Исследование проблемы толерантности
Процессы, которые носят глобальный характер и ставят перед человечеством трудные вопросы, в течение трех десятков лет отслеживаются и изучаются участниками Римского клуба. Здесь выяснили, что глобальная ситуация чревата кризисами, которые создается экспоненциальным ростом народонаселения и промышленного производства при ограниченных природных ресурсах и увеличивающемся загрязнении окружающей… Читать ещё >
Исследование проблемы толерантности (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Исследование проблемы толерантности
Представления о толерантности в мировой культуре имеют богатую и интересную историю. Они отнюдь не вызревали из запретов первобытных сообществ, а связаны с процессами выделения родового человека из системы традиционных норм и установок в пространство социальной истории. Конфликтность человеческого сознания и противоборство нормативно-регулирующих этнических систем, с точки зрения культуры и социальной антропологии, наиболее остро проявляются в процессе распространения религиозных вероисповеданий. Насущный интерес верующих состоял в привлечении как можно большего числа людей в новую духовную практику, а это требовало создания убедительной аргументации. Апологеты веры становились первыми в истории человечества «конфликтологами», специалистами по урегулированию напряженности и конфликтности человеческого сознания. Созданные догматы веры требовали смирения и терпения в практике вероисповедания. В наследии мировых религий мы находим образцы такого поведения. Религиозный опыт послужил в дальнейшем источником оформления новых средств регуляции, в частности, первых прав и свобод буржуазного общества. Но это был источник, а не аргумент. Последним становились реальные интересы, апеллирующие для убедительности к своим социокультурным корням. Уже в античной религии мы встречаемся с некоторыми проявлениями того, что сегодня мы обозначаем термином «толерантность».
В эпоху раннего христианства уже был известен термин «tolerantia», но речь идет лишь о терпении, а не определенном отношении к Инаковому. Христианские источники связывают это понятие преодоления зла, мучений, несчастья, тягот и возлагают чаяния на конечную более радостную перспективу. Причем некоторые из них подчеркивают вынужденность человека преодолевать грехи и ошибки, а поскольку это претерпевает каждый человек, постольку он должен быть терпим к аналогичным мыслям и действиям других. В развитом средневековье мы наблюдаем другие тенденции: проблема толерантности трактуется как терпимое отношение к неверным и еретикам. Ярким представителем теоретического закрепления этого постулата был Фома Аквинский (1225−1274). Но здесь мы не найдем нового смыслового значения необходимого нам понятия. Средневековье обозначает понимание толерантности как вынужденную меру, которая помогает сохранить статус-кво из-за невозможности достичь своих целей с противниками христианства. Таким образом, вырисовывается прикладной характер толерантности: если не можешь победить еретиков и неверных, избегай конфликта.
В определении нетождественности человека относительно человеческого мира, а человеческого мира относительно природы мы учитываем и обобщаем закономерности социальной истории, особенности общественного развития, а также нерасторжимо связанные с ними процессы возникновения и становления специфических, присущих только человеку форм жизнедеятельности — культуры.
Природная, естественная среда обитания человеческого рода — это органическая целостность, необходимая основа их бытия. Они — зависимые части этой целостности. Но не приспособление к своей органической целостности «сыграло роковую роль» в нетождественности человеческого мира и конкретного человека к своей природе или другим людям. Необходимость вступать в контакты с себе подобными — вот что оказалось двигателем социальной истории, общественного развития и культурогенеза.
Человеческий мир — это непрекращающееся общение и взаимодействие людей друг с другом, это использование и создание в ходе общения (и для убедительного воздействия) разнообразия предметных форм. Являясь энергетическим образованием, т. е. созданным в результате жизнедеятельности людей, человеческий мир характеризуется противоречиями и напряжением.
Применительно к современной ситуации человеческий мир можно представить как противоборство интеграционных и дезинтеграционных процессов. С одной стороны, благодаря развитию и интенсификации самого широкого спектра социальных связей — хозяйственных, политических, культурных и т. д., возникновению и актуализации новых видов деятельности и коммуникаций человеческий мир приобретает свойства целостности и единства. Возрастает осознание универсальных человеческих потребностей и проблем обеспечения жизнедеятельности, общности исторических судеб и безопасности народов. Это — интеграционный, или центростремительный, процесс, в ходе которого современный человеческий мир приобретает глобальный характер. С другой стороны, под воздействием роста национального и индивидуального самосознания и их освобождения происходит распад и дробление отдельных социумов, обособление и разъединение субъектов общественной жизни. Это — дезинтеграционная, центробежная составляющая мировых процессов. В человеческом мире она проявляется в различных формах социальной напряженности и конфликтности.
В ходе истории обнаруживаются пределы каждого из этих процессов. Человеческое существование связано как с интеграционными, центростремительными, процессами, так и с дезинтеграционными, центробежными, и люди с необходимостью регулируют эти процессы. Причинами этих процессов являются противоречия части и целого, взаимодействие разного рода субъективности со своей целостностью. Интеграция и дезинтеграция того или иного социума, по сути, имеет общечеловеческий характер, интеграционные и дезинтеграционные процессы в его производстве и воспроизводстве определяют развитие всемирной истории и трансформацию действительности.
Относительно состояния современного человеческого мира и его объективно-исторического движения к своей целостности силы дезинтеграционных процессов грозят обернуться глобальными катастрофами и прекратить всякую жизнь на земле. Отчетливое понимание реального противоборства и конкретного выражения этих процессов побуждает многих участников общественной жизни объединить свои усиления в предотвращении последствий дезинтеграции.
Участники и создатели человеческого мира — субъекты, в отношении к своим целостностям они реализуют субъективность. Она проявляется в различного рода оформленных способах и средствах воздействия людей на природу и на себе подобных. Предметные формы субъективности образуют культуру.
Культура в таком определении есть процедура и результат «переноса» и «закрепления» в предметные формы жизненно важных тому или иному сообществу людей отношений друг с другом и условиями своего бытия. Эти предметные формы фиксируют и сохраняют определенный уровень способностей человека. Востребованность тех или иных предметных форм, а значит, и опредмеченных способностей человека, зависит от жизненных интересов и целей конкретного сообщества или индивида. В общественном развитии задействуются различные предметности, и они же влияют на характер человеческих потребностей и формирование их универсальных, общечеловеческих способностей. Только благодаря их воздействию на живое существо семейства гоминид, тот становится человеком.
По сути предметные формы — идеальные образования, в них не только осуществляется «перенос» конкретных человеческих действий и результатов на нечто иное, выделенное из этих действий и результатов, но и «закрепление» с помощью предметных форм значений этих действий и результатов. Благодаря своим значениям предметные формы участвуют в развитии человеческого сознания.
Известно, что результат какого-либо действия и его значение могут не совпадать. Действие людей или индивида, в ходе которого был достигнут позитивный результат, фиксируется в представлениях людей как ценность, достижение и образец, На уровне человеческого поведения этот образец может воспроизводиться в качестве регулятора межличностных и социальных отношений, восприниматься и сохраняться в культуре общества как нравственная установка, моральный критерий или ценность. Однако не всякое намерение, действие, его результат совпадают с нравственной установкой, критерием или ценностью.
Определенными намерениями и ориентацией характеризуется, например, политическая деятельность, но это вовсе не означает автоматизма ее моральности. Политическую деятельность в зависимости от социальных сфер ее реализации можно представить как различные типы этоса. Подчиняются ли эти специализированные системы определенным моральным установкам? Вопрос дискутируется на протяжении всей истории человечества.
Несомненно, что политика должна ассоциироваться с этическими началами, но их выражения не всегда обладают свойствами постоянства. Политика, видоизменяясь, изменяет и первоначальные вдохновляющие ее идеи, настроения, устремления. Вместе с тем моральные требования к данному виду деятельности обладают стабильными категориями: абсолютные принципы нравственности, ускоренные в культуре. Конкретные формы принципов реализуются в конкретной реальной ситуации, исходя из отдельных требований.
Образуя две исторически автономных, но одинаковых по регулятивно-контрольным функциям системы в конкретном социуме, мораль и политика находятся в постоянном напряжении и испытывают давление друг на друга. Такой характер отношений морали и политики обусловливается социально-историческим и антропологическим параметрами. Мораль и политика развиваются вместе с другими системами общества — экономической, правовой, религиозной, идеологической и др., в которых также действуют представления о долге, границах свободы, нормах поведения и т. д. Процесс взаимоотношения морали и политики может быть обобщен в категориях общественного движения к целостности и осуществления в этом движении принципа толерантности.
Реальное противоборство моральных установок и ценностей политическому этосу — традиционная тема социальной философии. Мыслители нового времени рассматривали его как переход от естественного состояния общества и человека к культуре, цивилизации, гражданскому и политическому обществу, в которых власть и государство способны обуздать распущенные или нецивилизованные нравы Макиавелли Н. Государь. М., 1982; Гоббс Т. О гражданине // Избр. произв. Т. 1. М., 1964; Он же. Левиафан // Там же. Т. 2; Руссо Ж. Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права // Избр. соч. Т. 1; Кант И. Метафизика нравов в двух частях / Соч.: В 6 т. Т. 4. Ч. 2. М., 1969; Он же. Критика практического разума // Там же. Переход от дикости к цивилизации означал возможность нравственного совершенствования человека, общества и его политической жизни. Демократизация общественных отношений также определялась в аспекте фундаментальных социальных и моральных ценностей — справедливости, свободы, права. Демократический процесс действительно составлял одну из основ европейской цивилизации, и сама она, по убеждению классиков европейской философии, могла стать господствующим миропорядком.
Философы нового времени обратили внимание на то, что в политике используют механизмы ограничения индивидуальной свободы. Кант развил это наблюдение в своей трансцендентальной этике, постулируя добровольное самоограничение свободы, которое не позволяет нарушать границ свободы другого. Логика нравственности может присутствовать и в политической деятельности, при этом условии политика выступает как фактор цивилизованного развития.
Устойчивость и жизнеспособность любого общества зависит от готовности его членов действовать в соответствии с определенными правилами и правовыми нормами. Функция санкционирования основных регуляторов общественного производства и воспроизводства возложена на властные структуры. Власть заинтересована в публичном общественном признании таких своих полномочий. Она создает прецеденты и узаконивает свою политическую легитимацию.
Научное знание располагает обширнейшим материалом формирования и изменений системы легитимации в различные исторические периоды и в конкретных социумах. В течение всей истории человечества определяющую роль в публичном признании власти играли мифология и религия. Обоснование «божественной идеи» власти до сих пор остается способом консолидации общественной жизнедеятельности. Мало того, запреты, правила, догмы, нормы, ценности и т. п., связанные с мифологией и религией, остаются в общественном сознании различных сообществ и индивидов. Эти и многие другие, созданные в определенной общественной жизнедеятельности людей, идеальные образования используются в процедуре легитимности той или иной общественно значимой деятельности.
