Советская Россия в условиях НЭПа

Первые восемь месяцев революции не привели к переходу от буржуазного к социалистическому экономическому порядку. До сих пор ее основным достижением было свержение экономической власти феодальных землевладельцев и буржуазии, а не закладка основ экономики будущего. Ни одна из мер того периода не носила подлинного отпечатка социализма — или еще в меньшей степени коммунизма — в марксистском смысле этого понятия. Национализация земли произведена была формально — мера, за осуществление которой выступали многие передовые буржуазные радикалы; в действительности же она была разделена в целях обработки на множество мелких крестьянских участков земли — программа социал — революционеров, которых марксисты всегда считали, по существу, мелкобуржуазными. В промышленности медленно и с некоторым сопротивлением начали предприниматься шаги по осуществлению политики национализации; однако это проводилось как часть программы государственного капитализма и все еще проповедовалась необходимость «учиться у капиталистов». В торговле и системе распределения не было сделано ничего, за исключением расширения и более организованного проведения монополии на хлеб, установленной Временным правительством. В области финансов были национализированы банки — еще одна из мер, идеально совместимая с буржуазным радикализмом; однако во всех других аспектах ее трудно было обвинить в отходе от ортодоксальной капиталистической практики. Ленин неоднократно всячески подчеркивал умеренность намерений Советов в это время. И там, где применялись более решительные меры, виноват был кто-то другой. «Тактика, принятая классом капиталистов, состояла в том, чтобы толкнуть нас на борьбу, отчаянную и беспощадную, вынуждавшую нас к неизмеримо большей ломке старых отношений, чем мы предполагали». Главнейшая заповедь Апрельских тезисов 1917 г. в своей основе соблюдалась:

«Не „введение“ социализма в качестве немедленной задачи, а немедленное осуществление контроля Советов рабочих депутатов над общественным производством и распределением продуктов».

Ленин суммировал это положение в мае 1918 г., говоря о будущем названии РСФСР:

«…выражение социалистическая советская республика означает решимость Советской власти осуществить переход к социализму, а вовсе не признание новых экономических порядков социалистическими».

Таким образом, окунуться в экономическую политику социализма предстояло в последующий период, причем сделать это под воздействием отчаянной гражданской войны. То, что называлось «военным коммунизмом», было, как об этом писал его главный историк Л. Критсман, «опытом первых шагов перехода к социализму». Период 1918;1920 гг. был во всех отношениях проверкой на прочность нового режима; и, хотя он с поразительной легкостью разгромил врагов, единственной программой которых было восстановление старого порядка, крайности гражданской войны еще более выпукло высветили стоявшую перед ним дилемму. Экономическая отсталость России облегчила путь для политического триумфа революционеров, поскольку им противостояли лишь остатки пережитков феодализма и неразвитый и еще неэффективный капитализм. Но это же обстоятельство сделало последующую работу социалистического строительства во много раз более трудной, так как они были призваны строить новое социалистическое общество без прочного демократического и капиталистического фундамента, наличие которого марксистская теория считала непременным условием. Эти специфические условия диктовали, как Ленин признавал в полной мере, определенную постепенность и осторожность в достижении позитивных задач социализма. Говоря теоретически, необходимо было завершить буржуазную революцию прежде, чем продвигаться к социалистической революции; и неуверенность в умах партийных руководителей, включая Ленина, относительно точного момента этого перехода отражала это внутреннее замешательство. Гражданская война покончила со всеми сомнениями, вынудив новый режим волей-неволей мчаться сломя голову по дороге к социализму. Но военный коммунизм в России во многом напоминал искусственный и нестабильный характер того, что иногда называли «военным социализмом» в Германии. Это был продукт чрезвычайных обстоятельств, не имевший достаточно солидной социальной и экономической базы, чтобы обеспечить свое полное выживание (даже если что-то из его наследия и могло остаться) после того, как эти чрезвычайные обстоятельства перестали иметь место.

