Городское право и корни «правового общества» в Западной Европе

При анализе природы освободительного движения особое значение приобретает правовой аспект. Обретение городом письменного правового свидетельства, отразившего и закреплявшего его статус, само по себе являлось величайшим достижением освободительного движения. Горожане не хотели рассчитывать на устную договоренность — да это и не было принято в ту эпоху. Как памятники обычного права, письменные хартии фиксировали локальную ситуацию; они представляли собой фрагментарное соединение установлений гражданского и уголовного характера: правовое начало в них переплеталось с конституционным, учредительным. Городские хартии несли на себе печать казуальности, весьма медленно изживаемой. Несмотря на существенное усложнение, рационализацию и упорядочение судебной процедуры, в них еще долго можно различать следы правовых норм раннесредневекового общества. Продуманная, обеспечивающая публичность и права горожан процедура вызова в суд и расследования преступления не исключала соприсяжничества и процедуры «очищения себя от обвинений простой клятвой». Первое Страсбургское право допускает апелляцию к «суду народа» (ad judicium populi) и поединок, правда, применительно только к случаю личного оскорбления, нанесенного публично /20,с.107/.

Хартии поражают разнообразием и вместе с тем общностью зафиксированных в них позиций, которая определялась одинаковыми условиями и потребностями жизни горожан. С этим обстоятельством связан распространенный во всех странах факт, что некоторые хартии становились как бы моделью муниципального устройства и заимствовались другими городами. Во Франции такой моделью для городков полуаграрного типа стала хартия Лорисса, обеспечившая право выборных муниципальных чиновников. Она была частично использована в хартии Блуа, послужившей, в свою очередь, моделью для Роморантена, Шатодена и Монтиля /36, с.132/. Аналогичную картину дает хартия Бомона 1182 г. с правом свободного назначения мэра и присяжных, а также правом свободного выпаса скота и пользования водами. Она просуществовала до 1789 г. и была очень популярна в деревнях, в частности, ее апробировали 70 местечек Люксембурга. Однако особый интерес представляет коммунальная хартия Руана. Город получил ее от английского короля во второй половине XII в. Желая обеспечить свои позиции в домене Плантагенетов на материке, тот дал Руану недосягаемый для английских городов статус коммуны, хотя с ограничениями в выборах мэра, уже упоминаемыми выше, а также в военных вопросах. Отсюда ее широкая популярность во Франции: хартия была адаптирована на независимом юге, в бывших владениях английского короля и других местах — в Тулузе, Ля Ро-шели, Коньяке, Ангулеме, Пуатье, Туре /36, с. 135−137; 41, с. 76/.

В Испании такой популярной хартией — фуэро являлась хартия Куэнки (1179 г.): ее повторяли более 30 фуэро (Теруэль, Альбаррасин, Баэса и т. д.) Большинство городов Германии, Центральной и Северной Европы руководствовались правом Магдебурга, возникшем в XII в. Первые записи его относятся к XIII в., в конце XIII — начале XIV вв. на их основании была создана Вульгата или Саксонский Вейхбильд — запись общего права городов Саксонии. Другой систематической записью Магдебургского права стал Мейсенский сборник середины XIV в., или Магдебургский цветок 1386 г., составленный юристом Николаусом Вурмом /32,с. 27/.

Общие потребности и практика подобного заимствования могли служить основанием для унификации городского права. Однако проблема соотношения частного и общего городского права решалась проще лишь при том, если права городов были ограниченными, а центральная власть сильна. Так, в Швеции именно благодаря политике королевской власти были созданы общие городские судебники: судебник Биркрэттен существовал уже в XIII в. и действовал до середины XIV в., когда новое городское уложение — Стадлаг было создано. Во Франции работа по унификации статуса городов предопределялась тенденцией к ликвидации коммунального устройства. Хотя она четко обозначилась к началу XIV в., ее реализация была затруднена конкретно-исторической ситуацией XIV—XV вв. (Столетняя война и гражданская смута), трудным преодолением провинциального сепаратизма, которое сопровождало процесс централизации страны. Отражением этой непростой ситуации может служить выработка общего права в стране в целом. В XIII в. начались стимулируемые французским королем записи, доработка и публикации провинциальных и местных кутюмов Шампани, Бургундии, Нормандии, Анжу, Амьена, Бовези. В их разработке сыграли свою роль и городские хартии. Однако еще в конце XV в. проблема письменной редакции местных кутюмов, судя по тому, что короли неоднократно создают по этому поводу новые комиссии, не была решена. Основные результаты этой работы пришлись на вторую половину XVI в., когда в итоге отбора было выправлено около 300 кутюмов, из которых 60 являлись провинциальными /52,с. 35−36/.

