Ille mi par esse deo videtur

Carmen 51.

Ille mi par esse deo videtur,.

ille, si fas est, superare divos,.

qui sedens adversus identidem te.

spectat et audit.

dulce ridentem, misero quod omnis.

eripit sensus mihi: nam simul te,.

Lesbia, aspexi, nihil est super mi.

* * * * * * * *.

lingua sed torpet, tenuis sub artus.

flamma demanat, sonitu suopte.

tintinant aures gemina, teguntur.

lumina nocte.

otium, Catulle, tibi molestum est:

otio exsultas nimiumque gestis:

otium et reges prius et beatas.

perdidit urbes Латинский текст цитируется по изданию: Gaio Valerio Catullo «I Canti» Introduzione e note di Alfonso Traina. Traduzione di Enzo Mandruzzato. Ventiduesima edizione Bur. Classi greci e latini maggio 2012. Р. 205.

«Тот, мне кажется богу подобен, Тот, грешно ли сказать богов превыше, Кто сидит напротив тебя и часто Видит и слышит, Как смеёшься сладко, — а я, несчастный, Всех лишаюсь чувств оттого, что тотчас, Лесбия, едва лишь тебя увижу, -;

Мой язык немеет, по членам беглый Заструился пламень, в ушах заглохших Звон стоит и шум, и глаза двойною Ночью затмились.

Праздность, мой Катулл, для тебя зловредна, Праздности ты рад, от восторга бредишь;

Праздность в прошлом много царей и славных Градов сгубила.".

Перевод приводится по изданию: «Гай Валерий Катулл Веронский. Книга Стихотворений». Издание подготовили С. В. Шервинский M. JL Гаспаров. Москва «НАУКА». 1986. Стр. 22, с изменениями.

Основные мотивы этого стихотворения: мотив ревновсти, мотив физической реакции лирического героя на встречу с возлюбленной, («жар/огонь по венам бежит», «язык немеет», «в ушах звенит», «глаза двойною ночью затмились»). Последнее четверостишие обычно рассматривается отдельно, хотя во всех рукописях «Ad Lesbiam» идет как одно стихотворение.

Сэр Томас Уайетт (англ. Thomas Wyatt; 1503—1542).

Сэр Томас Уайетт родился в замке Аллингтон в Кенте, его отец был личным советником Генриха VII и сам Уайетт, закончив образование в Кембридже, посвятил себя карьере дипломата. Тем не менее, примечательны и другие его заслуги: «Уайетт стал первым настоящим лириком в Англии» Elizabethan Sonnets, ed. by Edward Arber and Thomas Seccombe. From An English Garner. Westminster: Archibald Constable, 1904; Bartleby.com. 2012. Р. 78. Именно ему принадлежит честь и заслуга ввести в английскую литературу сонет. Однако Уайетт изменил не только форму сонета — преобразовав итальянскую октаву и сестет в более типичную английскую форму, — октаву, катрен и заключительное двустишье, — он изменил саму суть сонета, отвергнув нежную скромность петраркистского томления по благочестивой, прекрасной золотоволосой и голубоглазой деве, и заменил его на циничное осознание бесчестного предательства, совершенного дамой, продолжающей мучить поэта.

Будучи дипломатом при дворе Генриха VIII сэр Томас Уайетт бывал в Италии, Испании, и Франции, и день его был посвящен работе Gary F. Waller. English Poetry of the Sixteenth Century. Routledge, Jul 15, 2014. Р. 56., поэзия же, казалось, играла для него роль терапии после травматизирующего воздействия придворной жизни генриховских кругов. В отличие от Скелтона Уайетт не был «поэтом лауреатом», он не печатал свои стихи, и они распространялись в дружеских (чаще всего придворных) кругах в рукописях.

Впервые стихи Уайетта были напечатаны в «Тоттелевском сборнике», — самой важной книге Ранней Тюдоровской эпохи, — полное название которого «Tottel's Miscellany: Songes and Sonettes, written by the right honorable Lorde Henry Haward late Earle of Surrey, and others» «Тоттелевский сборник: Песни и Сонеты, написанные достопочтенным Лордом Генри Говардом графом Сарри, и другими» — перевод автора. Подобное название сборника вводит в заблуждение, ведь на самом деле в нем присутствуют лишь 40 стихов графа Сарри, Уайетт же является автором 97 стихов. В качестве образцов для своей поэзии Уайетт обращался не к родной английский поэзии, не к средневековым мистериям, но скорее к той традиции, что сложилась на континенте (Италия, Франция) как и к той, что досталась от античности.

Многие его стихотворения посвящены испытаниям влюбленного, и его преданности недоступной и жестокой даме Ward & Trent, eds., et al. 1907;21. The Cambridge History of English and American Literature: An Encyclopedia in Eighteen Volumes. Vol. 3. P. 131., этой дамой была Анна Болейн, ставшая впоследствии королевой Англии, именно в нее Томас Уайетт был страстно влюблен и, «если верить семейной легенде Джорж Джильфилан (George Gilfillan), шотландский критик 19 века, тоже придерживается версии о романтических отношениях между Уайеттом и Анной Болейн.», эта дама отвечала ему взаимностью.

История, с которой началась Реформация в Англии, — история женитьбы Генриха VIII на Анне Болейн, — связана тесными узами с поэзией Ранней Тюдоровской эпохи, прежде всего потому, что когда Анна была обвинена в супружеской измене, одним из тех, кто попал за решетку по обвинению в совершении прелюбодеяния, был сер Томас Уайетт.

Подобно Петрарке, рекуррентно вызывающему в памяти тот момент, когда он впервые увидел и полюбил Лауру, — «Era il giorno ch’al sol si scoloraro/ per la pieta del suo factore i rai,/ quando i' fui preso, et non me ne guardai,/ che i be' vostr’occhi, donna, mi legaro» Сонет III. «Был день, в который по Творцу вселенной/ Скорбя, померкло Солнце… Луч огня/ Из ваших глаз врасплох настиг меня:/ О госпожа, я стал их узник пленный!» перевод Вячеслава Иванова цитируется по изданию: Франческо Петрарка. Сонеты; Канцоны, секстины, баллады, мадригалы, автобиографическая проза. Москва «Правда». 1984. Стр. 26. — Уайетт полюбил Анну Болейн с первого взгляда. Этот образ он воплотил во множестве великолепных стихов, в том числе в балладе описывающей то чудовищное мгновение, когда поэт видел казнь своей возлюбленной 19 мая 1536 года Уайетт наблюдал казнь Анны Болейн из окна своей камеры в Тауэре.:

«These bloody days have broken my heart…

The bell tower showed me such sight.

That in my head sticks day and night" «Те проклятые дни мне поломали сердце/ …/ то зрелище, что показала колокольня,/ и днем и ночью колет душу мне» — перевод автора. Who list his wealth" 11, 16−17.

Таким образом, восприятие женской красоты, начинавшиеся с волнующих душу восторгов, заканчивается трагически, заканчивается новым «sight» «Sight» здесь не только «зрелище» или «вид», но и «взгляд», взгляд окрашивающий восприятие образа, и образ возлюбленной для Уайетта уже никогда не будет прежним. Между первым и последним «взглядом» Уайетта на Анну Болейн располагается одно особенно любопытное стихотворение, сохранившееся в Девонширской рукописи Devonshire MS. British Library, MS Add.17 492.:

«And if perchance by me there passй.

