Территория великого княжества владимирского в XIV в

В первые годы XIV в. в Северо-Восточной Руси произошли события, оказавшие определенное влияние на состав территории ее традиционного политического центра — великого княжества Владимирского.

Как сообщает Лаврентьевская летопись, 25 февраля 1303 г. «преставися Борисъ князь сынъ АндрЪевъ на КостромЪ» [1]. Кострома относилась к территории владимирского стола, а Борис Андреевич был сыном великого князя Андрея Александровича [2]. Князья обычно умирали в своих владениях. Поэтому указанные в летописях места кончины князей означали, как правило, места их княжений [3]. Что касается Костромы, то она, по-видимому, была выделена Андреем Александровичем из его великокняжеских земель и еще при жизни отдана сыну Борису [4]. Произошло это между 22 мая 1299 г. и 25 февраля 1303 г. [5] Смерть Бориса вернула Кострому под непосредственную власть его отца, великого князя Андрея.

Тем же 1303 г. датируется известие, которое следует расценивать. как самое раннее свидетельство формирования великокняжеской части на Вологде. Оно помещено в рукописи конца XV в. [6] В записи сообщается, что «В лЪто 6711. Създана бысть на ВологдЪ церкви въ имя пресвятыа богородица и священна бысть благовЪрнымъ епископомъ Новогородскым Феоктистом при благоверном кпязЪ АндрЪи и сынЪ его МихаилЪ. И священа бысть въ 15 день августа на память Успениа» [7]. Опубликовавший запись несколько лет тому назад И. М. Кудрявцев отметил, что в ней перепутана дата: вместо 6711 (1203) надо читать 6811 (1303) г., поскольку Феоктист был новгородским архиепископом в 1300—1308 гг. [8] Что касается упомянутых в приведенном известии князей, то о них И. М. Кудрявцев писал следующее: «Здесь имеются в виду, надо полагать, вел. кн. Новгородский Андрей Александрович (умер в 6812 г.), после которого княжил Михаил Ярославич. Составитель, следовательно, путает и дату, и отношения князей» [9].

С первой высказанной исследователем мыслью следует согласиться. Дата записи действительно неверна, и ошибка составляет сто лет. Очевидно, писец допустил описку в числе сотен, когда проставлял год освящения вологодской церкви. Сходные ошибки встречаются в рукописях. Так, в одном из псковских паримеиников, написанном во времена святительства новгородского архиепископа Давыда и княжения во Владимире князя Михаила Ярославича Тверского, т. е. в начале XIV в., вместо даты 6821 (1313) г., была поставлена дата 6921 (1413) г. [10] В последнем случае в дате по ошибке произошло увеличение на единицу числа сотен.

Что касается мнения И. М. Кудрявцева относительно названных в записи князей, то тут следует внести ряд уточнений. Современником новгородского владыки Феоктиста был единственный русский князь с именем Андрей — именно Андрей Александрович, как это и указал И. М. Кудрявцев. Только князь Андрей был не великим князем Новгородским, а занимавшим в начале XIV в. новгородский стол великим князем Владимирским. Отождествление же упомянутого в известии князя Михаила с тверским князем Михаилом Ярославичем не имеет под собой серьезных оснований, оно зиждется только на сходстве имен. В самом деле, в приведенной цитате Михаил прямо назван сыном Андрея, и этот факт никак нельзя игнорировать. Он вполне согласуется с теми данными о князе Михаиле Андреевиче, которые приведены в статье 1305 г. Софийской I и Новгородской IV летописей [11]. Таким образом, запись содержит лишь единственную ошибку — в дате, в остальном же она вполне достоверна.

Известие об освящении богородичной церкви в Вологде при великом князе Владимирском Андрее и его сыне Михаиле примечательно. Вологда считалась новгородским владением [12]. И если вологодское событие связывалось с именем владимирского князя, то это явный признак существования его власти в данном районе. Сказанное подкрепляется несколько более поздним свидетельством, впрочем датируемым тем же первым десятилетием XIV в., относительно великокняжеского тиуна в Вологде [13]. В последнем случае речь прямо идет о сформировавшихся там великокняжеских владениях [14]. С этой точки зрения запись 1303 г. надо расценивать как косвенный показатель образования этих владений в годы княжения великого князя Андрея Александровича.

Описанному событию 1303 г., проливающему свет на процесс расширения территории великого княжества Владимирского в начале XIV в., предшествовало еще одно, последствия которого сказались несколько лет спустя. 15 мая 1302 г. умер переяславский князь Иван Дмитриевич [15]. По свидетельству летописи, Иван Переяславский «бЪаше чадъ не имЪя» [16]. Не было у него и близких родственников [17]. Согласно нормам, сложившимся в XIII в., выморочное княжество должно было быть присоединено к великому княжеству Владимирскому [18]. Так было, например, с княжествами Стародубским после 1228 г. и Костромским после 1277 г. И в данном случае великий князь Владимирский Андрей Александрович поступил по традиции: в Переяславль были присланы великокняжеские наместники [19]. Сам Андрей осенью 1302 г. отправился в Орду [20], скорее всего, для получения ханского ярлыка на Переяславское княжество.

