Николай II

Николай Александрович Романов старший сын императора Александра III, родился 6 мая 1868 г. в Санкт-Петербурге. Рос он, довольно подвижным, даже озорным мальчиком. Однажды во время официальной церемонии он так проказничал и бегал в присутствии государя, что один из великих князей при всех схватил Николая и стал его драть за уши, повторяя: «Я тебе говорю — перестань шалить!»

Образование наследник получил домашнее: ему прочли лекции по курсу гимназии, а затем юридического факультета и Академии Генштаба. Николай свободно владел тремя языками; английским, немецким и французским. Что касается политических взглядов цесаревича, то они во многом формировались под влиянием обер-прокурора Синода Константина Победоносцева. Он читал лекции молодому наследнику. Убеждённый сторонник самодержавия, К. Победоносцев говорил, что западная демократия — это «величайшая ложь нашего времени».

С 13 лет Николай стал вести дневник и делал это очень аккуратно вплоть до последних дней своей жизни. За 36 лет своей жизни он не пропустил в своих записях почти ни одного дня…

Более года (с перерывами) цесаревич провёл в войсках. Позднее он дослужился до чина полковника. В этом воинском звании Николай и остался до конца жизни — после смерти отца уже никто не мог присвоить генеральский чин. В завершение образования отец отправил наследника в путешествие за границу, в восточные страны. Николай побывал в Греции, Египте, Индии, Китае и Японии, пережил во время поездки немало ярких, новых впечатлений.

Правда, пребывание в Японии едва не закончилось трагически. 29 апреля 1891 г. Возле города Киото на русского наследника совершил покушение японец Сандзо Цуда, вооружённый шашкой. Сам Николай так описывал это событие: «Выехали в джен-рикшах и повернули в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы, над ухом. Повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблей в обеих руках. Я только крикнул: «Что, что тебе… «. И выпрыгнул через джен-рикшу на мостовую. Увидев, что урод направляется ко мне и что никто не останавливает его, я бросился бежать по улице, придерживая рукой кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны…» В этот момент спутники Николая зарубили террориста саблями.

Через день наследник записал в дневнике: «Я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный поступок одного фанатика». Однако многие приближённые Николая твёрдо считали, что покушение, совершённое на государя в Японии, позднее повлияло на его политику. Говорили, что именно оно психологически подтолкнуло русского императора к войне, с этой страной спустя десятилетие.

В 1892 г. Александр III обсуждал со своим министром Сергеем Витте вопрос о строительстве Великого Сибирского пути. Министр предложил поставить во главе строительства железной дороги молодого наследника.

«Да ведь он совсем мальчик, — крайне изумился император, — у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем комитета?».

«Для наследника цесаревича, — отвечал министр, — это будет первая начальная школа для ведения государственных дел».

«Наследник цесаревич очень увлёкся этим назначением, — писал позднее С. Витте, — принял его близко к сердцу … Уже через несколько заседаний он овладел положением председателя, что, впрочем, нисколько не удивительно, так как император Николай II — человек, несомненно, очень быстрого ума и быстрых способностей; он вообще всё быстро схватывает и всё быстро понимает».

Начало правления Николая

20 октября 1894 г. скончался от тяжёлой болезни император Александр III. На престол вступил 26-ти летний Николай, которого отец ещё недавно называл «совсем мальчиком». Наследник, однако, не стремился занять престол, скорее не хотел этого. В декабре он записал в своём дневнике: «Для меня худшее случилось, именно то, что я так боялся всю жизнь…». Не прошло и месяца после кончины отца и начала царствования, как состоялась свадьба молодого государя и принцессы Алисы (Александры Фёдоровны). «Вместе с непоправимым горем, — писал Николай, — Господь наградил также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать, дав мне Аликс».

В своей деятельности Николай II всегда стремился в полной мере отвечать тому облику русского самодержца, который он считал идеальным. «Когда император Николай II вступил на престол, — писал С. Витте, — то от него светлыми лучами исходил, если можно так выразиться, дух благожелательности; он сердечно и искренне желал России В её целом — всем национальностям, составляющим Россию, всем её поданным — счастия и мирного жития, ибо у императора, несомненно, сердце весьма хорошее, доброе…

Император Николай II обладает особым даром очарования. Я не знаю таких людей, которые, будучи первый раз представлены государю, не были им очарованы; он очаровывает как своею сердчною манерою, обхождением, так и в особенности и своей удивительной воспитанностью, ибо мне в жизни не приходилось встречать по манере человека более воспитанного, нежели наш император".

