Пародийные смыслы и способы их воплощения в повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели»

Министерство образования и науки Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение Высшего профессионального образования

" ПЕРМСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ"

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ Кафедра русской и зарубежной литературы Выпускная квалификационная работа ПАРОДИЙНЫЕ СМЫСЛЫ И СПОСОБЫ ИХ ВОПЛОЩЕНИЯ В ПОВЕСТИ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ»

Работу выполнила: студентка 251 группы Нестюричева Надежда Андреевна Научный руководитель:

профессор кафедры русской и зарубежной литературы, доктор филологически наук Ребель Галина Михайловна ПЕРМЬ

• Введение
• Глава первая. Терминологические определения
• Глава вторая. Гоголевские следы в «Селе Степанчикове»
• Глава третья. Пародийный принцип организации персонажей
• Глава четвертая. Реминисцентное измерение повести «Село Степанчиково и его обитатели»
• Глава пятая. Пародийные «заготовки» будущих трагических образов и тем. Самопародия
• Заключение
• Библиографический список

Вышедшая в 1959 году, в ноябрьском номере «Отечественных записок», повесть «Село Степанчиково и его обитатели. Из записок неизвестного» не произвела на публику того впечатления, которое прогнозировал Ф. М. Достоевский, готовя рукописи для публикации и следя за тем, как его брат Михаил ведет переговоры с издателями. «Теперь вот что, друг мой: я уверен, что в моем романе есть очень много гадкого и слабого. Но я уверен — хоть зарежь меня! — что есть и прекрасные вещи. Они из души вылились. Есть сцены высокого комизма, сцены, под которыми сейчас же подписался бы Гоголь» [28 (I), 334] Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л.: Наука, 1972;1990. Здесь и далее сочинения и письма Достоевского цитируются в тексте работы указанием тома и страницы в квадратных скобках. , — пишет Достоевский брату, подбирая нужные слова для разговоров с редакторами литературных журналов.

Однако повесть остается незамеченной и неоцененной критикой, и одна из первых критических работ, посвященных отдельному и обстоятельному анализу «Села Степанчикова», появляется лишь в 1882 году, когда Достоевского уже нет в живых. Это статья Н. К. Михайловского «Жестокий талант», в которой критик высказывает надолго впоследствии забытую в литературоведении мысль о том, что в образе Фомы Фомича Опискина Достоевский выводит самого себя: «Нам только интересно знать, как отразится в крупном литературном таланте ненужная жестокость, освободившись от глупости, грязи и ничтожества Фомы Опискина» Михайловский Н. К. Жестокий талант // Михайловский Н. К. Литературная критика: статьи о русской литературе XIX века. Л.: Худ. лит., 1989. С. 179.. Само знаменитое определение «жестокий талант» дается Михайловским не только на основании анализа творчества Достоевского в целом, а выводится им из образа Фомы Фомича Опискина. Михайловский видит в Достоевском-писателе зафиксированную им же в его герое-тиране предрасположенность к мучительству, истязательству, стремлению своим героям причинить страдание, а читателей держать в постоянном нервном напряжении. Эту мысль — о сродстве Фомы Опискина и его создателя Достоевского — по прошествии более чем столетия в ином варианте сформулирует Л. Сараскина. Через двадцать лет после смерти Достоевского В. М. Шулятиков, с одной стороны, подтверждает мысль Михайловского об автобиографичности психологии героев Достоевского: «Создавая „огромные типические“ характеры, он подводит итоги внутреннего опыта; в этих характерах он воплощает владевшие его душой чувства и настроения, он приводит в систему пережитые им ощущения. Как известно, он создал всего два таких огромных характера: он разделил всех людей на хищников и людей смирных. Подобное разделение было продиктовано ему двумя крайними полюсами его душевного мира, двумя наиболее яркими проявлениями его душевной жизни» Шулятиков В. М.Ф. М. Достоевский (По поводу двадцатилетия со дня его смерти) // Курьер. 1901. № 22. 3б. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http: //azlib.ru/s/shuljatikow_w_m/text_0590. shtml.

С другой стороны, Шулятников опровергает формулу «жестокий талант», обосновывая хищничество многих героев Достоевского (в том числе и Фомы Опискина) действием неведомых стихийных сил, тиранией которых был поражен и сам Достоевский: «Правда, Достоевский постоянно говорит о „жестокостях“. Но о каких жестокостях? Название „ненужных жестокостей“ далеко не объясняет их сущности: это — стихийные жестокости, это жестокости, проистекающие от власти „неведомых сил“; об этих жестокостях Достоевский распространяется так много вовсе не потому, что находит какое-то болезненное, „волчье“ наслаждение в изображении человеческих страданий» Там же.. Однако такая трактовка позволяет вывести из-под критики и отрицательной оценки практически все уродливые явления и нравственные пороки, в частности, объяснив тиранию Фомы Фомича тем, что много он «страдал» в прошлом, — в широком смысле слова, это отсылка к той самой «среде», которая «заела», и снятие с героя личной ответственности за его поступки и судьбу.

Философская критика Серебряного века, так много внимания уделявшая Достоевскому, именно на нем построившая свою философию, опиралась главным образом на романы Достоевского, из повестей конца 50-х — начала 60-х гг. предпочитая «Записки из подполья» .

К повести «Село Степанчиково и его обитатели» обращается Л. И. Шестов в работе «Достоевский и Ницше (философия трагедии)» и, удивляясь внешнему благополучию запечатленного Достоевским общества, высказывает совершенно противоположное и взгляду Михайловского, и рассуждениям Шулятикова мнение: «Такого благодушия Достоевский не проявлял ни разу, ни в одном из своих произведений — ни до, ни после каторги. Его героев постигает какая хотите участь; они сами режут людей или их режут, они сходят с ума, вешаются, заболевают белой горячкой, умирают в чахотке, идут в каторгу — но того, что произошло в селе Степанчикове, где и глава такая есть в конце: „Фома Фомич создает всеобщее счастье“, нигде больше в его романах не повторялось. А заключение — так просто пастушеская идиллия. Невольно с удивлением спрашиваешь себя: неужто так бесследно прошла для человека каторга? Неужто есть такие неисправимые идеалисты, которые, что с ними ни делай, продолжают носиться со своими идеалами и всякий ад умеют обращать в рай?» Шестов Л. Достоевский и Ницше (философия трагедии) //Шестов Л. Сочинения в двух томах. Т. 1. Томск: «Водолей», 1996. С. 340. .

