположенных по Волге между Костромой и устьем Унжи, впадающей в Волгу, сведения появляются не раньше второй половины XIV в. (Плесо, Кинешма, Юрьевец). В-третьих, территория Костромского княжества не доходила до р. Унжи и по течению р. Волги занимала пространство от устья Солоницы до р. Елнати» [302]. Последние два наблюдения исследователя, безусловно, верны и свидетельствуют о том, что на р. Унжу ростово-суздальцы проникли не со стороны Костромы. Что касается первого довода, то он основывается на материалах XVI в., когда территория по Унже в административном отношении действительно зависела от Галича [303]. Однако это было новообразованием. До начала XV в. земли по Унже принадлежали нижегородским князьям и тянули к Городцу [304]. Отсюда можно заключить, что освоение Унжи шло с Городца [305]. Препятствием к выводу о проникновении ростово-суздальской дани на Унжу от Галицкого озера служит также то обстоятельство, что расположенный у этого озера г. Галич Мерский упоминается позднее, чем г. Унжа. Основание г. Унжи так же, как и основание г. Устюга, затронуло, по-видимому, интересы булгар в этих районах, чем и объясняется их нападение на Устюг и Унжу в 1219 г. [306] Проникновение ростовцев и далее на северо-восток, где были владения новгородцев, как будто иллюстрируется записью Новгородской I летописи под 1187 г.: «Въ то же время избьени быша печерьскеи и югърьскии (даньници) въ Печере, а другии за Волокомь…» [307]. Кем были побиты новгородские данщики, летопись не указывает. В той же статье сообщается далее, что новгородцы посылали послов к Всеволоду, прося себе князя. Возможно, их решение было продиктовано желанием примириться с владимирским князем, препятствовавшим получению Новгородом дани с Заволочья, Печеры и Югры.

Как было показано выше, суздальско-новгородский рубеж на западе сформировался в 30−40-х годах XII в. В конце XII-начале XIII в. владимиро-суздальская территория здесь несколько расширилась. Ее основным центром, по крайней мере в военном отношении, стала Тверь. Когда в конце 1180 г. на Всеволода Большое Гнездо двинулся киевский князь Святослав Всеволодович с половцами и черниговцами, то со своим сыном Владимиром, шедшим из Новгорода, он соединился «на ВълзЪ устье Тьхвери» [308]. Отсюда войска Святослава «положиша всю Вългу пусту и городы всЪ пожьгоша, и не дошьдъше Переяславля за 40 вьрстъ, у ВьлЪнЪ у рЪцЪ, ту ся воротиша» [309]. Ясно, что земли по Волге ниже впадения в нее Тверцы были владимирскими. Соединение Святослава с сыном при устье Тверцы нельзя признать случайным. Они могли соединиться и где-нибудь на Волге ниже, как бывало раньше, но, вероятно, на сей раз опасались оставить позади себя Тверь и другие города, которые пожгли. Что же это были за города? Встреча Святослава с полками Всеволода произошла на р. Влене, в 40 верстах от Переяславля. Река эта протекала недалеко от г. Дмитрова, так как на обратном пути киевский князь сжег Дмитров [310]. Как показал еще Н. М. Карамзин, летописная р. Влена — это р. Веля, левый приток Дубны [311]. Следовательно, в «сильную землю Суздальскую» Святослав вошел, придерживаясь р.Дубны. На Волге от впадения в нее Тверцы до впадения Дубны стояли, как показано выше, три суздальских города: Тверь, Шоша и Дубна. Их-то и пожгли Святослав с Владимиром при своем движении к Переяславлю. Важное значение Твери выявилось при новгородско-суздальском конфликте 1208 г. В Твери начали собираться сыновья Всеволода, готовые к походу на Новгород, но дело кончилось миром [312].

Из летописных известий 80−90-х годов XII в. о Торжке ясно видно, что к тому времени четко сформировалось деление его территории на владимирскую и новгородскую части, которые фиксируют грамоты 60-х годов XIII в. [313] В 1181 г. новгородцы дали Торжок сопернику Всеволода и претенденту на владимирский стол Ярополку Ростиславичу [314]. Сев в Торжке, Ярополк «поча воевати Волгу люди ВсеволожЪ» [315]. В январе 1197 г. новгородцы выгнали от себя ставленника Всеволода, его свояка князя Ярослава Владимировича [316]. По сообщению Раздивилловской и Академической летописей, «князь же великий посади свояка своего на Новом Торъжьку» [317]. Следовательно, часть Торжка принадлежала великому князю Владимирскому. Это подтверждается и сообщением Новгородской I летописи: «Ярославъ княжяше на Торъжьку въ своей волости и дани поима по всему Вьрху и Мъсте, и за Волокомь възьма дань» [318]. А. Н. Насонов, приведя текст о «своей волости» Ярослава в Торжке, считал, что «части» здесь в конце XII в. только образовывались [319]. Однако обе приведенные цитаты свидетельствуют не о начале процесса выделения «частей», а о его завершении [320]. И в 1215 г. сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав, захвативший Торжок, в ответ на требование новгородского князя Мстислава пойти «с Торжьку въ свою волость, не надобна тобЪ волость Новогородскаа» мог с полным правом сказать: «яко же тебЪ се отчина, тако же и мнЪ» [321].