Обаяние Николая II во многом заключалось в том, что к каждому собеседнику он старался найти особый подход, учитывая его сословие, профессию, личные качества и т. п. Про Николая говорили, что «с семёновцем он будет разговаривать иначе, чем с преображенцем «. В противоположность своему отцу он почти ни к кому, кроме своих близких, не обращался на «ты». При любых обстоятельствах, даже самых грозных, он, он сохранял неизменную выдержку и внешнее спокойствие. Недруги Николая часто объясняли это «равнодушием и тупостью»…

Среди либеральной общественности смена государей, как часто бывало, породила надежды на расширение гражданских и политических свобод. В адрес царя поступали многочисленные обращения от земских собраний с пожеланием реформ.

17 января 1895 г. Николай II выступил с одной из первых политических речей. Интерес к этому событию был огромным; что скажет общественности молодой государь? В Аничковом дворце он принял депутацию дворянства, деятелей земств и городов. К каждому жесту нового царя присматривались с напряжённым интересом. Текст своей речи он положил в барашковую шапку, которую держал на коленях. Позднее ехидно рассказывали, что время от времени он опускал к ней глаза, «как ученик, плохо выучивший урок «.

Государь действительно боялся сбиться и волновался, хотя внешне старался этого не показывать. Он произнёс знаменитые слова: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлёкшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть же все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твёрдо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель». Преодолевая стеснение, Николай произнёс последнюю фразу очень громко, почти выкрикнул.

Один из пожилых членов дворянской депутации от неожиданности выронил из рук большое золотое блюдо с хлебом-солью, которое с грохотом упало на пол. Царь попытался поднять блюдо, чем только усилил общее замешательство. Государыня, ещё плохо знавшая русский язык, встревожилась и по-французски спросила у фрейлины: «Что случилось? Почему он кричит?». Та тоже по-французски отвечала: «Он объясняет им, что они идиоты…». Вся эта сцена надолго оказалась в центре внимания общественности, постепенно обрастая различными живописными подробностями. Слова императора о «бессмысленных мечтаниях» произвели громадное впечатление.

В результате эта фраза едва ли не навсегда определила отношение к нему интеллигенции. Впрочем, Николай II вполне отвечал ей «взаимностью». Он считал, что самодержец должен служить всему обществу, а не «идти на поводу у интеллигенции». С. Витте вспоминал, что ему не раз приходилось говорить в докладах по разным поводам: «Таково общественное мнение». На это Николай II иногда в сердцах отвечал: «А мне какое дело до общественного мнения». «Государь совершенно справедливо считал, — разъяснял С. Витте, — что общественное мнение — это есть мнение „интеллигентов“, а что касается его мнения об интеллигентах, то раз за столом кто-то произнёс слово „интеллигент“, на что государь заметил: „Как мне противно это слово“, — добавив, вероятно саркастически, что следует приказать Академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря».

14 мая 1896 г. в Москве в Успенском соборе состоялась торжественная церемония коронации Николая. А спустя четыре дня, во время народных гуляний, произошла знаменитая катастрофа на подмосковном Ходынском поле, известная под названием «Ходынка». Там должны были раздавать народу царские подарки — эмалированные кружки с изображением двуглавого орла, а также пряники и другие угощения… На рассвете 500-тысячная толпа двинулась за дарами. При этом в невероятной давке сони людей падали в рвы, вырытые в поле. Упавших невольно затаптывала людская масса, в результате погибло 1389 человек. Примерно столько же людей получили тяжёлые увечья.

Естественно, возникал вопрос — можно ли после подобной катастрофы продолжать коронационные торжества? Но ведь их отмена бросила бы ещё одну тень на всё предстоящее царствование Николая II… Это соображение победило, и поэтому решили — продолжать. Вечером того же дня молодой государь танцевал на праздничном балу. В последующие дни он посещал раненых, но впечатление о нём как о человеке бессердечном и чёрством уже стало прочным. Позднее революционеры окрестили императора Николаем Кровавым — не только за расстрел 9 января 1905 г., но и за «Ходынку».

Рождение наследника

Царская семья с нетерпением ожидала рождения прямого наследника престола. Но вместо долгожданного сына Александра Фёдоровна родила одну за другой четырёх дочерей: в 1895 г. — Ольгу, в 1897 — Татьяну, в 1899 — Марию, в 1901 — Анастасию.

И лишь 30 июля 1904 г. у царицы родился сын Алексей. Вскоре, однако, выяснилось, что он смертельно болен. Через прабабушку, английскую королеву Викторию, цесаревичу передалась наследственная болезнь гемофилия — несвертываемость крови. Даже при незначительных ушибах у мальчика начиналось внутреннее кровотечение, угрожавшее жизни. Поэтому Алексею не разрешали бегать, играть в подвижные игры, как другим детям, — для него это было слишком опасно. К тому же он оказался, последним ребёнком царской четы… Болезнь единственного наследника его родители воспринимали как ещё одно мрачное предзнаменование в одном ряду с «Ходынкой».