Отсутствие трагического содержания в повести «Село Степанчиково и его обитатели» Шестов объясняет переполняющим Достоевского торжеством обретения свободы и «желанием забыть все вынесенные ужасы» Там же. С. 341.. Критик как будто не замечает (?) внутренней напряженности, ненормальности всех выведенных в повести персонажей и отношений между ними.

Ю. Айхенвальд называет Достоевского «существом инфернальным, как бы вышедшим из могилы и в саване блуждающим среди людей живых» Айхенвальд Ю. И. Достоевский //Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. В 3 выпусках. Вып. 2.М. 1908. С. 90., обнаруживая на всем его творчестве отпечаток пережитой внутренней драмы. Обращаясь к анализу крупных романов и не называя «Села Степанчикова», Айхенвальд пишет об одном из типов Достоевского как о человеке-шуте: «Достоевский много внимания отдал человеку-шуту и выискивает почти в каждом черты презрительного Терсита, или ростовщика, или палача и в этих поисках забирается в самые сокровенные изгибы чужого духа» Там же. С. 102.. А ведь именно в «Селе Степанчикове» шутовство впервые предъявляется с такой художественной выразительностью и угрожающей силой.

Н.А. Бердяев, в частности, анализируя мировоззренческие установки Достоевского, тоже опирается на его романное творчество. Однако замечание, высказанное философом о характере внутренней противоречивости писателя, нашедшей отражение в его произведениях, одинаково применимо и к романам Достоевского, и к повести «Село Степанчиково и его обитатели». Бердяев, как бы обобщая точку зрения Михайловского и его оппонентов, пишет: «У Достоевского было двойственное отношение к страданию. И эта двойственность, не сразу понятная, оправдывает противоположные отзывы о Достоевском как о писателе самом сострадательном и самом жестоком. Творчество Достоевского проникнуто беспредельным состраданием к человеку. Достоевский учит жалости и состраданию. В этом нет ему равного. <�…> Но Достоевский менее всего может быть назван сентиментальным, слащавым и расслабляющим гуманистом. Он проповедовал не только сострадание, но и страдание. Он призывал к страданию и верил в искупительную силу страдания. <�…> В творениях своих Достоевский проводит человека через чистилище и ад. Он проводит его к преддверию рая. Но рай не раскрывается с такой силой, как ад» Бердяев H. A. Миросозерцание Достоевского. М.: Директ-медиа, 2012.С. 149−50. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http: //www.biblioclub.ru/book/42 199/.

Это размышление Бердяева очень важно для понимания сути творчества Достоевского в целом, хотя в «Селе Степанчикове» эта сложная диалектика, как нам кажется, если и присутствует, то имплицитно, точнее даже в зародышевом состоянии.

В связи с темой нашей работы небезынтересны замечания критиков конца XIX — начала XX века о влиянии на Достоевского творчества Гоголя.

В. Розанов в «Легенде о великом инквизиторе» (1894), сопоставляя двух писателей, замечает преемственную связь Достоевского по отношению к Гоголю: «Достоевский как творец-художник стоит, конечно, неизмеримо ниже Гоголя. Но муть Гоголя у него значительно проясняется, и из нее вытекли миры столь великой сложности мысли, какая и приблизительно не мерцала автору „Переписки с друзьями“» Розанов В. В. Собрание сочинений. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред.А. Н. Николюкина. М.: Республика, 1996.С. 8. .

Вячеслав Иванов находит Гоголя и Достоевского писателями полярно противоположными и говорит лишь о частичном и кратковременном влиянии творчества Гоголя на Достоевского: «у одного лики без души, у другого — лики душ; у гоголевских героев души мертвы или какие-то атомы космических энергий, волшебные флюиды, — а у героев Достоевского души живые и живучие, иногда все же умирающие, но чаще воскресающие или уже воскресшие; у того красочно-пестрый мир озарен внешним солнцем, у этого — тусклые сумерки обличают теплящиеся, под зыбкими обликами людей, очаги лихорадочного горения сокровенной душевной жизни. Гоголь мог воздействовать на Достоевского только в эпоху „Бедных людей“» Иванов, В. И. Достоевский и роман-трагедия // В. И. Иванов. Собрание сочинений: в 4 т.Т. 4. / Под ред. Д. В. Иванова и О. Дешарт. Брюссель, 1987.С. 408. .

В 1912 году В. Ф. Переверзев в книге «Творчество Достоевского», среди прочего, обращается к анализу образа Фомы Фомича Опискина, которого располагает в одном ряду с Макаром Девушкиным, Голядкиным, героем «Белых ночей», называя всех этих героев двойниками. «Двойник» в данном случае — характеристика структуры образа, подчеркивание его внутренней неоднозначности, раздвоенности: неоднозначное положение мещанина Макара Девушкина (между нищетой и достатком) порождает раздвоенность психики героя; в образе Голядкина раздвоение личности, мечущейся между покорностью и стремлением к власти, кажется исследователю еще более глубоким — «Голядкин гордый, Голядкин, жаждущий власти, издевается над Голядкиным ветошкой, Голядкиным рабом» Переверзев, В. Ф. Творчество Достоевского // В. Ф. Переверзев. Гоголь. Достоевский. Исследования М.: Советский писатель, 1982.С. 229.; двойником-мечтателем называет исследователь героя «Белых ночей». В Фоме Опискине Переверзев видит новый тип двойника: «Одновременно мучитель и мученик <�…>. Чем сильнее чувствуется это противоречие, тем более нелепые и чудовищные формы должно принять и мучительство и страдание. Мы увидим это при анализе более сложных и глубоких характеров, созданных Достоевским» Там же.С. 234. .