Но не дожидаясь возвращения великого князя, «на зиму», т. е. примерно в декабре [21], того же года Переяславль захватил московский князь Даниил Александрович [22]. Позднее московское летописание сохранило известие, согласно которому Иван Переяславский «благослови въ свое мЪсто Данила Московскаго въ Переяславли княжити, того бо любляше паче инЪхъ» [23]. Но в более раннем тверском великокняжеском летописании такого сообщения нет [24]. Как будет показано ниже, Переяславль в 1305 г. явился объектом спора между московским и тверским князьями. Поэтому и в летописании Твери, и в летописании Москвы могли быть сделаны тенденциозные пропуски текста или, напротив, вставки столь же тенденциозного характера, которые должны были умалить или, наоборот, подчеркнуть права московских князей на Переяславское княжество. Из-за отсутствия какого-либо третьего, независимого от тверского или московского летописания источника однозначно решить данный вопрос не представляется возможным. Правда, в исторической литературе считается, что запись о «благословении» переяславским князем Даниила Александровича отразила реальный исторический факт, но обоснования данного мнения не приводится [25]. Впрочем, как бы там ни было, бесспорным остается то, что в конце 1302 г. Переяславль перешел в руки московского князя, а расширившаяся было территория великого княжества Владимирского снова вошла в те свои границы, какие существовали до смерти Ивана Переяславского.

Однако вопрос о Переяславле не мог быть окончательно решен без санкции хана. В 1303 г. «на осень» из Орды на Русь вернулся великий князь Андрей Александрович [26]. Как сообщает летопись, он вернулся «съ послы и съ пожалованиемъ царевымъ» [27]. Поскольку поездка князя Андрея к хану, последовавшая за смертью Ивана Дмитриевича, была явно связана с вопросом об отчине переяславского князя [28], летописное известие о «пожаловании» следует расценивать как предоставление Ордой владимирскому князю каких-то прав на переяславскую территорию. Но сразу эти права реализованы не были.

По возвращении владимирского великого князя «съЪхашася на съЪздъ въ Переяславль вси князи и митрополитъ Максимъ, князь Михаиле Ярославичь Тферскыи, князь Юрьи Даниловичь Московский съ братьею своею; и ту чли грамоты, царевы ярлыки, и князь Юрьи Даниловичь приатъ любовь и взялъ ceбЪ Переяславль, и разъЪхашася раздно» [29]. Результат этого единственного в своем роде политического форума как будто бы ясен: переяславскую территорию сумел удержать за собой старший сын скончавшегося 5 марта 1303 г. Даниила Александровича Московского [30] Юрий. Такой вывод делается во всех крупных исследованиях, посвященных русской истории начала XIV в. [31].

Между тем итог Переяславского съезда 1303 г. нуждается в более подробном комментарии, чем существующие. В самом деле, если великий князь Владимирский Андрей Александрович вернулся из Орды с каким-то пожалованием [32], относившимся, скорее всего, к Переяславлю, то становится непонятным, почему это пожалование не было закреплено Переяславским съездом? Ведь если верить дошедшей летописной версии, съезд закончился политическим триумфом московского князя и явным непризнанием прав на Переяславль великого князя Владимирского, наместники которого были оттуда изгнаны. Принимая, однако, во внимание, что данная версия сохранилась в московской великокняжеской летописной традиции [33], отразившей притязания на Переяславль московских князей, приходится сомневаться в объективности ее оценки результата Переяславского съезда. Некоторые штрихи летописного рассказа, например о том, что съезд был очень представительным, что его решение основывалось на грамотах и ярлыках («чли грамоты, царевы ярлыки», т. е. грамоты, скорее всего, русские, возможно духовные грамоты князей, а также ханские ярлыки, вероятно, на различные княжения), заставляют думать, что дело кончилось компромиссом. Переяславская территория отошла под управление князя московского дома, но его права в отношении этой территории были ограничены. Как можно догадываться по летописным описаниям более поздних событий 1305 г., эти права носили временный характер: или Юрий получил Переяславль только в личное пожизненное владение, или Переяславль должен был отойти преемнику князя Андрея на владимирском столе. Последнее представляется более вероятным.

Таким образом, к концу правления великого князя Владимирского Андрея Александровича под его властью, помимо его отчинного Городца, находились собственно Владимир с относившимися к нему волостями, значительная часть Поволжья — от Костромы почти до устья р. Унжи, — а также часть вологодских волостей. Как князю, занимавшему новгородский стол, Андрею принадлежали великокняжеские половины в Торжке и Волоке Ламском. В целом великокняжеская территория в начале XIV в. несколько увеличилась по сравнению со временем княжения во Владимире Дмитрия Переяславского.

Андрей Александрович умер спустя несколько месяцев после съезда в Переяславле. Он скончался 27 июля 1304 г., но был похоронен не в первопрестольном Владимире, а в своем отчинном центре — Городце на Волге [34].