Однако не сами по себе идеальные образования в своих предметных формах, а люди — обладатели и создатели этих форм востребуют и задействуют их в своих сознательных действиях. Именно люди для своего совместного выживания и общения создают и воспроизводят такие идеальные средства, как язык, запрет, обычай, письменность, культ и храм, норму и право. Идеальности бесконечны в своем разнообразии, потому что используемые в качестве средств воздействия на общественное и индивидуальное сознание, они способствуют их развитию и вместе с тем приумножают свое разнообразие. Объективной причиной разнообразия идеальности становится появление новых видов и способов жизнедеятельности, а также цивилизационная и национальная дивергенция человеческой жизнедеятельности и ее идеальностей.
Применяя этот абстрактный дискурс к значениям слова толерантность, подчеркнем, что в качестве «снятой» формы она утверждает значимые для людей действия. Свое предметное выражение толерантность обретает в различных социальных практиках, где она выступает в функции регулятора человеческой жизнедеятельности, тем самым являясь идеальным образованием и входя в культурный арсенал того или иного сообщества. Именно в таком значении толерантность выступает как культурная норма и моральная ценность. Ее функции, или значения, актуализируются в силу ряда объективно-исторических обстоятельств.
Это — различные по уровню и степени интеграционные и дезинтеграционные процессы. В социальной истории они способствовали выделению общественной жизни, образованию цивилизаций и государств, формированию наций и их дивергенции. Сами по себе эти процессы сопряжены с противоречиями и напряженностью человеческих контактов и способов социализации, вынуждая людей регулировать эти процессы и свое отношение к ним. Тогда востребуются, создаются и используются различные нормативно-регулирующие средства. Часть этих средств приобретает относительно самостоятельный и устойчивый характер в силу того, что они специально используются в развитии человеческого сознания и обретают при этом статус культурных норм и моральных ценностей. Но вызванные к жизни конкретными обстоятельствами эти устойчивые нормы и ценности наполняются новыми параметрами и значениями. Объективность этого свойства распространяется также и на толерантность.
Взаимодействие реального сознания с конкретным бытием выводит объяснение проблемы толерантности из плоскости этики долженствования. Во-первых, ее положения не носят реального значения уже хотя бы в силу имеющегося разнообразия сфер социализации и выработки соответствующих этосов. Во-вторых, между этосом и моралью существует социокультурное противоречие, которого ни трансцендентная этика, ни ее «превращенная» форма — этика долженствования не допускают. А. А. Гусейнов аргументирует это положение так: «Люди расходятся в конкретном определении и понимании морали, но все они, пожалуй, едины в том, что этим словом обозначают самое святое, сокровенное. Мораль собственно и есть совокупность безусловных, абсолютных, категорических, непререкаемых, предельных, священных требований, от которых человек не может отступить без того, чтобы не потерять уважения к себе, не травмировать свое человеческое достоинство. Из того факта, что мораль имеет для человека особую — первостепенную — ценность, часто делают вывод, согласно которому необходимо постоянно апеллировать к морали и строить свои отношения с людьми и миром, непременно сопровождая их моральными оценками. Такой ход мысли может показаться обоснованным только на первый взгляд. В действительности все наоборот» Гуссейнов А. А. Моральная демагогия как социальный феномен // Реформаторские идеи в социальном развитии России. М.: ИФ РАН, 1998. С. 94.
Мораль так же, как и другие способы и средства регуляции общественных и индивидуальных отношений, — становящаяся форма социализации. Но в отличие от таких форм социализации, которые так же, как и она, выделяются в сферу нормативной регуляции — право, обычаи, традиции — мораль не утверждается и не проводится в жизнь специальными учреждениями. Она формируется в процессе действительного общения людей и выражает их исторический опыт непосредственно в коллективных и индивидуальных представлениях, чувствах, волеизъявлении. Заметим, что и сфера человеческого общения, и сфера общественной практики для своей эффективности востребуют нормативную регуляцию. В использовании ее люди создают моральные установки и ценности. Степень интенсивности и разнообразия различных сфер общественной жизни обусловливает универсализм, общечеловеческое качество исторически конкретной морали.
Очевидной особенностью современного человеческого мира является разнообразие всех сторон его существования — социокультурных укладов, способов жизнедеятельности, социально-политических условий и т. д. В таком разнообразии неизбежны конфликты и напряженность. По логике же социально-исторического развития люди стремятся к целостности человеческого мира. Они осознают необходимость противостоять дезинтеграционным процессам ненасильственными способами. О результатах такого осознания могут свидетельствовать конкретные виды деятельности, особенно институты гражданско-правового регулирования общественной жизнью. Проблема толерантности так же, как и любая другая проблема, вызревает в определенном опыте людей, и только под воздействием реальной заинтересованности, прежде всего, в том опыте, где эта проблема возникла, она может быть разрешена и обретает свойства предпосылки и принципа. Является ли толерантность нравственным требованием или связана с частным прагматизмом — вопрос, на который сегодня не может ответить ни трансцендентная этика, ни этический релятивизм. Его решение нужно искать в конкретных видах социализации людей, в их специфике, зависящей от национальных социокультурных и субкультурных традиций.
Только в связи с объективно-историческим общественным развитием и особенностями современного человеческого мира толерантность может выступать как предпосылка и принцип движения людей к единству и совместному сотрудничеству. Отсюда актуальность научного выяснения ее реальных основ и функционального содержания.
После краха Западной Римской империи становление политической культуры Запада и толерантность Европы складывались в качестве целостного католического мира. Церковь формировала общую нормативно-ценностную систему, единое ценностное пространство. В этом смысле ранний римский католицизм оказался «единой и единственной матрицей европейской цивилизации» Barberini G. La politique europeene desinstitution religieses et ecclesiastique // XII-me Congres Mondial de L’AJSP. Rio de Janerio, 1982. P. 1. Данная концепция, развиваемая в современных дискуссиях по истории политической культуры Запада, в основных чертах была уловлена уже в XIX в., в том числе и русскими мыслителями: «…церковь в обновленной Европе после выхода из древнего мира стала не только источником духовного образования, но и главою устройства политического. Она была первым звеном того феодального порядка, который связал в одну систему все различные государства Европы» Киреевский И. В. Девятнадцатый век // Европеец. М., 1989. С. 309.
При сопоставлении в данном плане Европы и России принципиальное значение имеет не конкретное содержание этого нормативно-ценностного порядка в той мере, в какой оно было обусловлено раннекатолической догматикой в отличие от православной догматики. В нашем случае более важно то, что данный нормативно-ценностный порядок был универсален для ареала Европы и автономен от нецерковных общественных институтов, прежде всего от государства.
Хотя высокая мера сформированности данного порядка возникла не сразу, его универсальность и автономия были выявлены уже общеевропейской динамикой и интенсивностью экономического развития в 800−1100 гг. В это время Европа становится определенной культурной и хозяйственной целостностью, еще не будучи системой государств. Конституирование нормативно-ценностного порядка было зафиксировано тем, что крах римской державности не привел к возврату и локализму, который предшествовал интеграции народов под римской эгидой. На основе универсального и автономного нормативно-ценностного порядка развертывается становление плюралистических сил Европы, их взаимодействие, противоречия и конфликты. У истоков данных конфликтов лежит дуализм общественного бытия, обусловленный существованием Церкви как Тела Христова — особого мира внутри наличного социополитического мира. Дуализм выступает в двух плоскостях: как противопоставление Папы и Императора; как противоборство религиозной и секулярной тенденций.
Концепция культурно-политического дуализма Запада и его политических традиций разработана Ф. Уоткинсом, который показал, что данный дуализм в его исторически меняющихся формах был определяющим признаком и источником социально-политического развития Европы, многообразно преломлялся в массе местных условий и традиций, которые его конкретизировали и специфицировали См.: Watkins F. The Political Tradition of The West. Westport, 1982. Однако для европейской цивилизации существенное значение имел не столько дуализм, сколько его опосредованность указанным нормативно-ценностным порядком. Он задал единство противоположностей и возможность их конструктивного «снятия», определил допустимую меру легитимизации, остроты и разрушительности социальных и политических конфликтов. Поэтому в первом приближении можно считать, что идеальный тип конфликта в рамках европейской цивилизации соответствует гегелевской теории противоречия. Его оборотная сторона — договорный характер европейского общества, содержащий в себе формулу Э. Дюркгейма: консенсус стоит за спиной контракта.
Формы, в которых выступал нормативно-ценностный порядок и реализовывал функцию опосредования, в европейской истории менялись. В XIV в. началась «национализация» церкви государством, и в этом процессе участвовали многие страны. Протестантско-католическое противоборство XVI—XVII вв. впервые серьезно поставило под вопрос существование европейского нормативно-ценностного порядка. Данные процессы привели к тому, что он утратил жесткую и эксплицитную религиозную обусловленность и выступил в обобщенном, не столько секуляризованном, сколько религиозно-индифферентном виде См.: Салмин А. М. Религия, плюрализм и генезис политической культуры Запада // Ретроспективная и сравнительная политология. М., 1991. Вып.1. С. 42−43. Вестфальский мир 1648 г., заключенный между протестантами и католиками, был символом и политическим выражением, по меткому замечанию Тоинбека, «рискованного вывода о том, что религия, от разделенного и спорного имени которой протестанты и католики вели неубедительную и братоубийственную столетнюю войну, становилась неактуальным элементом их культурного наследства. Почему бы молчаливо не согласиться устранить религиозные войны устранением самой религии и не сконцентрироваться на применении естественной науки к практическим делам?» Toynbec A. Civilization on Trial and the World and the West. Cleveland and New York, 1963. P. 82.
Не антирелигиозный и не неорелигиозный, а иррелигиозный и арелигиозный характер компромисса придал новый облик и значение европейскому нормативно-ценностному порядку. Он создал идейно-политическое пространство для появления и легитимного существования центра между противоположностями, возникавшими в лоне европейской цивилизации. Речь идет о религиозном фундаментализме и национализме, капитале и труде и множестве других мировоззренческих и политических противоположностей. Таким центром становился либерализм в его прикладном, социально-функциональном, а не идейно-доктринальном значении.
Либеральный центр стал выражением нового облика европейского нормативно-ценностного порядка, функционально обусловил содержательное развитие и практическое применение конкурирующих с ним идейно-политических систем консерватизма и социализма. В этом смысле можно говорить о либеральной природе европейской политики и цивилизации в целом. Компромисс католиков с протестантами был первым практическим опытом толерантности и установления равновесия частных сил. Данный опыт имеет всемирное значение, поскольку он формировался не на основе предшествующих конфликту норм и ценностей, а в условиях изменения старого порядка и создания нового. В то же время этот опыт не дает готовых моделей свободного развития многообразия, которые подлежат тиражированию в других сферах жизни. Он задает лишь схему противоречивого компромисса принципов и идей. Его историческая динамика, выявление скрытых в нем моментов во многом определили характер последующего развития социальной и политической мысли и практики Запада. Эту характеристику можно отнести и к истории и развитию самого либерализма, хотя толерантность сама по себе еще не исчерпывает весь либерализм, она есть «ядро его исторической эволюции» Shklar J. The Liberalism of Fear // Liberalism and the Moral Life. Cambridge, 1989. P. 23.