Для нас методологически важны также замечания Переверзева о влиянии творчества Гоголя на стиль Достоевского и соответствиях, обнаруженных при сравнительном анализе стилистических приемов, применяемых этими авторами. Исследователь обращает внимание на приемы, используемые и Гоголем, и Достоевским для передачи особого лиризма, торжественности, быстрой смены событий периоды; обнаруживает ряд параллельных «гоголевских» цитат в произведениях Достоевского, указывает на общность в использовании авторами художественных средств, например, употреблении риторических вопросов и восклицаний, на способность соединить в тексте комическое и лирическое. Переверзев отмечает и содержательно схожие фрагменты, и тот факт, что едва намеченные Гоголем образы и характеры будут разрабатываться Достоевским на протяжении всего творчества: «…то, что у Гоголя было случайным и второстепенным элементом содержания, у Достоевского органически слилось со всем содержанием его творчества» Там же.С. 204. .

С точки зрения Переверзева, в некоторых случаях можно говорить не просто об ученическом использовании Достоевским приемов Гоголя, а о подражательности.

Что касается прямого взаимодействия текста повести «Село Степанчиково и его обитатели» с личностью и творчеством Гоголя, то сам этот факт был замечен и отмечен практически сразу по выходе повести.

Мысль о пародийном характере повести, в частности — пародийности образа главного героя, Фомы Фомича Опискина, относительно Гоголя — автора «Выбранных местах из переписки с друзьями» — была озвучена уже современниками Достоевского.А. А. Краевский, делясь с Михаилом Достоевским впечатлениями от прочитанной повести, указывал на то, что главный герой «напомнил ему Н. В. Гоголя в грустную эпоху его жизни» Архипова А. В. Комментарии: Ф. М. Достоевский. Село Степанчиково и его обитатели // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 15-ти томах. Т. 3. Л.: «Наука», 1988. С. 516. .

Впервые в научной литературе эта связь формулируется и обосновывается Ю. Н. Тыняновым в работе «Достоевский и Гоголь (К теории пародии)» (1921). Ю. Н. Тынянов мыслит пародию как средство литературной борьбы, преодоления Достоевским Гоголя как своего литературного предшественника, от авторитета которого следует оттолкнуться.

Работа Тынянова и по сей день остается ключевой в осмыслении

а) пародии как таковой,

б) пародийности творчества Достоевского относительно творчества Гоголя в целом,

в) пародийности «Села Степанчикова» относительно личности Гоголя и «Выбранных мест из переписки с друзьями в частности.

Статья имеет для нас в рамках настоящего исследования принципиально важный методологический характер, мы будем к ней обращаться неоднократно, здесь же коротко обозначим лишь основные идеи Тынянова:

1) Природа пародии двуплановая, и основное отличие пародии от близкой ей стилизации — «невязка» обоих планов: плана данного произведения и пародируемого образца. (В стилизации оба плана — стилизующий и сквозящий в нем стилизуемый — соответствуют друг другу).

2) Один из пародических приемов Достоевского основывается на введении в произведения рассуждений героев о литературе: высказанное героем мнение о литературном явлении принимает окраску его личного мнения: «если лицо комическое, то и мнение будет комическим» Тынянов Ю. Н. Достоевский и Гоголь (К теории пародии) // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. М.: Наука, 1977.С. 209. .

3) Гоголь пародирован Достоевским уже в «Бедных людях», и в числе пародий на него выделяются эпизоды, отсылающие к «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»: «парные имена Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича заменены именами с инверсией, применен прием логического синтаксиса при бессмыслице; пародированы фамилии» Там же.С. 210. .

4) Повесть «Село Степанчиково и его обитатели» имеет второй план — пародию на Гоголя — автора «Выбранных мест из переписки с друзьями» .

5) Гоголевскую «Переписку с друзьями» пародируют речи главного героя повести Достоевского — Фомы Фомича Опискина: пародируется стиль Гоголя, словарь «Переписки» .

6) Пародия в «Селе Степанчикове» определенная, примыкает в простому типу пародий: второй план ограничен одним произведением.

7) «Враждебность Достоевского к „Переписке с друзьями“ нимало не объясняет его же пародии на нее, так же как и отношение к Гоголю не разъяснит нам пародию на его характер. Случайно эти оба момента совпали, но они могли и не совпасть; материал для пародии может быть любой, здесь необязательны психологические предпосылки» Там же.С. 213. .

Концепция Тынянова, как уже сказано, сыграла важную роль в разработке темы пародии в целом и в осмыслении пародийного характера повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» в частности. Однако это, разумеется, не значит, что всеми она была принята однозначно.

Так, осмысляя «попытку» Тынянова «увидеть пародирование стиля „Переписки с друзьями“ в речах Фомы Опискина из романа Достоевского „Село Степанчиково и его обитатели“», В. Виноградов солидаризируется с мнением М. П. Алексеева, который, в частности, писал: «Утверждение, что Фома Опискин — пародия на Гоголя эпохи „Переписки с друзьями“, давно живет в устной легенде. Вопрос, однако, еще не решен окончательно. Статья Тынянова дает ряд интересных наблюдений и сопоставлений, которые все же подлежат пересмотру». Алексеев М. П. О драматических опытах Достоевского // Творчество Достоевского/Под ред. Л. П. Гроссмана. Одесса, 1921.С. 56, прим. 2.

По мнению самого Виноградова, «в образе Фомы Опискина, поскольку он имеет не общечеловеческий, а исторически-бытовой характер, воплощен собирательный тип претенциозного беллетриста-рутинера 40-х годов и <�…> материал для его создания доставили литературные факты из деятельности Н. Полевого, Кукольника и других, а не только „Переписка“ Гоголя». «Впрочем, — уточняет исследователь, — каков бы ни был конструктивный генезис типа Фомы Опискина, его речи, во всяком случае, не осуществляли чистых эффектов стилистической (в собственном смысле) пародии: они могли служить лишь средством проектировать на тип Фомы, как на экран, тень той или иной литературной физиономии» Виноградов В. В. Поэтика русской литературы: Избранные труды. — М.: Наука, 1976. С. 239 — 240. .

Таким образом, Виноградов, в принципе соглашаясь с Тыняновым (в том, что это пародия), уточняет и расширяет предмет и содержание пародии в повести Достоевского.