Стол великого княжения Владимирского Андрей Александрович завещал тверскому князю Михаилу Ярославичу [35]. Контроль над великокняжеской территорией Михаил Тверской попытался установить сразу же после смерти великого князя Андрея. Такую же попытку предпринял и московский князь Юрий Данилович [36]. Спор соперников был решен в Орде: ярлык на Владимирское княжение получил Михаил Ярославич Тверской [37]. Осенью 1305 г. Михаил вернулся на Русь [38] и во Владимире состоялась церемония его посажения на великокняжеский стоп [39]. А в конце того же 1305 г. была окончательно решена судьба Переяславля.

Как уже отмечалось, по решению Переяславского съезда 1303 г. Переяславль, захваченный в 1302 г. московским князем Даниилом Александровичем, остался в руках его старшего сына Юрия. Когда после смерти великого князя Андрея Александровича Михаил Тверской и Юрий Московский отправились в Орду, то в 1305 г. в их отсутствие «князь же Иванъ Даниловичь съ Москвы приЪхалъ въ Переяславль и сЪлъ въ немъ» [40]. Тверское боярство, поддерживавшее своего князя, решило воспрепятствовать закреплению в Переяславле представителя московского княжеского дома. Во главе с боярином Акинфом тверичи выступили против Ивана Калиты. Но тот, собрав переяславцев и дождавшиь московскои помощи, сумел наголову разбить тверское войско под Переяславлем, причем в бою пали сам Акинф и его зять Давыд. Таким образом, Переяславль остался за Иваном Даниловичем [41].

В исторической литературе существуют различные оценки летописных свидетельств о пребывании в 1302, 1303 и 1305 гг. в Переяславле московских князей. Так, Н. М. Карамзин, останавливаясь на захвате Даниилом Переяславля, приходил к выводу, что «сие важное приобретение еще более утверждало независимость московского владетеля» [42]. Каков был характер этого приобретения, Н. М. Карамзин, к сожалению, здесь не разъяснил. Но в другом месте своего труда он писал вполне определенно, что «Переяславль Залесский считался городом великокняжеским: по тому взял его Димитрий Константинович Суздальский, сделавшись в 1360 году великим князем» [43]. Следовательно, Н. М. Карамзин не расценивал события 1302—1305 гг. как акт присоединения переяславской территории к Московскому княжеству и, отмечая «приобретение» Переяславля московским князем, видимо, склонялся к мысли о том, что Даниил владел Переяславлем на правах переяславского князя [44].

Иначе интерпретировал этот факт С. М. Соловьев. Он полагал, что после того, как Иван Дмитриевич завещал Переяславль Даниилу Александровичу, «область княжества Московского увеличивалась целою областью другого княжества» [45], т. е. Переяславль попросту рыл присоединен к Москве. Однако в примечании к процитированному заключению С. М. Соловьев вынужден был сделать красноречивое признание. «Странно, впрочем, — писал он, — что после Переяславль считался не в числе городов московских, но владимирских» [46], При этом исследователь сослался на духовные грамоты московских князей и Никоновскую летопись [47]. Действительно, завещания московских князей вплоть до духовной 1389 г. Дмитрия Донского не содержат упоминаний ни Переяславля, ни переяславских волостей [48]. Что касается Никоновской летописи, то С. М. Соловьев имел в виду ее статью под 1362 (6870) г., в которой упоминался Переяславль. В статье рассказывается о том, как на Переяславль, занятый владимирским великим князем Дмитрием Константиновичем Суздальским, организовал нападение получивший ярлык на великое княжение московский князь Дмитрий Иванович и захватил его [49]. Очевидно, из описания этих событий С. М. Соловьев и сделал вывод о принадлежности Переяславля не Московскому княжеству, а великому княжеству Владимирскому.

В.О.Ключевский в весьма осторожной и завуалированной форме повторил колебания С. М. Соловьева [50].

Важные разъяснения относительно судеб Переяславля в начале XIV в. сделал А. Е. Пресняков. В отличие от своих предшественников он четко писал о том, что «переход Переяславля во власть московского князя отнюдь не „примысел“ московский, а приобретение им стола переяславского княжения» [51]. С заключением А. Е. Преснякова нельзя не согласиться. Действительно, анализ летописных свидетельств 1302, 1303 и 1305 гг. не дает оснований предполагать присоединение переяславской территории к Московскому княжеству. Зато исходя из них, можно сделать вывод о княжении в Переяславле Даниила Московского и его сыновей [52]. Вместе с тем А. Е. Пресняков, правильно указав на существование в начале XIV в. особого Переяславского княжества с князьями из московского княжеского дома, не рассмотрел его последующей истории. В частности, он не объяснил того, как и почему Переяславль перешел в руки получившего в 1360 г. ярлык на Владимирское великое княжение Дмитрия Константиновича Суздальского [53], как произошло слияние при Дмитрии Донском переяславской территории с московской.