Эффективность Вестфальского компромисса состояла в том, что он смешал два смысла толерантности: как безразличия и как заинтересованного взаимопонимания. Первый смысл строится на том, что Я допускаю сосуществование с Другим, поскольку мне безразличны его нормы ценности. Но такое безразличие возможно лишь тогда, когда Я сомневаюсь в собственных нормах и ценностях, не считаю их общеобязательными и дистанцируюсь от них. Второе значение предполагает мою приверженность собственным нормам и ценностям наряду с осознанием того, что их обогащенное и углубленное понимание требует осмысления, учета и использования духовного, политического и иного опыта Другого в его самобытности и отличиях от моего собственного опыта.
В дальнейшем развитии специфика компромисса заключалась в том, что он не соответствовал ни тому, ни другому смыслу толерантности и причудливо смешивал их. В современной литературе иногда скептицизм отождествляется с релятивизмом, рассматривается как основание толерантности и на этом основании подвергается критике. Например, К. Поппер пишет: «Под релятивизмом или… скептицизмом я имею в виду концепцию, согласно которой выбор между конкурирующими теориями произволен. В основании такой концепции лежит убеждение в том, что объективной истины вообще нет, а если она все же есть, то все равно нет теории, которая была бы истинной или, во всяком случае, хотя и не истинной, но более близкой к истине, чем некоторая другая теория» Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 2. С. 441. Однако смешивание интеллектуального и морального релятивизма в гораздо большей степени может быть отнесено по адресу XVI-XVII столетий, когда еще существовали сильные и безусловные религиозно-нравственные приверженности. В последующем развитии их основание становилось все более шатким, пока окончательно не переместилось из реального поведения в сферу идеалов: «Если личность должна быть свободна для выбора идеалов для себя, то это несомненно потому, что такое предпочтение одного жизненного пути другому является делом высшей важности, а не потому, что оно совсем не имеет значения» Dworlain R. What Liberalism Isn’t?// New York Review of Books. January, 1983. P. 47.
Таким образом, в либерализме была поставлена проблема внутреннего и не скованного никакими внешними нормами постоянного выбора идеалов индивидуального поведения во всех сферах жизни, включая политику. Однако обоснование такого выбора было и остается дискуссионным, как с точки зрения повседневной жизни, так и логики, ибо такое доказательство возможно лишь при условии общеобязательности правил логического следования и принципов непротиворечивости. В этом смысле прецедент идейного компромисса между католиками и протестантами не был торжеством безразличного отношения к нормам и ценностям. В нем скорее выражалось согласие на политическое сосуществование двух субъективированных нормативно-оценочных систем, не способных осилить друг друга. Это сосуществование сыграло значительную роль в становлении политического механизма, претендующего на универсальность.
Понятие толерантности продуктивно лишь тогда, когда обнаруживает свою связь с действительностью. Насколько актуальна проблема толерантности в российском общественном сознании и в реальном устройстве человеческого мира, можно определить, исследуя кардинальные изменения в нашей стране и соизмеряя их с разнообразием векторов общественного развития. Такой аспект рассмотрения не нов и в настоящее время подтверждается большим количеством предметных разработок отечественных и зарубежных авторов. В обобщенном виде их можно определить как глобализацию мира и необходимость выживания, многополярный мир, этос самоорганизующихся систем, либерально-демократические ценности.
Обнаружилось, что в разворачивании этих тенденций разбивается миф об «обочине истории», на которой находятся или могут находиться страны, сообщества или отдельные индивиды то ли по недомыслию, то ли, напротив, по соображениям «высшего порядка». Изменения, вызванные этими тенденциями, коснулись каждого землянина и сделали проблему толерантности необходимым условием регулирования своих отношений с миром и природой, с неведомым и неопределенным.
Разнообразие векторов общественного развития в современном мире и, особенно, в России как его части сопряжено с процессами глобального значения. Эти процессы интегрируются в национальные уклады и влияют на все сферы общественного производства и воспроизводства во всех странах мира. Именно они делают необходимым выход различных сообществ и конкретных индивидов на международную арену и определяют характер нормативно-регулирующих средств и способов их общения и сотрудничества.
В научных дискурсах часто используется термин «глобализация». Впервые его употребил американский ученый Т. Левитт в 1983 г. для обозначения феномена слияния рынков отдельных продуктов, производимых транснациональными корпорациями. С легкой руки известного популяризатора экономических инноваций, профессора Гарвардской школы бизнеса К. Омэ глобализацией стали определять состояние мировой экономики, сформированное финансово-экономической деятельностью Европейского союза, США и Японии. Эта деятельность использовала интернациональные каналы хозяйствования, обеспечила еще большую интеграцию национальных экономик в единое хозяйственно-рыночное пространство, но она же породила и множество проблем, связанных с национальной и всемирной безопасностью. В качестве альтернативы этим противоречиям с повестки дня не снимается вопрос об интернационализации хозяйственной жизни и сдерживании деятельности транснациональных корпораций Долгов С. Глобализация экономики: новое слово или новое явление? М.: Экономика, 1998; Кузнецов В. Что такое глобализация?// Мировая экономика и международные отношения (МЭМО). М., 1998. № 2−3. Таким образом, глобализация, используя характеристику В. И. Толстых, — «тенденция доминирующая, но отнюдь не единственная в современном мире, где, помимо и наряду с ней, действуют, проявляют себя другие тенденции и факторы — геополитические, геоэкономические, социокультурные, которые не следует с глобализацией смешивать и отождествлять» Толстых В. И. Этос глобального мира // Этика: новые и старые проблемы: К 60-летию А. А. Гуссейнова. М.: Гардарики, 1999. С. 226.
Процессы, которые носят глобальный характер и ставят перед человечеством трудные вопросы, в течение трех десятков лет отслеживаются и изучаются участниками Римского клуба. Здесь выяснили, что глобальная ситуация чревата кризисами, которые создается экспоненциальным ростом народонаселения и промышленного производства при ограниченных природных ресурсах и увеличивающемся загрязнении окружающей среды. Неотрегулированность энергетическими, сырьевыми и продовольственными ресурсами обусловливается гонкой за сверхприбылью и защитой национально-государственных суверенитетов. Не решена проблема обеспечения нормальными человеческими условиями миллионов людей на планете. В 1991 г. широко обсуждался доклад участников Римского клуба А. Кинга, Б. Шнайдера, озаглавленный «Первая глобальная революция». В нем авторы обратили внимание на радикальные изменения в человеческом мире под воздействием микроэлектроники, открытий в молекулярной биологии, а также политических событий, происшедших странах Восточной Европы и приведших к новому видению международных отношений. Эти и другие события определили «первую глобальную революцию» как беспрецедентную в истории развития человечества. Она представляет собой совокупность различных геостратегических катастроф и технологических, социально-экономических, политических, культурных и нравственных факторов, комбинация которых ведет к неопределенности дальнейшего развития человечества. Решение глобальных проблем, по мнению А. Кинга и Б. Шнайдера, должно основываться на этическом видении мира, который предполагает опору на общечеловеческие ценности жизни Лейбин В. М. Римский клуб: хроника докладов // Философия и общество: Науч.-теорет. журнал. М.: Учитель, 1997. С. 219−221. Обратим внимание на этот вывод, выделяющий проблему толерантности в составе необходимых мер в сдерживании глобального кризиса. Несмотря на то, что суть этих мер формулируется в традиции этики долженствования, перед участниками общественной жизни стоит практическая задача найти и создать для их разрешения реальные условия и механизмы.
Исследователи современной международной экономики сходятся на том, что промышленное перепроизводство, гонка вооружений, экологический кризис и т. д. заводят не только конкретные страны, но все человечество в мировую катастрофу, выход из которой, по убеждению большинства ученых, сосредоточивается в средствах и способах социально-политического и социокультурного регулирования.
Научно-технические преобразования создают лишь условия для становления единой системы жизнедеятельности людей. Их же форсированное разворачивание во всемирном масштабе зависит от такого интернационального и всеобщего принципа общественного развития, как рост прибыли материального производства. Установка на сверхприбыль создавала и продолжает создавать ситуацию всеобщей гонки за научно-техническими инновациями и способами их внедрения. Результатом такой установки стали дивергенция и одностороннее развитие производительных сил как конкретных индивидов, так и сообществ. Например, сверхдержавы или лидеры прогрессивного производства используют в качестве сырьевого и простого трудового ресурса развивающиеся страны или аутсайдеров экономики. Такое расчленение человечества в условиях мировой рыночной системы порождает глобальные последствия — национальные и локальные войны, экспансию терроризма в планетарном масштабе, ухудшение окружающей среды, «отбрасывание» некоторых стран и отдельных индивидов на уровень доцивилизованной жизни.
Уникальность современной ситуации состоит в том, перед «каждым и всеми» встает задача выживания. Выживать предстоит в планетарном состоянии, где существуют следующие кризисные процессы:
бифуркация биологической эволюции и технократических завоеваний человечества;
противоречие финансово-экономической глобализации с социальным и материальным обеспечением каждого индивида;
неспособность либерально-демократических форм общественного устройства, эффективного в рамках отдельного национального государства, стать основанием целостности мирового сообщества;
национально-этническая дивергенция и конфликтность Неклесса А. И. Постсовременный мир в новой системе координат // Восток. М., 1997. № 2; Максименко В. И. Координаты современности // Восток. М., 1998. № 4.
В связи с этими глобальными проблемами правомерно рассмотреть глобализацию как новый способ социализации и попытаться обнаружить в нем действительные тенденции толерантного движения социумов и индивидов к своей целостности и сотрудничеству.
Новые процессы не в последнюю очередь зависят от того, каким образом социокультурные достижения различных сообществ включаются в движение человеческого мира к своей целостности. В таком движении насильственные процедуры — авторитарное подчинение, грубая сила, утилитаризм и прагматизм малопродуктивны. Признание суверенности и ценности другого является необходимым условием не только интеграции, но и элементарного выживания в современном мире.