М.М. Бахтин, анализируя поэтику произведений Ф. М. Достоевского, причисляет повесть «Село Степанчиково и его обитатели» к карнавализованной литературе, замечая при этом, что обилие пародий и полупародий вполне соответствует карнавальной атмосфере повести, в которой все без исключения персонажи, обращающиеся вокруг центральной оси образной системы — карнавального короля Фомы Фомича Опискина, имеют карнавальную окраску.

Методологически важны для нас размышления М. М. Бахтина о карнавальной природе пародии и о природе пародийного слова. Исследователь связывает пародию с карнавализованными жанрами литературы, обнаруживая тесную и глубокую взаимосвязь между стихией карнавала, развенчанием и пародией. «Пародирование — это создание развенчивающего двойника, это тот же „мир наизнанку“» Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. 5-е изд., доп. Киев, «NEXT», 1994.С. 337. , — отмечает М. М. Бахтин. Карнавальные пары пародирующих друг друга двойников — явление карнавализованной литературы, которое, по мнению ученого, наиболее яркое выражение находит в произведениях Достоевского.

Важные наблюдения о характере творчества Достоевского, применимые и при анализе повести «Село Степанчиково», высказывает Леонид Гроссман в ряде работ 20-х годов. В его книге «Поэтика Достоевского» Гроссман Л. П. Поэтика Достоевского. М.: ГАХН, 1925. — 188 с. 1925 года поднимаются вопросы о преемственности Достоевского относительно традиций зарубежной литературы, особенностях композиции его романов, излюбленных художественных приемах и средствах писателя. Анализ собственно «Села Степанчикова» исследователь дает в монографии «Достоевский», вышедшей в 1963 году, где главные герои повести — полковник Ростанев и Фома Фомич Опискин — рассматриваются как противопоставленные друг другу социальные типы. Об имении Ростанева Гроссман пишет: «Этот островок блаженных среди темной стихии николаевской Руси вырабатывает особый тип „душевладельца“, весьма мало напоминающий подлинные фигуры эпохи» Гроссман Л. П. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1962.С. 204.. Фома Фомич — противоположный общественный тип — мелкий мещанин. Такая четкая социальная дифференциация, по мнению исследователя, помогает Достоевскому осторожно разрешить неизбежно возникающий в ограниченном пространстве имения классовый вопрос: «Создается неожиданная ситуация, в результате которой крестьяне, благоденствующие под кроткой властью степанчиковского помещика, начинают страдать от его развязного приживальщика» Там же.С. 206.. Очевидно, что Гроссман 60-х гг. скован рамками советского социологического подхода, именно этим обусловлено сведение противостояния героев к их классовым аттестациям.

Обращаясь к вопросу о литературном прототипе Фомы Фомича, Гроссман указывает на Тартюфа и анализирует изменения, внесенные Достоевским при разработке характера Фомы Фомича в мольеровский образ. В частности, Гроссман видит в Фоме фигуру куда более утонченную — он не просто преступник, он представитель литературного общества, пусть и самого низового его слоя. Пережитые Фомой Фомичом, ужаленным «змеей литературного самолюбия», страдания, несправедливые обвинения и унижения — черты, смягчающие, по мнению Гросмана, образ мольеровского плута.

К.В. Мочульский в монографии «Достоевский. Жизнь и творчество» (1847) первые послекаторжные произведения Достоевского — «Дядюшкин сон» и «Село Степанчиково и его обитатели» — связывает с разоблачением Достоевским литературных кумиров своей юности. В «Дядюшкином сне», с точки зрения Мочульского, осуждается романтизм и сам тип романтического героя — мечтателя, оторванного от реальности. «В „Селе Степанчикове“ писатель подводит итог своему „гоголевскому периоду“ и безжалостно расправляется с тем, кто был „властителем дум“ его молодости» Мочульский К. В. Достоевский. Жизнь и творчество. Parisё 1980.С. 145.. «Огромный типический характер», Фома Фомич Опискин, рассматривается исследователем (вслед за Ю. Тыняновым и при полном согласии с ним) как пародия на Гоголя, в том числе как комическое преувеличение приемов проповеднического стиля Гоголя. «Бессмертная фигура русского Тартюфа навсегда вошла в нашу литературу, но тяжело думать, что для создания её автор решился так несправедливо унизить своего учителя Гоголя. Издеваясь над его человеческими слабостями и погрешностями стиля, он не оценил громадного духовного и общественного значения „Переписки с друзьями“. Между тем, — подчеркивает К. В. Мочульский, — Достоевский был обязан Гоголю не только техникой своего словесного искусства, но и основанием религиозного мировоззрения». Там же.С. 146.

Это важный момент: при эстетическом созвучии оценок Тынянова и Мочульского, идеологически они противоположны, по крайней мере, Тынянов не самоопределяется аксиологически относительно содержания пародии, сосредоточившись на самом приеме, а Мочульский явно осуждает Достоевского.

Кроме того, Мочульский говорит о театральности «Села Степанчикова», обнаруживая в повести конструктивно-содержательные особенности классической комедии и сравнивая сюжет повести с сюжетом «Тартюфа» Мольера. Он также обращает внимание на то, какое развитие получили созданные Достоевским на страницах повести «Село Степанчиково» характеры и какое воплощение они нашли в текстах более поздних произведений Достоевского. Например, в образе кроткого, простодушного Ростанева Мочульский видит первую, пусть и неудачную попытку Достоевского изобразить «положительно прекрасного человека». Как предполагает исследователь, в душе Ростанева «уже загорелся „космический восторг“ Дмитрия Карамазова» Там же. С. 147.. Лакея Видоплясова исследователь соотносит с лакеем Смердяковым, Татьяну Ивановну — с Марьей Трофимовной Лебядкиной. Повесть «Село Степанчиково» Мочульский считает переломным этапом в творчестве Достоевского: «гоголевская дорога пройдена до конца; вдали открывается перспектива романов-трагедий» Там же. С. 149. .

Ценные сведения об истории публикации «Села Степанчикова», содержании основных исследований, посвященных повести, — в том числе и исследований о ее пародийном характер, а также подробные социально-исторические, культурологические и литературоведческие комментарии к повести дает А. В. Архипова в статье «Комментарий к повести „Село Степанчиково и его обитатели“» [3, 496−516], опубликованной в полном академическом собрании сочинений Достоевского в 30-ти томах.

