Диахронические особенности интерпретации речевого акта в произведении художественной литературы

Постоянное возрастание интереса ученых к речи определяет актуальность изучения вопросов, связанных с описанием речевых актов. Эта проблема получает освещение, прежде всего, с позиций философии, психологии и социолингвистики, в то время как собственно лингвистический аспект ограничивается классификацией глаголов, интерпретирующих целевую установку высказывания. Синтагматика речевого произведения, таким образом, остается за рамками исследований, проводимых в русле теории речевых актов.

В произведении художественной литературы интерпретация речевого акта может осуществляться в составе прямой речи и в микроконтексте дословно передаваемой речи. Под микроконтекстом понимаются Однако выбор тех или иных языковых средств, а также сочетание различных способов интерпретации определяется, в частности, историческими факторами.

Так, рассмотрев веков, мы пришли к выводу о том, что данный тип интерпретации в большей мере свойственен произведениям XIX века. Если в произведениях Ш. Бронте и Р. Л. Стивенсона на 20 страниц текста приходится по 4−5 примеров интерпретации собственного высказывания, то в произведениях Д. Г. Лоуренса и У. С. Моэма на 20 страниц текста зарегистрировано 1−2 примера интерпретации в прямой речи.

Объем интерпретации собственного речевого акта в плане структур и лексико-фразеологических особенностей является ограниченным. Целевая установка высказывания реализуется в составе субъектно-предикатных синтагм (I say, I ask), которые могут распространяться за счет дополнения (I ask you).

Интерпретирующая синтагма может находиться в препозиции, интерпозиции или постпозиции по отношению к интерпретируемому высказыванию. Особенностью интерпретации в препозиции является то, что идентичные в лексическом и структурном плане отрезки могут примыкать к интерпретируемому высказыванию, образуя с ним одну синтагму, или же выделяться в самостоятельную синтагму, что в тексте выражается пунктуационно.—речевой интерпретация фразеологический слово.

«I tell you I am doing my utmost…» [Stevenson 1972: 292].

«I tell you, it must stop; push me much further and I promise you a surprise.» [Stevenson 1972: 292].

Именно при синтагматическом расчленении, когда интерпретирующий отрезок получает самостоятельное просодическое оформление, его интерпретирующие свойства выражены наиболее явно.

У синтагм в интерпозиции наиболее ярко проявляются парентетические свойства, поскольку они разрывают тесные синтаксические связи между компонентами словосочетания, реализуя функциональную перспективу высказывания в терминах тема-рематического членения: enough, I say, of blood, enough of disgrace. Достаточно часто функциональная нагрузка подобных синтагм состоит не столько в выражении целевой направленности речевого акта, сколько в обеспечении того или иного модального фона высказывания, что позволяет рассматривать их как эквиваленты междометий и вокализованных пауз.

По сравнению с синтагмами, представленными в художественных произведениях XX века, в литературе XIX века наблюдается гораздо более разнообразный состав глаголов, которые участвуют в интерпретации «собственных» речевых актов. Родовые глаголы речи, такие как say, tell, ask, answer, будучи достаточно частотными в плане их реализации в тексте (50% случаев), составляют лишь около 9% от общего числа интерпретирующих единиц. Гораздо более многочисленными являются собственно интерпретирующие глаголы, которые представлены такими лексическими единицами, как observe, inform, mention, address, explain, admit, declare, warn, assure, offer, propose, refuse, promise, grant, deny, guarantee, warrant, demand, claim, forgive, confess, thank, wish, advise, counsel, invite, agree, swear, beg, appeal, plead, entreat, affirm, и др.

Во многих случаях интерпретирующие глаголы являются стилистически маркированными единицами, имеющими оттенок архаичности. Это коннотативно окрашенные лексемы, обладающие экспрессивно-синонимическим значением [Виноградов 1977: 172], например: I counsel you (=I advise you); I grant (=I admit), I beg (=I ask without pride or self-respect), I entreat (=I ask earnestly).

Наиболее часто использование подобных глаголов связано с описанием институциализированных речевых актов [ван Дейк 1989: 18], где соответствующее перформативу действие осуществляется посредством произнесения конвенционально установленных фраз. Таковы, например, словосочетания, описывающие обряды (I baptize thee, I pronounce you).

Экспрессивность интерпретирующих синтагм может создаваться не только лексико-фразеологическими, но и морфосинтаксическими средствами, такими как эмфатическое использование вспомогательного глагола (I do beg you), использование глагола в маркированной форме категории вида (I am telling you), инверсия («…This drawer I beg of you to carry back with you to Cavendish Square exactly as it stands…» [Stevenson 1972: 168]), синтаксические повторы («I only ask for justice; I only ask you to help him for my sake, when I am no longer here» [Stevenson 1972: 131]).

Социолингвистическая обусловленность интерпретирующих синтагм наиболее ярко выражена в коммуникативных клише, которые представляют собой формы речевого этикета. К ним относятся, например, традиционно принятые формулы выражения благодарности (I thank you), извинения (I beg (your) pardon), прощения (I forgive you), прощания/ завершения разговора (I wish you good-night/ good-morning/ good-evening/ good-bye) и т. п. Употребление подобных речевых клише направлено на реализацию контактоустанавливающей функции.

