Функции НПР и НАП

Завуалированность и двутекстность как способы оживления авторского повествования

Двутекстность НПР и НАП обусловлена природой данных двух форм. В НПР и НАП одновременно звучат голос нарратора и голос персонажа, тожество разных голосов или противопоставление между ним создают драматическое напряжение повествовательного текста. «С возрастанием дистанции между смысловыми позициями нарратора и персонажа эта двуголосость принимает характер идеологической разнонаправленности, двуакцентности двуакцентность делает текст в оценочном отношении амбивалентным» [Шмид, 2008:226]. В качестве примера возьмем фрагмент романа Е. Поповой «Восхождение Зенты», который привела Т.Е. Трощинская-Степушина в своей статье «Несобственно-прямая речь как средство создания лингвистического портрета героя» (НПР выделены нами курсивом, НАП — жирным):

«…И тогда Нина Лапсердак, улучив момент, звонила Поделковой и выслушивала длинные, душераздирающие истории том, что она, то есть Поделкова, одна, и окружена водой, и доедает последние свои запасы. (О! Нина Лапсердак могла спасть спокойно — запасы у Поделковой никогда не кончались.) И что ей, то есть Поделковой, скучно и грустно, и жизнь проходит мимо, проходит и проезжает на вездеходахЈи проплывает на лодках, и что она недавно была в гостях, где посмотрела новый фильм, а потом ела необыкновенно удачный рыбный пирог. Нина Лапсердак выслушивала все эти признания только для того, чтобы выбрать момент, да, момент, и что-то сказать самой, да, что-то сказать про себя, про себя лично, так, пустяк, ну что она поливает цветы, или что она сегодня видела во сне, или что сегодня у Иры У. подгорели гренки. Она замечательная, Ира У., и Нина, конечно ее очень любит, да, ценит и любит, но гренки у нее сегодня подгорели! А на это Поделкова скажет — я тебе говорила! Помнишь, как она у меня мыла окна? Так я же все и перемывала! И опять и опять будет говорить только про себя… Но и те несколько фраз, которые говорила Нина Лапсердак про цветы, про сон или про гренки — облегчала ей душу… (Попова Е. 2007 — цит. по [Трощинская-Степушина, 2013:64]).

Даже представленный небольшой фрагмент текста дает понять, что Нина и Поделкова — две одинокие невротического характера женщины, которые с помощью обмена репликами о пустяках в жизни разгоняют свое одиночество. По содержанию разговора читателям должно стать понятно, что Поделкова преувеличивает серьезность своего состояния, это и обличает комментарий нарратора ''О! Нина Лапсердак могла спасть спокойно — запасы у Поделковой никогда не кончались'', который появляется вслед за косвенной речью о хлопотах Поделковой. В самом деле, ''душераздирающие'' истории исходят именно из сознания этой героини. Такое повествование отличается от объективного повествования преувеличенностью, неподдельностью, выражает ироническое отношение нарратора. ''да, момент'' - голос персонажа непосредственно будто вскакивает в повествовании нарратора, выражает сильное желание Нины высказаться, и дальше голос героини становится громче и громче. Но все эти слова остаются в душе героини, мы не можем решить, какие слова, в конце концов, высказала Нина, а какие она оставила в себе. Слова Поделковой в ответах оформлены прямой речью, благодаря чему особенность речи и эмоциональность героини полностью сохраняются. Речь Нины, которая долго кружится в голове героини и дожидается момента, чтобы стать высказанной, составляет яркий контраст с речью Поделковой, которая высказывается этим персонажем без раздумий.

В данном фрагменте текста наблюдаются разные виды организации повествования. Данный способ ведения повествования можно считать оправданным: разговор ведут две одинокие женщины. Накопившееся в каждой из них желание высказаться настолько велико, что ни одна из них не считает возможным выслушивать собеседницу. Реплики одной перебивают другую. Такой способ представления разговора еще ярче указывает на характер принимающих в нем участие собеседников. Вторгающиеся одна в другую реплики, перебивка их смотрящим со стороны нарратором, будто контролирующим этот диалог, оказывает более сильное впечатление, чем если бы этот диалог был передан в виде прямой речи, с отдельным представлением то одного, то другого персонажа, где уже графическое разделение реплик прерывало бы одно другую, воспринималось бы каждое отдельно, а не сливалось в один сплошной текст, как это представлено у нарратора. Оформленные в одну линию, эти перебивающие друг друга диалоги создают впечатление непрерывающегося, будто захлебывающегося единого монолога, моментально откликающегося на малейшее проявление чужого слова. Текст персонажа перебивает текст нарратора. Признак лицо не указан, потому что текст персонажа и текст нарратора употребляются для обозначения персонажа: «Нина Лапсердак выслушивала все эти признания только для того, чтобы выбрать момент, да, момент, и что-то сказать самой, да, что-то сказать про себя …». Данный способ повествования в скрытом виде представляет вспышки выхватываемого сознанием воспоминания о пережитом, но не рассказанном, продолжающем находиться внутри сознания одного из персонажей (ей… скучно и грустно, и жизнь проходит мимо, проходит и проезжает на вездеходахЈи проплывает на лодках…), но что для этого персонажа является необходимым передать другому. Та же работа сознания передается и в отношении другого персонажа ЈЁ…да, что-то сказать про себя, про себя лично, так, пустяк, ну что она поливает цветы, или что она сегодня видела во сне…Ј©. Передаче возбужденности сознания, его скачкообразности служит не по правилам орфографии оформленная прямая речь одной из участниц разговора: «А на это Поделкова скажет — я тебе говорила! Помнишь, как она у меня мыла окна? Так я же все и перемывала!», где тире подчеркивает быстроту возникновения реплик и скорость высказывания их. Не рассказ о жизни двух персонажей, а работа сознания каждого из них более достоверно, чем в монологическом высказывании, передается таким образом организованным повествованием.

Посмотрим теперь фрагменты из повести «Отцы и дети», которые в «Словах в романе» привел М. М. Бахтин (НПР выделены курсивом):

1) «Он начинал чувствовать тайное раздражение. Его аристократическую натуру возмущала совершенная развязность Базарова. Этот лекарский сын не только не робел, он даже отвечал отрывисто и неохотно, и в звуке его голоса было что-то грубое, почти дерзкое» («Отцы и дети, гл. VI. по цит. [Бахтин, 1975:130]»).

Данный абзац — описание психологического состояния Павла Петровича. Первые два предложения принадлежат к внешней точке зрения всеведущего нарратора. Со следующего предложения точка зрения переключается на внутреннюю, вести повествование начинает голос персонажа. ''Не только'', ''даже'', ''почти'' отражает субъективную логику Павла Петровича. ''неохотно'', ''грубое'', ''дерзкое'' являются субъектной оценкой с предубеждением данного персонажа по отношению к другому персонажу. Своей точкой зрения Павел Петрович сам раскрывает свою ''аристократическую натуру''.

2) «Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни, но тугие воротнички рубашки, правда не белой, а пестренькой, как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок» [там же].

Выделенные жирным шрифтом слова явно не являются описанием нарратора. Так воспринимает жизнь именно сам Павел Петрович, а нарратор вставляет это в свое повествование для выражение иронии по отношению к так называемым джентльменским манерам этого персонажа.