На эти вопросы попытался ответить М. К. Любавский. Соглашаясь с А. Е. Пресняковым в том, что Переяславское княжество под рукой московских князей сохраняло свою суверенность, М. К. Любавский полагал, что после того, как великими князьями Владимирскими стали Юрий Данилович Московский, его брат Иван Калита, а затем дети Калиты Симеон и Иван, «Переяславское княжество уже некому было оспаривать у московских князей и оно фактически приросло к Москве» [54]. Такое заключение неточно по существу и неопределенно по своему конечному выводу. Во-первых, Переяславль оспаривался у московских князей суздальским князем Дмитрием Константиновичем в самом конце 50-х — начале 60-х годов XIV в.; во-вторых, совершенно загадочным остается процесс «фактического приращения» Переяславля к Москве. Правда, М. К. Любавский пытался проиллюстрировать этот процесс ссылками на покупки сел московскими князьями на переяславской территории, устройство там ими новых сел и слобод [55]. Однако подобные покупки и заведения новых сел и слобод московскими и другими князьями имели место на разных территориях Северо-Восточной Руси, и такие случаи сам же М. К. Любавский не расценивал как «фактическое приращение» целых районов к соответствующим княжествам. Противореча самому себе, М. К. Любавский в другом месте своей работы писал уже о том, что Переяславль наряду с Можайском, Коломной и Лопасней целиком и полностью вошел в состав Московского княжества [56], а еще через несколько страниц — причислял Переяславль к территории великого княжества Владимирского [57]. Таким образом, в исследовании М. К. Любавского характеристика судеб Переяславля в XIV в. эклектически смешала выводы А. Е. Преснякова (признание особого Переяславского княжества после 1302 г.) и противоречивые наблюдения С. М. Соловьева (Переяславль — часть московской территории и в то же время — часть владимирской великокняжеской). В целом же можно сказать, что и после разысканий М. К. Любавского определенности в данной проблеме не наступило.

Взаимоисключающие суждения ученых XIX — начала XX в. о статусе переяславской территории после 1302 г. вызывают естественное желание добиться четкости в указанном вопросе. К сожалению, в современной литературе эта четкость достигается не тем путем, каким она должна быть получена. В работах многих советских исследователей распространение получил основной тезис С. М. Соловьева, согласно которому в 1302 г. произошло присоединение Переяславля к Московскому княжеству, в дальнейшем уже не нарушавшееся [58]. Однако такая интерпретация летописных свидетельств 1302—1305 гг. не принимает во внимание более поздних показаний источников, о которых говорилось выше. Правда, в последнее время Ю. Г. Алексеев, посвятивший специальную работу истории Переяславского уезда в XV—XVI вв., несколько отошел от указанной точки зрения, но и его замечания о том, что, с одной стороны, Переяславское княжество вошло в начале XIV в. «в состав земель московского княжеского дома», а с другой — «юридически Переяславль рассматривался как часть великого княжения, и обладание им формально было связано с великокняжеским столом» [59], не вносят желанной ясности в проблему, поскольку в начале XIV в. московские князья великокняжеского стола не занимали, Переяславль же был тогда в их руках. Становится очевидным, что для решения всех спорных вопросов необходимо пересмотреть уже известный материал источников и попытаться привлечь новые данные.

Под 1362 г. летописи (древнейший из сохранившихся текстов — в Рогожском летописце) сообщают о том, что между князьями Дмитрием Ивановичем Московским и сидевшим на великокняжеском столе во Владимире Дмитрием Константиновичем Суздальским началась борьба за великое княжение. Оба князя перенесли решение спора в Орду. Оттуда от хана Амурата был привезен ярлык, по которому отдавалось «княжение великое по отчинЪ и по дЪдинЪ князю великому Дмитрею Ивановичю Московьскому» [60]. Далее Рогожский летописец сообщал, что «тое же зимы князь великий Дмитреи Иванович (ь) съ своею братиею съ княземъ с Ываномъ Ивановичемъ и съ княземъ Володимеромъ Андреевичемъ и со всЪми боляры и собравъ воя многы своея отчины и иде ратию къ Переяславлю», а князь Дмитрий Суздальский, убоявшись «нахожениа его», «сбЪже съ Переяславля въ Володимерь» [61]. Из приведенных летописных свидетельств становятся очевидными два факта. Во-первых, в 1362 г. Переяславль не был отчиной Дмитрия Ивановича Московского (он собирал воинов со «своея отчины», чтобы двинуться на Переяславль); во-вторых, Переяславль входил в состав территории великого княжества Владимирского (московский князь выступил в поход на Переяславль только тогда, когда получил ханский ярлык жа «княжение великое»). Отсюда следует, что между 1305 и 1362 гг. (крайние даты) московские князья лишились Переяславля и он был присоединен к великому княжеству Владимирскому.