She unto whome I sue for grace,.

The cold blood forsakythe my face.

What menythe thys?

But yff I sytte nere her by,.

With lowd voice my hart dothe cry,.

And yet my mowthe is dome and dry.

What menys thys?

To ask for help no heart I have.

My tongue doth fail what I should crave.

Yet inwardly I rage and rave.

What menys thys? «И если случайно мимо меня пройдет/ Та от кого я жду награды/ Холодная кровь с лица сбегает/ Чтоб это значило, кто знает/ Но если сяду рядом с ней/ Мне сердце громко плачет/ А рот мой и нем и сух/ Чтоб это значило, кто знает?/ Не в силах я о помощи просить/ о том чего желаю, язык мой ослабел/ В душе неистовствую и горю/ Чтоб это значило, кто знает?» — перевод автора. Английский текст цитируется по изданию: The Poems of Sir Thomas Wyatt, from the MSS. and early editions. Edited by A.K. Foxwell. 1914. Р. 172″.

«What menys thys?», — «что может это означать?», или «что это значит?», — поэт обращается к читателю с вопросом, он недоумевает. Как это типично для Уайетта, в этом стихотворении только «вспышка» образа, поэт не описывает девушку, неизвестно как она выглядит, известно только то, какие чувства она вызывает в нем. Следует заметить, что Уайетт описывает физические ощущения: «язык немеет», «кровь от лица отлила», «горло сохнет»; безусловно, квинтэссенцией этого состояния является слово «numb», означающее «онемение», «оцепенение», «отсутствие чувств» — которое перекликается с Катулловым «omnis eripit sensus mihi», — всех чувства меня лишает.

Образ Катулла: «мужчина, сидящий напротив своей возлюбленной», — «qui sedens adversus te» — обретает плоть и Уайетт сам становится тем счастливцем, который кажется Катуллу «богу подобным». Однако, тот же недуг одолел его, ибо стоит ему лишь взглянуть на свою возлюбленную как «tongue doth fail» подобно тому как «lingua torpet» у Катулла, когда он видит Лесбию, — «simul Lesbia, aspexi, nihil est super mi» «Только тебя увижу, Лесбия, ничто надо мной не властно» — перевод автора.

Кто же эта Женщина, из-за которой поэт теряет дар речи, теряет голос. Это не Петраркистская девушка, не Лаура, но Лесбия, «dulce ridentem» «Сладкий смех» — перевод автора. которой делает поэта «misero» «Несчастным» — перевод автора., — несчастным. Что же есть поэт потерявший голос, если брать расширительно свой поэтический голос? Возникает вопрос, что же такое поэт в представлении Английского Возрождения.

Один из самых уважаемый философов запада — Платон, в своем трактате «Государство» (книга 10) бескомпромиссно настаивал на изгнании поэтов из его идеальной Республики. С тех пор многие авторы чувствовали острую необходимость в защите поэзии: Аристотель в «Поэтике», Гораций в «Искусстве Поэзии», Джованни Боккаччо в «Генеалогии Богов», Юлий Цезарь Скалигер в «Поэтике», Филип Сидни в «Защите поэзии» (1582) и Путтенхам в «Искусстве английской поэзии» (1589).

Поэтика английского Возрождения, безусловно, покоиться на «Искусстве Поэзии» Горация, а, следовательно, на образе деятельного поэта, поэта проводника к мудрости Связывая с образом поэта образ царя Давида, сочинителя Псалмов. Этот образ горацианского поэта в сознании мыслителей Возрождения связывался с образом Орфея A Companion to English Renaissance Literature and Culture. Michael Hattaway. John Wiley & Sons, 8 нояб. 2002. Р. 261., — прародителя поэтов, боговдохновенного поэта. Через Орфея говорил бог, следовательно, Бог говорит стихами, а поэты имитируют божественный язык.

Таким образом, это не просто мужчина, теряющий голос при виде прекрасной девушки, это поэт, теряющий свой «божественный глагол», и свою роль как просветителя в обществе. Иначе говоря, Уайетт еще находится под влияние петраркистской дилеммы, он воспринимает женщину как опасность для духовного состояния мужчины, пытается найти решение: женщина и Бог, как же можно их совместить?

Однако, дама его сонета не благочестивая Лаура Петрарки, кто же эта девушка, та от кого поэт «sue for grace» «Та от кого я милости жду» — перевод автора. Прежде всего, стоит отметить, что «grace» здесь не просто «милость» как часть придворного этикета, а латинская «gratia», та самая исходящая от Бога милость, которая, согласно Протестантской доктрине «Sola Gratia», — одна может спасти верующего Хегглунд. История Теологии. Перевод с шведского В. Володин. Теологический редактор А. Прилуцкий. «СВЕТОЧ» Санкт-Петербург. 2001. Стр. 76. Таким образом, Уайетт осознает и вторую крайность петраркистской дилеммы: создание «идола» из возлюбленной. Уводящая от Бога, она становится новым божеством для поэта:

«l'idolo mio, scolpito in vivo lauro» «Идол мой, из чистого золота вырезанный» — перевод автора. Петрарка здесь, разумеется, играет на слове l’auro и Laura, намекая на свою возлюбленную. Золотой идол, это золотой теленок, которому поклонялись сыны Израиля. Исход. 20:1−7. The Worlds of Petrarch. Giuseppe Mazzotta. Duke University Press, Oct 19, 1993. Р. 115.

Так пишет Петрарка в сонете XXX, а Уайетт в свою очередь, осознанно играет на строках Катулла:

" Ille mi par esse deo videtur,.

ille, si fas est, superare divos".

«Тот мне мнится Богу подобным, тот грешно ли сказать, богов превыше» Перевод автора.

После смерти Уайетта в английской поэзии наступила пауза, которую Кружков метко назвал «затишье перед вторым актом» English Renaissance Poetry: A Collection of Shorter Poems from Skelton to Jonson. John Williams. University of Arkansas Press. 1963. Р. 214. С приходом в литературу Сидни и Спенсера связан расцвет поэзии Английского Возрождения, а они уже проложили дорогу Шекспиру и остальным. На примере рецепции Carmen 51 Катулла видно как глубоко изменилось восприятие поэтом мира, словно только сейчас была осознанна телесность.

Причина этой перемены «огромное вдохновляющее влияние группы замечательных французских поэтов, известных под названием «Плеяды» European Literary Careers: The Author from Antiquity to the Renaissance. Patrick Cheney, Frederick Alfred De Armas. University of Toronto Press, 2002. Р. 183. Видным членом «Плеяды» был Марк-Антуан Мюрем (фр. Marc Antoine Muret, лат. Muretus; 1526−1585 гг.), — французский писатель, педагог, гуманист, учитель Монтеня, издавший в 1554 году в Венеции комментарий к Катуллу.

Благодаря этому комментарию, как подчеркивает Д.Ф. С. Томсон, восприятие и осознание поэзии Катулла вступили в новую эру Thomson, D.F.S. (1997), Catullus: Edited with a Textual and Interpretative Commentary [Phoenix Suppl.34]. Toronto. P. 50. Мюре и «Плеяда» видели иного Катулла Веронского, нежели Понтано и XV век Не эротические стихи, где воробей выступал в качестве фаллического симврола. — примечание автора. Catullus. Julia Haig Gaisser. Blackwell introductions to the classical world. 2009. P. 271., именно они, наконец, добавили к Катуллу «влюбленному», — по выражению Гаспарова, — Катулла «ученого». Александризм и эпиграмматическая колкость Катулла так же превозносились французскими поэтами, как принижались вирши Марциала. Hutton. The Greek Anthology in France, PP. 51−3.