Опираясь на заданные предшествующим достоевсковедением тенденции, исследователи последних десятилетий XX — начала XXI вв. так или иначе переосмысляют пародийный характер произведения.

Так, Ю. И. Селезнев в биографии «Достоевский» (1981) предполагает в «Селе Степанчикове» желание Ф. М. Достоевского обличить рождаемых временем и обществом новых лжепророков, чье ущемленное самолюбие жаждет тиранической власти над людьми. Факт пародийности относительно Гоголя Селезнев отрицает, подчеркивая: «Разве только какой-нибудь другой Фома Фомич от литературы примет Опискина за Гоголя» Селезнев Ю. И. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1981. С. 201.. По его мнению, Фома Фомич Опискин — совершенно иной, отличный от Гоголя, тип человека: самопровозглашенный тиран, «самоутверждающий свое ничтожество тиранией слова, идеи, поучения, но — чужого и даже чуждого ему слова, чуждой ему идеи. Тут не трагедия великой личности, тут трагедия общества, подпавшего под обаяние демагога-ничтожества» Там же. С. 202. .

Г. М. Фридлендер в статье «Достоевский и Гоголь» (1987) тоже отрицает наличие в повести «Село Степанчиково» литературной пародии на Гоголя. Однако при этом он пишет, что сложность и противоречивость характера Фомы, вызванная тяжелыми жизненными обстоятельствами, перенесенными страданиями и унижениями, — это та же противоречивость, тот же душевный разлад, который обнаруживает Достоевский при чтении «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя. «Оба они, по суровому приговору Достоевского — художника и мыслителя-психолога, жертвы социально-психологического подполья, свойственного человеку „большинства“. В своей „Переписке“ Гоголь — и в этом его трагедия — обернулся Хлестаковым» Фридлендер Г. М. Достоевский и Гоголь /Г.М. Фридлендер //Достоевский. Материалы и исследования / Под ред.Г. М. Фридлендера. Л.: Наука, 1987. Т. 7. С. 17. .

В рассуждениях Г. М. Фридлендера улавливается противоречие: если образ Фомы Фомича, комического и отрицательного персонажа, соответствует образу Гоголя — автора «Выбранных мест из переписки с друзьями», имеет общую с ним природу и активно высмеивается автором, то речь идет именно о пародийном осмыслении самой «Переписки» и о полемике с её автором. Соответственно, замечание Г. М. Фридлендера о целевой установке Достоевского («отнюдь не хотел принизить Гоголя или создать на него литературную пародию» Там же.) вызывает сомнения.

Л.М. Лотман в работе «» Село Степанчиково" Достоевского в контексте литературы второй половины XIX в.", напротив, характеризует литературные отношения Гоголя и Достоевского как спор, который, будучи начат «уже в „Бедных людях“, в „Селе Степанчикове“ принимает характер пародийных выпадов» Лотман Л. М. «Село Степанчиково» Достоевского в контексте литературы второй половины XIX в. / Л. М. Лотман //Достоевский. Материалы и исследования. / Под ред.Г. М. Фридлендера. Л.: Наука, 1987.Т. 7.С. 152.. Кроме того, Лотман рассматривает среди других источников образов и ситуаций, использованных Ф. М. Достоевским при написании повести «Село Степанчиково», повесть Я. Полонского «Дом в деревне», находит точки соприкосновения двух повестей, соотносит их, обнаруживая идейные и текстуальные совпадения, общность построения образной системы; замечает разницу в сути конфликтов, предпосылках поведения персонажей.

Лотман предполагает также, что многие карикатурные, сниженные черты Фомы Опискина позволяют разглядеть в нем пародию на «лишнего человека» рудинского типа.

Многоаспектность пародии, подчеркнутая Лотман, подтверждается и другими исследованиями, направленными на выявление пародийных черт в повести. Так, Б. М. Гаспаров в статье «Мистификация — это наука» Гаспаров Б. М. Мистификация — это наука. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: //old.russ.ru: 81/journal/edu/99−01−18/gaspar. htm замечает, что пародирование Достоевским Гоголя-проповедника следует в повести параллельно использованию приемов Гоголя-художника, на сатирическую традицию которого опирался Достоевский. Гаспаров анализирует включение Достоевским в повесть стихотворения Козьмы Пруткова «Осада Памбы», которое считает сюжетным центром, и заключает, что именно этот текст может стать разгадкой всего действия, пародируя, удваивая и искажая происходящее. Козьма Прутков, по мнению исследователя, становится своеобразным резонатором, сквозь который проходит и слово Гоголя, и весь его художественный мир. «В этом настоятельном желании Достоевского понять литературу, осознать себя в литературе, освободившись от Гоголя, — закономерно включение некоей „третьей величины“, Козьмы Пруткова, к моменту появления Села Степанчикова уже выступившего печатно со своими пародийными суждениями о русской литературной ситуации в целом и о Гоголе в частности» Там же. .

Расширение круга пародируемых объектов предлагается в работе С. А. Кибальника. Признавая заранее сложность и многомерность пародийного плана «Села Степанчикова», Кибальник предлагает выделять в нем конкретную и широкую направленность, явный и скрытый планы. Развивая предложенную Н. Н. Мостовской идею о том, что в образе Фомы Опискина обнаруживаются некоторые черты петрашевцев, С. А. Кибальник приводит аргументы, доказывающие пародийную направленность повести против петрашевцев и социалистов вообще. Но автор статьи оговаривается, что точки соприкосновения образа Фомы Фомича и петрашевцев являются одновременно пунктами, по которым возможно сопоставление Фомы Фомича и Гоголя, Фомы Фомича и Белинского и, наконец, Фомы Фомича и самого Достоевского. «Довольно явное пародирование Гоголя, по-видимому, служит среди прочего также и некоторым прикрытием пародийности по отношению к Белинскому, Петрашевскому и петрашевцам. Однако этот узкий, криптографический план пародии, будучи лишь едва намечен, так что он выявляется только с помощью скрупулезного филологического анализа, вместе с явным гоголевским планом образует в повести широкий план пародии, который, по нашему убеждению, и является в ней основным» Кибальник С. А. «Село «Степанчиково и его обитатели» как криптопародия/ С. А. Кибальник //Достоевский. Материалы и исследования. / Отв. ред. Н. Ф. Буданова, С. А. Кибальник. Т. 19. СПб., 2010.С. 141−142. , — делает вывод С. А. Кибальник.