В годы первой революции

Проигранная русско — японская война 1904 — 1905 стала причиной серьёзного общественного напряжения в России. В воскресенье 9 января 1905 г. колонны рабочих во главе со священником Георгием Гапоном направились к зимнему дворцу, чтобы вручить царю свою петицию. Этот день считается днём начала первой русской революции.

Николай II тогда уже не жил в Зимнем дворце, он переехал в Царское Село. Однако император, конечно, знал о готовящемся шествии и хотел выйти к рабочим, чтобы принять у них обращение. Но родственники царя воспротивились этому, называя такой шаг безумием. Они убеждали его, что в толпе может оказаться террорист, который застрелит его, когда он выйдет к рабочим. В конце концов, царь согласился с ними и в день демонстрации остался в Царском Селе.

Рабочее шествие было расстреляно войсками… Николай записал в дневнике: «Тяжёлый день! В Петербурге серьёзные беспорядки… Войска должны были стрелять, в разных местах города много убитых, раненых. Господи, как больно и тяжело.

К октябрю волнения разгорелись по всей стране, и стало ясно, что необходимо предпринимать крайние меры. Сергей Витте тогда обрисовал царю две возможности: или ввести диктатуру одного лица и беспощадно подавить недовольство, или решится на уступки «общественному мнению» и пойти по пути

твердо заявил: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я считаю его вредным для вверенного мне Богом народа…». «Самодержавную власть, завещанную мне предками, — говорил он, — я должен передать в сохранности моему сыну». В этом он видел одну из главных обязанностей, русского монарха.

Однако теперь стало ясно, что путь военной диктатуры уже вряд ли возможен. Сами представители военной силы не верили в надёжность войск. Они убеждали царя даровать в манифесте свободы, обещать созыв Государственной думы.

17 октября к государю явился глава столичного военного округа великий князь Николай Николаевич. Министр двора барон Владимир Фредерикс рассказывал об этом визите: «Приезжает великий князь. Я говорю ему: „Следует установить диктатуру, и ты должен взять на себя диктаторство“. Тогда великий князь вынимает из кармана револьвер и говорит: „Ты видишь этот револьвер? Вот я сейчас пойду государю и буду умолять его подписать манифест… Или он подпишет, или я у него же пущу себе пулю в лоб из этого револьвера“». Выйдя от Николая II после этой беседы, великий князь Николай Николаевич с торжеством объявил, что государь окончательно решился даровать свободы. Спустя несколько часов царь, осенив себя крестным знамением, поставил подпись на манифесте.

С.Витте позднее писал: «В течение всех октябрьских дней государь казался, совершенно спокойным. Я не думаю, чтобы он боялся, но он был совсем растерян, иначе при его политических вкусах, конечно, он не пошёл бы на конституцию. Мне думается, что государь в те дни искал опоры в силе, но не нашёл ни кого из числа поклонников силы — все струсили…».

Тем не менее, столь неприятное Николаю слово «конституция» произнесено не было, и он сохранил титул «самодержца». Не оставил Николай и мысль, найти опору для самодержания в народе — но, конечно, не среди интеллигенции. При выборах в Государственную думу государь попытался опереться на поддержку крестьянства, что отразилось в избирательном законе. В крестьянстве он видел историческую основу самодержавия. Однако эти надежды не оправдались. Крестьяне, требовавшие передачи им помещичьих земель, послали в государственную думу отнюдь не монархических депутатов…

В III Думе властям пришлось отказаться от «ставки на крестьянство». И всё-таки Николай сохранял глубокую веру в то, что самодержавие наиболее близко душе русского народа. Он считал, что революция вызвана внешними, поверхностными причинами: призывами интеллигенции, влиянием национальных меньшинств. Русский народ, по мнению государя, по-прежнему сохранял верность царскому престолу.

Очень характерный диалог произошёл в 1909 г. между Николаем II и премьер-министром Петром Столыпиным. В годы революции царь находился почти под арестом в одном из своих дворцов, не мог никуда ездить, опасаясь покушений.

И вот глава правительства торжественно сказал ему: «Ваше Величество, революция вообще подавлена, и Вы можете теперь свободно ездить куда хотите». П. Столыпин ожидал слов благодарности, удовлетворения. Вместо этого он с удивлением услышал ответ государя:"Я не понимаю, о какой революции Вы говорите. У нас, правда, были беспорядки, но это не революция… Да и беспорядки, я думаю, были бы невозможны, если у власти стояли люди более энергичные и смелые…"

После начала первой мировой войны

Летом 1914 г. в Европе чувствовалось приближение большой войны. Фрейлина и близкая подруга императрицы Анна Вырубова вспоминала, что в эти дни она часто «заставала государя бледного и расстроенного». «Из разговора с ним, — писала А. Вырубова, — я видела, что и он считает войну неизбежной, но он утешал себя тем, что война укрепляет национальные и монархические чувства, что Россия после этой войны станет ещё более могучей, что это не первая война…». Когда же война стала свершившимся фактом, настроение Николая II, резко изменилось в лучшую сторону. Он испытывал бодрость и воодушевление и говорил: «Пока этот вопрос висел в воздухе, было хуже!».