Мюре восхищали тонкая ученость и глубокая эмоциональность стихов Катулла, но, безусловно, самым важным является то, что именно он был первым, кто признал Sappho 31 в качестве модели для Carmen 51 Катулла, опубликовав два стихотворения рядом, для сравнения. Muret. Catullus et in eum commentaries. 56v-58r. Первое детальное сравнение этих двух стихотворений, тем не менее, будет принадлежать не Мюре, и появиться только в 1592 году в рассуждениях Janus Dousa младшего. Gaisser, Catullus and His Renaissance Readers, P. 165.

Сэр Филип Сидни (англ. Sir Philip Sidney; 1554−1586).

Английский поэт, придворный, государственный деятель, воин, и покровитель ученых и поэтов, Сидни считался идеальным джентльменом своего времени. В истории английской литературы он остался трижды новатором — в области поэзии, прозы и теории литературы Gordon Braden. Sixteenth-Century Poetry: An Annotated Anthology. John Wiley & Sons, Apr 15, 2008. Р. 69.

Сэр Филип Сидни является автором пасторально-куртуазного романа — «Аркадия», — в прозе и в стихах, которым восхищалось несколько поколений английского дворянства, а Карл I, как говорят, даже взял его с собой на эшафот The Elizabethan World. Susan Doran, Norman Jones. Routledge. 2014. Р. 274. В «Аркадии графини Пембрук» или «Старой Аркадии» во второй эклоге есть следующие стихи:

«My muse, what ail’s this ardour?

Mine eys be dym, my lyms shake.

My voice is hoarse, my throte scerchte,.

My tong to this my roofe cleaves,.

My fancy amazde, my thought dull’d,.

My harte doth ake, my life faints,.

My sowle begins to take leave" «Муза моя, что значит этот жар?/ В моих Глазах темнеет, мои руки дрожат"/ Мой голос хрипит, и горло першит/ язык мой к небу прилипает/ я глубоко поражен, мои мысли пусты/ мое сердце болит, я слабею/ и душа готова меня покинуть» — перевод автора.

Английский тексвт цитируется по изданию: The World’s Classics. Sir Philip Sidney. The Countess of Pembroke’s Arcadia (The Old Arcadia). Edited with an Introduction by Katherine Duncan-Jones. Oxford University Press.1985. Р. 143.

Перед вышеприведенными строками поэт вопрошает: достойно ли это, и есть ли мудрость в том, чтобы описать рану и не рассказать исцеления? Разумеется, он говорит о любви, о любовном томлении. Поэт задает своей музе вопрос: что значит этот жар?

Эдмунд Спенсер (англ. Edmund Spenser; около 1552 — 13.01.1599).

Как уже указывалось выше, Эдмунд Спенсер был выдающимся английским поэтом эпохи Возрождения, и старшим современником Шекспира. Его сборник сонетов «Amoretti», представляет собой, в некотором роде, поэтический дневник, в котором последовательно излагается любовная история самого Спенсера, начиная от ухаживания за юной красавицей Элизабет Бойл и, до ее завершения долгожданной свадебной церемонией Gary F. Waller. English Poetry of the Sixteenth Century. Routledge, Jul 15, 2014. Р. 92. Примечателен XXXIX сонет:

«SWEET smile! the daughter of the Queen of Love,.

Expressing all thy mother’s powerful art.

With which she wonts to temper angry Jove,.

When all the gods he threats with thundering dart:

Sweet is thy virtue, as thy self sweet art.

For, when on me thou shined’st late in sadness,.

A melting pleasance ran through every part,.

And me revived with heart-robbing gladness,.

Whilst rapt with joy resembling heavenly madness,.

My soul was ravish’d quite as in a trance;

And, feeling thence, no more her sorrow’s sadness,.

Fed on the fulness of that cheerful glance,.

More sweet than nectar, or ambrosial meat,.

Seem’d every bit which thenceforth I did eat" Улыбка-сладость, дочь Любви Царицы, Тебе богиня-мать дала свой пыл, Смирявший Зевса гнев, когда десницей С перунами он всем богам грозил.

Сей навык твой невинный стал мне мил, Когда прогнав печаль сияньем мая, Истомой нежной он меня пронзил, И ожила душа моя немая.

Её безумством горним наполняя, Меня в экстаз ввергаешь ты с тех пор, И муки сердца сладкой негой Рая Мне исцеляет твой блаженный взор.

Отныне я его вкушаю с жаром, Он слаще, чем амброзия с нектаром.

Русский перевод цитируется по изданию: Лукьянов А. В. Эдмунд Спенсер. Любовь и Красота в «Amoretti», «Эпиталамии» и «Четырёх Гимнах» Эдмунда Спенсера // Спенсер Э. Сонеты, песни, гимны о Любви и Красоте — М.: «СПСЛ»; Русская панорама. 2011. Cтр. 376.

Английский текст цитируется по изданию: An English Garner: Elizabethan sonnets. Thomas Seccombe, Edward Arber. Dutton. English literature. 1593. Р. 236.

«SWEET smile! the daughter of the Queen of Love» восклицает Спенсер, вспоминая нежную улыбку своей возлюбленной. Улыбка эта способна отводить беду, ибо вобрала в себя все лучшее от своей матери Венеры — царицы Любви — смирявшей некогда гнев самого Зевса. Фраза «joy resembling heavenly madness», — радость, напоминающая божественное безумие, — несомненно, отсылка к Марсилио Фичино и его комментарию на «Пир» Платона, где сказано: «вследствие божественного безумия человек возвышается над природой и превращается в бога» Марсилио Фичино. Комментарий на «Пир» Платона // Эстетика Ренессанса Т. 1. Стр. 232, данное высказывание подтверждается строкой «more sweet than nectar, or ambrosial meat», ведь нектар и амброзия — пища богов. А теперь вспомним первые строки Carmen 51 Катулла «Ille mi par esse deo videtur, ille, si fas est, superare divos», — тот, мне мниться, богу подобен, тот грешно ли сказать, богов превыше Перевод автора., кто, — «te spectat et audit», — на тебя смотрит и слушает.

Также у Спенсера: сначала, улыбка милой изгоняет все печали из его сердца, затем «a melting pleasance ran through every part» — «плавящая сласть разливается во всем теле», — сравним «tenuis sub artus flamma demanat» у Катулла. Глядя на эту улыбку, Спенсер чувствует, что он «revived» -возрожден и даже больше, — «joy resembling heavenly madness», — радость, напоминающая божественное безумие наполняет его душу, — «my soul was ravish’d quite as in a trance», — делает ее упоенной, словно в экстазе. Веселый взгляд, — «cheerful glance», — его избранницы для Спенсера слаще, чем амброзия с нектаром. Безусловно, тот, кто смотрит на эту девушку, видит ее улыбку, чувствует ее взгляд (в данном случае сам поэт), тот Спенсеру «par esse deo videtur» «Мнится богу подобен» — перевод автора.

