Процесс актуализация ценностей украинской политической культуры в моделях идентичности разных этапов политической истории

Процесс актуализация ценностей украинской политической культуры в моделях идентичности разных этапов политической истории

Этапы развития украинской политической культуры традиционно связываются с историческими этапами развития украинского общества, но, к сожалению, при такой логике изложения вопроса в тени остается главный компонент социокультурной составляющей механизма трансляции ценностей в политическом процессе — человек. А ведь именно человек, включаясь в процесс идентификации, осуществляет выбор (лангирование во времени) политических ценностей, переформатирует шкалу ценностей, актуализирует патриархально-коллективистские или либеральные традиции континуума украинской политической культуры. Реализация идентификации человека помимо возможности выбора модели поведения, принадлежности к ценностям тех или иных субкультур [1; 2] должна включать в себя осознанную или бессознательную временную и динамическую характеристику этого выбора, определяющего, в конечном счете, характеристику украинской политической культуры.

Целью статьи является анализ процесса формирования континуума украинской политической культуры, рассматриваемого в контексте этапов украинкой политической истории, сквозь призму явления идентификации человека, характеризующего субъективную сторону формирования мозаики политико-культурного целого. Исходя из указанной цели, автор определил задания: выяснить, во-первых, где берутся модели идентификации (в прошлом, будущем или настоящем);во-вторых, направление их развития (в прошлое, в будущее или временная динамика отсутствует).

Разные ракурсы проблемы идентификации исследовали немало ученых, но автор статьи обратил внимание на работы М. Буссери [3], Р. Карниоля [4], Н. Либермана [5], Дж. Питз [6], Е. Пронина [7], М. Синнереллы [8], Дж. Твендж [9], Я. Тропе [10], изучавших темпоральные факторы нарративной идентификации, а также на работы Е. Белинской [11], Т. Стефаненко [12], С. Поцелуева [13], В. Ядова [14], изучавших идентификацию в условиях трансформирующихся обществ. На наш взгляд динамическая и векторная характеристики культурного выбора направления вектора темпоральной модели идентичности не достаточно осмысленны [15], хотя являются принципиальными для понимания специфики (содержания, структуры) политической культуры общества на разных этапах его развития, поскольку раскрывают проблемы внутренней непротиворечивости, легитимности и устойчивости культурного целого. Как инструмент исследования используются аксиологический, исторический, социокультурный и социально-психологический методы.

В современном концепте периодизации отечественной истории могут быть отмечены следующие этапы развития украинского общества и государственности [16] и соответствующие им этапы в развитии отечественный политической культуры:

• 1) Ксер. ХУ вв. (до 1434−1435 гг.) политическая культура княжеского периода характеризуется как время русского права;
• 2) Х1У-нач. ХУШ вв. земли УкраиныРуси в составе Польской державы, Великого княжества

Литовского и Речи Посполитой, формирование политической культуры на основе принципов римского и мaгдeбургского права, самоуправления и гуманизма, ренессансных политико-правовых идей;

• 3) нач. ХУ! — нач. XVIII вв. период от формирования казацкого уклада жизни до казацкой государственности с присущей ему политической культурой ограниченной сословной демократии;
• 4) кон. ХУШ-нач. XX вв. политическая культура имперского периода, основанная на принципах триады: самодержавие-православие-народность;
• 5) с 1917 г. политическая культура советского периода, основанная на принципах коммунистической утопии;
• 6) с 1991 г. политическая культура постсоветского периода характеризуется идейным разнообразием, варьирующим от форм крайнего национализма до либерализма.

Адаптированная к поставленным нами задачам концепция М. Мид [17, с.322−361] (о межпоколенческих отношениях) позволяет выявить (по аналогии с семьей) ключевую фигуру (т.е. субъективную составляющую) идентификации, характерную для каждого из этапов истории и типов культур: в постфигуративной образцом социокультурной идентичности служат предки, в кофигуративнойсверстники, в префигуративнойдостаточно абстрактные идеи.

Выбор векторной направленности может определяться множеством факторов: скоростью развития изменений, необходимостью адаптации к ним. С психологической точки зрения он должен основываться также и на интрасубъектном переживании «правильности» данного выбора. Именно это переживание обеспечивает субъективную убедительность ответа на вопрос о том, насколько человек способен персонализировать картину мира и идентифицировать себя.