20 июля, в день объявления Россией войны, государь вместе с супругой побывал в Петербурге. Здесь он оказался главным участником волнующих сцен национального подъёма. На улицах Николая II встречали необъятные толпы народа под трёхцветными знамёнами, с его портретами в руках. В зале Зимнего дворца государя окружила восторженная толпа депутатов. Один из них, монархист Василий Шульгин, описывал этот момент: «Стеснённый так, что он мог бы протянуть руку до передних рядов, стоял государь. Это был единственный раз, когда я видел волнение на просветлевшем лице его. И можно ли было не волноваться? Что кричала эта толпа, не юношей, а пожилых людей? Они кричали: „Веди нас, государь!“. Это было, быть может, самое значительное, что я видел в своей жизни».

Николай II произнёс речь, которую закончил торжественным обещанием, что не заключит мир до тех пор, пока не изгонит последнего врага с русской земли. Ответом ему было мощное «ура!». Он вышел на балкон, чтобы приветствовать народную демонстрацию. А. Вырубова писала: «Всё море народа на Дворцовой площади, увидев его, как один человек опустилось перед ним на колени. Склонились тысячи знамён, пели гимн, молитвы… все плакали… Среди чувства безграничной любви и преданности Престолу началась война».

В первый год войны русская армия потерпела ряд тяжёлых поражений. При известии о падении Варшавы Николая покинула его обычная невозмутимость, и он горячо воскликнул: «Так не может продолжаться, я не могу всё сидеть здесь и наблюдать за тем, как разгромляют армию; я вижу ошибки — и должен молчать!». Обострилось и положение внутри страны. Под влиянием поражений на фронте Дума начала борьбу за ответственное пред ней правительство. В придворных кругах и Ставке зрели какие-то замыслы против императрицы Александры Фёдоровны. Она вызывала всеобщую враждебность как «немка», шли толки о том, чтобы заставить царя отправить её в монастырь.

Всё это побудило Николая II встать во главе армии, сменив великого князя Николая Николаевича. Он объяснил своё решение тем, что в трудный момент возглавлять войска должен верховный вождь нации. 23 августа 1915 г. Николай прибыл в ставку в Могивелёве и принял на себя верховное главнокомандование.

Между тем напряжение в обществе нарастало. Председатель Думы Михаил Родзянко при каждой встрече с царём уговаривал его пойти на уступки Думе. Во время одной из их бесед уже в январе 1917 г. Николай II сжал голову обеими руками и с горечью воскликнул: «Неужели я двадцать два года старался, чтобы всё было лучше, и двадцать два года ошибался!?». Во время другой встречи государь неожиданно заговорил о своих переживаниях: «Был я в лесу сегодня… ходил на глухарей. Тихо там, и всё забываешь, все эти дрязги, суету людскую… Так хорошо было на душе. Там ближе к природе, ближе к Богу…».

Отречение от престола.

27 февраля 1917 г. Николай II записал в дневнике: «В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия!». Государь послал в мятежную столицу генерала Николая Иванова, приказав ему «с войсками водворить порядок». Но из этой попытки в конечном итоге ничего не вышло.

В последний день февраля государь отбыл из Могилёва в Царское село. Однако по дороге поступили сведения, что путь занят восставшими. Тогда царский поезд повернул в Псков, где находился штаб Северного фронта. Сюда Николай II прибыл вечером 1 марта.

Здесь государь узнал о том, что попытка Н. Иванова «подавить бунт» в столице закончилось неудачей. Стало ясно, что успокоить Петроград силой не удастся. В ночь на 2 марта Николай II вызвал главнокомандующего фронтом генерала Николая Рузского и сообщил ему; «Я решил пойти на уступки и дать им ответственное министерство». «Я берёг не самодержавную власть, а Россию, — говорил государь. — Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу…».

Николай Рузский немедленно сообщил о решении царя по прямому проводу Михаилу Родзянко. Тот отвечал: «Очевидно, что Его Величество и вы не даёте себе отчёта в том, что здесь происходит; настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко… Время упущено и возврата нет». М. Родзянко сказал, что теперь необходимо уже отречение Николая в пользу наследника.