Названные хронологические рамки можно сузить. Описывая возвращение в 1317 г. из Орды московского князя Юрия Даниловича с ярлыком хана Узбека на Владимирское великое княжение и уступку этого княжения Юрию Михаилом Ярославичем Тверским, тверской летописный памятник сообщал о том, что новый великий князь, пробыв долгое время в Костроме, двинулся «съ Костромы къ Ростову, отъ Ростова къ Переяславлю и много зла творя хр (и)стианомъ. А ис Переяславля въ Дмитровъ…» [62]. Как ни интерпретировать текст о насилиях великого князя Юрия (совершались ли они в Костроме, Ростове и Переяславле, в двух ли последних городах, или в одном Переяславле), бесспорным будет заключение, что жители Переяславля и, видимо, его волостей испытали «много зла» от войск Юрия Даниловича. Такого, естественно, не произошло бы, будь Переяславль частью территории Московского княжества или особым княжеством под управлением одного из князей московского дома. Очевидно, что Переяславль входил в состав владимирской великокняжеской территории, которой управлял предшественник Юрия на владимирском столе и его соперник Михаил Ярославич Тверской. Таким образом, летописное описание событий 1317 г., на которое до сих пор исследователи не обращали должного внимания, позволяет утверждать, что к концу второго десятилетия XIV в. Переяславль был уже великокняжеской территорией. Произошло это между 1305 и 1317 гг., т. е. в великое княжение Михаила Ярославича.

Переход Переяславля из рук московских Даниловичей под великокняжескую власть Михаила Тверского не мог состояться в результате каких-то переговоров и соглашений. Даниловичи не уступили Переяславля ни великому князю Андрею Александровичу в 1303 г., ни тверской рати боярина Акинфа в 1305 г. Присоединение Переяславля к великокняжеской территории могло осуществиться только в результате военного конфликта.

На протяжении 1305—1317 гг. тверские и московские князья не раз вступали между собой в вооруженную борьбу. Летописи отмечают резкие столкновения между Тверью и Москвой в 1305, 1307, 1311, 1314 и 1316 гг. [63] В 1314 и 1316 гг. борьба шла за Новгород Великий, и вопрос о Переяславле тогда не стоял. В 1311 г. дело ограничилось сбором полков, но открытой войны не последовало, из чего можно заключить, что и в 1311 г, каких-либо акций в отношении Переяславля не предпринималось. Остаются две даты: 1305 и 1307 гг.

В эти годы Михаил Тверской, ставший великим князем Владимирским, предпринял два похода на Москву, но чем они были вызваны и чем закончились, летопись не сообщает, если не считать стереотипной фразы под 1307 г. о том, что Михаил «не успЪвше ничто же, възвратишася» [64]. В ученой литературе походы князя Михаила на Москву в 1305 и 1307 гг. хотя и отмечались, но долгое время никак не комментировались [65]. Лишь А. Е. Пресняков указал на то, что результатом похода 1305 г. явилось признание московскими князьями Михаила великим князем, а нападение 1307 г. стояло в связи с новгородскими делами [66]. Свою первую мысль А. Е. Пресняков ничем подкрепить не смог. Что касается второго утверждения исследователя, то оно основано на широко известной записи в псковском Апостоле 1307 г., содержащей цитату из «Слова о Полку Игореве»: «Сего же лЪта бысть бои на Руськои земли, Михаилъ съ Юрьемъ о княженье Новгородьское. При сихъ князехъ сЪяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша въ кнзяЪхъ которы, и вЪци скоротишася человЪкомъ» [67]. Однако А. Е. Пресняков не остановил своего внимания на вопросе, соответствует ли приведенная запись летописному известию о походе Михаила на Москву в 1307 г. Сделать это было необходимо хотя бы потому, что в свое время Н. М. Карамзин связывал бой между Михаилом и Юрием, упоминаемый в Апостоле 1307 г., с событиями не 1307 г., а 1317 г. [68] Отсюда становится очевидной необходимость в подробной аргументации даты записи псковского Апостола.

Запись эта помещена на последнем листе рукописи сразу же за записью о написании Апостола 21 августа 1307 г. и передаче его в псковский Пантелеймонов монастырь. Она сделана теми же чернилами, что и первая запись, но более мелким почерком, полууставом начала XIV в. Сопоставление почерков обеих записей позволяет утверждать, что эти почерки, несмотря на свой различный размер, принадлежат одному и тому же лицу. В самом деле, написание таких характерных букв, как юс малый, з («земля»), омега, отчасти к и ж, одинаково и для более крупного, и более мелкого почерков [69]. Названные признаки позволяют отождествить оба почерка и приписать их писцу Домиду, сделавшему упоминание о столкновении Михаила Тверского и Юрия Московского [70]. Сказанное еще не означает, что запись о бое Михаила с Юрием относится именно к 1307 г. Ведь Домид мог внести запись об этом событии спустя продолжительное время после написания Апостола. Необходимы данные иного рода, которые позволили бы датировать запись не временем жизни Домида, а более точно. И такие данные находятся.