Признание и ценности — идеальные образования, поэтому необходимо знать, насколько они выражают конкретные интересы конкретных людей и сообществ. Здесь методологически точным является наблюдение А. А. Гусейнова по поводу идеи общечеловеческих ценностей. Она «может считаться препятствием на пути обретения национальной идентичности в том случае, если общечеловеческие ценности понимать как некую духовную реальность, которая существует сама по себе, наряду с национальными ценностями, над ними, — пишет Гусейнов. — В действительности общечеловеческое вне конкретики национального не существует. И в высших своих проявлениях оно поднимается до общечеловеческого, совпадает с ним… Нация не может обрести свою неповторимую индивидуальность, если не выйдет за свои собственные пределы. Без этого она не будет иметь критерия, необходимого как для измерения своего собственного развития, так и для сопоставления с другими нациями. Личность вызревает в скорлупе нации. Нация вызревает в скорлупе человечества. Из этого не вытекает, что она может говорить от имени человечности и человечества… Если нация возводит свой особый интерес во всеобщий, узурпирует право выступать от имени вселенской справедливости, то она впадает в моральную демагогию точно так же, как и отдельный индивид, берущий на себя роль морального судьи» Гуссейнов А. А. Моральная демагогия как социальный феномен // Реформаторские идеи в социальном развитии России. М.: ИФ РАН, 1998. С. 94−107. .
В настоящее время любой национальный суверенитет носит достаточно условный характер в силу общности глобальных проблем и несмотря на то, что он центральное звено современного международного права. Главным субъектом этого суверенитета в международной системе остается государство. Только государство правомочно формулировать и осуществлять международную политику. Все другие организации, группы и отдельно взятые лица таким правом не обладают. Но и в таком состоянии вызревают тенденции этнополитической и трансэтнической, хозяйственно-политической и социально-культурной суверенизации. Усматривать в этом индивидуалистический, спонтанный характер исторически и логически не правомерно. И в этих дезинтеграционных относительно прежнего состояния процессах содержится потенциал интеграции — движения функционального разнообразия к согласованности и единству. Важно другое — уровень и степень заинтересованности новообразованных суверенов в международной деятельности на правах ее творцов, а не разрушителей, в международном закреплении ими своих гражданско-правовых прав и обязанностей. Перед мировым сообществом, прежде всего в лице его легитимных организаций, например ООН, встает задача гражданско-правовой кодификации интеграционной деятельности всех участников общественного развития. Реальность обнаруживает, что страны и их граждане, более интегрированные в глобальные процессы и тем самым обнаруживающие движение мира к своей целостности, получают дополнительные условия для своего развития и интенсивнее обогащаются достижениями других народов.
В свое время А. Смит, обосновывая идею благосостояния индивидов, ратовал за преимущества международной коммерции, которая благоприятствует установлению мира между народами и создает новый тип человека — космополитического коммерсанта, «гражданина мира». Но и этот убедительный апологет homo economicus в своей теории столкнулся с проблемой национальных конфронтаций и невозможностью разрешить ее только развитием либерально-рыночных отношений. Упование на то, что государство организует оборону и встанет на защиту национальных интересов, содержало допущения не только теоретического толка, но и действительного. Национальные экономики развивались только при условии усложнения. Товарно-денежные связи имели тенденцию к экспансии, содействуя интернациональному разделению труда, экономической специализации, межгосударственной борьбе за сферы влияния и т. д. Даже И. Канту представлялось что, если государство выступит инициатором и гарантом мирных торговых отношений и демократизации, то не за горами эра нового миропорядка. И впоследствии либерально-буржуазная мысль пробивала идею нового мирного миропорядка на основе свободной коммерции во всемирном масштабе. Первая мировая война воспринималась либеральными мыслителями как волюнтаристская регрессия, попытка некоторых нецивилизованных сил вернуться к традиционным, варварским порядкам. События Второй мировой войны ликвидировали такую аберрацию либерального сознания, они заставили считаться с национально-государственными суверенитетами, оформлять их в международное право, объединять возможности противостояния войне и другим разрушительным силам, наконец, менять теоретическую аргументацию относительно общественного развития. Эти события заставили людей пересмотреть реалии либерально-демократических ценностей. В историческом опыте многих стран выяснялось, что либеральные свободы и демократические установки и институты не препятствуют силовому напряжению и развязыванию войн. Обнаруживалось, что увеличение стран с демократическим строем не обязательно приводит к реализации демократических принципов в межгосударственных взаимодействиях.
Тогда же в тематику и проблематику социальных исследований и политико-правовой практики вошли понятия биполярности, а потом и многополярности. В основе этих понятий лежало очевидное противостояние двух сверхдержав — США и СССР. Их напряженные отношения определяли международную атмосферу и общественное развитие во всем мире. Если биполярность в свое время характеризовала факт раскола мира на противостоящие военно-политические блоки, которые вели между собой холодную войну, то с помощью многополярности с 70-х гг. ХХ столетия стали фиксировать события неприсоединения многих стран мира к двум доминирующим социально-политическим и экономическим лагерям.
В современном мире во взаимоотношениях государств не искоренена угроза войны и конфликтов, но предпринято много продуктивных усилий по их урегулированию.
Декларация прав человека и другие документы закрепили согласованные всеми государствами обязательства гарантировать соблюдение прав человека, и это стало значительным достижением участников цивилизованного развития. В настоящее время формальные и неформальные правовые и моральные правила, институты и принципы осуществляют мирное решение конфликтных ситуаций, влияя на объединение национальных усилий. Их реальность можно определить термином «толерантность», подчеркнув тем самым совпадение идеи, принципа и воплощения.
Гражданско-правовой опыт регулирования этнических и национальных конфликтов на международном уровне актуализирует толерантность, с одной стороны, как объективный результат взаимодействия многополюсного человеческого мира, его предпосылку, а с другой — как фактор его продвижения к целостности и сотрудничеству. В современном опыте международного контроля над процессами суверенизации и мирного разрешения конфликтов происходит в настоящее время освоение толерантности и как политической необходимости, и как культурной нормы.
Известно, что моральные нормы и ценности, практикуемые в том или ином человеческом сообществе, возникали и развивались под воздействием мировых религий. В ходе модернизации общественной жизни они «высвобождались» из-под авторитета и диктата церковных учреждений и религиозных идеологий. В дальнейшем их секуляризации и изменение обусловливаются новыми коммуникативно-целесообразными видами человеческой деятельности. Среди них значительное место в современном мире занимают внеконфессиональные, внеидеологические и вненациональные общественные инфраструктуры. Необходимым условием их жизнедеятельности является проявление в межличностных контактах терпимости и взаимоуважения.
В современном мире многие отрасли общественной жизнедеятельности в силу своего усложнения успешно могут функционировать только в качестве самоорганизующихся систем, в хозяйственной жизни их сейчас называют корпорациями. В каждой из этих систем вырабатывается свой этос. Его регулирующая функция направлена на эффективность производства и стабилизацию определенной корпоративной деятельности. В качестве нормативно-регулирующей системы такой корпоративный этос задает некие универсальные стандарты поведения, позволяющие людям успешно работать в корпорации. В основе корпоративного этоса лежит многовекторная ответственность ее носителей. Это — ответственность перед клиентами, так как эффективность корпораций напрямую зависит от отношений спроса-предложения; ответственность перед коллегами и работодателем в силу того, что налаженное и продуктивное сотрудничество влияет опять-таки на производительность корпорации; профессиональная ответственность, способствующая развитию личности работника и ее утверждению в специальности.
В условиях самоорганизующихся систем ответственность индивида становится регулирующей нормой поведения и моральной ценностью. Человек, освоивший формы ответственного поведения, становится активным, самостоятельно действующим субъектом корпоративного производства. Своим ответственным поведением он убедительно может воздействовать на других людей и способствовать расширению и разнообразию своих контактов, а также развитию своих профессиональных способностей. Но корпоративная этика и созданные в ее системе моральные ценности изолируют активность индивида рамками корпоративной деятельности.
Большинство предприятий в целях сверхприбыли реализуют принцип патернализма — «опекунскую» модель социально-производственных отношений, которая маскирует навязывание своих частных интересов не только сотрудникам, но и потребителям их товаров. Таким образом, существует противоречие между личными и частными интересами работников, между корпораций и обществом. Ответственность индивида ограничивается его корпоративной деятельностью и приобретает отчужденный характер. Способность быть ответственным изолируется корпорацией и осуществляется только в ее рамках. Работник не может не испытывать напряжения и дискомфорта. Избавиться, оставаясь в рамках корпоративной организации, от манипулирования своей личностью работник не может. Отчуждение личности — социальная проблема первостепенной важности.
В реалиях корпоративной деятельности можно обнаружить действительную дилемму и трудность в реализации такой культурной нормы, как толерантность. Ее альтернативой и препятствием является принцип патернализма. «Отеческое» отношение корпоративной власти к свои работникам не изменяет «безлико-бездушную» установку всей корпоративной системы на получение сверхприбыли. Различные механизмы насилия и манипулирования личными интересами участников корпоративного производства используются с одной целью — устранить препятствия в гонке за сверхприбылью. Всякое равенство индивидуальностей, согласованность интересов или улучшение коммуникативно-производственной сферы при главенстве ориентации на сверхприбыль не допускаются. Однако корпорации вынуждены считаться с теми моральными установками и ценностями, которые распространены в общественной жизни. Маневрирование в общепринятой системе либерально-демократических ценностей организовывает принцип патернализма.
В условиях расширения и усложнения хозяйственной деятельности возникает проблема трансформации тех или иных этических установок корпорации в универсальные, обладающие общечеловеческим свойством. Так как источник корпоративной ответственности зациклен на ее эффективной деятельности, то закономерен вопрос о нравственном уровне ее этоса. В цивилизованных странах в его решении участвует специально организованная инфраструктура социальных работников, выявляющая действительную нравственную составляющую той или иной корпоративной деятельности.
В определении нравственной значимости той или иной самоорганизующейся системы участвуют клиенты, или потребители. Несмотря на то, что в клиентно-ориентированной деятельности корпораций также используется принцип патернализма, потребители, не зависимые от корпоративной этики, создают формы защиты от вмешательства в свои личные интересы и от навязывания товаров. Они требуют открытой и правдивой информации о деятельности той или иной корпорации, создают организации защиты прав потребителей и узаконивают эти права. Эти новые виды коммуникативно-целесообразной общественной деятельности способствуют движению корпоративной этики к действительно нравственным установкам и ценностям.
Современный человеческий мир активно осваивает и использует либерально-демократические завоевания и ценности.
Доминирующей системой ценностей в большинстве стран в настоящее время остаются ценности либерально-демократические. Однако это не значит, что они носят тотальный характер и не претерпевают изменений, взаимодействуя как с национальными менталитетами, так и с реалиями глобальной экономики и политики. Само словосочетание «либерально-демократи-ческие ценности» является «рабочей» категорией, с ее помощью специалисты пытаются проанализировать и обобщить исторические вехи и современное состояние идей. Взаимодействуя и вступая друг с другом в противоречия, они формируют политический фон и нормативно-ценностные установки в разных странах мира.
В истории человечества впервые именно буржуазно-либеральная мысль выделила в прогрессивные идеи те демократические процессы, которые начались в Европе в Новое время. Эти идеи стали программной основой строительства правовых государственных систем и гражданского общества во многих странах. Права и свободы человека и гражданина, разделение властей, подчинение государственной власти праву, парламентаризм — эти и другие либеральные ценности и институты используются большинством государств мира для социально-политической организации общественной жизни.