Одна точка бифуркации — это отношение к прогрессу. Традиционалистская позиция исходит из имплицитного представления о ранее существовавшем в истории человечества «золотом веке» благоденствия, а любые изменения, если они противоречат былому порядку, есть зло, отдаляющее нас от этих времен. При такой логике становится понятным, что с удалением от «золотого века» идет смена поколений, регрессирующих от золота к железу [18]. Прогрессистская позиция размещает «золотой век» в будущем. Аргументы этих точек зрения трудно доказуемы, ибо размещают идеальное время в не верифицируемом хронотопе. «Прошлое» локализуется в настолько субъективно далеком времени, что любая попытка его оспорить, рассматриваемая как покушение на заветы предков, реально не верифицируема, что касается «будущего», то мы его еще не достигли. Гипотетически «золотой век» может быть и в настоящем, хотя, исходя, из жизненного опыта мы знаем, что людей, удовлетворенных настоящим крайне мало.

При выборе модели идентификации, основанной на прошлом надо понимать, что это уже созданная устойчивая и проверенная временем основа идентичности, которой лишь необходимо максимально строго следовать. Постфигуративная модель обладает преимуществом индивидуальной привлекательности нашего собственного детства.

Инфантильное чувство защищенности, низкой индивидуальной ответственности придают ему качества «индивидуального рая», в который хочется вернуться. В «Зачарованной Десне» Сашко-литературный аналог идеализированного отношения к прошлому [19]. Правда привлекательность постфигуративной модели несколько теряется при ее реализации. Все более или менее понятным если она списывается с собственной семейной истории, но если речь идет (как в нашем случае) о национальной истории или континууме политической культуры, то возникает ряд не ясных моментов.

В этом случае остается вопрос о том, какой именно временной модели необходимо следовать. История ведь тоже динамична, если говорить об украинской истории, то неясно, что необходимо выбрать в качестве точки отсчета: Киевскую Русь или Галицко-Волынское княжество, эпоху казацкого государства или петровское время, дореволюционную Российскую империю или постреволюционное Советское государство? Выбор постфигуративной модели идентификации обычно требует мифологизации истории и создания пантеона героев, с которыми без излишних вопросов можно себя идентифицировать.

Логика идентификации зачастую основывается на заведомо ложных посылках, а так как изо лжи может следовать все что угодно, то процесс идентификации будет хотя и безупречным, но результат окажется эфемерным. С целью подтверждения первенства той или иной модели идентификации, выбранной в настоящем, вся предшествующая история может быть переписана настолько, что трудно будет найти ориентиры в прошлом и установить с ним связь, особенно если истина о нем исключена или искажена тиражируемой СМИ информацией. «Вся наша реальность, в том числе и трагические события прошлого, была пропущена через средства массовой информации» [20, с. 134].

Следующим отрицательным свойством префигуративной модели является то, что она сохраняет устойчивость только в обществах с субъективной приемлемостью и в условиях ощущения справедливости бытия всем населением. При разрушении этого ощущения неэффективность социальных лифтов, позволяющих перемещаться внутри общества, становится источником революций, ставящих под сомнение существование этой модели. В условиях политической реальности постфигуративная модель, закрепляя неизменность социального бытия, автоматически порождает конфликт, поскольку в любом обществе есть недовольные, желающие его реформировать.

Довольно часто речь идет о динамическом варианте модели, который можно было бы описать как «вперед в прошлое». Постфигуративная модель идентичности актуализируется в ситуации утраты ориентиров настоящего и тревоги в отношении неясного будущего. В этой ситуации возникает всплеск традиционализма, поскольку именнопостфигуративная модель воспринимается обыденным сознанием как более безопасная. Иллюстрацией вышесказанного в постсоветской Украине служат начавшиеся процессы возрождения национальной символики, института «казачества», роли церкви, возвращения исторических названий топонимам, улицам и т. п. Ситуацию это не меняет, но дает ощущение заполненного вакуума идентификации или переосмысливания не вполне приемлемого отрезка политической истории.