Узнав о таком ответе М. Родзянко, Н. Рузский через Ставку запросил мнение всех главнокомандующих фронтами. Утром в Псков стали приходить их ответы. Все они умоляли государя для спасения России и успешного продолжения войны подписать отречение. Вероятно, самое красноречивое послание пришло от генерала Владимира Сахарова с Румынского фронта. Предложение об отречении генерал назвал «гнусным». Он выражал негодование по адресу думы: «Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся царя своего, а разбойная кучка людей, именуемая Государственной думой, предательски воспользовалась удобной минутой для своих преступных целей…». А закончил неожиданно: «Переходя к логике разума и учтя создавшуюся безвыходность положения, я, непоколебимо верный поданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям».

Около 14 часов 30 минут 2 марта об этих телеграммах было доложено государю. Николай Рузский также высказался за отречение. «Теперь придётся сдаться на милость победителя» — так он выразил своё мнение приближенным царя. Подобное единодушие вождей армии и Думы произвело на императора Николая II сильное впечатление. Особенно его поразила телеграмма, присланная великим князем Николаем Николаевичем…

«Если я помеха счастью России, — сказал государь, по воспоминаниям генерала Д. Дубенко, — и меня все стоящие ныне во главе её общественных сил просят оставить трон, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину… Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия». Участник этой сцены генерал С, Саввич рассказывал: «Наступило общее молчание, длившееся, как мне показалось, около двух минут. Государь сидел в раздумье, опустив голову. Затем он встал и сказал: „Я решился. Я отказываюсь от престола“. При этом государь перекрестился. Перекрестились и все мы».

Уже решив отречься, Николай II продолжал колебаться, кому передать престол: сыну или брату? Он посоветовался со своим лейб-хирургом профессором Сергеем Фёдорвым. «Я приказываю вам, — сказал царь, — отвечать мне откровенно. Допускаете ли вы, что Алексей может вылечиться?» «Нет, Ваше Величество, — отвечал врач, — его болезнь неизлечима». «Императрица давно так думает; я ещё сомневался… Уже если Бог так решил, я не расстанусь со своим бедным ребёнком».

Вечером того же дня в Псков прибыли депутаты Думы А. Гучков и В. Шульгин. Государь принял их в своём вагоне. В книге «Дни» В. Шульгин так передавал слова Николая II: «голос его звучал спокойно, просто и точно.

— Я принял решение отречься от престола… До трёх часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь вы поймёте чувства отца… последнюю фразу сказал тише …"

Николай передал депутатам манифест об отречении, отпечатанный на пишущей машинке. На документе стояла дата и время: «2 марта 15 часов 5 минут».

В своём дневнике в этот день Николай записал: «По его словам (Родзянко), положение в Петрограде таково, что теперь министерство будет бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно моё отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим… Пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения Росси и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого.

Кругом измена, и трусость, и обман!" Последняя фраза звучала совершенно необычно в очень сдержанном и скупом на эмоции дневнике Николая II…

После отречения

Николай подписал отречение от престола и отправился в Могилёв, в Ставку. 8 марта он отдал здесь прощальный приказ по армиям. Он начинался словами: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска…». Бывший император писал: «Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству». Армии это прощальное обращение не объявили.

В тот же день Николай Александрович простился с высшими чинами Ставки. Генерал В. Воейков вспоминал: «Это был единственный случай, когда он после отречения находился в среде своих бывших верноподданных. Картина, по словам очевидцев, была потрясающая. Слышались рыдания. Несколько офицеров упали в обморок… Государь не мог договорить своей речи из-за поднявшихся истерик… было раздирающее душу проявление преданности царю со стороны присутствующих солдат». Генерал Н. Тихменев писал: «Судорожные всхлипывания и вскрики не прекращались. Офицеры Георгиевского батальона, люди по большей части несколько раз раненные, не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев. Государь, всё время озираясь на обе стороны, со слезами в глазах, не выдержал и быстро направился к выходу». В своём дневнике Николай Александрович записал: «Прощался с офицерами и казаками конвоя и Сводного полка — сердце у меня чуть не разорвалось!».

Верховный главнокомандующий генерал Михаил Алексеев объявил Николаю Александровичу о решении Временного правительства: «Ваше Величество должны себя считать как бы арестованным». Генерал Дмитрий Дубенский рассказывал: «Государь ничего не ответил, побледнел и отвернулся… Государь был очень далёк от мысли, что он, согласившийся добровольно оставить престол, может быть арестован».

При отъезде из Могилёва бывшему государю открылось поразительное зрелище. На всём протяжении его пути до вокзала молчаливые толпы народа стояли на коленях перед своим бывшим императором. Его глубоко взволновала и растрогала эта сцена. Он по-прежнему не сомневался, что основная масса русского народа — за государя. «Семя зла в самом Петрограде, а не во всей России», — писал он позднее. Революция, по его мнению, произошла помимо мнения подавляющего большинства русского народа. «Народ сознавал свое бессилие», — заметил Николай Романов чуть позже о февральских днях.