Победоносное окончание гражданской войны после разгрома Врангеля в ноябре 1920 г. и последующее ослабление напряженности решили судьбу военного коммунизма. Покуда длилась война, была неизбежной политика сиюминутных мер, рассчитанных на выживание; окончание войны диктовало пересмотр этой политики в свете более долгосрочных соображений. В первую очередь это касалось продразверстки — политики, смысл которой заключался в постоянной и неумолимой необходимости противостоять сегодняшним чрезвычайным обстоятельствам даже за счет завтрашних перспектив. Решающим фактором было отношение крестьян, чья лояльность по отношению к большевистскому режиму и неохотное подчинение продразверстке были вызваны главным образом страхом «белой» реставрации и потери своих земельных участков. Как только эта угроза была ликвидирована, появилась почва для возрождения естественного недовольства угнетающе чрезмерным налогом, единственное оправдание которого исчезло. Вспышки крестьянских мятежей, начавшихся с демобилизацией в сентябре 1920 г., усилились в зимние месяцы как по интенсивности, так и по широте охвата территорий так что Ленин в марте 1921 г., признал, что «…демобилизация крестьянской армии выкидывает сотни и тысячи… людей», порождающих бандитизм. Эти широко распространенные беспорядки послужили основой и стали прелюдией кронштадтского мятежа — первого согласованного внутреннего восстания против советского режима с лета 1918 г. Требования крестьян занимали важное место в первой резолюции собрания представителей мятежной эскадры: «Дать полное право действия крестьянам над всей землей… а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, т. е. не пользуясь наемным трудом», и «разрешить свободное кустарное производство собственным трудом».

Экономические последствия военного коммунизма, чье банкротство было продемонстрировано этими событиями, создали порочный круг, в котором нельзя было найти исходной точки для проведения анализа. Вслед за катастрофическим падением промышленного производства (частично из-за разрушения заводов, частично из-за дезорганизации труда и частично из-за громоздкой системы централизованного управления, представленной главками) последовал фактический распад государственной или контролируемой государством системы распределения товаров по твердым ценам, приведшей к быстрому росту незаконной частной торговли по неудержимо растущим ценам и к бешеной валютной инфляции. Все это в свою очередь повлекло за собой отказ крестьянства (перед лицом продовольственного голода и падения валюты) поставлять необходимое количество хлеба в города, в результате чего население постепенно покидало индустриальные центры, а промышленное производство все сильнее приближалось к мертвой точке. Противоядие, широко известное в истории как НЭП, также представляло собой серию мер, не ощутимых сначала, но выраставших одна из другой. НЭП начался с удара по точке наибольшей опасности, как сельскохозяйственная политика, нацеленная на получение большего количества продуктов питания за счет предоставления новых стимулов крестьянину; затем он развился в коммерческую политику поощрения торговли и обмена, включая финансовую политику, направленную на стабилизацию валюты, и, наконец, добравшись до самого злейшего из всех зол, он стал промышленной политикой, чтобы достичь такого увеличения производительности в промышленности, какое необходимо для строительства социалистического порядка. Существенной чертой НЭПа было отрицание или отмена политики военного коммунизма. После того как прошел первый шок удивления, НЭП был воспринят всеми как необходимость. Однако одними он был принят охотно, другими — с неспокойной совестью; и подтверждение целесообразности НЭПа явилось темой продолжительной дискуссии, уходившей своими истоками к началу режима и указывавшей на экономические противоречия в будущем.

Военный коммунизм состоял из двух основных элементов: с одной стороны, концентрация экономической власти и мощи, включая централизованный контроль и управление, замена мелких производственных единиц большими и принятие некоторых мер по единому планированию; с другой стороны — бегство от коммерческих и денежных форм распределения, включая пайки и предоставление основных товаров и услуг бесплатно или по номинальным ценам, оплата труда натурой и производство для непосредственного потребления, а не для гипотетического рынка. Однако между двумя этими элементами можно провести достаточно четкое различие. Процессы концентрации и централизации, сколь бы быстрыми темпами они ни развивались в механизме военного коммунизма, являлись продолжением процессов, уже начатых в первый период революции. Ленин еще задолго до того настаивал на том, что социализм является следующим логическим шагом вперед от государственного капитализма и что формы организации, присущие одному, столь же обязательны для другого. Здесь военный коммунизм строил на фундаменте того, что было до него, и многие его достижения выдержали испытание; и только впоследствии были подвергнуты критике и пересмотрены некоторые из аспектов этой политики, и то в их конкретном применении и после рассмотрения под сильным увеличительным стеклом. Под вторым элементом военного коммунизма (замена рыночной экономики натуральным хозяйством) не было такого фундамента. Он не только не был логическим развитием политики начального этапа революции, но и, более того, стал результатом прямого отказа от этой политики — неподготовленным прыжком в неведомое. Эти элементы военного коммунизма были решительно отвергнуты НЭПом, и именно они больше всего дискредитировали военный коммунизм в глазах его критиков.