Современные социокультурные реалии свидетельствуют о том, что нет внутренне однородной, абсолютно непротиворечивой модели темпоральной идентификации. Вокруг существуют лишь «смешанные» векторы направлений поиска идентичности, где можно столкнуться со случаями парадоксального смешения моделей прошлого, настоящего и будущего, в которых сочетаются логически несовместимые ценностные ориентиры. На уровне практики традиционалистская ориентация может прибегать к использованию самых совершенных технологических решений, таких как радиоуглеродный метод документирования артефактов, которые должны верифицировать соответствие мифологической истории реальной, примерами здесь могут послужить славянские берестяные грамоты, захоронения и т. п.

В личностном измерении кофигуративная культура связывалась М. Мид с ситуацией быстрых изменений, когда опыт предков не может служить моделью для подражания, и более уместна ориентация на современников (сверстников). Чисто психологически это определяется потребностью сохранить или законсервировать комфортную ситуацию «настоящего», существующего краткосрочно. В норме кофигуративная идентичность свойственна подросткам, ориентация которых на свою субкультуру позволяет им ощущать коллективную безопасность и поддержку сверстников в столкновениях с миром взрослых [21]. В патологической форме это форма идентичности оборачивается проявлением архетипа Риегайети Бвечного мальчика нежелающего взрослеть.

В социально-историческом измерении вариант кофигуративности присущ постреволюционным ситуациям как некая «усталость от перемен», когда необходимо сохранить хрупкую и далеко не идеальную стабильность, лишь бы не допустить социальных потрясений. В результате общество оказывается ввергнуто в состояние стагнации, которая долгое время принимается гражданами за период не богатой, но спокойной жизни. Проблема состоит в том, что кофигуративная модель идентификации имплицитно содержит в себе кризисность, несмотря на то, что усилия властей и граждан направлены на сохранение стабильности «настоящего». Объясняется это тем, что логика развития порождает противоречия в иллюзорно «незыблемом» мире, разрушая несокрушимые политические режимы — «как колоссы на глиняных ногах» из нутрии. Брежневский застой — классические примеры «торжества кофигуративности», когда партийная номенклатура препятствовала любым попыткам реального обновления общества.

Кофигуративная идентификация несет еще одну форму «социальной патологии», укрепляющей дифференциацию общества и образования «лакунарных» интересов с точки зрения мотивации на «тех, кому есть, что терять» и на «тех, кому терять нечего». Меркантильным интересам «тех, кому есть, что терять» соответствует стремление к сохранению statusquo, которое они различными способами навязывают обществу, транслируя идеи о том, что перемены могут нарушить «хрупкое социальное равновесие».

Так на нашей памяти произошла радикальная трансформация стремлений вчерашних «революционеров», — В. Ющенка, Ю. Тимошенко, П. Порошенко, А. Яценюка и им подобных, от перемен к стабильности любой ценой, от пропаганды серьезных изменений к использованию традиционно-проверенных методов политического участия (процедур организации выборов, способов формирования власти).Сказанное подтверждают данные мониторингов ситуации в период подготовки и проведения выборов Президента Украины в мае в 2014 г. [22] и депутатов ВР Украины в октябре в 2014 г. [23,с. 46].

На уровне обыденного сознания это можно объяснить стремлением человек, достигшего власти минимизировать возможность своей отставки. Лакунарная идентификация порождает чувство локтя, взаимной поддержки, ибо каждая фрагментарная культура должна обеспечивать ощущение защищенности своим рекрутам. Электорат же наблюдает за тем, что во власти перетасовывается одна и та же группа политиков. В обществе возникает скрытое или явное противодействие лакунарной идентичности, основанной на меркантильных интересах и мотивах.

Особенно явно это проявляется в периоды острых кризисов общенациональной и культурной идентичности (подобное, к примеру, украинское общество переживает последние 10 лет). Лакунарная кофигуративная идентичность, основанная на частных интересах, перекрывает социальные лифты не хуже, чем постфигуративная, и, в этом смысле, будучи транспонирована в прошлое (сохраняет уже созданную ситуацию), она создает группы, подчиняющиеся постфигуративным законам. Если же она артикулирует себя как префигуративная, то будущее в этом случае часто оказывается скорее личным проектом улучшенного настоящего.

