Принципы организации ментального лексикона языковой личности

План работы

• 1. Общие представления о структуре языкового знания
• 2. Слово как центральная единица внутреннего лексикона
• 1. Общие представления о структуре языкового знания
• Уже Ф. де Соссюр говорил о том, что язык образуется в голове человека суммой всех словесных образов, общих для коллектива говорящих, и подчеркивал, что такая совокупность — «это клад, практикой речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общественному коллективу, это грамматическая система, виртуально существующая у каждого в мозгу».
• Известно, что система внутриречевых структур и речепорождающий механизм, в том числе формируются на основе воспринимаемой извне речи.
• Как отметил В. Кинтш, в психологическом плане язык можно определить как лингвистическую память, заключающую в себе для каждого отдельного человека результаты его индивидуального коммуникативного опыта. В отечественной психологии представлена сходная точка зрения. Материализация языка представляет собой сложнейшую систему функциональных нервных образований, организованных по иерархическому принципу. Нижний уровень данной системы составляют так называемые «базовые» элементы, под которыми понимаются функциональные образования, фиксирующие воздействия слова. Как отмечает Кубрякова, фиксация воздействий не только слова, но и всех других элементов языка ложится в основу того, что мы называем знанием языка и что более точно следовало бы именовать языковой (а не словесной) памятью, или же — в более специальном смысле — внутренним лексиконом.
• Современная концепция внутреннего лексикона основывается на том, что ключ к большинству поставленных временем проблем о типах знания в голове человека, о структуре этого знания и его организации — в понимании и описании феномена памяти, в формулировке гипотез о ее устройстве и оперативных возможностях. Предполагается, что наши нервные клетки фиксируют нечто вроде голографического изображения объектов и событий и что повторяющиеся явления вовлекают нейронные массы большего объема, т. е. хранятся более устойчивым образом. Природа такой фиксации до сих пор не ясна, поэтому принято говорить о следах, или энграммах, наших впечатлений. След объекта в нашей памяти — намек на него, представление, иногда более смутное, иногда более ясное, иногда только штрих в памяти, иногда — целостный гештальт, некая картинка.
• Наш опыт объединяет информацию, полученную по разным каналам — сенсомоторному, слуховому, зрительному, тактильному. Существует также такой уровень восприятия, на котором информация о мире, пришедшая по разным каналам, интегрируется и обобщается. Следовательно, интегрируется и информация, полученная авербальным путем, с одной стороны, и чисто вербальным, с другой. В этой связи, как отмечает Е. С. Кубрякова, интересно рассмотреть и вопрос о видах памяти, поскольку наряду с широко известным делением памяти на кратковременную (в текущем поле сознания) и долговременную существует и деление памяти на моторную (двигательную), эмоциональную (память чувств), образную и словесно-логическую. В таком ряду словесная память противопоставляется всем прочим видам — образной, двигательной, чувственной.
• Для отечественной психологии основным является положение о том, что и язык, и мышление представляют собой дериваты предметно-практической познавательной деятельности. И в филогенезе, и в онтогенезе следует предположить первоначальное возникновение памяти объектов, памяти реальных предметов и вещей, окружающих человека, включая самого человека. Возникает вопрос о том, что значит иметь представление об объекте, знать его. Знать вещь, это, прежде всего, уметь опознать ее, выделить ее свойства, ее назначение, ее физические характеристики и т. п. Но главное в знании вещи, по мнению Е. С. Кубряковой, — опыт обращения с нею, опыт помещения ее в определенные связи и отношения с другими объектами. Знать объект — значит уметь помещать его в некую структуру деятельности, видеть объект как вовлеченный в определенные виды деятельности с ним. Следовательно, следующий уровень или пласт знаний — памяти функциональной, памяти схем действия с объектом, памяти событий, памяти деятельностной. В современной психолингвистике соответственно выделяют два типа знания — декларативное и процедуральное. При обсуждении проблемы декларативного/процедурального знания авторы обычно опираются на концепцию Дж. Андерсона, базирующуюся на разграничении знания фактов и знания процедур, т. е. как выполнять определённые когнитивные действия. Постоянная долговременная память подразделяется также на декларативную и процедуральную. Память объектов предполагает прежде всего образ объекта, память событий предполагает схемы действий с объектами, обобщенное представление о структуре деятельности с ними, организует объекты в некие системы взаимосвязей, объединяет их определенными типами отношений или типами действий. В памяти закладываются, таким образом, не только образы, но и схемы действий, двигательные представления о вещах. В связи с этим в когнитологии появились понятия о таких структурах сознания, как фреймы, сцены и сценарии. Такое представление о существовании двух типов знаний чрезвычайно важно для понимания того, как формируется языковая память в онтогенезе, в процессе овладения языком. Итак, человек с одной стороны овладевает материальным миром вещей, отражающийся в памяти, формируется так называемая когнитивная картина мира или концептосфера. Языковая память, как отмечают многие исследователи, образуется аналогично такой памяти вещей и событий, она проходит те же стадии эволюции в направлении расширяющейся абстракции и усложняющихся представлений и образов, группировки их в определенные гештальты и наборы и т. п. Следовательно, и в самой языковой памяти есть элементы чувственной, образной и двигательной, сенсорной памяти, а далее — «надстраивающиеся» над нею элементы схемной, функциональной, деятельностной, процедуральной памяти.
• Предполагается, что в условиях первого знакомства с речью, ребенок воспринимает слово, отрезки речи, простейшие высказывания примерно так, как он воспринимает предметные сущности, ведь они также имеют материальные свойства — звучание, своя форма, которые рождают в зарождающемся внутреннем лексиконе свои чувственные энграммы. С другой стороны, соотнесенность языковых объектов со смыслом, с определенным содержанием, с реальными объектами, вещами, лицами и т. д. позволяет формироваться связям объекта и его имени, связям ситуации — с типичным для нее речевым актом и т. п. Таким образом, формируется возможность использовать слово взамен объекта, использовать слово как знак, как заместитель объекта. Ребенок в процессе овладения словом постепенно овладевает всеми релевантными свойствами этой единицы, включая и схемы обращения с ним, способы соединения его с другими словами, стратегии помещения его в определенные синтаксические конструкции.