Между этими двумя аспектами военного коммунизма было еще одно различие. Политика концентрации и централизации применялась почти исключительно в промышленности (попытки приложить ее к сельскому хозяйству оказались безуспешными), и именно здесь находилась основная социальная база сторонников революции, а российская экономика проявляла некоторые черты развитого капитализма. Политика отказа от денег и применения «натурального» хозяйства возникла из неумения решить проблемы отсталого крестьянского сельского хозяйства, в котором было занято около 80% всего населения. Эта — политика была выражением фундаментальной трудности, заключавшейся в попытке удержать в одной упряжке антифеодальную революцию крестьянства с его мелкобуржуазными устремлениями и анти буржуазную, антикапиталистическую революцию фабричного пролетариата, а также в конфликте между городом и деревней, заложенном в самой этой попытке. Именно эти несовместимости в конце концов подняли многих против военного коммунизма и привели к его уничтожению.

Эти различия внутри конгломерата политических аспектов, известных в своей совокупности как военный коммунизм, дают возможность также объяснить расхождения в его интерпретации, которые имеют место в партии. Согласно одной школе, он явился логическим развитием политики предыдущего периода, серией шагов, правильно задуманных, хотя и слишком поспешно выполненных в результате гражданской войны; ошибка же, свойственная военному коммунизму, относится скорее к степени и времени его осуществления, а не к его сущности. Эта точка зрения принадлежит тем, кто прославлял даже наиболее крайние проявления военного коммунизма в качестве побед социалистических принципов.

Согласно другой школе, военный коммунизм представлял собой опрометчивый и драматический пересмотр политики первого периода режима, бросок в непроверенные и утопические эксперименты, ни в коей мере не оправданные объективными условиями. По этому мнению, военный коммунизм состоял не в продвижении вперед по дороге к социализму, а явился вынужденным ответом на чрезвычайные обстоятельства гражданской войны. Различие между двумя школами не было ни жестким, ни постоянным. Первая точка зрения имела тенденцию к отождествлению с мнением бывшей левой оппозиции и незадолго до этого возникшей рабочей оппозиции, которые осуждали возраставшее давление на пролетариат и подчеркивали преимущественное значение промышленности в революционном хозяйстве; она получила некоторую поддержку со стороны Бухарина, который в своей работе «Экономика переходного периода» рассматривал военный коммунизм как соответствующий специфическим русским условиям процесс перехода от капитализма к социализму. Второй точки зрения придерживались другие ведущие руководители партии, включая Ленина и Троцкого, которые были убеждены в необходимости придания большего веса желаниям и интересам крестьянства. Однако Ленин не был до конца последователен в своем диагнозе движущих сил военного коммунизма. В одной из двух своих речей, в которых он знакомил участников X съезда партии с НЭПом, Ленин приписал военный коммунизм «фантазерам», которые мечтали, что в три года можно переделать «экономическую базу» Советской страны; в другой речи он охарактеризовал военный коммунизм как систему, которая «диктовалась потребностями, соображениями и условиями военными, а не экономическими». Когда в критической атмосфере марта 1921 г. за смену наиболее крайних аспектов военного коммунизма НЭПом единогласно проголосовали как за желанную и необходимую перемену, эти подспудные расхождения были положены на полку, но не улажены полностью. Коль скоро военный коммунизм рассматривался как отклонение от правильного пути, продиктованное военной, а не хозяйственной необходимостью, потребностями гражданской войны, а не социализма, НЭП явился цепочкой шагов, компенсирующих прискорбное, хотя и вынужденное отклонение от цели, возвратом на надежную дорогу, по которой шли до июня 1918 г. Бели же к военному коммунизму относиться как к сверхстремительному, с чрезмерным энтузиазмом совершаемому броску вперед, в заоблачные выси социализма, несомненно, преждевременному, но тем не менее похвальному, то в этом случае НЭП был временным отступлением от позиции, которые военный коммунизм был не в состоянии удержать в тот момент, но которые должны быть возвращены — и возвращены скорее рано, чем поздно. Невысказанной посылкой первой точки зрения являлась практическая необходимость принимать в расчет отсталое крестьянское хозяйство и крестьянский склад ума; невысказанной посылкой второй была необходимость создать индустрию и не ущемлять более положение промышленных рабочих, составлявших главный оплот революции.