Относительно владимирской части на Волоке Ламском столь определенных показаний источников нет. Но нападения Всеволода на эту новгородскую волость в конце 1178 г. [322], начале 1197 г. [323] и укрепление г. Зубцова сигнализируют о формировании такой части. Особенно показательно строительство на Волге владимирского Зубцова. Он явился клином, отделившим новгородские владения в Верхнем Поволжье от Волока Ламского [324].

По некоторым признакам, в конце XII-начале XIII в. не осталась неизменной и южная граница Владимиро-Суздальской земли. Рязанские владения на левом берегу Оки, видимо, ограничивались территорией, прилегавшей к Коломне. К западу от Коломны к левому берегу Оки, по-видимому, выходили владимирские земли. Характерны в этом отношении сообщения Лаврентьевской летописи под 1186 и 1207 гг. [325] В 1186 г. Всеволод вместе с Ярославом Владимировичем, муромским князем Владимиром Юрьевичем и коломенским князем Всеволодом Глебовичем ходили на Рязань. Рязанские волости они воевали «перебродивше Оку» [326]. В 1207 г. Всеволод Большое Гнездо решил выступить против черниговских князей, Вместе с ним должны были идти рязанские князья. Союзники намеревались соединиться на Оке, вероятно, поблизости от черниговских владений. К месту встречи Всеволод шел от Москвы и поставил свой шатер у Оки «на березЪ на пологом». Рязанские же князья двигались «възлЪ рЪку Оку горЪ», т. е. шли ее правым высоким берегом. При встрече выяснилось, что все рязанские князья, кроме Глеба и Олега Владимировичей, тайно договорились с черниговскими Ольговичами против Всеволода. Узнав об этом, Всеволод схватил заговорщиков и отправил их в свой Владимир, а сам, перейдя Оку, начал воевать рязанские волости [327]. Из обоих сообщений вытекает, что рязанские владения лежали за р.Окой. С севера к Оке придвигались владимиро-суздальские земли. Описание событий 1209 г. несколько конкретизирует положение владимиро-рязанского рубежа. В том году рязанский князь Изяслав Владимирович и пронский князь Кир Михаил, по свидетельству Лаврентьевской летописи, «начаста воевати волость Всеволожю великаго князя около Москвы» [328]. Всеволод послал против них своего сына Юрия. В Летописце Переяславля Суздальского сохранилось известие, что Юрий встретил противников «у Осового», разбил их и заставил бежать за Оку [329] Осовой, следовательно, принадлежал владимирской территории и находился недалеко от Оки. Локализовать его можно по гидронимам с корнем «Ос-». Известна р. Осенка — правый приток Северки, овраг Осочный у р. Сетовки — левого притока Северки [330]. Их география отвечает тем ориентирам, которые определяют приблизительное местоположение Осового. Все это дает основание помещать Осовой в районе р.Осенки. Здесь проходила граница Владимира с Рязанью (Коломной). Можно предполагать, что черниговские волости на левом берегу Оки, в частности близ Северки, уже при Всеволоде стали владимирскими. Видимо, столкновение Большого Гнезда с Черниговом не прошли для последнего бесследно [331].

Расширение территории Владимиро-Суздальской земли в последней четверти XII-начале XIII в., увеличение ее людских и материальных ресурсов дали возможность Всеволоду выделить на Северо-Востоке части всем своим сыновьям. Но в условиях натурального производства владельческое дробление земли быстро превращалось в дробление политическое. Еще в 1207 г. Всеволод Большое Гнездо передал Ростов своему старшему сыну Константину и «инЪхъ 5 городовъ да ему к Ростову» [332]. А. В. Экземплярский полагал, что 5 городов — это Кснятин, Углич, Молога, Ярославль и Белоозеро [333]. Расшифровку А. В. Экземплярского принимал А. Е. Пресняков [334]. Поправку в предложенный А. В. Экземплярским перечень внес А. Н. Насонов. Он установил, что Кснятин не принадлежал к владениям Константина; его городом, как об этом давно уже писал В. И. Сергеевич, был Устюг [335]. Всеволод видел в Константине своего преемника, но последний хотел, чтобы стольным городом земли был не «Владимир, а Ростов [336]. Трения привели к тому, что великим князем Владимирским стал второй сын Всеволода Юрий [337]. Помимо Владимира, в руках у Юрия оказались Боголюбов [338], судя по несколько более поздним данным — Суздаль [339], Москва [340], Городец Радилов [341], Соль Великая [342] и Кострома [343]. Очевидно, земли по нижней Клязьме и Унже также входили в состав территории великого княжества Владимирского. Третий Всеволодович, Ярослав, до 1238 г. владел Переяславским княжеством. Территория последнего включала Переяславль Залесский [344], Дмитров [345], Тверь [346], Зубцов [347], Кснятин [348] и Нерехту [349]. Ярославу должны были принадлежать также города Шоша и Дубна и, вероятно, владимирские части в Торжке и Волоке Ламском. Четвертый сын Всеволода, Владимир, получил Юрьев [350]. В итоге некогда единая Ростовская земля распалась на ряд владений. Но эти новые политические образования не были устойчивыми. Междоусобная борьба братьев привела к тому, что великим князем Владимирским после победы на Липицком поле под г. Юрьевом в 1216 г. стал старший Константин, соединивший в своих руках Ростовское и Владимирское княжества [351].