Бывший государь вернулся в Царское Село уже под охраной и здесь окончательно оказался под домашним арестом. Прибыв туда, он впервые после всех бурных событий встретился с супругой и детьми. «В эту первую минуту радостного свидания, — писала Анна Вырубова, — казалось, было позабыто всё пережитое и неизвестное будущее. Но потом, как я впоследствии узнала, когда Их Величества остались одни, Государь, всеми оставленный и со всех сторон окружённый изменой, не мог не дать воли своему волнению и, как ребёнок, рыдал перед своей женой».

Когда в тот же день Николай Александрович захотел выйти в сад прогуляться, шесть солдат-охранников преградили ему путь. Они, по словам А. Вырубовой, даже подталкивали его прикладами: «Господин полковник, вернитесь назад! Туда нельзя ходить!». Спокойно взглянув на них, бывший государь вернулся обратно во дворец.

Если бы не лишение свободы, он, пожалуй, был бы даже доволен тем, что наконец освободился от бремени власти. «Уход в частную жизнь, — писал А. Керенский, — не принёс ему ничего, кроме облегчения. Старая госпожа Нарышкина передала мне его слова: „Как хорошо, что не нужно больше присутствовать на этих утомительных приёмах и подписывать эти бесконечные документы. Я буду читать, гулять и проводить время с детьми“. — „И это, — добавила она, — была отнюдь не поза“». Но бывший государь не хотел отправляться за границу, в изгнание. «Дайте мне здесь жить с моей семьёй самым простым крестьянином, зарабатывающим свой хлеб, — сказал он фрейлине А. Вырубовой, — пошлите нас в самый укромный уголок нашей родины, но оставьте нас в России».

Николай Александрович внимательно следил за политическими событиями, особенно за ходом войны. После начала июньского наступления он записал в дневнике: «Совсем иначе себя чувствуешь после этой радостной вести».

Бывший государь оставался вежливым и даже доброжелательным, в том числе и к своим охранникам. В пасхальную ночь для царской семьи в дворцовой часовне состоялось богослужение. После заутрени Николай Александрович, согласно православному обычаю, трижды расцеловался со всеми присутствующими, похристосовался он и собственной стражей — солдатами и дежурным офицером.

Тобольская ссылка.

А. Керенский вспоминал: «Вопреки всем сплетням и инсинуациям Временное правительство решило ещё в самом начале марта отправить царскую семью за границу. Однако уже летом мы получили категорическое официальное заявление о том, что до окончания войны въезду бывшего монарха и его семьи в пределы Британской империи невозможен». После этого отказа царскую семью решили отправить, по словам А. Керенского, «в самое тогда в России безопасное место — Тобольск». Князь Г. Львов замечал: «Сибирь была тогда покойна, удалена то борьбы политических страстей, и условия жизни в Тобольске были хорошие». Это решение носило и символический оттенок, призванный успокоить яростных врагов свергнутой династии. До сих пор цари ссылали в Сибирь революционеров. А теперь революционеры ссылают в Сибирь царя!

В Тобольск царскую семью отправили 31 июля 1917 г. По прибытии на место их разместили в бывшем губернаторском доме — каменном двухэтажном здании, в котором было 18 комнат. Охрану царской семьи возглавлял комиссар Временного правительства Василий Панкратов, народоволец, отсидевший 14 лет в Шлиссельбургской крепости. Это также во многом было символично: старый революционер держит под стражей коронованных особ… Он так описывал их быт: «Обыкновенно в ясные дни вся семья, чаще после обеда, выходила на балкон… Проходящие по улице вначале с большим любопытством заглядывались на семью Николая Александровича. Александра Фёдоровна чаще всего выходила на балкон с вязаньем или шитьём. Реже всех появлялся на балконе Николай Александрович. С того дня, как только были привезены кругляки и дана поперечная пила, он большую часть дня проводил за распилкой кругляков на дрова. Это было одно из любимых его времяпрепровождений. Приходилось поражаться его выносливости и даже силе».

Николай Александрович с детства любил физическую работу на свежем воздухе. В Тобольске, работая с ним на пару, долго не выдерживали даже крепкие солдаты-охранники.

Узнав об Октябрьском перевороте, бывший государь записал в своём дневнике: «Тошно читать описание в газетах того, что произошло в Петрограде и Москве! Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени!». В. Панкратов вспоминал: «Октябрьский переворот произвёл гнетущее впечатление не только на бывшего царя, но и на свитских. Николай II долго молча переживал и никогда со мной не разговаривал об этом. Но вот когда получились газетные сообщения о разграблении винных подвалов в Зимнем дворце, он нервно спросил меня: „Неужели Керенский не может приостановить такое своеволие?“. — „По-видимому, не может… Толпа везде и всегда остаётся толпой“. — „Как же так? Александр Фёдорович поставлен народом… народ должен подчиняться… не своевольничать… Керенский — любимец солдат… Почему не остановить толпу?.. Зачем допускать грабежи и уничтожение богатств?..“. Последние слова произнёс бывший царь с дрожью в голосе. Лицо его побледнело, в глазах сверкнул огонёк негодования».