Важно подчеркнуть двухслойный характер способа фиксации информации — вербальный и невербальный. Один слой знаний образует «язык мозга», когнитивную картину мира. Единицы концептосферы — концепты — носят невербальный характер, упорядочены и вступают по отдельным своим признакам в системные отношения сходства, различия и иерархии с другими концептами. Результатом фиксации концептосферы языковыми знаками является языковая картина мира (внутренний, ментальный лексикон).

Она не равна когнитивной, ущербна по отношению к ней, так как в языке названо далеко не все содержание концептосферы. Когнитивная картина мира существует в виде концептов, языковая картина мира — в виде значений языковых знаков, образующих совокупное семантическое пространство языка. Семантическое пространство языка — сложная система семем, образованная пересечениями и переплетениями многочисленных и разнообразных структурных объединений и групп, образующие поля с центром и периферией и т. п. Эти отношения отражают отношения концептов в концептосфере языка, и по отношению между значениями в семантическом пространстве можно судить об отношении концептов в национальной концептосфере.

Ментальный лексикон (от греч. mental; от лат. lexicon) является системой, отражающей в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах, а также выполняющая сложные функции, связанные не только с указанными языковыми единицами, но и стоящими за ними структурами представлениями экстралингвистического (энциклопедического) знания.

Это совокупность вербальных сетей, сетей подвижных, пересекающихся в топологическом пространстве мозга по разным линиям, направлениям, основаниям. Интенция говорящего оказывается стимулом, активизирующим тот или иной участок этих сетей, пусковым механизмом речи. Считается, что мыслить можно на предметно-схемном уровне, когда активируется только невербальный слой памяти, но чаще мышление имеет смешанный характер при активации вербальных сетей. Два пласта сознания связываются кодовыми переходами от языка мозга к естественному языку, что соответствует упомянутой нами выше теории Н. И. Жинкина.

2. Слово как центральная единица внутреннего лексикона

По признанию большинства лингвистов, свойства лексических единиц оказались гораздо более существенными для грамматики и синтаксиса, чем предполагалось ранее. Целое направление так называемых лексических грамматик (Дж. Бреснан, Р. Хадсон, Ст. Староста и др.) исходит из положения о первостепенной важности для порождения и восприятия речи такой единицы, как слово, признаваемой центральной единицей хранения и использования информации, доступа к ней и ее извлечения из памяти говорящих. Для обозначения ментального лексикона используются нередко и такие названия, как внутренний лексикон", «словесная память» и даже «информационный тезаурус» человека. Известно, что наиболее существенные из представлений нашего мозга и имеющихся структур сознания — это те, которые уже сформировали значения языковых знаков, те, которые репрезентируют структуры сознания с помощью языковых знаков. Языковые данные обеспечивают наиболее очевидный и естественный доступ к когнитивным процессам и механизмам; само их появление можно рассматривать как следствие определенных процессов и действие определенных механизмов, связанных с ментальной и когнитивной деятельностью человека. Полученная информация фиксируется в языковых формах, где и происходит слияние знания и значения.