Обе точки зрения оставили свои следы в выступлениях в статьях Ленина, равно как и на политике НЭПа. Первая получила мощную поддержку в брошюре «О продовольственном налоге», которую Ленин опубликовал в начале апреля 1921 г. Здесь, отбросив несколько защитительный тон, который иногда слышался в его изложении НЭПа на X съезде, он смело охарактеризовал НЭП как возобновление правильной линии, указанной им весной 1918 г. и нарушенной лишь чрезвычайными обстоятельствами гражданской войны. Он начал с пространной цитаты из работы «О «левом"ребячестве и о мелкобуржуазности" — своего мощного залпа по «левым коммунистам"в мае 1918 г. Он вновь подчеркнул, что в отсталой экономике России государственный капитализм (а в НЭПе, сформулированном в марте 1921 г., содержалось признание мелкого капитализма в деревне под государственным контролем) является продвижением по прямой дороге к социализму.

«Продналог есть одна из форм перехода от своеобразного „военного коммунизма“, вынужденного крайней нуждой, разорением и войной, к правильному социалистическому продуктообмену. А этот последний, в свою очередь, есть одна из форм перехода от социализма с особенностями, вызванными преобладанием мелкого крестьянства в населении, к коммунизму».

Это предполагало сравнительно длительный промежуток времени до того, как может быть надежно и успешно завершен переход к социализму. На партийной конференции, созванной в мае 1921 г. для разъяснения рабочим-партийцам нового курса партии, Ленин настаивал на том, что НЭП принят «всерьез и надолго», а в резолюции конференции новая политика признавалась «установленной на долгий, рядом лет измеряемый, период времени». С другой стороны, на той же конференции Ленин охарактеризовал НЭП как «отступление», а несколько месяцев спустя — «поражение и отступление — для нового наступления». Такие характеристики, похоже, поощрили мнение о НЭПе как о временном зле, которое нужно преодолеть как можно скорее, как о пятне на партийном знамени. В конце 1921 г. Ленин все еще говорил о необходимости дальнейшего отступления. В марте 1922 г. он неожиданно объявил, что «это отступление в смысле того, какие уступки мы капиталистам делаем, закончено»; это же заявление было повторено в более официальной форме месяц спустя, на XI съезде партии, когда было сказано, что оно получило одобрение Центрального Комитета. Однако эта декларация не оказала немедленного воздействия на политику и в лучшем случае, вероятно, могла быть понята либо как попытка поднять пошатнувшийся моральный дух партии, либо как намек мировому сообществу, что Россия не будет вести себя униженно на предстоящей международной конференции в Генуе.

Эти проявления неуверенности и непоследовательности в отношении партии и самого Ленина к НЭПу отражают постоянную двойственность лежавших перед этой политикой целей: необходимость любой ценой создать работоспособную экономику за счет соглашения с крестьянством и страстное желание начать давно откладываемый переход к социалистическому порядку, которое могло быть осуществлено только в результате радикальной трансформации крестьянской экономики. Сюда же подключалась фундаментальная проблема, которая преследовала большевистскую революцию с самого начала, — проблема построения социалистического общества в стране, которая миновала стадию буржуазной демократии и буржуазного капитализма. Когда Ленин представлял НЭП X съезду, он вернулся к двум условиям, необходимым для перехода к социализму, которые он впервые выдвинул еще в 1905 г. Только «в странах развитого капитализма» было возможно совершить «непосредственный переход к… социализму». В России же промышленные рабочие все еще составляли меньшинство, а мелкие земледельцы — громадное большинство. Ленин продолжал:

«Социалистическая революция в такой стране может иметь окончательный успех только при двух условиях. Во-первых, при поддержке ее социалистической революцией в одной или нескольких передовых странах. Как вы знаете, для этого условия, мы очень много сделали по сравнению с прежним, но далеко не достаточно, чтобы это стало действительностью.