Побежденному Юрию был выделен Городец Радилов [352], пребывание Юрия в котором продолжалось около полутора лет. Осенью 1217 г. по соглашению с Константином Юрий сел в Суздале [353]. Смерть Константина 2 февраля 1218 г. вернула Юрию владимирский стол [354]. Но Ростовское княжество осталось за сыновьями старшего Всеволодовича. Еще при жизни Константин отдал Васильку Ростов, а Всеволоду — Ярославль [355]. Судя по более поздним данным, Ростову были подчинены Белоозеро и Устюг, а Ярославлю — Молога. Третий сын Константина, Владимир, в 40-х годах XIII в. сидел в Угличе [356]. Юрьевское княжество еще в конце 1212 — начале 1213 г. от Владимира перешло к Святославу Всеволодовичу [357], а Владимир, длительное время прожив на Юге, получил в 1217 г. от «братьи» (т.е. Константина и Юрия) Стародуб [358]. В 1228 г. Владимир Всеволодович умер, и территория его княжества слилась в одно целое с великокняжескими землями [359].

Таким образом, второе десятилетие XIII в. знаменовало собой начало нового этапа в развитии древнерусской государственной территории на Северо-Востоке. Феодальное дробление, намечавшееся еще в 40−50-х годах XII в., теперь стало реальностью. Вместо одного сформировались семь княжеств, каждое из которых имело свою территорию и свои границы. Главным из них было великое княжество Владимирское, князь которого был старшим среди остальных князей, главой дипломатии и военных сил во внешнеполитических акциях. Ему же принадлежало право на выморочные княжества. Но несмотря на относительное единство, границы княжеств между собой имели суверенный характер, а владения одной княжеской ветви (Всеволодовичей) не переходили под контроль другой (Константиновичей) и наоборот. Эти особенности территориального развития древнерусского Северо-Востока впоследствии сыграли свою роль в процессе формирования территории единого Русского государства.

Внутренние распри Всеволодовичей приостановили расширение внешних границ Владимиро-Суздальской земли. Лишь после того, как на владимирском великокняжеском столе окончательно закрепился Юрий, сумевший заставить ходить «в свою руку» братьев и племянников, наступила пора активной политики владимирского князя по отношению к своим соседям. В 1220 г. владимирские, ростовские и переяславские полки под предводительством Святослава Всеволодовича, а также дружины двух муромских князей обрушились на булгарский город Ошель [360]. Напуганные разгромом Ошеля, булгары в том же году прислали посольство к великому князю Юрию, «молящеся и мира просяще» [361]. После длительных переговоров в Городце Радилове был заключен мир. По-видимому, одним из условий договора был отказ булгарских князей от протектората над мордовскими племенами. Уже в 1221 г. Юрий Всеволодович на территории этих племен в важном стратегическом месте, при впадении Оки в Волгу, заложил г. Нижний Новгород [362]. В течение ближайших восьми лет здесь были построены каменная церковь и монастырь [363], вероятные очаги распространения христианства среди местного населения. В 1226 г. Юрий посылал на мордву своих братьев Святослава Юрьевского и Ивана, которые сумели захватить несколько мордовских сел [364]. Под 1229 г. летопись упоминает владения Пуреша, «ротника Юргева», т. е. вассала великого князя Владимирского [365]. Таким образом, к 30-м годам XIII в. владимиро-суздальская территория распространилась до устья Оки и, возможно, далее вниз по Волге. (См. рис.3) Некоторые мордовские князья признали свою вассальную зависимость от Юрия Владимирского. Эти достижения князя Юрия, по-видимому, были закреплены его соглашением с волжскими булгарами в 1230 г. [366].

Другим и столь же традиционным направлением движения владимиро-суздальских даней при Юрии было северо-восточное. Здесь под 1238 г. впервые упоминается г. Галич Мерский [367]. Возможно, несколько расширились ростовские владения в районе Устюга, Во всяком случае ростовская рать, принимавшая участие в походе на булгар в 1220 г. к верховьям Камы прошла с Устюга, а затем Камой достигла Волги [368]. Процесс распространения русского влияния из Волжско-Окского междуречья далее на восток был оборван монголо-татарским завоеванием, повлекшим существенные изменения в политической и территориальной структуре Владимиро-Суздальской земли.