Кроме того, Спенсер вновь обращается к Carmen 51 в XVII соннете, почти дословно переводя Катуллово «omnis eripit sensus mihi»: «The charming smiles, that rob sence from the hart» — чарующие улыбки, что из сердца рвут все чувства.

Глава 3.3 Vivamus, mea Lesbia, atque amemus Catullus, Carmen 5.

Vivamus, mea Lesbia, atque amemus,.

rumoresque senum severiorum.

omnes unius aestimemus assis.

Soles occidere et redire possunt:

nobis cum semel occidit brevis lux,.

nox est perpetua una dormienda.

Da mi basia mille, deinde centum,.

dein mille altera, dein secunda centum,.

deinde usque altera mille, deinde centum.

Dein, cum milia multa fecerimus,.

conturbabimus illa, ne sciamus,.

aut ne quis malus invidere possit,.

cum tantum sciat esse basiorum. Латинский текст цитируется по изданию: Catullo, Gaio Valerio. «I Canti Traduzione di Enzo Mandruzzato. Ventiduesima edizione. — Milano: Bur. Classi greci e latini, 2012. Р. 82.

«Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

Пусть ворчат старики — за весь их ропот Мы одной не дадим монетки медной!

Пусть заходят и вновь восходят солнца, -;

Помни: только лишь день погаснет краткий, Бесконечную ночь нам спать придётся.

Дай же тысячу сто мне поцелуев, Снова тысячу дай и снова сотню, И до тысячи вновь и снова до ста, А когда мы дойдём до многих тысяч, Перепутаем счёт, чтоб мы не знали, Чтобы сглазить не мог нас злой завистник, Зная, сколько с тобой мы целовались".

Перевод приводится по изданию: Катулл Веронский, Гай Валерий. Книга стихотворений. АН СССР (Литературные памятники).- М.: «Наука», 1986. С. 7.

Catullus, Carmen 7.

Quaeris quot mihi basiationes.

tuae, Lesbia, sint satis superque.

Quam magnus numerus Libyssae arenae.

lasarpiciferis iacet Cyrenis,.

oraclum Iovis inter aestuosi.

et Batti veteris sacrum sepulcrum,.

aut quam sidera multa, cum tacet nox,.

furtivos hominum vident amores,.

tam te basia multa basiare.

vesano satis et super Catullo est,.

quae nec pernumerare curiosi.

possint nec mala fascinare lingua Латинский текст цитируется по изданию: Catullo, Gaio Valerio. «I Canti Traduzione di Enzo Mandruzzato. Ventiduesima edizione. — Milano: Bur. Classi greci e latini, 2012. Р. 86.

«Сколько, спрашиваешь, твоих лобзаний Надо, Лесбия, мне, чтоб пыл насытить?

Много — сколько лежит песков сыпучих Под Киреною, сильфием поросшей, От Юпитеровой святыни знойной До гробницы, где Батт схоронен древний;

Сколько на небе звёзд в молчаньи ночи Видит тайны любви, блаженство смертных!

Поцелуев твоих, чтоб было вдосталь Для безумца Катулла, нужно столько, Чтобы их сосчитать не мог завистник, Нечестивый язык не мог бы сглазить".

Перевод приводится по изданию: Катулл Веронский, Гай Валерий. Книга стихотворений. АН СССР (Литературные памятники).- М.: «Наука», 1986. С. 8.

Основные мотивы этого стихотворения: счета поцелуев, жизни и любви, необратимого времени.

Сер Уолтер Роли (англ. Sir Walter Raleigh; 1552−1618).

Современник Шекспира и фаворит Елизаветы, к сожалению, не без участия своих врагов, он навлек на себя гнев Якова I, (преемника Елизаветы) заключившего Роли в тюрьму по подозрению в совершении измены Waller, G. F. English Poetry of the Sixteenth Century. — Abingdon, United Kingdom: Routledge, 2014. Р. 32. Именно во время пребывания в Лондонском Тауэре с 1603 по 1616 годы Роли написал свой труд «История Мира» («History of the World»).

Изначально работа задумывалась в пяти томах охватывающая всю древнюю историю до современных Роли дней, однако поэту удалось закончить лишь первый том. Опубликованный первый том был воспринят при дворе как критика на современную политическую ситуацию и на короля. Яков немедленно приказал забрать труд Роли из печати и дальнейшую публикацию разрешил только после изъятия титульной страницы, а значит без намека на автора работы.

В эту работу Роли включил свой знаменитый перевод Катулловых строк:

«Man is a little world: with a digression touching our mortalitie… For this tide of mans life, after it once turneth and declineth, ever runneth with a perpetuall ebbe and falling streame, but never floweth againe: our leafe once fallen, springeth no more, neither doth the Sunne or the Summer adorne us againe, with the garments of new leaves and flowers.. .. of which Catullus:

The Sunne may set and rise:

But we contrariwise.

Sleepe after our short light.

One everlasting night" Английский текст приводится по изданию: Braden, G. Sixteenth-Century Poetry: An Annotated Anthology. — Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008. Р. 34. На русский язык это произведение Роли не переведено.

«Человек это маленький мир: в котором смертность соединяется с невозвратностью. Ибо волна человеческой жизни, стоит ей раз откатиться назад, обмелеть, будет вечно идти на убывание и более не накатит; наши листья, однажды опав, уже не зазеленеют весной; ни Солнце, ни Лето не украсят нас снова одеянием новых листьев и цветов… о чем Катулл:

Заходить и вновь всходить может солнце, В отличие от нас Что спят после краткого света, Одну вечно длящуюся ночь" - перевод авотра.

Роли удалось придать английскому стиху ритмико-синтаксическую легкость, которая была свойственна его латинскому оригиналу:

Soles occidere et redire possunt.

nobis cum semel occidit brevis lux,.

nox est perpetua una dormienda.

Осмысливает для себя строки Катулла, сначала разбирая, а потом, собирая их обратно сентенцией, Роли последовательно осложняет исходную метафору Катулла, устанавливая параллель между человеческой жизнью и временем суток, а затем иллюстрируя ею свое ощущение мимолетности всего мирского. То, как глубоко Роли проник в смысл строк Катулла, заставляет сожалеть о том, что он не перевел целого стихотворения.

Уильям Шекспир (англ. William Shakespeare; 26.04.1564−23.04.1616).

Уильям Шекспир, по-видимому, первый среди английских поэтов Возрождения, кто использовал мотив счета поцелуев. Впервые опубликованный в 1593 году, его эпиллий «Венера и Адонис» («Venus and Adonis»), — сразу полюбился читателям — образованной публике елизаветинской эпохи Doran S., Jones N. The Elizabethan World. — Abington: Routledge, 2014. Р. 82. Книга переиздавалась, по крайней мере, десять раз в период с 1953 и до смерти поэта в 1616 году, а после еще шесть до 1636 года: по словам биографа, книгу буквально «зачитали» Dobson, M. The Oxford Companion to Shakespeare. — Oxford: Oxford University Press, 2001. Р. 510. Действие этого эпиллия происходит как бы в двух поэтических мирах: события первой части (строки с 1 по 810) относятся к миру пасторали, — где на цветущем лугу («primrose bank») влюбленная богиня пытается соблазнить смертного юношу; затем в строках 811−1194 действие переносится в рыцарский мир с типичным для него развлечением, — охотой, во время которой Адонис будет убит кабаном и превращен Венерой в цветок.