Свое известие о сражении между русскими князьями Домид начинает словами «сего же лЪта». Поскольку ему принадлежит и предшествующая запись с точной датой 21 августа 1307 г., то есть веские основания относить его собственное указание на «сее лЪто» к тому же 1307 г. Показательно и другое. Согласно летописи, второй поход Михаила Тверского на Москву в 1307 г. завершился боем под стенами города «на память святого апостола Тита» [71]. В православной церкви память апостола Тита отмечалась 25 августа [72]. Следовательно, сражение Михаила с Юрием произошло 25 августа 1307 г. [73] Дата боя оказывается чрезвычайно близкой дате окончания псковского Апостола — 21 августа 1307 г. Такая близость не может быть случайной. Становится очевидным, что и ссылка Домида на «сее лЪто», и промежуток всего лишь в несколько дней между окончанием им работы над Апостолом и сражением Михаила с Юрием под стенами Москвы указывают на то, что, делая приписку к Апостолу с цитатой из «Слова о Полку Игореве», Домид имел в виду события именно 1307 г. [74] Но благодаря приписке Домида вскрывается причина очередной распри тверского и московского князей. Этой причиной, кстати говоря скрытой летописцами, явилось соперничество из-за Новгорода. Михаил Тверской, который, кроме собственных, распоряжался и силами великого княжества Владимирского, сумел одержать верх. Летом 1308 г. он был торжественно посажен на новгородский стол [75].

Таким образом, в 1307 г. борьба между Тверью и Москвой шла за обладание Новгородом Великим. Поскольку из двух возможных дат (1305 г. и 1307 г.) перехода Переяславля из рук московских князей под власть великого князя Владимирского Михаила Тверского последняя дата отпадает, остается единственная хронологическая грань, определяющая время такого перехода: конец 1305 г. Намек на связь похода 1305 г. Михаила Ярославича против московских Даниловичей с вопросом о Переяславле содержится в древнейшем летописном тексте. В Симеоновской летописи известие об этом походе помещено сразу же за рассказом о неудачном нападении на Переяславль тверской рати боярина Акинфа. Указав, что «дЪти же Акинфовы Иванъ да Федоръ одва убЪжали въ Тферь», летописец продолжал: «И тое же осени князь Михаиле Яросдавичь Тферскыи вышелъ изъ Орды на княжение великое и того лЪта ходилъ ратью къ МосквЪ на князя на Юрья и на его братью» [76]. Соединение фраз о бегстве в Тверь сыновей Акинфа и о походе против Даниловичей великого князя Михаила союзом «и» указывает на смысловую связь между ними. Очевидно, летописец рассматривал «рать» Михаила Ярославича на Москву как прямое следствие разгрома под Переяславлем тверского войска Акинфа и как продолжение обнаружившегося в начале XIV в. стремления тверичей отторгнуть Переяславль от князей московского дома. Но насколько удались Михаилу Тверскому сам поход и достижение целей, им преследуемых, промосковски настроенный летописец (или позднейший редактор) не сообщил, не желая, видимо, заострять внимание своих читателей на неудачах потомков Даниила Московского. Однако факт потери ими Переяславля в конце 1305 г. хотя и косвенным путем, но устанавливается. Именно в этом, а не в признании Юрием Московским и его братьями Михаила Тверского великим князем, как довольно абстрактно думал А. Е. Пресняков, и заключался итог войны 1305 г. Твери с Москвой. В результате Переяславль слился с великокняжеской территорией и уже вместе с нею при Дмитрии Донском стал рассматриваться как отчинное владение московского великого князя.

Присоединением Переяславля процесс территориального роста великого княжества Владимирского в первой четверти XIV в. не закончился. В 1320 г., когда умер занимавший нижегородский стол Борис Данилович (из рода московских князей) [77], Нижний Новгород вместе с Городцом и Унжей вновь, как это было до 1263 г., составили единое целое с землями Владимирского княжества. Так можно думать на основании следующих фактов. Известные в настоящее время источники не упоминают особых нижегородских или городецких князей после Бориса Даниловича. Сам князь Борис умер бездетным [78]. Очевидно, его княжество стало выморочным. Как таковое, оно должно было быть присоединено к великому княжеству Владимирскому. Последнее представляется весьма вероятным еще и потому, что в то время великокняжеский стол во Владимире занимал старший брат Бориса Юрий, и Нижний не уходил из рук московской княжеской династии. Наконец, согласно припоминанию, зафиксированному тверским летописцем конца XIV в., в период великого княжения Александра Михайловича Тверского, т. е. в 1326—1327 гг., Нижний Новгород входил в состав великокняжеских владений [79]. Все эти данные и позволяют утверждать, что с 1320 г. земли нижегородского Поволжья оказались под рукой великих княаей Владимирских.