На еще один важный содержательный аспект пародии в «Селе Степанчикове» — на ее самопародийность — указывают В. Алёкин, Г. Ребель, Л. Сараскина.

По мнению В. Алёкина Алекин В. Н. Об одном из прототипов Фомы Опискина // Достоевский и мировая культура. Альманах № 10. М., 1998. С. 243−247., Достоевский испытывал потребность избавиться от неприятного ощущения, связанного с положением приживальщика, занимаемого им в доме барона Врангеля. Верный способ сделать это — представить свои недостатки в комическом освещении. В образе Фомы Фомича В. Алёкин улавливает признаки самопародии (исследователь пользуется термином «автопародия»): Достоевского и его героя роднит литературное прошлое, творческий кризис в настоящем. Прототипом Ростанева В. Алёкин, отмечая схожесть характеров, считает барона Врангеля.

На склонность Достоевского к самопародии, самопроизвольно, т. е. даже помимо субъективной авторской установки возникающей в других его художественных произведениях, обращает внимание Г. М. Ребель, отмечающая, что в романе «Преступление и наказание» Лебезятников, персонаж карикатурный, поизносит речь, которая содержательно во многом повторяет выпады самого Достоевского против Белинского: «Я несколько раз мечтал даже о том, что если б они [Белинский и его единомышленники] еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… <�…> Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!»; «Мы пошли дальше в своих убеждениях. Мы больше отрицаем! Если бы встал из гроба Добролюбов, я бы с ним поспорил. А уж Белинского закатал бы!» [6, 282, 283]. «Похоже, пародия как бумеранг, — пишет Ребель, — малейшее уклонение от истины — и пародист рискует сам в дураках остаться, под собственную плеть угодить» Ребель Г. М. Герои и жанровые формы романов Тургенева и Достоевского (Типологические явления русской литературы XIX века). Пермь: ПГПУ, 2007. С. 313.. Тот же вариант самопародии, с точки зрения Ребель, возникает в романе «Бесы» в образе Хроникера.

Л.И. Сараскина в монографии «Достоевский» (2011) определяет одну из главных целей Ф. М. Достоевского, создающего «Село Степанчиково», следующим образом: оттолкнуться от авторитета Гоголя, не подтвердить аттестацию «новый Гоголь», а явить читающей публике «нового Достоевского» Сараскина Л. И. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 2011. С. 327.. Тон жесткой пародии, открытой полемики принимают переработанные, не единожды обдуманные за годы вынужденного творческого молчания впечатления Достоевского о литературе и литераторах, общественной и политической жизни.Л. И. Сараскина считает, что Достоевский, испытавший на себе восторг огромного успеха, всестороннее признание и крах надежд, осуждение критики, «не только пародировал Гоголя, но и поднимал на смех свои собственные страхи и пороки» Там же. С. 331. .

Суммируем результаты, полученные при анализе литературы на интересующую нас тему:

1. Пародийный характер повести «Село Степанчиково и его обитатели» был отмечен уже современниками писателя, причем объектом пародии сразу был назван Гоголь (Краевский). Сведения об этом обнаруживаем, в частности, в комментариях А. В. Архиповой в т.3 ПСС в 30 т.

2. Пародийность как теоретическую проблему поставил и проиллюстрировал на материале повести «Село Степанчиково и его обитатели» Ю. Тынянов.

3. Работы Н. К. Михайловского, В. М. Шулятикова, Л. И. Шестова, Ю. И. Айхенвальда, В. В. Розанова, Н. А. Бердяева, К. В. Мочульского интересны нам, поскольку в них затрагиваются вопросы, связанные с мировоззренческими позициями Достоевского и способами их воплощения на страницах собственных книг. О поэтике Достоевского писали Л. П. Гроссман, М. М. Бахтин. Комплексный комментарий повести «Село Степанчиково» дает А. В. Архипова.

4. Концептуально важны для нас замечания критиков и исследователей о перекличке, взаимопреемственности, взаимопритягивании и взаимоотталкивании творческих систем Гоголя и Достоевского — их мы находим в работах Вяч. Иванова, В. В. Розанова, В. Ф. Переверзева, Ю. Н. Тынянова, Б. М. Гаспарова.

5. К вопросу о пародийном характере повести после и кроме Ю. Н. Тынянова обращались В. В. Виноградов, К. В. Мочульский, Ю. И. Селезнев, Г. М. Фридлендер, Л. М. Лотман, Б. М. Гаспаров, В. Алёкин, Л. И. Сараскина, Г. М. Ребель, С. А. Кибальник. Однако некоторые ученые — Ю. И. Селезнев, Г. М. Фридлендер — отрицали наличие в повести пародийного плана, хотя в позиции Фридлендера на сей счет есть несомненное противоречие.

6. Ю. Н. Тынянов относил повесть к простому типу пародий, второй план которых ограничен одним произведением, — то есть видел в «Селе Степанчикове» пародию на Гоголя — автора «Выбранных мест из переписки с друзьями» .

Как показали последующие штудии, характер пародии здесь намного глубже, а пародийные приемы много разнообразнее.В. В. Виноградов, К. В. Мочульский, Л. М. Лотман, Б. М. Гаспаров в своих работах значительно расширяют представление о пародийном плане повести, показывая, что на страницах «Села Степанчикова» Достоевский выводит не только Гоголя, но и вообще тип приживальщика-литератора (В.В. Виноградов), обращается к классицистической комедии и начинает разрабатывать характеры, которые впоследствии будут использованы в романном творчестве (К.В. Мочульский), корреспондирует с текстами современников и тем самым усиливает пародийность повести (Л.М. Лотман, Б.М. Гаспаров). Вопрос о криптопародии в «Селе Степанчикове» поднимают исследователи Н. Н. Мостовская и С. А. Кибальник.