Шекспир рассказывает игривую и трагическую историю тщетного страстного желания между двумя неравными созданиями. Богиня проявляет свои ухаживания в песнях:

«Here come and sit, where never serpent hisses,.

And being set, I’ll smother thee with kisses,.

And yet not cloy thy lips with loath’d satiety,.

But rather famish them amid their plenty,.

Making them red and pale with fresh variety ;

Ten kisses short as one, one long as twenty.

A summer’s day will seem an hour but short,.

Being wasted in such time-beguiling sport" строки 17−24 «Сойди с коня, охотник горделивый, Доверься мне! — и тысячи услад, Какие могут лишь в мечте счастливой Пригрезиться, тебя вознаградят.

Сойди, присядь на мураву густую:

Тебя я заласкаю, зацелую…

Знай, пресыщенье не грозит устам От преизбытка поцелуев жгучих, Я им разнообразье преподам Лобзаний — кратких, беглых и тягучих.

Пусть летний день, сияющий для нас, В забавах этих пролетит, как час!".

Русский перевод Г. М. Кружкова. Английский текст приводится по изданию: Braden, G. Sixteenth-Century Poetry: An Annotated Anthology. — Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008. Р 184.

Венера просит Адониса о поцелуях «ten kisses short as one, one long as twenty» «где 10 как 1, и лишь один как двадцать» — перевод автора., просит Адониса жить, и любить, пока он молод. Эти мотивы счета поцелуев и призыва жить и любить мгновенно воскрешают в памяти Carmen 5 Катулла. Сначала Венера развивает идею «amemus»: всячески уговаривая Адониса присесть с ней на траву, обнять, поцеловать.

Однако даже обещание Катулла, что никто не раскроет тайны влюбленных, «aut ne quis malus invidere possit» «и ни один злодей позавидовать не сможет» — перевод автора., никто не расскажет о них, тем более фиалки на которых они лежат, не может удержать Адониса, и Венера тщетно просит:

«Be bold to play; our sport is not in sight.

These blue-vein'd violets whereon we lean.

Never can blab, nor know not what we mean" «Блаженной темнотой укроет нас.

Фиалки ничего не понимают, А если и поймут, не разболтают".

Русский перевод cтрок 124−126. Г. М. Кружкова. Английский текст приводится по изданию: Braden, G. Sixteenth-Century Poetry: An Annotated Anthology. — Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008. Р. 188.

Адонис, пытаясь сбежать, обвиняет Венеру в том, что она околдовала («bewitched») его соблазнительным напевом («tempting tune») подобно сладострастным сиренам («like the wanton mermaids»). И вот, пытаясь удержать юношу, Венера причитает:

«A thousand kisses buys my heart from me;

And pay them at thy leisure, one by one.

What is ten hundred kisses unto thee?

Are they not quickly told and quickly gone?

Say, for non-payment that the debt should double,.

Is twenty hundred kisses such a trouble?" «За тысячу лобзаний хоть сейчас Отдам я душу — что мне дорожиться?

Скупец! Каких-то десять сотен раз К моим устам всего и приложиться!

И двадцать сотен — невеликий труд!

Плати, пока недорого берут!".

Русский перевод cтрок 517−522 Г. М. Кружкова. Английский текст приводится по изданию: Braden, G. Sixteenth-Century Poetry: An Annotated Anthology. — Hoboken, New Jersey: John Wiley & Sons, 2008. Р. 199.

«Da mi basia mille» «Дай мне поцелуев тысячу» — перевод автора. — молит Венера, и в самом ее голосе звучит голос Катулла: «что десять сотен поцелуев для тебя?» или «ну разве 200 сотен поцелуев такой труд?». Итак, строки с 1 по 810 развивают два важных мотива из Carmen 5 Катулла: «Vivamus, atque amemus», — мы должны жить и любить, пока живы, должны дарить любовь. Поэт, буквально, выворачивает наизнанку саму идею петраркизма Подобно тому, как он делает это в сонетах. — примечание автора.: если Лаура была безответна и благочестива, то Венера сама богиня любви и теперь именно женщина «поет сонеты», и «преследует» благочестивого и безответного юношу. Таким образом, Шекспир подталкивает связать сексуальность с поэзией, и заглянуть глубже шутливой истории о том, как взрослая женщина пытается соблазнить юношу, для которого охота милей любви.

Оставленная одна Венера поет «extemporally a woeful ditty», — импровизированную жалобную песню. Традиционно сирены (с которой сравнивал Венеру Адонис) считаются исконным олицетворением поэзии, поскольку они используют песню, чтобы околдовать слушателя (как это показано в «Одиссее» Гомера) «пеньем своим обольщают людей… кто, по незнанию их голос услышит, тот не вернется домой никогда» и «звонкою песней его очаруют сирены» перевод В. Вересаева (Песня XII). Слово «ditty» Oxford English Dictionary. — Режим доступа: http://dictionary.oed.com, свободный. — Загл. с экрана (дата обращения: 02.06.2017). означает «песня» или «стихотворение», а «extemporally» используется Шекспиром в комедии «A Midsummer Night’s Dream», — «Сон в летнюю ночь», — в значении «импровизированное выступление актера» «You may do it extempore, for it is nothing but roaring». Английский текст Act 1. scene 2. Line 68 цитируется по De Grazia, M., Wells S. The new Cambridge Companion to Shakespeare. 2nd edition. — Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P.23. «Ты можешь импровизировать, потому что требуется только рычать» — Перевод М. Лозинского. Цитируется по изданию: Уильям Шекспир. Сон в летнюю ночь (пер.М.Лозинский). — М.: Библиотека драматургии Агентства ФТМ, Лтд., 2016. С. 42. Таким образом, Шекспир представляет Венеру, поющую свою импровизированную жалобную песню, в роли поэта. Поскольку Венера использует свой плач, чтобы создать эхо, как бы заставляя природу плакать вместе с ней, и гул действительно вторит ее плачу из «neighbor caves», — соседних пещер, — она, несомненно, — орфический поэт.

Растерзанный труп Адониса Венера превращает в «purple flow’r…, check’red with red and white» Строка 1168., — пурпурный цветок «в бледно-розовых потеках — как кровь, лежащая на бледных щеках» Поэты английского Возрождения. Перевод Г. М. Кружкова. — СПб: «НАУКА», 2006. С. 218., — и, сорвав его, произносит: «Poor flow’r,' quoth she, `this was thy father’s guise — / Sweet issue of a more sweet-smelling sire» Строка 1177., — «бедный цветочек, таков отца наряд, А также: личина, облик, маска. Oxford English Dictionary. — Режим доступа: http://dictionary.oed.com, свободный. — Загл. с экрана (дата обращения: 02.06.2017). был — ты сладкий исход сладчайшего отца». Исследователи отмечают Cheney, P. G. Shakespeare. National Poet-Playwright. — Cambridge: Cambridge University Press, 2004. Р. 213., что слово «issue» здесь употреблено в значении «наследия» или «потомства» и, таким образом, единственным потомством Венеры и Адониса стал цветок, традиционный символ поэзии.

И точно также как у Катулла мотив «жить и любить», даря друг другу поцелуи, противопоставлен бесконечной ночи, ждущей людей после смерти, — так и у Шекспира вся вторая половина эпиллия «Венера и Адонис» представлена как противоположность ее первой игриво-чувственной части, — мрачные предчувствия Венеры, юноша, преследующий кабана, и охота, которая заканчивается смертью.