Являясь единицей лексического уровня языковой структуры, слово открывает исследователям доступ к изучению глубинных образований психики, к анализу картины мира индивида в целом. При решении такого рода задач неизбежно возникают вопросы, непосредственно связанные с принципами организации метального лексикона человека, такие как:

— что представляет собой семантическая структура лексикона;

— с помощью каких методов и моделей она может быть описана;

— каковы отношения между словами и понятиями (концептами);

— каким образом новые единицы инкорпорируются в лексиконе;

— каковы нейрональные механизмы функционирования лексикона.

При разностороннем подходе к лексикону с позиций таких наук, как лексикологии и семасиологии, психологии памяти и речи в центре внимания исследователей неизбежно оказываются вопросы, связанные с установлением специфики единиц лексикона и выявлением основных принципов их упорядоченности.

Под внутренним лексиконом большинство исследователей понимает лексический компонент речевой организации человека, формирующийся через переработку речевого опыта и предназначающийся для оптимального использования в речемыслительной деятельности человека. Поскольку последняя трактуется как процесс формирования мысли в речи, логично сделать вывод, что лексикон должен включать единицы всех этапов этого процесса, то есть, иначе говоря, его можно интерпретировать как систему кодов и кодовых переходов, обеспечивающую реализацию процессов смыслоформирования и смыслоформулирования.

Следует заметить, что на самом деле можно предположить еще целый ряд определений лексикона, каждое из которых будет характеризовать его с некоторой стороны. Поскольку через слово проходит формирование информационной базы человека, обеспечивающей овладение опытом предшествующих поколений и становление индивида как члена определенного социума, можно трактовать лексикон и как средство доступа к этой информационной базе.

Каждое из возможных определений лексикона в то же время подсказывает ряд оснований, по которым должно происходить упорядочение его единиц. Так, будучи средством доступа к информационной базе, лексикон не может не отражать системности знаний человека об окружающем его мире и свойственных ему закономерностях и связях. Поскольку этот доступ осуществляется через слово, в основе организации лексикона должны лежать и чисто «лингвистические» параметры. Связь слова с другими членами соответствующей ему чувственной группы также находит свое отражение в числе оснований для многообразных противопоставлений и группировок. Если вспомнить слова И. М. Сеченова о принципах записи слов в «реестры памяти», то становится очевидным взаимодействие ряда параметров, обеспечивающих организацию и постоянную реорганизацию лексикона по мере накопления речевого опыта индивидом.

Для выявления этих параметров необходимо получить убедительный фактический материал, который позволил бы обнаружить существенные для упорядоченности лексикона признаки и связи. Поскольку специфика рассматриваемого явления — лексического компонента речевой организации человека, — состоит, в частности, в том, что его строение недоступно прямому наблюдению, необходим фактический материал, содержащий некоторую информацию о глубинных процессах оперирования словом. Для получения материала такого типа следует, очевидно, обратиться к информантам — носителям исследуемой речевой организации. При этом информанты должны быть поставлены в такую экспериментальную ситуацию, которая позволила бы по результатам той или иной деятельности со словами установить те ее упорядочения наших знаний об окружающем мире, первоначально оформлявшихся через полные высказывания или через цепи логических рассуждений; по мере усвоения знаний информация о них может предельно «свертываться» до установления автоматизированной признаки слов и те связи между словами, которыми информанты оперируют при идентификации и поиске этих слов.

Принимая во внимание гипотезу А. А. Залевской о многоярусном строении лексикона, можно сказать, что примеры актуализации ассоциативных связей проливают определенный свет на некоторые принципы организации единиц лексикона на поверхностном ярусе словоформ: это, во-первых, принцип установления связей на основе совпадения элементов, а во-вторых, — включение в контексты разной протяженности. Первый из этих принципов может реализоваться на базе совпадения элементов разной протяженности и разной локации в составе вступающих в связь словоформ.

Можно предположить, что в качестве третьего принципа организации единиц поверхностного яруса лексикона выступает принцип совместного хранения результатов связи между словоформами.

Исследователями установлено, что для глубинного яруса лексикона признак принадлежности к лексико-грамматическому классу не является релевантным. Если учитывать также примеры ошибочной записи слов по их созвучию с исходными словами, то можно сделать общий вывод, что поиск слова в памяти ведется как по чисто формальным — звуковым или графическим, так и по грамматическим и семантическим признакам, или по разного рода комбинациям формальных признаков с признаками семантическими; при этом разграничиваются различные степени совпадения формы и значения исходных и ошибочно записанных слов.