Предположения о том, что Достоевский, обращаясь к разным объектам пародии, произвольно и непроизвольно пародирует самого себя, то есть обращает свой текст в самопародию, и также об общей склонности Достоевского к самопародии высказали В. Н. Алекин, Г. М. Ребель, Л. И. Сараскина.

Можно ли считать тему исчерпанной и закрытой?

Это неправомерно методологически: поскольку невозможно раз и навсегда исчерпать художественное произведение, невозможно и «закрыть» одно из направлений его исследования. Кроме того, очевидно, что в трактовке темы есть разночтения, а значит, остаются нерешенные проблемы.

К тому же параллельное изучение литературоведческой литературы и работа с текстом позволили нам увидеть возможности углубления и развития темы.

Таким образом, актуальность и значимость темы сохраняется, ибо исследование пародийного характера повести «Село Степанчиково и его обитатели» позволяет нам глубже понять как это конкретное произведение, так и природу многогранного творчества Достоевского в целом.

Итак, объектом нашего исследования является повесть Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели. Из записок неизвестного» .

Предметом исследования является пародийный характер произведения, а именно различные аспекты проявления пародийности.

Цель работы — исследование пародийного характера повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели. Из записок неизвестного» .

Для достижения этой цели были поставлены и решены следующие задачи:

1. Анализ научных трудов, посвященных повести «Село Степанчиково и его обитатели», а также теории пародии.

2. Изучение эпистолярных высказываний Ф. М. Достоевского об отношении к литературному процессу, литераторам и художественному творчеству 40−50-х гг.

3. Анализ пародийного характера повести «Село Степанчиково и его обитатели» относительно Н. В. Гоголя: проверка и уточнение ранее осуществленных в литературоведении наблюдений.

4. Осмысление пародийного принципа организации системы персонажей повести.

5. Проекция пародийных образов и мотивов повести на последующие произведения Достоевского.

6. Анализ самопародийного характера повести.

Методологически наиболее значимыми для нас являются работы М. Бахтина, Ю. Тынянова, О. М. Фрейденберг, А. А. Морозова, В. Л. Новикова, в которых обозначены принципы определения пародии, даны варианты классификации пародии, предъявлены конкретные образцы анализа пародийных смыслов произведения, в том числе и в первую очередь на материале повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» .

В работе осуществлены следующие методы исследования: историко-литературный, типологический, структурный, стилистический анализ.

Работа состоит из пяти глав, введения и заключения.

Глава первая. Терминологические определения

Пародия в литературоведении разными авторами определяется по-разному.

Формалисты Ю. Тынянов и В. Шкловский, обозначая важную роль пародии в литературной эволюции, понимали и саму пародию, и её функции в литературном процессе широко. «Не пародия только, но и всякое произведение искусства создается как параллель и противоположение какому-нибудь образцу. Новая форма является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, уже потерявшую свою художественность», Шкловский В. Б. О теории прозы. М.: Федерация, 1929. С. 31. — считает Шкловский.

Тынянов в статье «О пародии» цитирует определение пародии по словарю Буйе: «Пародия есть сочинение, в стихах или прозе, сделанное на какое-нибудь сериозное произведение, с обращением его в смешную сторону, посредством каких-либо изменений или совращения от существенного его назначения к предмету забавному» Тынянов Ю. Н. О пародии// Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 284. , — однако подвергает это определение критическому переосмыслению, считая его не подходящим для описания многих литературных явлений, имеющих право на то, чтобы называться пародией.

Тынянов, в частности, отрицает исключительно комический характер пародии, считая, что данное условие — «обращение произведения в смешную сторону» — сужает определение и выносит за его рамки целый ряд несомненно пародийных литературных произведений. Более того, с точки зрения Тынянова, «и в пародиях комических суть дела вовсе не в комическом» Там же. С. 288. .

Кроме того, он подвергает сомнению и ту часть определения Буйе, в которой фиксируется «направленность пародии на какое-либо произведение», утверждая, что этой направленности (по крайней мере осознанной) может и не быть.

Для уточнения предмета разговора Тынянов вводит различение пародичности и пародийности, под пародичностью подразумевая «применение пародических форм в непародийной функции», т. е. «использование какого-либо произведения как макета для нового произведения» Там же, С. 290.. В процессе создания такого рода «внепародийных пародий» происходит «не только изъятие произведения из литературной системы (его подмена), но и разъятие самого произведения как системы» Там же. С. 292. .

Различие между пародийностью и пародичностью, по Тынянову, — функциональное.

Описывая пародию, Тынянов указывает на ее связь «с явлением подражания, варьирования», настойчиво подчеркивает ее направленность «не только на старые явления, но, частично, против», а также то обстоятельство, что пародийность тесно связана со значимостью в сознании современников и в литературной системе в целом того произведения, на которое она направлена (в отличие от пародичности, для которой живость и актуальность «исходного» материала несущественна).

" Все методы пародирования, без изъятия, состоят в изменении литературного произведения, или момента, объединяющего ряд произведений (жанр) — как системы, в переводе их в другую систему" Там же. С. 292, 293, 294.. При этом Тынянов подчеркивает, что «тонка грань, отделяющая пародию от серьезной литературы» Там же. С. 306. .

Мы столь подробно останавливаемся на тыняновских описательных определениях пародии в связи с двумя обстоятельствами:

достоевский село степанчиково пародийный во-первых, именно они во многом легли в основу последующих литературоведческих изысканий о пародии в целом и различных явлениях пародии в частности;

во-вторых, потому что именно Тынянов интуитивные читательские наблюдения над пародийным характером повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» перевел в литературоведческий, доказательный план.