Однако демократия не сводится к либерализму, так же как либерализм не есть демократия. В настоящее время эти два политических течения в своей реальной практике интернализуют и интегрируют идеи друг друга.
«В современном российском общественном сознании, — отмечает В. В. Согрин, — диалектика взаимоотношений либерализма и демократии не подвергалась критическому рассмотрению, в результате чего происходила аберрация, порой существенная, каждого из этих понятий. Итогом было теоретическое и идеологическое упрощение и искажение этих ценностей и их взаимоотношений, что получило и практическое выражение. Например, для современного демократического движения России было характерно утверждение, что частная собственность, рынок, индивидуализм, конкуренция есть самодостаточная база демократии. На практике же демократия и, тем более, социальная справедливость их этих либеральных ценностей автоматически никогда не вытекает. Их соединение, нахождение той модели „либеральной демократии“, которая бы не нанесла ущерба ни либерализму, ни демократии, потребовала от западных обществ длительного исторического периода» Соргин В. В. Либерализм в России конца ХХ века: перипетии и перспективы.// Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы: Материалы междунар. науч. конф. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). С. 153 .
Исследование либерально-демократических ценностей продиктовано не только потребностями в нашей стране, но и обстоятельствами, имеющими глобальный характер. Многие принципы либеральной идеологии и демократических завоеваний сегодня являются доминирующими в обустройстве хозяйственной и социально-политической жизни: свободная конкуренция как основа рыночных отношений, регулируемых государством; правовое государство, в котором интересы различных групп населения регулируются через представительные органы; осуществление через конституционное право экономических и социокультурных свобод личности.
Однако и сегодня либерализм и демократизм — различающиеся друг от друга политические течения и идеологии. Моментами их разногласий являются, во-первых, определение роли государства в регулировании экономики и, во-вторых, величина государственных расходов на социальные нужды.
Главная идея и либерализма, и демократизма — идея свободной личности — проистекает от осознания собственного Я и выделения из Мы, которые происходили в историческом процессе освобождения человека из традиционных социальных связей под влиянием капиталистической модернизации общественного производства и воспроизводства и в силу этого процесса израсходованности нормативно-регулирующих систем и создания новых. Являясь универсальным завоеванием западной цивилизации, идея свободы личности с XVII в. оформлялась в политические программы и правовые документы в буржуазных странах Старого и Нового света.
Важным теоретическим положением является понимание и обобщение того, что идея свободы личности зарождается и формируется в сознании внутренне свободного человека, для которого свобода личности самоценна, а самореализация является аксиомой. Либерализм и демократизм репрезентируют именно такие мотивы и действия людей, поэтому с учетом этого положения их нельзя разделять.
Объективной предпосылкой возникновения либеральных и демократических установок были и остаются условия, в которых подавляется свобода личности. Антиподом либерализма и демократизма являются идеология и практика авторитаризма и тоталитаризма. Так, социально-политический опыт ХХ столетия, в частности Вторая мировая война и ее последствия, открыли новую эпоху в отстаивании фундаментальной идеи либерализма и демократизма. В 1948 г. ООН была принята Декларация прав человека, которая кодифицировала осуждение тоталитарных режимов. Международная конвенция не участвовала в делах государств, среди которых были и такие, где существовали авторитарные и тоталитарные системы, но в своей деятельности она поддерживала гражданско-правовые движения против репрессий. В 1960;1970;е гг. на международном уровне были упорядочены нормы правозащитной деятельности и заострена их антитоталитарная направленность.
Идея свободы и прав личности вошла во многие мировоззренческие доктрины, но только в либерализме она стала системообразующей.
В социально-политическом знании неоднократно выделялись и описывались различные исторические и концептуальные типы либеральных установок и подсистем Самуэль Г. Либерализм. М., 1905; Ruggiero G. The History of Liberalism L.: Oxford. Univ. Press, 1927; Торквиль А. Де. Старый порядок и революция. М., 1997; Загородников А. Н. Западный либерализм в прошлом и настоящем. М., 1993; Либерализм в России. М., 1996; Шелохов В. В. Русский либерализм как историографическая и историофилософская проблема // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы: Материалы международ. науч. конф. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1999. 567 с.. Либерализм в качестве исторического явления проходит в своем развитии ряд разновременных стадий и порядков «сборки» своей системы, что зависит от совокупности объективных и субъективных факторов общественного развития. Можно предположить, что либерализм остается открытой ценностной системой, реагирующей и настраивающейся на изменения в обществе, так как в своем содержательном составе эта система постоянно усложняется.
Ряд исследователей обратил внимание на то, что исходным содержанием либерализма было утверждение свободы совести. Оно формировалось задолго до появления политического либерализма в ходе западно-европейской реформации и борьбы за веротерпимость. Право свободы совести как божественного правомочия каждого верующего повлияло на оформление всех других субъективных прав. Не только индивидуальная потребность, но и индивидуальное разрешение представлялись признанием от Бога как «священных», «прирожденных», «неотчуждаемых» прав и тем самым возвышались над любыми соображениями политической и социальной целесообразности. Именно такое утверждение «естественных прав» в последующей социально-политической практике просветителей становилось этическим критерием «позитивного права». Последующая рационализация либеральной свободы совести и прав человека приноравливалась к буржуазным экономическим интересам.
В качестве идеологии, т. е. практически действующих идей, либерализм постоянно и устойчиво воспроизводит четыре декларации. Это — индивидуализм, эгалитаризм, универсализм и мелиоризм. Их описал в своей монографии «Либерализм» американский ученый Джон Грэй Gray J. Liberalism. — Milton Keynes: Open Univ. Press, 1986.
Проблематику толерантности можно обнаружить в каждом из этих либеральных постулатов. В первом — индивидуализме — в «снятом» виде зафиксировано реальное выделение человека из традиционных связей и производственной зависимости, а также противостояние индивидуальности человека этим частям. Принцип индивидуализма пытается отрегулировать эту конфликтность тем, что интересы и потребности индивида объявляет главенствующими перед посягательствами на них со стороны любого коллектива. Эгалитаризм как требование признать за всеми людьми равного достоинства их моральных ценностей и равенства всех перед законом так же, как и индивидуализм, является нормой долженствования. С позиции универсализма предполагается понимать человечество как сообщество свободных людей, причем свободных в своем разнообразии. Наконец, мелиоризм — утверждение о возможности исправления и совершенствования любых социальных и политических институтов — в отличие от идеи прогресса допускает разные соотношения сознательных и стихийных процессов Там же. P.X.
В нашей стране была своя оригинальная история общественной мысли и практики. Демократизм и либерализм как политические практики в России со второй половине XIX столетия вошли в ожесточенное столкновение, что деформировало их становление как нормативно-ценностных систем и платформ политического регулирования.
Русский либерализм отличался многообразием течений. В современной оценке исторических вех русского либерализма ученые активно выделяют опыт и достижения русских религиозных философов конца XIX — начала XX в., которые в своих сочинениях откликнулись на ущемление личных свобод, учиняемое правительством и церковью. В. С. Соловьев одним из первых попытался обосновать неотчуждаемые субъективные права с помощью кантовской категории личности как «цели самой по себе» и «возможности неограниченной действительности». Русские религиозные либералы трактовали права человека как необходимое выражение христианской этической культуры, и авторитет державности остался у большинства из них незыблемым.
В начале ХХ в. такие русские либералы, как П. И. Новгородцев, В. Гессен, Л. И. Петражицкий, Б. А. Кистяковкий, С. И. Гессен Опыт русского либерализма: Антология. М., 1997., сделали прорыв к социалистическим и демократическим идеям нового времени. Старое либеральное правило «равенство перед законом» при качественно ином понимании российской истории и действительности в их учениях трансформировалось в понятие «равенства исходных шансов». Суть этого понятия П. И. Новгородцев выразил так: «Именно во имя охраны свободы право должно взять на себя заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование» Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое существование // Новгородцев И. А. Социально-философские этюды: Антология. М., 1997. С. 338. Конституционное обеспечение личных свобод рассматривалось как наилучший гарант политической стабильности. В связи с этим конституционно-правовая дисциплина признавалась более важной, «первичной», создававшей предпосылки для устранения насилия, произвола, политической дикости.
Однако в России существовал кардинальный разрыв между многоукладными условиями жизни и их гражданско-правовым оформлением, что делало невозможным осуществление неолиберальных инициатив. «В России начала ХХ столетия, — замечает Э. Ю. Соловьев, — существовало, по крайней мере, две сферы, намертво закрытые для либеральной аргументации любого типа: это царский двор и подавляющая масса крестьян» Либерализм в России / Под ред. В. Ф. Пустарнакова, И. Ф. Худушиной. М.: ИФ РАН, 1996; Соловьев Э. Ю. Права человека в политическом опыте России (вклад и уроки ХХ столетия) // Реформаторские идеи в социальном развитии России. М.: ИФ РАН, 1998. С. 125−189. Это отчетливо осознавали русские либералы — члены конституционно-демократической партии. В. А. Маклаков указывал на условия, препятствующие созданию толерантности как общественной культурной нормы: «В отношении русского народа к исторической власти, — писал он, — долго существовали две крайности: раболепное послушание или тайное сопротивление. Понятие согласия и сотрудничества с властью было обществу незнакомо. История вырабатывала два крайних типа общественных деятелей — «прислужников» и «бунтовщиков» Цит. по: Леонтович В. В. История либерализма в России. М., 1995. С. 534.
Русский либерализм не был «кабинетной» практикой, его деятели инициировали и претворяли многие гражданско-правовые мероприятия Соловьев Э. Ю. Права человека в политическом опыте России (вклад и уроки ХХ столетия) // Реформаторские идеи в социальном развитии России. М.: ИФ РАН, 1998. 255 с.
Причины несостоятельности русского дореволюционного либерализма достаточно подробно исследованы отечественными специалистами Карпович М. М. Два типа русского либерализма // Опыт русского либерализма: Антология. М., 1997; Гефтер М. Я. Многоукладность — характеристика целого // Вопросы истории капиталистической России. Проблемы многоукладности. Свердловск, 1972. Одной из них была мировая война, «не предопределявшаяся экономическими и политическими тенденциями национального развития. Она вызвала к жизни, с одной стороны, правительственные институты централизованного плано-принудительного регулирования, с другой — очаги „прямой“ (внеконституционной) демократии на фронтах и в тылу» Соловьев Э. Ю. Права человека в политическом опыте России (вклад и уроки ХХ столетия) // Реформаторские идеи в социальном развитии России. М.: ИФ РАН, 1998. С. 146. Именно с этим стихийным демократическим проявлением связали свою политическую деятельность русские социал-демократы. Партийное строительство социал-демократов отразилось в их политических программах, в которых отсутствовала какая-либо аргументация в пользу индивидуальных прав и свобод.