По мере развития городов хартии дополняются новыми источниками городского права, которыми являются статуты, то есть уже собственно городское законодательство. Постепенно статуты систематизируются и возникают попытки их кодификации. Во Франции активность подобного рода имеет место в XIII в. Такие кодексы заверяются печатью коммуны, их клянутся соблюдать мэр, консулы и присяжные. В работе принимают участие юристы. Тулуза, составив текст официального свода всех статутов к 1283 г., попыталась добиться санкции короля. Филипп Смелый утвердил текст в 1286 г., однако отметил на полях необходимость дальнейшего его обсуждения /38,с. 87/.

Исследователи обращают внимание на мобильность городского законодательства: Вольтерра за 34 года создала пять кодексов городских статутов, Падуя только в XIII в. меняла их восемь раз, Флоренция менее, чем за 100 лет (с 1213 по 1307 г.), — 17 раз /47,с. .98/.

Существенную роль в эволюции и совершенствовании городского права сыграло римское право (причем не только в городах римского корня), начиная с XII в. Следует отметить, что именно города являлись центрами его изучения и преподавания: в Оксфорде в XII в. действовали знатоки римского права Гернериус и Вакариус; в Тулузе и Орлеане преподавал и действовал Пьер де Бельперш. Горожане с особым интересом относились к римскому праву в части, касающейся дел о завещаниях и наследстве, укреплении собственности и личной ответственности. Именно городские юристы открыли путь к расширительному толкованию права городов судить, править и управлять (de judicare, regere et adminis-trare) в соответствии, в частности, с утверждением Исидора Севильского о том, что каждый народ или город устанавливает себе собственный порядок (quisque populus vel civitas sibi proprium constituit). В XII в. эту мысль повторит Этьен де Турне, оценив город как «творящую сущность» (entite creatrice). Городские законодательные своды обычно тоже составлялись юристами, знатоками римского права. В Арле, например, в 1245 г. над составлением городского законодательства трудился представитель знаменитой болонской школы Жан Альвернатиус. В Германии сборник Магдебургского права (Вульгата) в XIV—XV вв. подвергся глоссированию. Подробные глоссы превосходили основной текст документа и содержали многочисленные ссылки на римское и каноническое право /2,с. 31−33/.

Сохранились имена юристов, действовавших в области городского законодательства Италии: Якопо Бальдини в Генуе, Томазо Губбио и Лаппо в Прато, Паоло Кастро во Флоренции. Исследователи отмечают факт одновременного воздействия на городское право в Италии лангобардского и римского права. Влияние последнего сказывалось на более приниженном положении женщины, на процедуре регистрации торгово-ростовщических сделок, на решающей роли письменного договора. Лангобардское влияние обнаруживает себя в факте ограничения права наследования для женщин, выходящих замуж вне города; на преимущественном праве перворождения; существовании части приданого, приносимого мужем жене в качестве свободного дара (лангобардский и вообще германский «утренний дар»).

Наибольший интерес в плане влияния римского права представляет трансформация принципов в отношении земельной собственности. В городском праве она выразилась в отходе от феодальной идеи верховной собственности и фактического владения. В XII в. статуты Тревизио устанавливают, что покупатель земли может добавить к цене феода еще 1/6 часть его стоимости и стать полновластным его владельцем. В Модене в начале XIII в. любой держатель церковной земли мог выкупить свои права Изучение эволюции городского права помогло исследователям выделить некоторые черты бюргерской идеологии: ее религиозную окраску (формула «по воле бога»), авторитет обычая, который, тем не менее, не мешал динамике права, продиктованной интересами горожан; идею справедливости и общего блага, подчинения интересов индивида общему благу; идею равенства бюргеров, столь далекую от реальности, но вместе с тем отразившую факт принадлежности каждого бюргера к городской общине, коллективно обладавшей правом юридического лица /54,с. 39−41/.

Очевидно, что правотворчество западноевропейского города сыграло заметную роль в предыстории европейского правового общества. Освободительное движение городов убедительно продемонстрировало социальную активность горожан, их способсность не только создать органы городского самоуправления, которые руководствовались принципами демократии, но и закрепить их деятельность юридическим обоснованием. Оба эти обстоятельства способствовали выработке государственной практики диалога центральной власти с обществом, отличающей западноевропейское развитие. Особенность вклада городов в данном случае связана с тем, что эту способность проявила прослойка, не принадлежавшая к привилегированной части общества, платящая налоги, и лишь ценой собственных больших усилий занявшая более высокое положение, нежели крестьянство.

Вместе с тем, не следует преувеличивать степень «свободы личности» в городах. Горожанин располагал собой по праву соучастия — принадлежности к городской общности. Эта свобода была свободой в рамках корпорации, гильдии или города в целом. Кроме того, своего толкования требуют и понятия «демократия» и «равенство», с которыми выступала присяжная ассоциация, но это уже особая тема, требующая отдельного изучения, поэтому мы ее не рассматриваем.