В Ипатьевском доме.

В апреле 1918 г. царскую семью взяли под охрану уже советские комиссары. Они перевезли Романовых в «столицу красного Урала» — Екатеринбург. Здесь царскую семью разместили в особняке инженера Николая Ипатьева, выселив хозяина. С семьёй оставалось пять человек прислуги. В июле охрану возглавил старый большевик Яков Юровский.

11 июля 1918 г. Николай записал в дневнике: «Утром к открытому окну подошли трое рабочих, подняли тяжёлую решётку и прикрепили её снаружи рамы без предупреждения со стороны Юровского. Этот тип нам нравится всё менее… Начал читать восьмой том Салтыкова». А вот следующая запись от 13 июля, последняя, за которой — чистые страницы: «Алексей принял первую ванну после Тобольска. Колено его поправляется, но совершенно разогнуть его он не может. Погода тёплая и приятная. Вестей извне никаких не имеем».

Царская семья почти не получала известий о политических событиях, а между тем в стране разгоралась гражданская война. На Екатеринбург двигались восставшие против большевиков Чехословацкий корпус и казаки. Со дня на день большевики ожидали падения города.

Казнь царской семьи

В ночь на 17 июля семью Романовых и их прислугу разбудили. «В городе неспокойно, — сказали им, — поэтому в целях безопасности необходимо спустится с верхнего этажа в нижний». Арестованным заявили, что вскоре все они будут отправлены в другое место… Около получаса ушло на одевание. Затем, ничего не подозревая, вниз спустились 11 человек: царская семья и четыре человека прислуги. Больного Алексея отец нёс на руках, а внизу усадил на венский стул. Великая княжна Анастасия держала на руках маленькую собачку.

Затем в помещение вошли 11 чекистов. Один из них, Михаил Медведев, рассказывал: «Стремительно входит Юровский и становится рядом со мной. Царь вопросительно смотрит на него… Юровский на полшага выходит вперёд и обращается к царю…». Последующую фразу Я. Юровского все участники казни передают по-разному. По одной версии, он произнёс: «Николай Александрович, Ваши родственники старались Вас спасти, но этого им не пришлось, и мы принуждены Вас сами расстрелять». По другой — он сказал ещё проще: «Ваши друзья наступают на Екатеринбург, и поэтому Вы приговорены к смерти».

Царица и великая княжна Ольга перекрестились. Доктор Евгений Боткин спросил: «Так нас никуда не повезут?». Николай Александрович воскликнул только: «Что?! Что!?». Вслед за этим прогремели выстрелы. Стрельба длилась довольно долго. «Удивительно было то, — вспоминал Я. Юровский, — что пули от наганов отскакивали от чего-то рикошетом и, как град, прыгали по комнате». Позднее выяснилось, что великие княжны носили нечто вроде корсетов, в которых было зашито несколько килограммов бриллиантов. От них и отскакивали пули. Комнату сплошь затянуло пороховым дымом, в котором ничего не было видно.

Наконец стрельба прекратилась. М. Медведев вспоминал: «Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, — донесся женский радостный крик: „Слава богу! Меня Бог спас!“. Шатаясь, поднимается уцелевшая горничная…». Кроме того, ещё оставались живы Алексей, три великие княжны и доктор Боткин. Выстрелив в них ещё несколько раз, дело довершили штыками. В Алексея чекистам пришлось выпустить более десятка пуль, прежде чем он скончался… Кроме Романовых погибли: доктор Е. Боткин, лакей А. Трупп, горничная А. Демидова, повар Харитонов. Из всей прислуги пощадили только поварёнка Л. Сиднева, которого ещё утром отправили из Ипатьевского дома

Каждый из чекистов добивался «чести собственноручно расстрелять бывшего царя» (Судя по всему, Николай погиб от пули М. Медведева). Расстрел детей и прислуги участники казни воспринимали скорее как тягостную необходимость. Два чекиста — латыша даже отказались стрелять в великих княжон. «Когда я распределял роли, — вспоминал Я. Юровский, — латыши сказали, чтобы я избавил их от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей участия в расстреле как людей, не способных выполнить революционный долг в самый решающий момент…».

Спустя несколько дней после казни Романовых, 25 июля 1918 г., Екатеринбург, как ожидалось, пал. В город вошли Чехословацкий корпус и войска сибирского правительства.