Оценивая перспективу и продуктивность русской либеральной теории, И. К. Пантин пишет: «Как никто другой, русские либералы понимали, что основные ценности жизни, как личные, так и общественные, не зависят от простого изменения условий, а требуют для своего укоренения образования, опыта и усилия многих поколений. Более того, эти ценности представляют собой предпосылку изменений среды в направлении формирования современного общества… Русские либералы справедливо считали, что народы воспитываются в духе свободы не экономическим, а прежде всего политическим опытом. Быть материально обеспеченным — отнюдь не означает быть свободным, особенно в России, где всемогущество бюрократического аппарата и бессилие гражданина перед самоуправством чиновника вошло в плоть и кровь общественной жизни… Если свобода в любой ее ипостаси начинается с преобразования человека, то в нашей стране она начнется не с материального благосостояния, а с преодоления средствами права бюрократического характера государственной власти, с появления у большинства людей ощущения своей законности, безопасности и сопричастности к делам общества» Пантин И. К. Историческая драма русского либерализма.// Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы: Материалы международ. науч. конф. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1999. С.94−110. .
Либералистские реформы в СССР, а затем в России проводились под патронатом «Вашингтонского консенсуса», сложившегося к середине 80-х гг. — сначала в форме «настоятельных советов» М. Тэтчер, Р. Рейгана и Г. Коля М. Горбачеву, подкрепленных крупными займами, а затем в виде прямого руководства МВФ экономической политикой правительства Ельцина. Правящей элитой Запада в российские реформы вложен немалый политический капитал и десятки миллиардов долларов налогоплательщиков Ольсевич Ю. Институционализм — новая панацея для России? // Вопросы экономики. 1999. № 6. С. 27−42. Такая морально-финансовая поддержка имела своей целью утверждение транснациональных порядков, а отнюдь не поддержку развития в нашей стране либерально-демократических свобод и институтов.
В ходе российской либерализации обнаружились фундаментальные противоречия реалий и их идеологических обоснований. В развитых либерально-демократических странах эти противоречия не раз подверглись значительному влиянию со стороны демократических установок и в некоторых случаях нашли свое разрешение.
Так, представители западного либерализма ХХ в. пересмотрели свои основные принципы. Экономическую доминанту пришлось подчинить политическому урегулирования. Справедливость стала трактоваться как «политическая справедливость», обеспечиваемая законом о «равенстве возможностей» каждого индивида. Организатором и гарантом либерально-демократических завоеваний в развитых странах выступает государство, представляющее организацию трех ветвей власти при верховенстве судебной, которая осуществляет нормативно-правовой надзор. Либеральные политтехнологи определяют пределы полномочий государства и отстаивают его обязанность не участвовать в рыночной экономике.
Действительные процессы современного мира влияют на изменчивость и адаптивность многих мировоззренческих систем и установок. В их содержании с очевидностью обнаруживается корректировка на реальные общественные потребности и согласование с идеями и принципами своих политических конкурентов. Формирование современных демократических основ как раз свидетельствует об этом. На смену идеи «самодержавия народа» пришли идеи гражданского общества и института прав человека. В этих идеях выразился социокультурный уровень и интересы современных индивидов. Сегодня распространенной формой демократии является политическая система, апеллирующая к нормам и правилам социального общежития. В определении демократической свободы содержится требование о подчинении нормативному порядку всех участников и сегментов общественной жизни. При разнообразии условий человеческого бытия индивиды вынуждены соотносить свои возможности и желания с правилами жизни, которые диктует им цивилизованный порядок.
Критическая ситуация в странах либеральной демократии указывает на историческую ограниченность этой организационно-регулирующей системы, на поиск новых идей и принципов для разрешения таких противоречий, как индивидуальная разобщенность, социокультурная и материальная стратификация, потребительская гонка и т. д. Но это вовсе не означает, что деятели современной жизни откажутся от либерально-демократических приоритетов и завоеваний, от прав и свободы личности, справедливости, ненасилия, разнообразия.
Таким образом, мы выделили те реальные процессы, в которых с очевидностью реализуются условия и предпосылки толерантности как политической необходимости и культурной нормы. Все эти процессы имеют глобальный характер. Ни одна страна в мире, ни один человек не могут не испытывать их влияние на свой уклад, потребности и интересы. Всемирная история действительно захватила всех и каждого необходимостью противостоять биологической и социальной энтропии как следствию гонки за сверхприбылью, национально-государственной дивергенции и разрыва между культурными завоеваниями и их использованием в общественном развитии. Неопределенность дальнейшего развития человечества не снимает с повестки дня вопрос не только о выживании, но и о достойной человеческой жизни. Сценарии выживания, использующие либо принцип изоляционизма, либо вестернизации или модернизации, в настоящее время не состоятельны, потому что глобальные процессы и кризисы общественного развития постоянно создают ситуацию совместных действий и совместного принятия решений.
Действительно глобализация хозяйственной жизни является продуктом европейской цивилизации и свое теоретическое и идеологическое оформление впервые получила на Западе, но в настоящее время она — всемирный процесс, охвативший жизнедеятельность людей во многих странах. Именно в ходе нее вызревают условия для диалога культур и создания общечеловеческих норм бытия. Однако чтобы продуктивно разворачивалось чаемое многими гуманистами культурное общение и сотрудничество, необходимо реализовать принцип толерантности по отношению к разнообразным позициям, ценностям, нормам, стереотипам и т. п. Более того, этот принцип необходимо кодифицировать как гражданско-правовую норму. Только с помощью такой правовой легитимации толерантность станет предпосылкой диалога культур и приобретет впоследствии моральную ценностью.
Требование гражданско-правового оформления принципа толерантности — отнюдь не абстрактный императив или логический вывод, вытекающий из анализа глобальных процессов, необходимости выживания всех и каждого в обстоятельствах многополярного мира и различного рода суверенизации. Его действительная основа создается реальной хозяйственной и социально-политической деятельностью в таких обстоятельствах. Условия толерантности обнаруживаются в практике международного урегулирования экономической экспансии и национальных конфликтов легитимными международными организациями. Ее реальной предпосылкой становится этос новых производственных предприятий, организованных как самоорганизующиеся системы и все чаще подлежащие правому контролю со стороны независимых участников общественной жизни. Толерантному поведению также способствуют новые виды деятельности и способы социализации, не укорененные в религиозно-конфессиональных традициях, автономные от этнической принадлежности, и в силу своей мобильности и разнообразия, незаидеологизированные. Ведущая тенденция в актуализации толерантности заключена в завоеваниях либерально-демократического правового сознания и в их интернализации современными институтами власти и реальной политической деятельности людей.
В российской общественной жизни мы наблюдаем те же процессы, которые трансформируют представления о толерантности в реальный механизм взаимодействия людей на разных уровнях и в разных сферах общественной жизни. В историческом и действительном опыте становления гражданско-правового сознания в нашей стране заложен мощный потенциал отстаивания либерально-демократических установок и ценностей. Реализация такого потенциала нуждается, с нашей точки зрения, не просто в научном обосновании, а в превращении этих обоснований в публичную социально-правовую экспертизу и в процедуру политической легитимации.
Особенностью социально-политической мысли ХХ столетия стал кризис теории линейного и прогрессивного развития человечества. В научный оборот был введен термин модернизация, и с его помощью стали не только обобщать те изменения, которые начались в западно-европейской жизни с XIV в., но и критически пересматривать методологию первых философских учений на эту тему. Базовым поводом мыследеятельности оставались те же процессы, «просигналившие» о «современном», «новом», modernus состоянии мира и человека: рационализация и интенсификация промышленного труда, научно-техническое переоснащение производства и превращение его в промышленное, секуляризация общественной жизни, возникновение и выделение новых видов духовно-практической деятельности в самостоятельные сферы, индивидуализация человеческого бытия и сознания, нормативно-ценностная ориентация. В отличие от своих предшественников авторы модернистских проектов подошли к этим изменениям с позиций циклизации и децентрализации общественного развития и оригинально реализовали нормативно-ценностную аргументацию.
Значительным вкладом мыслителей-«модернистов» в современное научное знание является концепт о цивилизациях, цивилизационном развитии и цивилизационных парадигмах. По мнению современного ученого-компаративиста О. Андерле, «концепция цивилизации стала доминирующей историко-культурной категорией, сходной по значению с преобладающей ранее концепцией нации… в науке основное внимание сместилось от народов и стран на более обширные структуры и процессы в масштабах цивилизаций» Anderle O. Sorokin and Cultural Morpholody // Pitirim Sorokin in Review. Durham (NC), 1963. P. 95. .
В обоснование категории цивилизации, а точнее — множества цивилизаций, была предпринята попытка соединить два взгляда на мир — принцип целостности и принцип плюрализма и, тем самым, разрешить заданную классиками философии задачу об отчужденном сознании и объяснить многообразие и разнообразие человеческих миров.
Именно против такой методологии впоследствии была направлена одна из убедительных теоретических критик «цивилизионщикам» — оппозиция П. Сорокина Sorokin P. Sociological Theoriea of Today. N.Y.; L., 1966.. В ней ученый не допускал целостности человеческого мира и его тождественности социальной системе, или цивилизации. В противовес цивилизационной классификации он выделил типы культуры, в которых были зафиксированы динамические уровни взаимодействия личности человека, социальной среды и культурного богатства. Выделенные им «умозрительные, чувственные и интегральные культурные суперсистемы» автор «Динамики культурных перемен» считал «поистине бессмертными, могущими претерпеть любое количество флуктуаций в процессах трансформации, упадка и возрождения» Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия. М.: Аспект Пресс, 1998. С. 54.. Такое взаимодействие концепций и позиций поспособствовало, по мнению О. Андерле, «развитию целостной морфологии цивилизации своим трудом. Положение о целостности культуры подтверждается выявленной Сорокиным духовной гармонией всех культурных явлений какого-либо периода» Там же. С. 57. .
В настоящее время «в академической науке понятие цивилизации стало все шире использоваться при формировании общих культурно-исторических принципов и законов устроения и развития сложного человеческого общества. Оно приобрело ключевое значение в ряде влиятельных общеисторических, социологических, культурологических концепций, основанных на комплексном подходе к изучению общества и динамики его развития» Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. М.: Аспект Пресс, 1998. С. 18. .
Однако установка на целостное описание цивилизаций не раскрывает в аналитическом плане принципов ее функционирования и взаимодействия различных компонентов. Не случайно термин цивилизация усложняется за счет идеологизации исследовательского материала. В самой процедуре идеологизации как бы сохраняется тот первоначальный концепт «центризма», который возник еще в философских системах мыслителей нового времени, освоивших достижения европейской культуры и стартовавших от ее состояния.
