Диалогическая речь. 
Речевая картина и ее семантика в смысловом целом романа У. Голдинга "Повелитель мух"

Взгляд на чужую речь как на двустороннее, двуплановое явление, предполагающее, с одной стороны, понимание чужой речи как непосредственно того, что говорится другим человеком, т. е. содержания, темы, направленности на предмет речи, а с другой стороны, ее соотнесенность с чужим словом, чужой речью чрезвычайно ярко проявляется в такой форме речи как диалог.

Следуя классификации форм речи М. М. Бахтина, диалог, вернее, каждая его реплика, относится к III (активному) типу слова; это как бы отраженное слово, существование которого именно в таком виде, в каком оно пребывает, определяется не только предметом речи, не только состоянием говорящего, но и, в значительной степени, присутствием оппонента (оппонентов) или же просто зрителя, на которого это слово невольно или же умышленно реагирует.

Диалог — самодостаточен. Именно в диалоге автор передает слово своим ожившим героям и отступает в тень, предоставляя им самим проявить свою сущность. Автор сводит свое участие лишь к определенному проценту пояснительных ремарок и уточнений. Но в пьесе, например, автор как будто совсем отсутствует. Зачем, почему? Вероятно, из соображений объективности. Объективности и жизненности, ведь прямая речь, диалог наиболее близки устной разговорной речи, из которой, собственно, и состоит наша социальная, совместная жизнь. Объективность художественного произведения — не игра в «самостоятельность образа», с полным отказом от заявления авторской позиции; объективность — точность, безбоязненная, даже натуралистическая — чтобы «проняло», чтобы задумались. Но это и мера, чтобы читатель не впал в заблуждение или соблазн под напором агрессивных изобразительных средств, не потерял собственную волю и собственную мысль. Таким, наверное, мог бы являться «категорический императив» писателя, ведь «литература — диалог. Пьеса, роман, рассказ, сказ, поэма, стихотворение, фельетон, очерк, в лучших своих образцах, всегда и непременно — диалог с читателями». [I, 5, с. 22] Самые важные особенности каждого человека, его мышления, его характера разворачиваются перед нами в его личной речи: в том, как он сравнивает вещи и понятия; как применяет готовые речевые обороты или придает словам свое, новое движение; как он открывается или прячется в своих словах; что говорит, и чего не договаривает; даже в том, как он произносит слова — медленно или быстро, правильно или коверкая на свой лад и т. п. В литературе — в художественной прозе, в стихах и в пьесах в равной мере — каждый герой выражается, по изумительному определению М. Горького, «самосильно». На что он, герой, способен в своей речи — вот что решает, вот что создает его психологический портрет.

Когда же прямая речь одного героя, сплетаясь или сталкиваясь с другими голосами, перерастает в диалог или полилог, который, помимо направленности на свой внутренний предмет, сам выступает как непрерывный диалог писателя с читателем, возможности для его анализа заметно расширяются — но и усложняются.

Вопрос о диалоге в произведении У. Голдинга «Повелитель мух» очень непрост. Хотя диалогическая речь в составе повествования и включена в общий монологический контекст авторской речи, тем не менее, противопоставленность (либо сопоставленность) разговора персонажей повествовательному стилю всегда ощутима. От строения повествовательной речи зависит строй диалога. Голдиновский диалог стремится быть имманентным воспроизводимому культурно-историческому контексту. В речи действующих лиц напряжены приемы культурно-бытовой и социально-характерологической дифференциации, что придает реалистичность диалогическому стилю.

Однако зачастую писатель никак не может расстаться со своим героем, и речь героя, его интонация, его манера выражаться окрашивает, так или иначе, и собственную авторскую речь писателя. Он долго еще идет на речевой волне своего героя.

Тем не менее, подобная степень проникновения особенностей строя речи героев в авторскую речь и наоборот наблюдается у Голдинга в романе «Повелитель мух» далеко не со всеми действующими лицами. Порой неожиданная в детях «взрослость», серьезность, оформленная в тексте в виде сложных, логически стройных предложений выдает настоящего автора всех этих мудрых слов и мыслей. Происходит внутренне слияние авторского и персонажного начал практически только в речи таких героев, как Ральф, Саймон, реже Хрюша. «The rules are the only thing we’re got» [II, 1, c.167], — говорит Ральф или автор устами своего героя. А вот что говорит Джек своим охотникам, и его слова дистанцированы от автора, в его речи звучит его собственные, джековские интонации, грубая сила, неуемность: «Bollocks to the rules! We’re strong — we hunt! If there’s a beast, we’ll hunt it down! We’ll close it in and beat and beat and beat!» [II, 1, c.167].