Вышесказанное позволяет заключить, что ограничения структурного и лексико-фразеологического характера, наблюдаемые при интерпретации речевого акта в прямой речи, объясняются историческими факторами: используемые лексические средства являются стилистически маркированными и не соответствуют современным нормам языка. Специфика контекстных условий интерпретации в прямой речи накладывает ограничения морфосинтаксического характера, которые выражаются в том, что интерпретирующие отрезки в прямой речи никогда не бывают структурно протяженными и синтаксически сложными. Реализация субъектно-предикатных синтагм объясняется не желанием подчеркнуть целевую установку высказывания, а необходимостью смягчить его модальность, создать функциональную перспективу в терминах тема-рематического членения.

Интерпретация в составе речевого высказывания представляет безусловный интерес в социо-культурном плане, однако в современной художественной литературе наиболее часто речевой акт интерпретируется автором или повествователем в микроконтексте дословно передаваемой речи. Сопоставление произведений английской художественной литературы XIX и XX веков в плане частотности интерпретации в микроконтексте позволило выявить, что авторы XIX и начала XX века приблизительно в равной степени используют данный вид описания речевого акта. Микроконтекст представлен прежде всего субъектно-предикатными синтагмами, которые могут находиться в препозиции, интерпозиции или постпозиции по отношению к речевому высказыванию. Однако в функциональном плане для интерпретации более значимы те речевые отрезки, которые характеризуются более сложной и распространенной структурой, и именно они выходят на первый план в металингвистическом описании дословно передаваемой речи. Это глагольные сочетания со словами наly, -ing и -ed, а также субстантивные предложные словосочетания.

Наиболее значимыми в плане лексико-фразеологических характеристик являются сочетания интерпретирующих глаголов с экспрессивной семантикой и полифункциональных слов. Максимальная степень проявления коннотативных свойств наблюдается у интерпретирующих словосочетаний со словом на -ly, которое, будучи образовано от основы оценочных прилагательных, обладает наиболее экспрессивной, по сравнению со словами на —ing и —ed, семантикой.

Особая роль сочетаний с полифункциональными словами в микроконтексте определяется тем, что слова на —ly, —ing и —ed прямо или косвенно выражают просодические признаки речи. В последнем случае сегментные и сверхсегментные особенности фонации выражаются опосредованно, через характеристику эмоционального состояния говорящего, его отношение к собеседнику или содержанию высказывания.

Обращение к произведениям разных авторов XX века, однако, показывает, что интерпретация речи персонажей в микроконтексте характерна для них в разной степени. В ряде случаев это обусловлено авторским замыслом. Так, нсредством выражения авторского отношения к персонажам.

В произведениях У. С. Моэма высказывания персонажей также интерпретируются, главным образом, при помощи узуальных субъектно-предикатных сочетаний, включающих наиболее частотные глаголы речевой деятельности: he said, asked Julia, she finished и т. д. Примерно в 20% случаев автор использует экспрессивные интерпретирующие глаголы (grin, mutter, mock, lie). Наименьшей частотностью отличаются интерпретирующие синтагмы с полифункциональными словами и предложные словосочетания: если в произведениях Дж. Даррелла на 50 страниц текста приходится по 53−54 микроконтекста со словами на —ly, —ing, —ed, то в произведениях У. С. Моэма на 50 страниц текста зарегистрировано только 10−11 подобных примеров. С одной стороны, ограниченное использование интерпретации в микроконтексте можно объяснить особенностями индивидуального стиля автора, с другой стороны, сопоставление лингвистических средств описания речевого акта в художественных произведениях середины и конца века, позволяет говорить об определенной тенденции. Она заключается в том, что современные англоязычные авторы избегают интерпретации высказываний персонажей, и объяснить этот факт с точки зрения авторского замысла не представляется возможным.

Данная тенденция прослеживается, например, в произведениях Дж. Фаулза «Женщина французского лейтенанта» и М. Ондатже «Английский пациент». Это не означает, однако, что интерпретация речи персонажей отсутствует вовсе, но ее своеобразие заключается в том, что она синтаксически вычленяется и оформляется как самостоятельная коммуникативная единица, а в некоторых случаях даже отделяется от интерпретируемого высказывания абзацным отступом.

1) The vicar breathed again.

«If you take her in, madam, I think she will be truly saved.» He played his trump card. «And perhaps—though it is not for me to judge your conscience—she may in her turn save.»…

She frowned and stared at her deep-piled carpet.

«I should like Mr. Fursey-Harris to call.» [Fowles 2005: 15].

2) In the morning by the fountain they talk tentatively.

«Now you are in Italy you should find out more about Verdi.»

«What?» She looks up from the bedding that she is washing out in the fountain.

He reminds her. «You told me once you were in love with him.»

Hana bows her head, embarrassed. [Ondaatje 1996: 11].

В лексическом плане такая интерпретация в меньшей степени указывает на голосовые качества или эмоциональное состояние говорящего, что, как представляется, ограничивает возможности читателя при озвучивании произведения художественной литературы во внутренней речи. В большей степени автор подчеркивает действия, сопровождающие речевой акт. Таким образом, по своим функциям данный вид интерпретации приближается к авторским ремаркам в пьесе или в сценарии к фильму. Как известно, оба рассмотренные произведения были экранизированы, что позволяет сделать вывод о значительном влиянии экстралингвистических факторов, связанных с развитием телеи киноиндустрии, на особенности интерпретации речи персонажей в современной художественной литературе.

Библиографический список

• 1. Stevenson R.L. The Pavilion on the Links. The Strange Case of Dr. Jekyll and Mr. Hyde. Stories, essays, poems. — Moscow, 1972.
• 2. Виноградов В. В. Основные типы лексических значений слова// Виноградов В. В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. — М.: Наука, 1977. — С. 162−179.
• 3. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ./Сост. В. В. Петрова; Под ред. В. И. Герасимова. — М.: Прогресс, 1989.