Какая же связь может быть между фольклорной и авторской сказкой? И зачем автор использует фольклорный материал? И что именно привлекает из фольклора?

Связи фольклорной и авторской сказок лежат, прежде всего, в истории, и если в давние времена сюжеты сказочники черпали из народного творчества, то в дальнейшем авторская сказка стала развиваться как жанр самостоятельный. Однако в памяти жанра сохранились основные черты:

• — установка на вымысел — свободу «лжи», отчетливо противопоставляемой «правде» реального конкретного мира;
• — стремление к всеобъемлющему содержанию.

Фольклорная сказка рвется объять необъятное; рассказать и о царстве жизни, и о царстве смерти; о том, где лежит верный путь для человека, какова расплата за ошибки, в чем счастье и несчастье, и многое другое.

Наличие в фольклорных сказках выдумок, случайностей, неожиданностей — это стремление вскрыть природу важнейших явлений. Прелесть фольклорных сказок в необычной свободе вымысла и в живости рассказа.

Архаичность, наивность изобразительных средств давно умертвили бы народную сказку, если бы она не обладала удивительным свойством давать в емкой форме картину мира, причем между зачином и концовкой умещается так много, что впору и роману.

В отличие от народных литературные сказки поражают великим разнообразием, с трудом, вмещающимся в рамки какой-то классификации. Каких только сказок мы не знаем! Сказки-притчи, сказки-рассказы, сказки-были, сказки-истории, сказки-пьесы, циклические сказки, и, наконец, сказки-романы.

Как правило, в волшебных авторских сказках свой стиль и язык написания. Герой — образец совершенства, доблести; героиня — воплощение молодости, красоты. Насколько прекрасен внутренний и внешний облик положительных героев, настолько безобразен облик персонажей, причиняющих вред человеку. Для волшебных сказок характерен прием — своеобразное повторение эпизода с нарастанием эффекта. Повествование в волшебной сказке возвышается до величественной эпичности, присущей фольклору.

А существует ли литературная сказка сама по себе, в чистом виде? Всегда есть примеси иных литературных жанров. Могли бы составить исключение сказки, созданные по мотивам народных, как, например сказка Жорж Санд «Грибуль». «Грибуль» — по-французски означает «простофиля». Такие простофили часто действуют в веселых народных сказках. Вот и Грибуль всегда поступает наоборот: когда ему больно, он смеется, когда страшно — поет. Но так ли он глуп? Его, как и русского Иванушку-дурачка, прозвали простофилей жадные, трусливые люди за то, что он не похож на них. Для них всякий, кто помогает другим и не заботится о собственной выгоде — дурачок и простофиля. Однако, настоящие чудеса, настоящие подвиги совершают именно такие «простофили». В отличие от «простофиль» в народных сказках, Грибуль осознает свою непохожесть, он очень разумен: «Я мечтал бы стать умным, но я не хочу быть таким же бессовестным и злым, как они! Если умным и добрым одновременно быть нельзя, то лучше уж я останусь дурачком!».

Сказка в литературе утрачивает свою самодостаточность и требует непременного синтеза с другими жанрами собственно литературной природы. Кроме того, непременным условием такого «перевода» становится самопародирование, вносящее в повествование иронический тон.

Сказка в литературе получает способность проникать, растворяться, окрашивать в свойственные ей тона совершенно несказочные произведения. В этом смысле литературная сказка подобна сатире: помимо «чистого жанра», существует еще множество жанровых и стилевых модификаций. С самого начала своей литературной истории сказка не существовала как независимый от других жанр.

Известно, что фольклорных царевичей и царевен из народных сказок никакое чудо смутить не способно, может быть, потому, что сами они не слишком-то реальны. В литературе же герой, попадая в необычную, чудесную ситуацию, восхищается, радуется, хочет поскорее узнать, как устроена сказочная страна. Сюжет подобных сказок представляет собой чаще всего путешествие, в котором герой не только переживает приключения, но и удовлетворяет свою любознательность. Весь эффект таких сказок в переплетении реального и нереального, субъективного и объективного.

Нетрудно заметить, что сказочники предпочитают глагол всем остальным речевым формам — слушатель невольно становится сопереживателем действия.

Х. К. Андерсен утверждал, что вся жизнь — есть сказка, поэтому ему было так легко извлекать свои волшебные истории из любой житейской мелочи.

Сказочная условность, как правило, необычайно сильна, особенно если речь идет о чудесном — о превращениях. Она способна преобразить в сказку любой жанр.

Но что же такое литературная сказка? Какое она занимает место в литературе? Литературная сказка занимает промежуточное положение между волшебным вымыслом фольклора и жизнеподобием романа. Она может тяготеть к одному их этих полюсов, никогда с ним не сливаясь. Напрасно старались бы мы сочинить такую сказку, в которой был бы лишь один план — сказочной условности, обязательно донесется голос реальности. Без нее не обойтись, она — «противовес», не позволяющий сказке воспарить в чистую отвлеченность, разорвать нить, соединяющую с землей.