В жесткую полемику с «формалистическим» пониманием пародии, сформулированным в работе Тынянова, вступило советское — социологическое — литературоведение. В «Литературной энциклопедии», работа над которой велась в 30-е гг., появилось следующее определение:

" Пародия — вид литературной сатиры, сатира на литературный стиль, при помощи которой ведется нападение на классово враждебную идеологию. Формы пародии и ее роль разнообразны. Она разоблачает враждебный класс, компрометируя его литературу, всю его стилевую систему, или исправляет и очищает литературу своего класса от чуждых влияний или пережитков. В обоих случаях пародия есть вид сатирического разоблачения. Иногда пародия, направленная на отдельные мелкие и более «невинные» недочеты своей литературы, становится более мягкой, и ее сатирический характер перерастает в юмористический. В литературе упадочной, вырождающейся в эстетское развлекательство, и пародия вырождается до пародии-шутки, близкой к стилизации. Таким образом, в истории литературы функция пародии очень различна: от пародии-шутки до пародий, игравших боевую, активную роль в классовой борьбе на литературном фронте" Гальперина Е. Пародия //Литературная энциклопедия: В 11 т. М., 1929;1939.Т. 8. М.: ОГИЗ РСФСР, «Советская энциклопедия», 1934.С. 451−457. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http: //feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8−4512. htm.

После этой жесткой расстановки социальных акцентов содержался прямой, прицельный выпад против формалистов:

" Идеалистическая теория пародии была развита русскими формалистами (Тынянов, Шкловский, Эйхенбаум, Виноградов), которые, чрезмерно расширяя понятие пародии и ее роль, выхолащивали ее боевую социальную функцию. Понимая сущность искусства как «остранение» материала, художественность произведения — как подчеркнутость его конструкции, формы, формалисты и в пародии видели, главным образом, обнажение конструкции, игру ею. Отсюда пародия для них — типичнейшее литературное произведение. Так, Шкловский утверждал, что пародийный роман Стерна «Тристрам Шенди» — «самый типичный роман всемирной литературы». Формалисты преувеличивали роль пародии и в литературной эволюции, превращая пародию чуть ли не в основной закон трансформации литературных форм. Понимая литературное развитие как смену старых «автоматизированных» форм новыми «остраненными», формалисты весь процесс смены «высоких» форм «низкими», становления буржуазного стиля и борьбу буржуазных писателей с нормами аристократической литературы рассматривали как пародизацию. Корни формалистской ложной трактовки пародии лежат, таким образом, в игнорировании единства художественной формы и ее классового содержания, определяющего и творческий облик отдельного произведения и весь процесс смены стилей. Все это уничтожало у формалистов и специфику пародии и ее особую роль в литературной борьбе" Там же. .

По прошествии десятилетий эту идеологическую полемику очень интересно прокомментировал Михаил Эпштейн, с точки зрения которого «формалисты, в сущности, мыслили столь же социально-биологическими категориями, как марксисты и дарвинисты, для них „борьба за существование“, „победа канона“, „торжество восходящей или нисходящей линии“ — такая же характеристика отношений между стилями и жанрами», как для марксистов — «между классами и социальными группами» Эпштейн М. История и пародия. О Юрии Тынянове. [Электронный ресурс] - Режим доступа: http: //www.emory.edu/INTELNET/es_tynianov.html. «Пародия у формалистов, — полагает Эпштейн, — главный рычаг <�…> механического переворачивания: некий канон устаревает и литература отрекается от него, выставляет на смех. Пародия есть революция внутри литературной традиции: богатые становятся бедными, бедные — богатыми, доходы перераспределяются из кармана в карман, но суть тех и других и отношений между ними остается неизменной: все та же „восходящая и нисходящая линия“, господство одних жанров и подавление других» Там же. .

С точки зрения Эпштейна, Тынянов эту концептуальную связь между марксисткой теорией, большевистской социальной практикой и формалистическими изысканиями в области литературы понял, собственной кожей почувствовал, что «теория пародии набухает кровью», и в его, тыняновском, случае это прозрение претворилось «в смятение интеллигента перед чудищем государства, которое порождено не какими-то веками „самодержавного гнета“, а его же, интеллигента, научным и прогрессивным мировоззрением» Там же.. Творчески же из этого корня, по мысли Эпштейна, и выросли исторические романы Тынянова о Грибоедове, Кюхельбекере и Пушкине, в которых предъявлено трагическое противостояние личности и равнодушно шествующей безличными путями истории.

Возвращаясь к определениям пародии, подчеркнем, что само явление известно с глубокой древности.

Размышляя о природе пародии на материале обрядов, античной литературы, средневековых мистерий и т. д., О. М. Фрейденберг приходит к выводу, что всякий раз в этих случаях «величественная форма наполняется ничтожным содержанием», Фрейденберг О. М. Происхождение пародии / О. М. Фрейденберг // Труды по знаковым системам. Выпуск 6. Тарту, 1973.С. 490. не с целью его дискредитации и опровержения. То «раздвоение и несоответствие», которое является содержанием пародии, есть результат архаической концепции единства сущего: «единство двух основ, трагической и комической, абсолютная общность этих двух форм мышления, — а отсюда и слова и литературного произведения, — внутренняя тождественность — вот природа всякой пародии в чистом её виде» Там же.С. 496. .

С точки зрения Фрейденберг, такого рода единство «есть идея всякой маски и всякого двойника»: «В пародии лежит не маскирование в нашем современном понятии и не отсутствие, как кажется, содержания: в ней лежит усиление содержания, усиление природы богов, и смеется она не над ними, а только над нами, и так удачно, что до сих пор мы принимаем ее за комедию, имитацию или сатиру» Там же.С. 497.; «Пародия не есть имитация, высмеиванье или передразниванье. Пародия есть архаическая религиозная концепция „второго аспекта“ и „двойника“, с полным единством формы и содержания» Там же.С. 496. .

Иными словами, пародия рассматривается Фрейденберг не как отрицание (ср. с разоблачительно-компрометационной задачей пародии, по версии советской литературной теории! — Фрейденберг, между прочим, живет и работает в том же социально историческом контексте), а как парадоксальное утверждение, подтверждение ценности пародируемого объекта.

В своей книге «Франсуа Рабле и народная смеховая культура» М. М. Бахтин, с одной стороны, подтверждает идею Фрейденберг: «карнавальная пародия одновременно возрождает и обновляет. Голое отрицание вообще совершенно чуждо народной культуре» Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Худ. лит., 1965.С. 14.. Однако, с другой стороны, он проводит принципиальное различие между карнавальной средневековой пародией и литературной пародией нового времени. И если в основе карнавальной пародии лежит принцип возрождающей амбивалентности, то литературная пародия, по мнению Бахтина, этого свойства лишена — снижение в ней носит исключительно отрицательный характер.