Катулл пишет, что после смерти (то есть, как только свет нашей жизни погаснет, — «nobis cum semel occidit brevis lux») людям остается лишь спать бесконечную ночь. Этот образ «Nox est perpetua una dormienda „Nox“ также может иметь значения „тьма“ „смерть“ (фигуративно). — примечание автора.» — как мотив «смерти» и «вечной ночи» играет едва ли не определяющую роль в творчестве Шекспира.

Прежде всего, именно ночь сменяет первую часть эпиллия «Венера и Адонис», именно ночь предвещает беду и зароняет страх и предчувствия смерти возлюбленного в сердце богини.

Тот же образ «nox perpetua» как метафора смерти присутствует в двух других поэмах Шекспира «Обесчещенная Лукреция» («The Rape of Lucrece»): «O comfort-killing Night, image of hell» Строки 764−6. — перевод автора. Английский текст цитируется по изданию: De Grazia, M., Wells S. The new Cambridge Companion to Shakespeare. 2nd edition. — Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 132., — «о Ночь убийца покоя и образ Ада»; и «Феникс и голубка» («The Phoenix and Turtle») где поэт пишет, что голубка будет спать «вечной смертью» «the Turtle’s loyal breast / To eternity doth rest» — английский текст цитируется по изданию: De Grazia, M., Wells S. The new Cambridge Companion to Shakespeare. 2nd edition. — Cambridge: Cambridge University Press, 2010. P. 145.

В конце эпиллия «Венера и Адонис» антитеза Катулла «brevis lux» и «nox perpetua» проступает абсолютно отчетливо, — «ты мертв (говорит Венера), для тебя наступила вечная ночь, прервался твой свет, но не прервался дневной свет, солнце по-прежнему светит», — потому что в отличие от человеческой жизни «Soles occidere et redire possunt» «Солнце может умирать и воскресать» — перевод автора.:

«Wonder of time,' quoth she, 'this is my spite,.

That, thou being dead, the day should yet be light" «Чудеса времени, — произнесла она, — как зла я/ ведь мертв ты, а день по-прежнему светел» — перевод автора.

Шекспир отчаянно ищет выход из этой петли «Noctis perpetuae» «вечной ночи» — перевод автора. Как уже упоминалось выше цветок, в который превратился Адонис это традиционный символ поэзии, и только с помощью поэзии можно победить ночь и смерть:

«As he [Time] takes from you, I engraft you new» Уильям Шекспир Сонеты. Сонет 15 (строка 14).

Если время заберет у тебя жизнь, я сотворю тебе новую, — пишет Шекспир в пятнадцатом сонете. Следовательно, поэзия Шекспира может не просто спасти юношу от времени (time), смерти (death), и забвения (oblivion), или сделать его знаменитым, — она может сделать его «вечным».

Поэт, таким образом, нашел решение к дилемме «времени»: предмет любви умрет, но поэзия Шекспира создаст строки, которые сделают его «вечным»:

«Not marble nor the gilded monuments.

Of princes shall outline this pow’rful rhyme" «Не мрамор, не золотые монументы/ Принцев, сильней не будут этих строк» — перевод автора.

Шекспир не говорит «знаменитым» или «прославленным». Слово «вечный» имеет скорее христианскую коннотацию, связанную таким образом с проблемой бессмертия души.

В «A Lover’s Complaint», — «Жалобе Влюбленной» юная девушка рассказывает, как отказалась от своего благочестия в угоду любви к молодому обаятельному кавалеру, который теперь оставил ее. Важно отметить, что этот «кавалер» завоевал девушку с помощью поэзии, ведь «papers», — листки, — которые она кидает в реку, А в поэме лирический герой встречает ее именно у реки. ничто иное как «deep-brain'd sonnets» Строка 209. «Глубокомысленные сонеты» — перевод автора. Таким образом, Шекспир описывает противостояние в душе влюбленной девушки, где вся христианская церковь трагически проиграла одному человеку, которому в этой душе была отведена роль персоны исключительной и божественной важности.

Итак, видение Эроса у Шекспира связано с «конкретным человеком», который представляется субъекту как существо исключительной божественной (священной) важности. Такое представление о любви как о мистическом откровении (глубокое раскрытие) эмоциональности желания как увековечивающего опыта, которое естественно отличается от обычного сексуального желания к объекту страсти, прежде всего тем, что переносит христианское поклонение в эротическую сферу на человека в контексте апокалиптической тьмы.

Джон Донн (англ. John Donne; 1572−1631).

Поэт, а впоследствии священник и настоятель лондонского собора Святого Павла Booty, J.E. John Donne: Selections from Divine Poems, Sermons, Devotions, and Prayers. — New Jersey: Paulist Press, 1990. — 320 p. Джон Донн стал крупнейшим представителем метафизического направления в поэзии елизаветинской и яковианской эпох Gavin, A. Writing after Sidney: The Literary Response to Sir Philip Sidney 1586−1640. — Oxford: Oxford University Press, 2006. Р. 159. Сам термин «метафизическая поэзия», как уже указывалось, относится к XVII веку, и впервые был употреблен Уильямом Драммондом (William Drummond of Hawthorndon), который критиковал стихотворения, содержащие «metaphysical ideas» «Метафизические идеи» — перевод автора. За метафизичность «ругал» Донна и Джон Драйден (John Dryden).

Для лирики Донна характерны усложненный синтаксис, изощренные метафоры, и пышные интеллектуальные конструкции, призванные сыграть на контрасте к идеализированной риторике петраркизма.

В своих стихах Донн воспевал как радости и удовольствия, так и разочарования и боль чувственной близости, ему действительно удалось совершить революцию в поэтике любовных стихотворениях. Заслуга Донна состоит в использовании сложного ученого языка и философского восприятия желания как связи между влюбленными. Порой это восприятие становится отрицательным, и развертывает свое колкое остроумие лишь для того чтобы бичевать женский образ, например в «Elegies», — элегиях Донна.

Порой наоборот положительным, как в «Песнях и Сонетах» — «Songs and Sonnets», — где Донн откровенно изображает интимную чувственную близость как высшую форму одухотворенности — как-то, что способно заполнить пустоту, созданную в душе политическими или религиозными дрязгами.

В своем эссе «Donne and the Embodied Mind» английская писательница Антония Байетт (A.S. Byatt) назвала «the feeling of thought» — «чувство мысли» — главным метафизическим достижением Донна: «Донн действительно чувствует свою мысль. Но то, что он чувствует и то, что чувствуем мы читатели это специфический восхищение и удовольствие самого умственного процесса. То удовольствие, предлагаемое Донном нашему телу есть удовольствие величайшей умственной работы» «Donne does feel his thought. But what he feels — and makes us his readers feel — is the peculiar excitement and pleasure of mental activity itself… The pleasure Donne offers our bodies is the pleasure of extreme activity of the brain» — перевод автора. Цитируется по изданию: Byatt, A.S. «Feeling. thought: Donne and the Embodied Mind» // The Cambridge Companion to John Donne. edited by Achsah Guibbory. — Cambridge: Cambridge University Press, 2006. Р. 256.