Анализ текущего украинского кризиса показывает, что определяющим фактором его возникновения стало нежелание правящей элиты изменить привычный ход вещей, что выразилась в стремлении законодательным путем запретить даже критику правящего режима.

За последние полтора года попытки ввести такие законы делались дважды: 16 января в 2014 г. принят пакет «законов о диктатуре» В. Олейника — В. Колесниченко [24], а 24 февраля в 2015 г. зарегистрирован проект № 2225 (о защите и сохранении авторитета государства) К. Матейченка [25]. Подобные факты следует рассматривать не как частный случай защиты меркантильных интересов, а как прямое следствие проявления модели кофигуративной идентификации.

Интересно, что кофигуративная модель оказывается наиболее уязвимой в период революционных изменений. Это объясняется тем, что в отличие от постфигуративной ее легитимация весьма зыбка. Для обыденного сознания более понятно, почему следует сохранять великое прошлое, которое из ныне живущих никто не видел, чем обосновать потребность сохранения настоящего, проблемы которого для многих очевидны.

Наиболее простая ситуация возникает на первый взгляд тогда, когда реперной точкой становится «будущее». «Будущее» всегда открыто, в нем возможно все, нет никаких ограничений для мифологического обоснования божественного происхождения собственного власти. В мировоззренческом смыслеориентация на «будущее» сопровождается обесцениванием прошлых эпох: все от социально-политического опыта прошлого, сконцентрированного в политической культуре до морали, становится ненужным.

«Будущее» в модернисткой идеологии всегда обладает неизменным приматом перед «прошлым». Так в угоду идеальным планам становления христианства наши предки разрушали и предавали забвению языческие святыни, а затем в ХХ в., для реализации идеи коммунизма бесстрастно уничтожали христианские святыни. В идеале префигуративная модель всегда порождает деструктивное отношение к наследию «чуждого» прошлого.

Модели идентификации, ориентированной на будущее, имманентна направленность, по сути, на то «чего еще нет», что в результате делает ее принципиально уязвимой и не позволяет создать устойчивого контекста, необходимого для формирования реально непротиворечивой идентификации. Ее уязвимость проявляется в том, что сам человек, в сущности, превращается открытый проект возможного будущего, а ориентация только на будущее предполагает нивелирование и обесценивание всего того, что ему предшествовало. В таких условиях разрывается связь поколений, континуума политической культуры не существует. Подобная логика открывает возможности для бесконечных изменений, не оставляет места для их фиксации в отвергнутой истории, человек превращается в нечто без рода и племени. украинский политический социальный Кроме этого, префигуративная модель всегда абстрактна, и в этом она проигрывает в конкретности и вещественной очевидности постфигуративной или кофигуративной. На ограниченных отрезках времени префигуративная идентификация способна мобилизовать народные массы, которым обещается возможность из «ничего стать всем», но чем далее отодвигается реализация проекта «всеобщего благоденствия», тем больше она теряет свою организующую силу. Люди, рожденные в середине прошлого столетия, помнят обещание генсека о том, что «нынешнее поколение советского народа будет жить при коммунизме».

Но именно отсутствие очевидных изменений приводит к разочарованию в действующей префигуративной модели идентичности, что делает возможным появление новой префигуративной модели, когда на смену не реализованным идеалам коммунистического рая провозглашаются довольно спорные идеалы будущего капиталистического рая. Проблема будущего заключается в том, что оно всегда несет в себе ощущение несоразмерности с локализованным хронотопом человеческой жизни.

Предложенная М. Мид история развития культуры, рассматриваемая с точки зрения эволюции способов взаимодействия поколений, и интерпретированные нами в несколько ином аспекте, остаются лишь идеальной моделью. Но даже из такого абстрактного анализа темпоральных векторов развития общества могут быть сделаны вполне конкретные выводы. Процесс формирования континуума украинской политической культуры, рассматриваемый нами в контексте этапов украинкой политической истории, сквозь призму явления идентификации, характеризующего субъективную сторону формирования мозаики политико-культурного целого, свидетельствует о том, что ни одна из выше перечисленных моделей идентичности не может считаться безоговорочно позитивной.