Голдинговскому диалогу присущ повествовательный характер. В романе ощутима тенденция к разносубъектной драматизации самого повествования, превращения монолога автора (авторской речи) в «полилог». Тогда в авторском повествовании начинают звучать разные голоса. В романе «Повелитель мух» мы наблюдали именно такое переплетение разных субъектных планов, разных углов зрения в повествовательном стиле. Нам выпадает уникальная возможность взглянуть на мир глазами совершенно непохожих людей: Ральфа, Саймона, Хрюши, а иной раз — дикарей.

Отдельные части диалога рассматриваются как прямая замена повествования и переводятся затем на язык повествования, нейтрализуются им. Например, развернутый диалог из восьмой главы, представляющий разгорающуюся ссору между Ральфом и Джеком, практически полностью устраняют необходимость авторского вмешательства с целью описания конфликта, противостоящих сторон, развития событий, поскольку все это содержится в диалоге. Более того, необходимая форма повествования — посредством диалога — способствует драматизации самого повествования, его усиленной экспрессивной окраске.

Автор, во первых, учитывает возрастные особенности своих героев — школьников, о чем подробно говорилось в предыдущем пункте.

Изображая чужую речь, Голдинг, несомненно, учитывал возрастную специфику своих персонажей. Он заботился, чтобы увлеченный развитием философско-притчевого сюжета, исполненного своим «недетским» смыслом, читатель все же не забывал, что перед ним дети. В тексте не раз встречаются «детские» формы слов, например, «beastie», «snake-thing». Следует обратить внимание и на такие характерные для определенного возраста и модные в определенный период словечки для выражения сильных положительных эмоций как «wacco», «wizard», «smashing» (Русскими аналогами для них могли бы быть: «мировой», «железно», «молоток», и т. д.), а также для выражения душевного состояния — «barmy», «batty», «cracked», «crackers», «bomb happy» (ср. русск.: псих, чокнутый, с приветом). Роман изобилует разного рода междометиями, выражающими восторг: «Gosh», «Golly» и звукоподражательными словами: «wubber» «Whee-aa-oo!», «Sche-aa-oo!», что характерно именно для детей. Разговорная речь подростков со свойственными ей сокращениями (halt a sec, Gib, littleuns biguns), вульгаризмами (pills, Bollocks to the rules, Sucks to your ass-mar) в сочетании с распространенными в устной речи разговорными выражениями типа «Beast my foot», «You can’t halt swim» очень рельефно выделяются на фоне литературного, грамотного слога автора. Не забывает Голдинг и о том, что его герои — школьники, и значит, должны использовать в своей речи школьный сленг: «He'd have been waxy"(он бы распсиховался), «old waxy» («злюка» — кличка учителя).

Временами автору приходится «корректировать» легкомысленную речь своих персонаже и вводить свой, «взрослый» комментарий. Удивительную для ребенка, даже такого неординарного, проницательность, даже прозорливость наблюдаем мы нередко у Саймона: ««However Simon thought of beast, there rose before his inward sight the picture of a human at once heroic and sick». [II, 1, c.212].

Иногда несколько взрослее, чем можно было бы ожидать, выглядят мысли и речи героев. Так, Хрюша, изъясняющийся, как правило, все же на подростковом просторечии, оказывается способным на следующую тираду: «I'm scared of him, — говорит он о Джеке, — and that’s why I know him. If you’re scared of someone you hate him, but you can’t stop thinking about him». [II, 1, c.237].

Хрюшины рассуждения действительно кажутся очень мудрыми, глубокими. Так мог бы сказать наблюдательный психолог, тонко чувствующий человеческую природу: «I know about people. I know about me. And him (Jack), he can’t hurt you: but if you stand out of the way he’d hurt the next thing. And that’s me» [II, 1, c.276], — говорит он Ральфу. В подобных высказываниях героя явно проступает лик автора. Оставаясь незримым, он вкладывает свои тревоги в уста персонажей.

Что же касается просторечных и разговорных форм, то их в романе очень много. Их можно разделить на фонетические, грамматические и т. д.

Фонетические:

Различного рода стяжения (s'right = that’s right; gimme = give me; dunno = don’t know; `kew = thank you);

Диерезы (`stead = instead, `cos = because);

Утрата начального «h» (`alleluia = halleluia; `ave = have; `eaven = heaven).