Другое условие, — это — соглашение между осуществляющим свою диктатуру или держащим в своих руках государственную власть пролетариатом и большинством крестьянского населения".

Ни здесь, ни позднее Ленин не обсуждал взаимоотношения между этими условиями и даже ни разу не намекнул на то, можно ли обойтись без того или другого из них. Но провозглашение НЭПа в такой момент, когда разлетелись в прах радужные надежды лета 1920 г. и когда вера в близкую международную социалистическую революцию была как никогда слабой в период с 1917 г., кажется, предвещало определенный сдвиг акцента с первого условия на второе. Это объяснялось тем, что международная революция все еще запаздывала, что пролетариат Западной Европы не пришел на помощь, что русская революция все еще зависела от крестьянина и что НЭП стал необходимостью. «Только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах" — заявил Ленин на X съезде; и Рязанов искусно напомнил съезду о более раннем содержании того же самого аргумента, когда назвал НЭП «крестьянским Брестом». Основой НЭПа было поддерживать существование «смычки» между крестьянством и пролетариатом, с помощью которой была одержана победа в гражданской войне.

«Пролетариат руководит крестьянством, — заявил Ленин на партийной конференции в мае 1921 г., — но этот класс нельзя так изгнать, как изгнали и уничтожили помещиков и капиталистов. Надо долго и с большим трудом и большими лишениями его переделывать».

Два месяца спустя он изложил эту же точку зрения на одном из заседаний III конгресса Коминтерна. Помимо класса эксплуататоров, почти во всех капиталистических странах имелись свои мелкие производители и мелкие земледельцы; в России они составляли большинство.

«Главный вопрос революции заключается теперь в борьбе против этих двух последних классов».

С ними нельзя было разделаться простыми мерами экспроприации и вытеснения, которые применялись к эксплуататорам; необходимы были другие методы. Они нашли воплощение в НЭПе, чьим принципом было «поддержание союза пролетариата с крестьянством, чтобы он мог удержать руководящую роль и государственную власть». Двусмысленное положение крестьянства, которое в одно и то же время было главным союзником и объектом борьбы, направленной на то, чтобы одержать над ним победу, лежало в основе многих будущих проблем.

«В любом случае, — добавил Ленин, подумав, — проводимый нами эксперимент будет полезен для будущих пролетарских революций».

На XI съезде партии в марте 1922 г. Ленин вновь подтвердил ту же аксиому: «…прежде всего важна нам новая экономическая политика как проверка того, что мы действительно достигаем смычки с крестьянской экономикой». Но у НЭПа в этом отношении был определенный скрытый и еще непонятный, но очень важный подтекст. Ему присуща была тенденция отодвинуть на задний план первое из двух условий перехода к социализму — условие международной социалистической революции, которое Советская власть оказалась неспособной выполнить, — и сконцентрировать усилия на втором условии — завоевании на свою сторону крестьянства, — выполнение которого, казалось, зависело исключительно от искусства и силы советской политики. Три года спустя, когда неосуществимость первого условия стала еще более ясной, настойчивое утверждение Ленина о том, что НЭП — это правильная дорога к социализму, проявилось в качестве не признаваемого открытого предвестника учения о «социализме в одной стране».

военный коммунизм экономика рыночный.

• 1. Гимпельсон, Е.Г. НЭП и советская политическая система. 20-е годы Е. Г. Гимпельсон.- М., 2000.
• 2. Горинов, М.М. НЭП. Поиски путей развития /М.М.Горинов.- М., 1990.
• 3. Ленин, В.И. X съезд РКП (б) /В.И.Ленин //Полн. собр. соч. — Т. 43.
• 4. Лютов, Л. Н. Неэффективность промышленности в условиях НЭПа Л. Н. Лютов //Вопр. истории. — 2000. № 4 — 5. — С.106 — 110.
• 5. Сизоненко, А. И. Советская Россия глазами перуанского социалиста и демократа /А.И.Сизоненко //Отеч. история.- 2005. № 5. — С. 147−150.
• 6. Земцов, Б. Н. Уроки Кронштадта /Б.Н.Земцов // Рос. история.- 2010. № 1.-С.93−99.