Все выше перечисленные этапы украинкой политической истории начинались с проявления префигуративности, которая так и не принесла в индивидуальное и массовое сознание украинцев ощущения стабильности и уверенности. Советский период украинской истории прошел исключительно под влиянием префигуративной модели ориентированной на будущее, которое определяло смысл настоящего и элиминировало прошлое. В результате произошел разрыв континуума украинской политической культуры и внутренний разрыв в структуре идентичности. В тот этап были актуализированы не самые лучшие патриархально-коллективистские традиции мозаики политико-культурного целого, а вожделенный коммунистический рай так и не наступил. Опасение в этом смысле вызывает и сегодняшнее префигуративное движение Украины к европейскому капиталистическому раю, которое мы начали в 2002 г.

После эпох префигуративности наступал период кофигуративности. Он приводил к расколу общества на противостоящие группы, руководствующиеся меркантильными интересами лакунарного сознания, ввергающего общество в очередной кризис, прерывающий эволюционный путь развития Украины. Хотя кофигуративный мир казался довольно привлекательным, на деле он был довольно хрупким.

Невзирая на гарантии устойчивости социального порядка, фундированного уходящими в века ценностями, ориентация на прошлое, как показывает история, всегда заканчивались уходом традиционалистов в небытие. Хотя следует подчеркнуть, что длительность существования постфигуративных культур в политической истории Украины превосходит другие культуры: она охватывает периоды с Кв. по нач. ХУШ в.

В жизни вышеописанные идеальные типы идентификации встречаются крайне редко. Мы живем в мире мозаичного и порою парадоксального смешения фрагментов темпоральных модусов, из которых и складываются хитросплетения настоящего. Достижение соразмерности присутствия прошлого, настоящего и будущего в жизни человека-лучший способ избежать ловушек ложной идентичности. Человек же, актуализируя базовых традиций украинской политической культуры, лангировал их во времени и пространстве, воссоздавал континуум национальной политической культуры и социокультурный фон неустойчивого политического бытия.

Список использованных источников

• 1. Микляева А. В., Румянцева П. В. Социальная идентичность личности: содержание, структура, механизмы формирования: [монография] / А. В. Микляева, П. В. Румянцева. — СПб.: издвоРГПУ, 2008. — 190 с.
• 2. Erikson Е. Identity and the life cycle: selected papers / with a historical introd. by David Rapaport / Е. Erikson. — N. Y.: International Universities Press, 1959. — 171p.
• 3. Busseri M.A., Choma B.L., Sadava S.W. Functional or fantasy? Examining theimplications of subjective temporal perspective «trajectories» for life satisfaction / M.A. Busseri, B.L.Choma, S.W. Sadava//Personality and Social Psychology Bulletin. — 2009. Vol. 35. — P.295−308.
• 4. Karniol R., Ross M. The motivational impact of temporal focus: Thinking about thefuture and the past / R. Karniol, M. Ross // Annual Review of Psychology. — 1996. — Vol.47. — P.593−620.
• 5. Liberman N., Trope Y. The role of feasibility and desirability considerations in near and distant future decisions: A test of temporal construal theory / N. Liberman, Y. Trope // Journal of Personality and Social Psychology. — 1998. — Vol.75. — № 1. — P.5−18.
• 6. Peetz J., Wilson A. E., Strahan E. J. So far away: The role of subjective temporal distance to future goals in motivation and behavior / J. Peetz, A.E.Wilson, E.J. Strahan// Social Cognition. — 2009. — Vol.27. — P.475−496.
• 7. Pronin E., Ross L. Temporal differences in trait selfaspcription: When the self is seenas another / E. Pronin, L. Ross // Journal of Personality and Social Psychology. — 2006. — Vol.90. — № 2. P.197−209.
• 8. Cinnirella M. Exploring temporal aspects of social identity: The concept of possiblesocial identities / M. Cinnirella // European Journal of Social Psychology. — 1998. — Vol.28. — P.227−248.
• 9. Twenge J., Campbell W. Age and birth cohort differences in self-esteem: A cross-temporal meta-analysis / J. Twenge,