Заключение

Николай Александрович Романов — последний российский император, старший сын Александра III. В 1894 г. вступил в брак с принцессой Гессенской, принявшей имя Александры Фёдоровны. Имел 4 дочерей (Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию) и сына — наследника престола Алексея (1904;18). Получил домашнее образование. Из учителей наибольшее влияние на него оказал К. П. Победоносцев, передавший воспитаннику твёрдое убеждение в «божественной избранности российских самодержцев» и незыблемости основ «православия, самодержавия и народности». Человек посредственных для государственного деятеля умственных способностей, Николай II отличался безразличием ко всему, что выходило за круг семейных интересов (сохранение неограниченного самодержавия он считал семейным делом). Ни кровавая трагедия 18 мая 1896 г. во время коронационных торжеств в Москве, ни произведённый с ведома царя расстрел мирного шествия рабочих девятого января 1905, ни воен. Поражения в Русско — Японской и 1-ый мировой войнах, ни даже потеря престола не вывели Николая II из состояния равнодушного прозябания. Характерное для Николая II безволие сочеталось с упрямством в решении вопросов, которые он связывал с личным престижем. Лицемерие, подозрительность, недоверие к лицам с сильным характером (С. Ю. Витте, П. А. Столыпин) необычайно усилили роль дворцовой камарильи. Безволие мужа царица стремилась «восполнить» своим характером; к концу царствования Николая II она сосредоточила в своих руках решение многих важнейших вопросов. Мистически настроенная и психически неуравновешенная, Александра Федоровна, а через неё и Николай оказались под влиянием различных авантюристов, из которых особенно большую роль играл Г. Распутин.

Царствование Николая II проходило в обстановке почти непрерывно нараставшего революционного движения в стране. Считая неограниченную монархию единственно возможной для России формой государственного устройства Николай уже в январе 1895 г. в речи перед депутатами от земства и городов назвал надежды на конституцию «бессмысленными мечтаниями» и заявил о своём твёрдом намерении «охранять начала самодержавия». На протяжении всего царствования Николай II поддерживал политику карательных мер, получившую своё выражение в событиях «кровавого воскресенья» 1905 г., действиях карательных экспедиций и военно-полевых судов 1905;1907, Ленском расстреле 1912 и т. д. Вынужденный в период высшего подъёма первой русской революции издать манифест 17 октября 1905, в котором обещались законодательная дума и буржуазнодемократические свободы, Николай впоследствии рассматривал этот акт как результат своей слабости и ненужной уступчивости в минуту колебаний. В историю страны он вошёл под кличкой «Николай Кровавый».

Внешняя политика Николая II носила столь же реакционный характер, как и внутренняя, выражая экспансионистские устремления военно-феодального и капиталистического империализма. Поражение в Русско-японской войне, революция 1905;07 резко ослабили влияние России на международной арене. Осуществление собственных агрессивных планов царизма становилось, — чем дальше, тем больше, — невозможным вне импералистич. коалиций. Интересы господствующих классов страны, растущая финансовая зависимость от иностранных кредиторов, главным из которых была Франция, толкали Николая в англо-французский лагерь. Монархические же убеждения и симпатии Николая II и его ближайшего окружения были на стороне кайзеровской Германии. Об этом свидетельствуют собств. действия Николая (Бьёркский договор и т. д.). В конечном счёте возобладала ориентация на Антанту, в составе которой царизм вступил в 1-ю мировою войну. Война на некоторое время уничтожила оппозиционность русской буржуазии к царизму. Однако последовавшие вскоре военные поражения, неспособность правительства мобилизовать страну для ведения войны, а главное — угроза приближающейся революции, вновь заставили буржуазию проявить политическую активностью. Союзником её оказались даже некоторые убеждённые сторонники неограниченной монархии, стремившиеся спасти «монархию от монарха». Неспособность Николая II руководить государством и армией, грязь распутинщины оттолкнули от Николая и царицы даже таких приверженцев престола, как Пуришкевич, Шульгин и др. Среди буржуазно — помещичьей верхушки возникла идея дворцового заговора против Николая II, чтобы сменой царя предупредить революцию и спасти монархию. Эти планы были сорваны Февральской буржуазно — демократической революцией. 2 марта 1917 г. Николай отрёкся от престола в пользу брата Михаила. Под давлением революционных масс престола не принял. 8 марта 1917 г. по требованию петроградских рабочих Николай II с семьёй был арестован, содержался под арестом в Царском Селе, затем был отправлен в Тобольск, а оттуда после октябрьской, революции в Екатеринбург. В ночь с 16 на 17 июля 1918 при приближении к Екатеринбургу мятежного чехословацкого корпуса Николай и члены его семьи были расстреляны по постановлению Уральского обл. Совета.