Болезненно чувствуя несовершенство мира, распавшегося, по его словам, на атомы Wall, W. The Imprint of Gender: Authorship and Publication in the English Renaissance. — Cornell University Press. 1993. Р. 238., поэт всю жизнь искал точку опоры. Внутренний разлад — главный мотив его лирики. Именно здесь причина ее сложности, ее мучительных противоречий, сочетания фривольного гедонизма и горечи богооставленности, броской позы и неуверенности в себе, неподдельной радости жизни и глубокого трагизма Bush, D. English Literature in the Earlier Seventeenth Century, 1600−1660. — Oxford: Oxford University Press, 1945. P. 116.

Стихотворение Джона Донна «Приманка» («The Bait»):

«COME live with me, and be my love,.

And we will some new pleasures prove.

Of golden sands, and crystal brooks,.

With silken lines and silver hooks. Chambers, E. K. Poems of John Donne. Vol. I. — London: Lawrence & Bullen. 1896. PР. 47−49.

Другое стихотворение Донна, — «Годовщина» («The Anniversary»), появилось во второй коллекции «Песен и Сонетов» — «Songs and Sonnets» в 1601 году и, согласно мнению Теодора Редпафа (Theodor Redpath), должно было напомнить о первой встрече Донна с его будущей женой — Анн Мор (Ann More) в 1598 году:

«ALL kings, and all their favourites,.

All glory of honours, beauties, wits,.

The sun itself, which makes time, as they pass,.

Is elder by a year now than it was.

When thou and I first one another saw.

All other things to their destruction draw,.

Only our love hath no decay;

This no to-morrow hath, nor yesterday;

Running it never runs from us away,.

But truly keeps his first, last, everlasting day.

Who is so safe as we? where none can do.

Treason to us, except one of us two.

True and false fears let us refraine,.

Let us love nobly, and live, and add againe.

Years and years unto years, till we attaine.

To write threescore; this is the second of our raigne" «Все короли со всей их славой, И шут, и лорд, и воин бравый, И даже Солнце, что ведет отсчет Годам, — состарились на целый год С тех пор, как мы друг друга полюбили, Весь мир на шаг придвинулся к могиле;

Лишь нашей страсти сносу нет, Она не знает дряхлости примет, Ни завтра, ни вчера — ни дней, ни лет, Слепящ, как в первый миг, ее бессмертный свет.

Ни бремя дней, ни ревность, ни разлад Величья нашего да не смутят, Чтоб трижды двадцать лет нам царствовать подряд!".

Перевод цитируется по изданию: Донн Д. Стихотворения и поэмы / Джон Донн; изд. подгот. А. Н. Горбунов, Г. М. Кружков, И. И. Лисович, B.C. Макаров; [отв. ред. А.Н. Горбунов]. — М.: Наука, 2009. — 19 с. Английский текст цитируется по изданию: Chambers, E. K. Poems of John Donne. Vol. I. — London: Lawrence & Bullen. 1896. PР. 24−25.

В первых же строках Донн рисует картину, в которой и короли и фавориты и «чести свет» и «красота» и «остроумье», — все смертно. Все подвластно времени, все, — даже само солнце, — «is elder by a year now than it was», — старей, на целый год, чем было. Этот мотив непрерывного стремления к смерти у Донна («all other things to their destruction draw») является реакцией поэта на крах старого мировоззрения, крах птолемеевской системы.

Птолемеевская концепция была воображаемым миром, как и самые знаменитые произведения XVI века: «Утопия», «Королева Фей», «Аркадия», — они создавали свой мир, также как создал его когда-то Птолемей. Для Донна подобное создание уже невозможно и отсюда его поиск опоры.

Логично было бы предположить, что в этом стихотворении Донн обратиться к христианским мотивам, дабы найти эту опору своему пошатнувшемуся миру. Но здесь лежит одна из важнейших проблем лирики Донна, — конфликт религии, — ведь Донн был католиком. Он учился и в Оксфорде и в Кембридже, но не смог получить диплом, так как для этого необходимо было принести протестантскую клятву. Позже брат поэта, — Генри, — был арестован за то, что дал убежище католическому священнику.

Ощущения распадающегося мира Донна как нельзя лучше сочетались с обстановкой политического непостоянства Рима I века до нашей эры. Строки «Годовщины» («The Anniversary») Донна перекликаются с образами Carmen 5 Катулла:

«Soles occidere et redire possunt.

nobis cum semel occidit brevis lux,.

nox est perpetua una dormienda" «Солнце садиться и всходить вновь может/ нам лишь краткий свет угаснет/ ночь бесконечную спать придется» — перевод автора.

Структурно на фоне стихотворения выделяется динамика смысла мотива необратимости времени выраженного образом солнца у Катулла и Донна. Солнце может заходить и вставать снова и снова. Если для Катулла солнце символ того, что будет существовать и после того, как «occidit brevis lux», — угаснет короткий свет их с Лесбией жизни, — то для Донна, солнце также стремится к своему концу («destruction») как и все остальное. Солнце для Катулла вечно, для Донна уже нет.

Катулл в Carmen 5 пишет «мы должны жить и любить», но не просто проживать жизнь, а жить потому, что наша жизнь лишь краткий свет, которому суждено раз и навсегда прерваться. Мы должны любить, но не просто любить, а целоваться тысячи и тысячи раз, — «basia mille, deinde centum» «Поцелуев тысячи и потом еще сотня» — перевод автора., — и даже этого как пишет Катулл, ему будет мало «quot mihi basiationes/ tuae, Lesbia, sint satis?» — «сколько твоих поцелуев Лесбия мне будет достаточно?» — перевод автора.

«Мы должны жить и любить», — повторяет за ним Донн, — «Let us love nobly, and live». В противовес картине невозвратного, неудержимого времени, которое рисует Катулл в своем Carmen 5 — картина любви, где контрастом выступают образы влюбленных, созданная Донном. Поэт сознательно акцентирует внимание на «thou» и «I», ни разу не употребляя местоимение «We», здесь, безусловно, сказывается влияние неоплатонической концепции любви Примечательно также, что в стихотворении «Блоха» Донн пытается решить ту же проблему довольно оригинальным способом., где разделенные андрогины стремятся вернуть свою вторую половину, чтобы стать целыми.

Катулл и Лесбия живут и любят в дошедших до нас стихотворениях, также и в «Годовщине» Донна, — любовь «no to-morrow hath, nor yesterday» «Ни завтра не имеет, ни вчера» — перевод автора. не развивается, не растет со временем, она такая же, как была в день их первой встречи, — «when thou and I first one another saw», — она постоянна. И это еще одно соприкосновение поэта с неоплатонизмом, который, безусловно, предполагал развитие любви от низших форм чувственной любви к высшей трансцендентной Красоте. Донн, таким образом, разрабатывает новую концепцию любви, иную по сравнению с «divinity of the female» Спенсера это новая религия чувственности, философски осознанная близость.

Донн пишет, что любовь есть «everlasting day», — вечно длящийся день, — противопоставляя ее Катулловой «nox est perpetua una dormienda» «Ночь есть вечный сон» — перевод автора. Таким образом, любовь Донна, — день, любовь Катулла — ночь Данная мысль также подтвержается образом из Carmen 7 Катулла «furtivos hominum vident amores», где любовь есть нечто тайное, «украденное» ночью. .