До сих пор термины, производные от слова цивилизация, используются при аргументации стандартов общественного устройства. Американский исследователь международных отношений Г. Гонг обратил внимание на то, что идея соответствия стандартам «цивилизованности» с XVIII в. служила «европейским державам формой оправдания глобальной экспансии и воспринималась многими неевропейскими странами, которые длительное время поддерживали свои конкретные критерии „цивилизованности“, как оскорбление и унижение и как огромная угроза… Культурное унижение и угрозы традиционному политическому и культурному порядку, в не меньшей степени, чем военные поражения, породили неразрешимые дилеммы, сопровождаемые чувством отчаяния» Gong G.W. The Standard of «Civilization» in International Society. Oxford, 1984. .
Лишь к началу ХХ в. критерии принадлежности к цивилизации стали определяться в фиксированных правовых принципах как составная часть международного права того времени. Заметим, что общепризнанная кодификация норм межгосударственных и межнациональных отношений стала осуществляться только с 1947 г. созданной тогда же в рамках ООН Комиссией международного права См.: Лукашук И. И. Нормы международного права. М., 1997. .
Социальные нормы, принятые в межгосударственных отношениях, долгое время были обращены к организации европейскими государствами собственных возможностей сохранения суверенитета и национальных прав. Под их стандарты подгонялись международные отношения. На практике со странами, имевшими собственные системы общественного регулирования, у европейских стран развивались напряженные и противоречивые отношения. После Второй мировой войны, обозначившей кризис колониальной политики и европейской правовой системы, страны Азии и Африки стали настойчиво добиваться пересмотра тех принципов международного права, которые ограничивали их статус как цивилизованных обществ. Вместо критериев цивилизованности новыми принципами международного общения выступали недискриминация и права личности.
Социальные теоретики и, в частности, представители цивилизационного подхода прореагировали на эти процессы. В дискурсах цивилизационщиков стала разрабатываться проблематика культурной самобытности, повлиявшая на выделение специальной отрасли исследования — культурной компаративистики.
В понятии культурной самобытности подчеркивались самостоятельность и специфика общества — носителя такой самобытности, не только преемственность с прошлым, но и ориентация на будущее. Так, в материалах межправительственных конференций по культурной политике, проводившихся в начале 80-х гг., зафиксировано понятие самобытности как «жизненного ядра культуры, того динамического принципа, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпая силы в своих внутренних возможностях и осваивая внешние достижения, отвечающие его потребностям, осуществляет процесс самостоятельного развития» Conference mondiale sur les politiques cultureiies: Problemes et perspectives. Mexico, 1982. P. 7. .
Однако использование этого понятия наталкивалось на противоречия. Самобытность двойственна по своей сути: осознание принадлежности к данной общности может повлечь противостояние по отношению к другим общностям. Поэтому проблематика самобытности переходит к выяснению принципов межкультурного взаимодействия, взаимопонимания, диалога" Ерасов Б. С. Концепция самобытности как методологическая предпосылка цивилизационной компаративистики // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия. М.: Аспект Пресс, 1998. С. 283. Это важный момент в тенденциях теоретического оформления понятия толерантности.
На практике обращают на себя внимание некоторые процессы международного нормотворчества, связанные с принципом культурной самобытности и правовым разрешением этого противоречия. Так, универсальной нормой современного цивилизованного общежития являются права и свободы человека. В соответствии с ней государства обязаны уважать и соблюдать права человека и основные свободы для всех, без различия расы, пола, языка и религии. Непосредственная регламентация и защита прав и свобод человека по-прежнему остается внутренним делом каждого государства. Однако такие явления, как геноцид, апартеид, расовая дискриминация и т. п. квалифицируются мировым сообществом как международные преступления и рассматриваются как дела международной компетенции. Или принцип самоопределения народов — это их право, и оно может осуществляться различно. Самоопределившиеся народы свободно выбирают не только свой внутриполитический статус, но и свою внешнеполитическую ориентацию. Но в самом процессе самоопределения народов могут проявиться сепаратистские действия, что чревато потерей территориальной целостности и политического единства государства.
Реальные процессы делали кризисными теоретические воззрения «цивилизионщиков», и они заставляли считаться с тем, что линейно-прогрессивное видение общественного развития — это достижение человеческой мысли, зафиксировавшее действительное восхождение, переход сообществ и индивидов от животного состояния к собственно человеческим формам жизни.
Категория цивилизации при учете такой позиции не умаляет своих значений, оставаясь в представлении относительно устойчивой общностью людей и стран с центральной, преобладающей системой культурных форм и их значений. Системность, целостность и интегрированность той или иной исторически складывающейся цивилизации является одним из факторов ее усложнения и развития. В таком значении термин цивилизация используется как классификационная категория для выделения культурно-исторических типов общества.
На основе различий в технологии производства, его организации и управления, различий в нормативно-регулирующей системе объясняются такие виды цивилизации, как традиционалистская и техногенная Степин В. С., Толстых В. И. Демократия и судьбы цивилизации // Вопросы философии. 1996. № 10. С. 4. .
Становление того или иного типа цивилизации не означает мгновенного исчезновения предшествующих, напротив, все они сосуществуют и взаимодействуют, образуя гетерогенность, разнообразие человеческого мира. Разрабатывая впоследствии цивилизационную проблематику, многие ученые критически пересмотрели циклический принцип, положенный в основу типологий цивилизации «отцов-цивилизационщиков» Данилевским, Шпенглером, Тойнби.
Очевидность такого «порядка», а также традиции воспринимать и объяснять человеческий мир с позиций европоцентризма выдвинула проблему мирового порядка. Один из авторитетных ее разработчиков американский политолог С. Хантингтон остается верен мысли, что такой реальный образец цивилизованного развития, как США, благодаря технологическому, демократическому, военному превосходству, сможет консолидировать свой «цивилизационный лагерь» и с его помощью подчинить арабо-мусульманскую и восточно-азиатскую цивилизации Hintington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y.: Simon & Schuster, 1996. Мы разделяем утверждения многочисленных критиков этого проекта в том, что введение «цивилизационного миропорядка» по сценариям, подобным хантингтоновскому, означает не повышение, а понижение меры управляемости миром как целым. Неразрешимость глобальных и даже неглобальных проблем выживания и общественного развития в условиях экспансии единой великодержавной силы только усугубляется. «Цивилизационные» парадигмы подобного толка, реальные интеграционные и дезинтеграционные процессы в мире абстрактно упорядочивают нормативно-ценностной установкой, где техногенные преимущества европейской цивилизации являются образцом и фактором нового миропорядка.
Такая апологетика «миропорядка» подрывает моральную силу международных обязательств по соблюдению прав человека и национального суверенитета, особенно в ситуации, когда усилиями многих государств и специально созданной для этого ООН вырабатываются общие международные нормы поведения участников современной жизни. Их использование можно определить как культурно-личностный фактор в движении различных сообществ и людей к своей целостности и мирному сотрудничеству.
Из этого движения не исчезают противоречия и конфликты. Насущным в общественном сознании становится выработка методов и методологии их мирного разрешения.
Завоеванием современного взгляда на мир стали приоритеты культуры и этических ценностей. Становится ясным, что модернизация общественной жизни, начавшаяся в Европе несколько столетий тому назад, охватила впоследствии и другие страны, которые при этом не утратили своей национальной идентичности. Деятельность человека, его сознание в любую эпоху включены в социокультурную основу этноса, нации, цивилизации. Даже если социально-экономическое и политическое давление обстоятельств будет одинаковым для сообществ и людей, социокультурная основа и их социокультурные возможности будут реагировать на это напряжение по-разному.
Многие мыслители нового и новейшего времени обозначили сочетание этих процессов термином постмодернизация и увидели в них тенденцию новой формы существования, где на смену экономическим ценностям придут ценности иного порядка и уровня. Этико-эстетическая проблематика большинства постмодернистских концепций элиминировала позицию признания историчности и целостности современного человеческого мира, а также позицию необходимости создавать новые средства общения с разнообразным и действительно способным к энтропии современным миром.
Фокус познания действительно перемещается к глобалисткому пониманию человеческого мира, его развитию и тенденциям. Взаимодействие разных хозяйственных и политических структур обнаруживает общность человеческих способностей и устремлений. Воззрение на мир как систему в настоящее время достаточно четко репрезентируется в работах представителей «миросистемной» парадигмы.
Отправной точкой данного понимания является характеристика мира как системы, организованной разделением труда в рамках единой имперской общности. Мироэкономика задает разнообразие политических систем и наличие множества конфликтующих государств. Капиталистическая экономика является не только фактором глобализации всех хозяйственных систем мира, но и объективной предпосылкой дезинтегрирущей способности народов и индивидов сопротивляться европейским стереотипам цивилизованности. Целостной общественной системой остается европейский тип капиталистической экономики, способной к экспансии и не совпадающей с политическими границами. В структурировании мирового хозяйственного пространства можно выделить центр, периферию и полупериферию и уровни их взаимодействия.
Формируются не только глобальные экономические сети, подчиняющие деятельность самых различных субъектов общим принципам, но и происходит соответствующая социокультурная адаптация, приводящая к расширению общемировой культуры. Эти тенденции не отменяют социокультурного разнообразия, а также самобытности малых и больших культур. Наряду с универсализацией одних аспектов и сетей взаимодействия глобализация дает простор разнообразию других аспектов и субъектов. Более того, плюрализм, присущий постиндустриальному обществу, означает не только сохранение прежнего разнообразия, но и усиливающийся спрос на такое разнообразие.
В связи с усиливающейся динамикой взаимодействия всех живых форм вряд ли возможно их адекватное теоретическое объяснение. Неустойчивость всех сфер и способностей человеческого мира делает относительным всякий концепт. Но это не значит, что в них и в контакте с ними современными авторами не предпринимается попытка к выяснению и обоснованию доминирующих тенденций. Подтверждением является концепция постэкономизма В. Иноземцева Иноземцев В. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире. М.: Academia: Наука, 1999. 635 с. Автор не только воспользовался некоторыми категориями концепций постиндустриализма, но и критически пересмотрел их. Экспансия информационной экономики, по его мнению, создает «наиболее насыщенный противоречиями этап социального прогресса» Иноземцев В. Трансформация в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2000. № 1. С. 6.. Одним из главных принципов обоснования В. Иноземцева становится внеэкономическая мотивация человеческих действий и социальных процессов. Так, он считает, что глобальное социопсихологическое изменение произошло в индивидуальном взаимодействии человека с окружающим миром, побудившее его изменить свою мотивацию — стремиться к «творчеству как воплощенной самореализации личности» Иноземцев В. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире. М.: Academia: Наука, 1999. С. 139. Автор аргументированно полагает, что тенденция мотивации человеческой деятельности неэкономическими факторами возникает в связи с тем, что творческая активность человека становится главным источником эффективности производства. Если в современном человеческом мире, считает В. Иноземцев, типологизировать цели, систему интересов и ценностей, то обнаружится, что социальный статус и социокультурное содержание конкретного индивида зависит от объективных обстоятельств — доступа к образованию, знаниям, информации. В настоящее время «интеллектуальное расслоение становится основой всякого иного расслоения» Иноземцев В. За пределами экономического общества. Постиндустриальные теории и постэкономические тенденции в современном мире. М.: Academia: Наука, 1999. С. 432−433.