Увеличение собственно великокняжеской территории в определенной степени способствовало экономическому и политическому усилению князей, занимавших стол во Владимире. Когда антиордынское восстание 1327 г. в Твери и других русских городах показало, что такое усиление великокняжеской власти на Руси чревато опасными последствиями для господства монголо-татар, хан Узбек разделил территорию Владимирского княжества. Согласно записи, сделанной, по-видимому, при митрополичьем дворе, после подавления тверского восстания Узбек отдал Владимир и Поволжье (т.е., очевидно, бывшее Нижегородское (Городецкое) княжество) суздальскому князю Александру Васильевичу, а Кострому и стол Новгорода Великого получил московский князь Иван Калита [80]. Тот же источник сообщает, что такое деление Владимирской земли просуществовало два с половиной года. После смерти Александра Суздальского «поиде въ Ворду князь великии Иванъ Даниловичь, и царь его пожаловалъ и далъ ему княжение великое надо всею Русьскою землею» [81]. Когда именно произошли события, о которых говорит запись?

Раздел территории великого княжества Владимирского последовал после усмирения Ордой восстаний в Твери и других городах. Карательная экспедиция монголо-татар прибыла на Русь «на зиму» 1327 г. [82] Поэтому указанный раздел следует датировать 1328 г., скорее всего его первой половиной [83]. Деление Владимирского княжества между Иваном Московским и Александром Суздальским сохранялось, согласно записи, на протяжении двух с половиной лет [84], т. е. примерно до конца 1330 или начала 1331 г. Оно прекратилось со смертью Александра Васильевича. Различные летописные памятники по-разному датируют кончину этого князя. Своды, отразившие летописание Твери, относят смерть Александра к 6839 г. [85], а новгородское и московское летописание — соответственно к 6840 [86] и 6841 гг. [87] В последних сводах статьи 6840 и 6841 гг. компилятивны, в них записаны события разных годов, поэтому следует принять дату тверского источника — 1331 г. Она согласуется с расчетом лет княжения во Владимире Александра Суздальского. С этой же датой совпадает время одной из поездок в Орду Ивана Калиты [88], который, согласно тексту о разделении Владимирского княжества, именно в Орде получил по смерти князя Александра власть над всей «Русьскою землею». Очевидно, это произошло в том же 1331 г. В следующем 1332 г. Калита вернулся на Русь, причем требование им «закамского серебра» у Новгорода [89] подсказывает, каким образом ему удалось добиться согласия хана Узбека на воссоединение двух частей Владимирского великого княжества. Дело, очевидно, решили деньги и подарки, щедро розданные московским князем в Орде, а также обещания большего выхода с русских земель [90]. Так или иначе, но в 1332 г. территория великого княжества Владимирского не только вернулась в те свои пределы, какие существовали до 1328 г., но и превысила их, включив в свой состав Стретенскую половину Ростова.

Несколько расширив территорию великого княжения, Узбек сделал, видимо, какие-то оговорки относительно Нижнего Новгорода и тянувших к нему земель. Так можно думать на основании того, что в год смерти Ивана Калиты его старший сын Симеон даже не поехал на похороны отца, «бяше бо былъ въ то время въ Нижнемъ НовЪгородЪ» [91]. Пребывание Симеона в этом городе стоит в прямой связи с его последующей борьбой с суздальским князем Константином Васильевичем за Нижегородское княжение [92] и должно быть расценено как стремление сохранить Поволжье в составе территории великого княжества Владимирского. Естественно, подобного стремления не возникало бы (как не возникло оно у наследников Калиты в отношении других частей великого княжения или в отношении самого Владимира), если бы Поволжье в свое время было отдано Калите на тех же условиях, что и Владимир. Очевидно, при передаче московскому князю прежней территории Нижегородского княжества Ордой были выдвинуты какие-то требования, наподобие тех, какими ранее обусловливалось владение Переяславским княжеством Юрием Даниловичем. Скорее всего, Калита получил Нижний Новгород только в пожизненное владение (быть может, на Нижний монголо-татарами ему был выдан даже особый ярлык, отличный от ярлыка на великое княжение). После смерти великого князя Ивана Поволжье, возможно в силу прежних соглашений, было отторгнуто от Владимирского великого княжества и отдано ханом Узбеком суздальскому князю Константину Васильевичу, младшему брату бывшего владимирского князя Александра [93]. В результате в 1341 г. территория великого княжества вновь уменьшилась: отпали Нижний Новгород, Городец и Унжа.

Впрочем, около того же времени эта потеря была, по-видимому, несколько компенсирована. К Владимирскому великому княжеству был присоединен Юрьев Польской. Последний раз самостоятельный юрьевский князь Иван Ярославич упоминается в летописях при описании похода русских князей на Смоленск зимой 1339/40 г., похода, предпринятого по приказу ордынского хана [94]. Поскольку позднее юрьевские князья в источниках уже не фигурируют, А. В. Экземплярский сделал вывод о том, что «Иван Ярославич был бездетным и его удел, как выморочный, присоединен к великому княжеству» [95]. С этим заключением А. В. Экземплярского можно согласиться, хотя есть некоторые данные, заставляющие проявлять в вопросе о слиянии территории Юрьевского княжества с территорией великого княжения известную осторожность. Дело в том, что Юрьев как владение великого князя Московского и Владимирского прямо назван только в духовной 1461—1462 гг. Василия Темного [96]. Более ранние завещания московских великих князей Юрьева не упоминают. Возможно, однако, что Юрьев вместе с другими городами великого княжения подразумевался в формуле духовных Дмитрия Донского и Василия Дмитриевича: «…благославляю (старшего сына. — В.К.) великимъ княженьем» [97]. Во всяком случае, от начала XV в. сохранилось достоверное свидетельство о том, что Юрьевом распоряжался великий князь [98]. При походе в 1382 г. хана Тохтамыша на Дмитрия Донского Юрьев подвергся ордынскому нападению [99], что также может косвенно свидетельствовать о его принадлежности к городам, находившимся под юрисдикцией великого князя.