Однако, чувственность Донна не овидианская, она интеллектуальная и философская; это, действительно, «the feeling of thought» A.S. Byatt. «Donne and the Embodied Mind». Poetry and Life. Hogarth Press. 2006. Р. 256., — «чувство мысли» о котором говорила Антония Байетт A.S. Byatt. «Donne and the Embodied Mind». Poetry and Life. Hogarth Press. 2006. Р. 248.

В заключительных строках этого стихотворения мотив счета поцелуев Катулла преобразуется в подсчет лет совместной жизни, — «and add againe/ years and years unto years, till we attaine/ to write threescore; this is the second of our raigne», — прибавить годы к годам, «Чтоб трижды двадцать лет нам царствовать подряд!» Перевод Кружкова. Поэты английского Возрождения. СПб. 2006 (Б-ка зарубежного поэта). Стр. 273.

Бен Джонсон (англ. Ben Jonson; 1572−1637).

Бен Джонсон владел двумя копиями сборника Катулла. Одна из копий принадлежала Клэр-колледжу (англ. Clare College) в Кембридже, что, безусловно, указывает на то, что как студенты, так и преподаватели этого колледжа имели доступ к поэзии Катулла. На данный момент вторая из тех копий хранится в Британской национальной библиотеке (The British Library), небезынтересно отметить, что несколько стихотворений в этом сборнике отсутствовали и были дописаны самим Джонсоном Brady, J., Herendeen, W. H. Ben Jonson’s 1616 Folio. — University of Delaware Press, 1991 — 221 p.

Лирика Катулла была востребована и у драматургов Английского Возрождения. Строки Carmen 5 и 7 Катулла нашли отклик в творчестве Бена Джонсона. В своей комедии «Вольпоне» — «Volpone, or The Foxe (1605 года)» он изображает весьма примечательную сцену:

Старик Вольпоне нелеп в роли влюбленного, но раз уж он влюблен, то должен непременно спеть песню. И вот вместо неких импровизированных строк, созданных, чтобы показать его еще большим прохвостом, мы с удивлением читаем весьма изящные стихи:

«Come my Celia, let us prove,.

While we can, the sports of love;

Time will not be ours forever,.

He at length our good will sever.

Spend not then his gifts in vain;

Suns that set may rise again,.

But if once we lose this light,.

'Tis with us perpetual night.

Why should we defer our joys?

Fame and rumour are but toys The Works of Ben Jonson. Boston: Phillips, Sampson, and Co. 1853. Р. 608. АнглийсПеревод цитируется по изданию: Английская комедия XVII-XXVIII веков. Антология. Москва. «ВЫСШАЯ ШКОЛА». 1989. Стр. 242.

«Челия, со мной лови Наслаждения любви.

Время мчится быстротечно, Разлучит и нас, конечно, Ты даров его не трать, Солнце, сев, взойдет опять, Но коль свет любви уйдет, ;

В душу вечный мрак сойдет.

Отчего ж ты медлишь так?

Слух, молва — какой пустяк!"".

Данное стихотворение Джонсона балансирует на грани между имитацией, переводом и независимым сочинением. В первых строках его тот же призыв, что и у Катулла: жить и любить. В отличие от Роли Джонсон практически дословно приводит Катуллово «nox est perpetua», — «perpetual night». И далее «rumour are but toys» — «rumoresque omnes unius aestimemus assis». Нежных строк с мольбой о бесчисленных поцелуев у Джонсона в комедии нет. Однако, в сцене 3.6. «Volpone, or The Foxe» Вольпоне добавляет:

«And I will meet thee in as many shapes:

Where we may so transfuse our wandering souls,.

Out at our lips, and score up sums of pleasures,.

[SINGS.].

That the curious shall not know.

How to tell them as they flow;

And the envious, when they find.

What their number is, be pind Jonson, Ben. The Works of Ben Jonson. Edited with a Bibliographical Memoir by William Gifford. — Boston: Phillips, Sampson and Co., 1853. Р. 611.".

Чувственное выражение «score up sums of pleasures», — потеряем удовольствиям счет Перевод автора., которым Джонсон перевел Катуллово «conturbabimus illa», вот и все что осталось от Катулловых поцелуев. Когда Вольпоне поет, что «the curious shall not know… What their number is» это перекликается со строками Carmen 7 «quae nec pernumerare curiosi possint», но также и Carmen 5 «ne sciamus… cum tantum sciat esse». Джонсон использует слово «envious» — «завистливый», то есть «злой», — «злой глаз» «malus invidere posit», или злой язык «nec mala fascinare lingua» будет «pind» и не сможет помешать влюбленным.

Вероятно, Джонсон почувствовал, что стихотворение заслуживает большего, и включил его в свой сборник «The Forest» вместе со стихотворением о поцелуях к Челии, которое теперь стало длиннее, и Катулловей.

«The Forest. VI. — TO THE SAME»:

«Kiss me, sweet: the wary lover.

Can your favors keep, and cover,.

When the common courting jay.

All your bounties will betray.

Kiss again: no creature comes.

Kiss, and score up wealthy sums.

On my lips, thus hardly sundred,.

While you breathe. First give a hundred,.

Then a thousand, then another.

Hundred, then unto the other.

Add a thousand, and so more:

Till you equal with the store,.

All the grass that Rumney yields,.

Or the sands in Chelsea fields,.

Or the drops in silver Thames,.

Or the stars that gild his streams,.

In the silent Summer-nights,.

When youths ply their stolen delights;

That the curious may not know.

How to tell 'em as they flow,.

And the envious, when they find.

What their number is, be pind" The Works of Ben Jonson. Boston: Phillips, Sampson, and Co. 1853. Р. 803.

Это стихотворение, судя по всему, является сплавом мотивов из обоих Carmina 5 и 7. В первых пяти строках Джонсон весьма независим, хотя нас и окружают образы Катулла: влюбленный, молящий о поцелуе, и некие «любопытные» наблюдатели, которых поэт советует не страшится. Далее мотивы Катулла возникают один за другим: «score up wealthy sums», так Джонсон начинает считать поцелуи; «First give a hundred,/ Then a thousand, then another/ Hundred, then unto the other/ Add a thousand, and so more» едва ли не слово в слово следуя за Катуллом: «Da mi basia mille, deinde centum,/ dein mille altera, dein secunda centum,/ deinde usque altera mille, deinde centum».

Итак, тысяч и сотен поцелуев сверх просит Джонсон у возлюбленной, желая сравнять их число с «all the grass that Rumney yields,/ or the sands in Chelsea fields,/ or the drops in silver Thames» подобно «vesano» Катуллу, отвечающему Лесбии, — сколько поцелуев ему хватит: «quam magnus numerus Libyssae arenae/ lasarpiciferis iacet Cyrenis». Разумеется, мотив «столько поцелуев, — сколько звезд на небе, в молчанье ночи видят тайные восторги людей Перевод автора.» у Джонсона «the stars that gild his streams,/ in the silent Summer-nights,/ When youths ply their stolen delights» воспринят от Катулла: «aut quam sidera multa, cum tacet nox/, furtivos hominum vident amores». Однако, как оригинально поэт подходит к нему, — «множество звезд с золотыми лучами в тишине летних ночей, как юность вкушает тайные радости» Перевод автора. Почему Джонсон не написал полную песню, в то время когда сочинил строки для своего «Вольпоне» остается загадкой.