Важность этого исследования для теоретического оформления проблемы толерантности состоит в том, что выделенная и убедительная тенденция современного индивида к самореализации объективно полагает «формирование стабильного мирового порядка» в категориях В. Иноземцева. Средством такого формирования, по мысли автора, выступает «сотрудничество всех стран, направленное на усвоение тех постэкономических порядков, которые существуют сейчас в западных странах» Иноземцев В. Трансформация в современной цивилизации: постиндустриальное и постэкономическое общество (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 2000. № 1. С. 7. В формулировке В. Иноземцева присутствуют традиционные модернистские и постмодернистские допущения, делающие открытым и актуальным вопрос о соотношении такой интернализации к собственным способностям творить, выбирать, мотивировать как конкретное сообщество, так и конкретного индивида. Эти допущения в который раз подтверждают логику исторического развития — мировой порядок не может быть изобретен, научные знания, какими бы совершенными, полезными и значимыми они ни были, не способны заместить реального, повседневного, практического опыта людей. Они действительно могут влиять на этот опыт, но изобретать его они до сих пор не могут.
Американский теоретик постиндустриализма и непримиримый критик неолиберальной экономической концепции напоминал: «Если полностью признать, воспринять и глубоко прочувствовать границы человеческой способности к познанию, равно как и ключевую роль аффектов и ценностей, — подход к миру и, в частности, к принятию решений в нем может существенно измениться. Вместо сверхактивной ориентации в постановке целей, поиска „наиболее эффективных средств“ и „производительности“ — всего того, что позволяет нам считаться существами, подобными Богу, а мир, включая других представителей рода человеческого, низводить к некоей глине — возникает смирение» Этциони А. Политические процессы и моральные побуждения // Вопросы философии. 1995. № 10. С. 72−83.
Судя по позициям некоторых теоретиков до чаемого Этциони «смирения», или толерантного поведения, еще далеко, но тенденция такого поведения уже обнаруживается. Прав Этциони, указывая на то, что человеческие предпочтения разного рода, в том числе интеллектуальные, обладают социальным свойством и испытывают влияние доминирующих в обществе мотивов. В современном мире ими является «суверенность потребления», «вездесущность потребительских благ».
Неконтролируемые устремления только к богатству, с одной стороны, и трансформация устоявшихся форм хозяйствования в «заемные» экономические модели, с другой, — процессы деструктивные как для экономики, так и для общественного развития. Ключевое значение во взаимоотношениях сообществ и людей всегда имели нормативно-ценностные установки и предпочтения. Их усвоение и становится основной характеристикой любой социальной активности, включая экономическую.
Важным моментом интернализации моральных ценностей является то, что индивид в принципе может оценивать свое поведение как совпадающее с общим благом. Стабильность общества формируют люди, часто поступающие исходя не только из своего личного интереса. Альтруизм — феномен, известный со времен древности.
В противоположность неоклассической парадигме индивидуалистического рационализма и разумного эгоизма свою деонтологическую концепцию А. Этциони основывал на связи «Я и Мы», морального индивида и ответственного сообщества.
«Парадигма ``Я и Мы» не утверждает, что люди просто интернализуют моральный кодекс своего общества и следуют ему, являясь при этом непроницаемыми для личного интереса — или же что они допускают определение этого интереса лишь ценностями данного общества, — объяснял ученый. — Эта позиция заключается в том, что: 1) индивиды находятся одновременно под влиянием двух основных совокупностей факторов — полезности и моральных обязательств (хотя эти совокупности по-разному отражают факт социализации); 2) наличествуют существенные различия в степени проявления каждой из этих совокупностей факторов при различных исторических и социальных условиях, равно как и внутри различных личностей при одних и тех же условиях. Тем самым изучение динамики сил, которые формируют обе разновидности факторов в сопряжении, — важное основание теории поведения, включая экономическое поведение, — теории, которую можно назвать социоэкономикой" Etzioni A. Moral Demension. Toward a New Economics. N.Y., 1988. P. 63. .
С учетом нравственно-аффективного фактора Этциони сформулировал концепцию инструментальной рациональности, под которой понимается открытость для новых данных и для способов их организации. Здесь рациональность — не цель, а средство выбора подходящего действия с установкой на продуктивность. Социоэкономический подход американского автора опирался на результаты исследования не только экономических, но социальных, психологических и культурных проблематик и позволил выделить роль некоторых норм и ценностей в обеспечении экономических решений — на стадии постановки целей и отбора средств формирования социальных программ. Идеализируя сущность современных корпораций, выраженную в производстве «публичных» благ, Этциони выделял те реальные предпосылки, которые благоприятствуют созданию общечеловеческого «климата сотрудничества». В отношениях менеджмента и профсоюзов, корпораций со своими потребителями формируется «консенсус», согласование позиций и интересов с выгодой и благом для обеих сторон. Для создателя социоэкономики консенсус становился моделью деонтологического условия, в котором другой — цель сама по себе, а не средство. толерантность ценность деонтологический социальный Таким образом, в разнообразии концепций, посвященных реальным процессам и состоянию человеческого мира, с постоянством дискутируется вопрос не столько о социальных предпочтениях, выборах или ориентации, сколько об их согласованности. Напряжение в такой деятельности, пожалуй, действительно востребует ту психическую форму, за которую ратовал в XII в. христианский мыслитель П. Абеляр: «Стойкость мы можем воспринимать по таким элементам, как великодушие (magnamitas) и терпимость (tolerantia). Великодушие — это то, благодаря чему мы, в качестве разумной субстанции, готовы предпринять какое-либо тяжелое дело. Терпимость же — это то, благодаря чему мы постоянно упорствуем при выполнении этого замысла» Абеляр П. Диалог между Философом, Иудеем и Христианином // Вопросы философии. М., 1995. № 3. С. 131−181. А десятками столетий раньше Сократ настаивал на как разумном и моральном вызове личности всякого рода гонениям и притязаниям: «Лучше терпеть несправедливость, нежели причинять ее».
В культурно-личностном плане проблема толерантности «снимается» в виде выделения и описания ее как культурной нормы и морального принципа. В настоящее время проблематика толерантности образует состав этики ненасилия Этика ненасилия: Материалы междунар. конф. М.: Философское общество СССР, 1991. 242 с. В ней существует солидная традиция теорий и практических программ, идущая от воззрений и политических действий многих деятелей человеческого мира. Сегодня эпистемология этики ненасилия и в ее контексте проблемы толерантности сосредоточивается на психологическом аспекте — социальной мотивации и характере воздействия. Этические нормы описываются в структуре отношения я к другому. Специалисты признают, что для стабильности и длительности многих культурных норм поведения требуется надлежащая мотивация и овладение образцами общения. Прежде всего мотивационная позиция обусловлена личным, заинтересованным отношением индивида к другому человеку. Ненасильственный и толерантный мотив полагает воспринимать другого как равнодостойного участника и сотрудника общения. «Техника воздействия» может приобретаться через наблюдение за другими или через личный опыт. Существуют различные виды воздействия, которые благоприятствуют толерантному поведению: помощь, содействие в сфере планирования, сотрудничество, передача истины Этика ненасилия: Материалы междунар. конф. М.: Философское общество СССР, 1991. С. 48. Все эти виды деятельности можно определить как диалоговые.
Классический образец диалога, как паритетного общения двух индивидов, обсуждающих и выясняющих истину, мировая культура сохранила в образах и наследии Сократа, Будды, М. Ганди, М. Л. Кинг. Тот диалоговый режим, который принимается теоретиками этики ненасилия для осуществления толерантного поведения, обусловлен нравственной зрелостью человека и его культурной заинтересованностью. Описанные учеными виды коммуникативно-целесообразной деятельности действительно способствуют формированию диалога и толерантного поведения. Однако их «технологическая» интерпретация и использование рано или поздно обнаружат мотив принуждения и манипулирования другим.
В действительности не существует монопольной мировоззренческой системы, не существует также совокупности общеприемлемых этических и нравственных принципов. Возможен выбор различных способов и средств действия.
Трудно быть Богом, не отрекаться от сострадания, не делать другому того, чего не желаешь себе. Максимы мировой культуры трудно осуществлять в реальной жизни. Но в современном мире имеется известная внешняя необходимость поступать в соответствии с ними. Осознавая эту необходимость, человек по логике своего становления и развития приобретает зрелость. Ее показателем является внимание и понимание другого, желание совместными усилиями проживать одну единственную жизнь.
- 1. Волков Ю. Г. Социология. Учебник для студентов узов; Под ред. В. И. Добренькова. 2-е издание. М.: Социально-гуманитарное издание.; Р/н Д: Феникс, 2007. 572 с.
- 2. Горелов А. А. Социология в вопросах и ответах. М.: Эксмо, 2009.-316 с.
- 3. Добреньков В. И. Социология: Краткий курс/ Добреньков В. И., Кравченко А. И. М.: Инфра-М., 2008. 231 с.
- 4. Добреньков В. И., Кравченко А. И. Методы социологических исследований. М.: Изд-во МГУ, 2009. 860 с.
- 5. Казаринова Н. В. и др. Социология: Учебник для вузов. М.: NOTA BENE, 2008. 269 с.
- 6. Касьянов В. В. Социология: экзаменационные ответы._р/нД, 2009. 319 с.
- 7. Кравченко А. И. Общая социология: уч. пос. для вузов. М.: 2007. 479 с.
- 8. Кравченко А. И. Социология: Учебник для студентов несоциологических специальночтей, естественно-научных и гуманитарных вузов./ Кравченко А. И., Анурин В. Ф. СПб и др. Питер, 2008. 431 с.
- 9. Кравченко А. И. Социология: Хрестоматия для вузов-М.; Екатеринбург: Академический проект: Деловая книга, 2010. 734 с.
- 10. Лоусен Тони, Гэррод Джоан Социология: А-Я Словарь-справочник/ Пер. с англ. М.: Гранд, 2009. 602 с.
- 11. Самыгин С. И. Социология:100 экзаменационных ответов/ С. И. Самыгин, Г. О. Петров. 3-е издание. М.; Р/нД: МарТ, 2008. 234 с.
- 12. Социология. Учебник для студентов вузов/ В. Н. Лавриненко, Г. С. Лукашева, О. А. Останина и др./ Под ред. В. Н. Лавриненко. М. ЮНИТИ: 2009. 447с. (Гриф УМО, серия Золотой фонд российских учебников).
- 13. Социология: Краткий тематический словарь/Ю.А. Агафонов, Е. М. Бабаосов, А. Н. Данилов и др./ Под ред. А. Н. Елсукова. Р/нД: Феникс, 2007. 317 с.