В области грамматики:

Двойное отрицание (I can’t hardly believe; Nobody don’t know);

Совпадение форм в парадигмах глаголов единственного и множественного числа (Aren't I having? We was attacked), разнообразных личных форм (Your dad don’t know), употребление причастия II в качестве личной формы (I seen = I have seen, I been = I have been);

Употребление личных местоимений вместо указательных или определенных артиклей (them fruit, them other kids);

Употребление форм личного местоимения в косвенном падеже вместо притяжательного (me breath = my breath; me leg = my leg);

Многочисленные случаи эллипсиса (This an island, isn’t it? What we going to do?);

Употребление «what» и «as» вместо «who» и «that» (The only boy what had asthma, very nice for them as likes a bit of quiet).

Авторская речь в известной мере в известной мере противопоставлена речи героев прежде всего из-за ярко выраженного разговорного характера последней. Однако внутри своей категории чужая речь в романе Голдинга «Повелитель мух» слабо дифференцирована. Фактически из всех героев активно использует просторечия только Хрюша. Лишь его речь социально маркирована и выделима на фоне преимущественно нормативной речи других ребят. Его можно узнать по внешней форме речи. Остальные же говорят на правильном английском языке, соблюдая в общих чертах все грамматические правила и выделяясь из речи автора лишь разговорным характером речи.

Это свидетельствует о количественном преобладании детей их благополучных, высокородных семей, где отступление от языковых, речевых норм Хрюши, подчеркивает свойственную их обычному поведению «правильность». Это соответствует важнейшему постулату книги У. Голдинга: одичали, потеряли человеческий облик не дикари, отщепенцы, маргиналы, а благовоспитанные дети. В то же время просторечные формы речи, употребляемые Хрюшей, свидетельствуют не столько о его недостаточной востпитанности и образованности, но прежде всего о его человечности, живость его характера.

В романе Голдинга «Повелитель мух» можно выделить два основных типа диалога:

имплицитный диалог автора и персонажей вплоть до внутреннего монолога персонажа;

прямой эксплицитный диалог персонажей.

Что касается первой разновидности диалога, она подробнее рассматривалась в предшествующем пункте данной главы, посвященном проблеме выражения авторской интенции в разных формах речи, как то: авторская речь, несобственно-прямая речь, прямая речь.

В настоящем пункте мы будем обсуждать второй тип — эксплицитный диалог самих персонажей.

Диалог — всегда столкновение различных образов мышления, разных, зачастую непохожих миров. По характеру соотношения реплик героев — их гармоничному сосуществованию вплоть до полного растворения разнонаправленных тенденций и дальнейшего, уже общего, развития, или же противопоставлению собственных взглядов некоему оппоненту и обострению конфликта — можно судить о взаимоотношениях героев.

Возьмем для примера диалог Ральфа и Джека из третьей главы. Здесь еще нет открытой вражды между Джеком и Ральфом, они пока еще симпатизируют друг другу, они интересны друг другу как две сильные, независимые личности. Но на уровне диалога Голдингу удается необычайно ярко показать недолговечность этой дружбы. Насколько противоположны сферы интересов Джека и Ральфа — их реплики абсолютно самодостаточны, они лежат в разных плоскостях и совершенно не пересекаются:

Ralph: The best thing we can do is get ourselves rescued.

Jack: Rescue? Yes, of curse! All the same, I’d like to catch a pig first…

R.: So long as your hunters remember the fire ;

J.: You and your fires!

R.: We don’t make enough smoke. They’re put on green branches. I wonder!

J.: Got it!

R.: What? Where? Is It a ship?

J. (pointing at the pigrun): They’ll lie up there — they must do, when the sun’s too not [II, 1, c.101−102] ;

Мы видим полнейшее взаимное непонимание, глухоту к словам собеседника. Эта сцена заканчивается внезапной вспышкой ярости с обеих сторон и ожесточенной перепалкой: «They faced each-other on the bright beach, astonished at the rub of feeling». [II, 1, c.102].

Таким образом, герои как будто вырываются из-под авторской опеки и сами создают поразительные образцы речевой характеристики.

И все же герои — вымысел автора, они его дети, им взращенные и им горячо любимые. Поэтому, наверное, писатель никогда не может остаться до конца беспристрастным. «В хорошем диалоге всегда можно почувствовать, на чьей стороне скрывшийся автор». [I, 5, с. 36].

Выводы

Сочетание форм авторской, несобственно-прямой, диалогической речи в романе «Повелитель мух» создает богатую красками палитру повествования.

Авторская и диалогическая речь неразрывно связаны в произведении Голдинга. Иногда они резко противопоставлены друг другу, иногда же настолько сближаются, что сложно отделить авторский голос от голоса героя.