Пути поиска слов в памяти могут также быть выявлены посредством анализа оснований для группировки слов испытуемыми в ходе свободного воспроизведения запомнившихся им слов, поскольку последовательность записи слов испытуемыми сигнализирует об актуализации тех или иных признаков, а также об использовании испытуемыми определенных стратегий поиска слова в памяти.

К числу ведущих проблем, связанных с внутренним лексиконом человека и принципами его организации, прежде всего, относится проблема характера связи между единицами поверхностного и глубинного ярусов лексикона. По мнению Дж. Миллера, лексикон человека организован заведомо не так, как статья в толковом словаре [Миллер и др. 1965: 38]. А. А. Залевская считает, что слово является продуктом взаимодействия сложнейших перцептивных, мнемонических, интеллектуальных и других психических процессов. Главную функцию слова составляет актуализация разных аспектов многогранного индивидуального и социального опыта. Воспринимаемая индивидом словоформа вызывает многомерную систему связей, позволяющую оперировать совокупностью энциклопедических и языковых знаний, преломляемой через эмоциональный опыт индивида и через принятую в соответствующем социуме систему ном и оценок. Сказанное свидетельствует также об ограниченности широко распространенной трактовки лексикона как «памяти слов».

Каждая единица лексикона вступает в многочисленные связи по каждому из возможных для нее параметров, включая индексирование с позиций эмоционального опыта индивида, «объективной» «субъективной частотности» слова, возраста его усвоения и т. д. Все переплетение и пересечение разнообразных связей и оценок хранится в памяти одновременно и вместе с набором стратегий поиска единиц разных ярусов при меж ярусных переходах, и вместе с набором правил сочетаемости единиц в рамках отдельных ярусов и подъярусов. Создается впечатление, что внутренний лексикон представляет собой чрезвачайно сложную систему многократно пересекающихся полей, с помощью которых упорядочивается и хранится разносторонняя информация как о предметах и явлениях окружающего мира, так и о языковых особенностях обозначающих их вербальных единиц. Логично было бы предложить наличие целого ряда пересекающихся иерархий, в которые входит та или иная единица по каждому из характеризующих ее признаков. Не вызывает сомнения и взаимодействие принципов «вертикальной» и «горизонтальной» упорядоченности элементов лексикона, при котором элементы каждого яруса (или подъяруса) лексикона включаются в линейные связи разной протяженности, обеспечивая тем самым контакты между различными иерархиями. Из вышесказанного можно сделать вывод, что элементы, являющиеся точками пересечения наибольшего числа связей, составляют ядро лексикона — самую активную его часть.

А.А. Залевская трактует лексикон как систему многократно пересекающихся объемных ассоциативных полей. Полученные данные убедительно свидетельствуют о том, что ассоциативное поле интегрирует все известные в настоящее время виды полей, в то время как описанные в лингвистических работах поля отражают лишь отдельные аспекты организации лексикона человека.

Одной из специфических особенностей организации лексикона является то, что говорящий или слушающий человек оказывается способным одновременно учитывать целый комплекс увязываемой со словом информации. Этот феномен в последнее время находится в центре внимания исследователей, пытающихся моделировать иерархию семантических и синтаксических признаков, строить гипотезы относительно характера морфологической, синтаксической и семантической «спецификации» слова и т. п. При восприятии первого слова нового сообщения (как и при идентификации исходного слова в ходе свободного ассоциативного эксперимента), когда отсутствует контекст или ситуация, предшествующий опыт индивида определяет «угол зрения» для установления связи между слышимой (читаемой) словоформой и хранящейся в памяти информацией.

«Высвечивание» отдельных аспектов этой информации не исключает, а неизбежно предполагает более или менее четкое «всплывание» релевантных знаний о структуре и об отдельных свойствах объектов окружающего мира и о существующих между ними отношениях, равно как и о чисто языковых параметрах воспринимаемого слова, о его типовых контекстах и об эмоциональных состояниях, связанных с этим словом в прошлом опыте. Более или менее полное восстановление лежащей за словом разнородной информации, в той или иной мере осознаваемой индивидом, происходит в случаях формирования неточных или ошибочных гипотез о последующем контексте или о глубинном замысле воспринимаемого сообщения в целом. В условиях же производства речи адекватность выбранного слова замыслу высказывания обеспечивается именно подсознательным учетом значительной части той информации о слове и об обозначаемом им предмете, которая остается «за кадром», т. е. не получает выхода в «окно сознания», хотя и может, в случае надобности, быть актуализованной.

Сама идея многоярусности лексикона при наличии горизонтальных (внутриярусовых) и вертикальных (межъярусных) связей согласуется с трактовкой принципов структурной организации, в той или иной мере свойственных мозгу в целом, а также с признанием того, что мозг человека организован как по голографическому, так и по структурному принципам.