W. Campbell // Personality and Social Psychology Review. — 2001. — Vol.5. — P.321−344.

• 10. Trope Y., Liberman N. Temporal construal / Y. Trope, N. Liberman // Psychological Review. — 2003. — Vol.110. — № 3. — P.403 421.
• 11. Белинская Е. П. Конструирование идентификационных структур личности в ситуациях неопределенности / Е. П. Белинская // Трансформация идентификационных структурв современной России: науч. докл., № 130 / под ред. Т. Г. Стефаненко. — М.: Московский общественный научный фонд, 2001 — С.30−54.
• 12. Стефаненко Т. Г. Изучение идентификационных процессов в психологии и смежных науках / Т. Г. Стефаненко // Трансформация идентификационных структурв современной России: науч. докл., № 130 / под ред. Т. Г. Стефаненко. — М.: Московский общественный научный фонд, 2001. — С.11−29.
• 13. Поцелуев С. М. Символические средства политической идентичности. К анализупостсоветских случаев / С. М. Поцелуев // Трансформация идентификационных структурв современной России: науч. докл., № 130 / под ред. Т. Г. Стефаненко. — М.: Московский общественный научный фонд, 2001. — С.106−159.
• 14. Социальные трансформации в России: теории, практика, сравнительный анализ: учеб. пособие / [Дробижева Л.М.,

Покровский Н.Е., Стефаненко Т. Г., Ядов В. А. и др.]; под ред. В .А. Ядова.- М.: МПСИ, 2005. — 584с.

• 15. Schwartz S. J., Luyckx K., Vignoles V. L. Introduction: Toward an Integrative View of Identity / [edit. S.J. Schwartz, K. Luyckx, V.L. Vignoles] // Handbook of Identity: Theory and Research. -NY.: Springer New York, 2011. — Р.1−27.
• 16. Яковенко Н. Нарис історії України з найдавніших часів до кінця XVIII століття / Н. Яковенко. — [3-є вид.]. -К.: Критика, 2006. — 584 с.
• 17. Мид М. Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями // Культура и мир детства. Избранные произведения / М. Мид; [пер. с англ. и коммент. Ю. А. Асеева; сост. и послесловие И.С. Кона]. — М.: Наука, 1988. — 429 с.
• 18. Гесиод. Теогония // Полное собрание текстов: поэмы, фрагменты / Гесиод; [пер. В. В. Вересаева;вступ. ст. В.Н. Ярхо]. — М.: Лабиринт, 2001. — 254 с.
• 19. Довженко О. П. Зачарована Десна [Текст]: Кіноповість / О. П. Довженко; [вступ. ст. та біогр. дані М. Корсюка]. — Бухарест: Критеріон, 1987. — 107 с.
• 20. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла / Ж. Бодрийяр; [пер. с франц. Л. Любарской, Е. Марковской]. — М.: Добросвет, 2000. — 387 с.
• 21. Бержере Ж. Патопсихология. Психоаналитический подход: Теория и клиника / Ж. Бержере. — М.: Аспект-Пресс, 2008. — 397 с.
• 22. Звіт довгострокового спостереження за позачерговими виборами ПрезидентаУкраїни 25 трав. 2014 р. Електронний ресурс]: за даними ВГО «Комітету виборців України», 8−22 трав. 2014. — 14 с. — Режим доступу: http://www.slideshare.net/ victorkylymar/dts-04president-35 040 777?related=1. — Назва з екрану.
• 23. Стан свободи слова під час парламентських виборів
• 2014[Електронний ресурс]: звіт підготовлено в рамках проекту «Мережа медіа-спостерігачів», який виконує ІМІ за підтримки FreedomHouse та МЗС Норвегії. — Київ, 2014. — 52 c. — Режим доступу: http://www.slideshare.net/Nikorupciji/ukraine-2014;new.-Назва з екрану.
• 24. Хоменко С. «Ручні» закони: путч чи запорука благополуччя? [Електронний ресурс] / С. Хоменко // ВВС Україна, 16.01.2014
• 25. З Ради відкликали законопроект про заборону критики влади [Електронний ресурс] // УНіАН, 02.03.2015. — Режим доступу: http://www.unian.ua/politics/1 050 484-z-radi-vidklikali-zakonoproekt-pro-zaboronu-kritiki-vladi.html. — Назва з екрану.