Присоединение Юрьева к великому княжеству Владимирскому могло произойти в последний год жизни Ивана Калиты (при предположении, что юрьевский князь Иван Ярославич погиб в смоленском походе 1339/40 г.) или же несколько позже, при преемниках Калиты на владимирском столе — его сыновьях Симеоне Гордом и Иване Красном. Если верно первое предположение, то нужно признать, что до 40-х годов XIV в. территория великого княжества Владимирского неуклонно расширялась. Эта консолидация земель, на которые непосредственно распространялась власть великого князя, — одно из существенных проявлений объективного центростремительного процесса на русском Северо-Востоке в то время.

В 40—50-е годы XIV в., перед слиянием территорий Московского княжества и великого княжества Владимирского, которое произошло при Дмитрии Донском, в состав великого княжения входили собственно Владимир с Боголюбовым и Ярополчем [100], Кострома, Переяславль, Юрьев с относившимися к ним волостями, Стретенская половина Ростова, а также некоторые вологодские волости и великокняжеские части в Торжке и Волоке Ламском.

В целом это была довольно обширная территория, хотя и не везде компактная. Земли, граничившие с владениями Новгорода Великого, были отделены от центральных волостей великого княжества территориями других княжеств, а костромские и владимирские волости разделялись владениями ростовских, суздальских, а с 1341 г.— нижегородских князей. К сожалению, точные границы великого княжества Владимирского за период до 60-х годов XIV в. указать почти невозможно, поскольку прямых данных за первые две трети XIV в. не имеется, а другие данные относятся преимущественно ко времени второй половины XV — начала XVI в., когда владимирское великое княжество давно и прочно срослось с Московским. Поэтому приходится идти иным путем и устанавливать границы великого княжества Владимирского приблизительно, на основании определения границ соседних с ним княжеств, что рассматривается уже в последующих главах работы. Здесь же хотелось бы указать на прямое свидетельство XIV в. о существовании владимирских рубежей. О них говорит договорная грамота великого князя Дмитрия Ивановича Донского с рязанским князем Олегом Ивановичем 1381 г.: «А володимерское порубежье по тому, как-то было при вашемъ дЪдЪ, при великом князе при Иване Даниловиче, и при вашем дядЪ, при великомъ князе при Семена, и при твоемъ отци, при великомъ князе при ИванЪ» [101]. Приведенное свидетельство важно тем, что оно говорит о наличии четких границ великого княжения, в данном случае собственно Владимира с Рязанью, не только в 1381 г., но и в первой половине XIV в. при Иване Калите, когда Владимирское великое княжество ещё существовало как самостоятельная политическая единица.

Выше было показано, что князья, занимавшие в первой половине XIV в. великокняжеский стол во Владимире, пытались не только расширить территориальные пределы этой единицы, но и закрепить за собой данную территорию. В последнем отношении показательно выделение в начале XIV в. великим князем Андреем Александровичем из состава Владимирского великого княжества Костромы в удел своему сыну Борису. Хотя в более поздний период подобные факты не известны, что объясняется, по-видимому, тем жестким контролем, какой установила Орда со времени хана Узбека над территорией великого княжества, однако указанная тенденция продолжала существовать. Теперь она проявлялась в том, что великие князья приобретали себе села на территории Владимирского княжества и сохраняли их за собой, передавая по наследству из поколения в поколение. Наиболее ранние примеры подобного рода относятся ко времени Ивана Калиты [10].

В целом, подводя итог анализу данных о территории великого княжества Владимирского в 1301—1362 гг., можно констатировать, что эта территория не была неизменной. Выявленные и рассмотренные факты говорят о том, что она отличалась определенной динамичностью. С начала XIV в. по 1327 г. происходит неуклонный рост территории Владимирского княжества. В 1328 г. в формирование этой территории активно вмешивается Орда. Происходит деление великого княжества на две части. Но в 1332 г. благодаря стараниям Ивана Калиты эти части соединяются вместе. Тогда же к Владимирскому великому княжеству придается Стретинская половина г. Ростова. В 1341 г. от владимирской территории отторгается нижегородское Поволжье, однако около того же времени эта потеря несколько компенсируется присоединением к Владимиру Юрьева. После этого состав территории великого княжества Владимирского консолидируется и остается неизменным до слияния с Московским княжеством при Дмитрии Донском в 1362 г., а окончательно — в 1375 г., когда ордынские ханы перестали выдавать ярлыки на эту территорию князьям немосковских домов.