Лермонтов в воспоминаниях современников

В воспоминаниях современников не существует единого образа Лермонтова. Некоторые характеризуют его как человека злого, тщеславного и мстительного, с уродливым лицом и маленькими злыми глазками. Другие же видят его в совершенно ином свете. Его гений скрашивает черты лица, а сам Лермонтов становится добрым и отзывчивым. Например, родственник поэта М. Н. Лонгинов писал, что на портрете, написанном художником А. Челышевым, изображён истинный Лермонтов: круглое лицо, высокий лоб, добрые карие глаза, прямой нос и щёгольские усики над пухлым ртом. Разве возможно согласовать этот портрет с гравюрой художника В. А. Фаворского на дереве, где Лермонтов изображен с болезненным лицом, неправильными чертами, узеньким подбородком, коротким, вздернутым носом? И не только художники, но и простые люди видели внешность поэта по-разному. Современник Лермонтова, М. Е. Меликов, писал: «Приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, он обладал глазами, сила обаяния которых до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти, умные, с черными ресницами, делавшими их ещё глубже, производили чарующее впечатление на того, кто бывал симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева они бывали ужасны». лермонтов поэт характер воспоминание Одних поражали большие глаза поэта, других — выразительное лицо с необыкновенно быстрыми маленькими глазками. Третьим глаза поэта кажутся большими и неподвижными, четвертые вообще считают, что у Лермонтова вместо глаз две щели, наполненные злобой и умом. Огненные глаза — два угля вместо глаз, сверкают мрачным огнём — искрятся умом и добродушием. Тот же самый Меликов пишет: «Мужчина во цвете сил, с пламенными, но грустными по выражению глазами, приветливыми, с душевной теплотой:» А, например, А. И. Тургенев считал, что его глаза никогда не смеялись, даже когда сам он смеялся. Разногласия о внешности касались не только глаз. Е. П. Ростопчиной он казался мало симпатичным, однако М.Б. Лобанов-Ростовский считает, что хоть поэт некрасив и мал ростом, у него очень милое лицо. Сардоническая улыбка, что-то зловещее и трагическое в фигуре, задумчивая презрительность, сумрачная и недобрая сила, тяжелый взор — всё это вызывало неприятное отношение у вышеупомянутого Тургенева. Кстати, и Ростопчина впоследствии поменяла своё мнение. Теперь она считала, что «эта некрасивость уступила силе выражения и почти исчезнула, когда гениальность преобразила простые черты его лица». Не только внешность, но и характер современники изображают так несхоже, что временами кажется, что речь идет о двух Лермонтовых! Таким образом, Ростопчина упоминает в письме к Дюма, что двух дней было довольно, чтобы связать их дружбой, И. А. Арсеньев же говорил, что «Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках над окружающей его средою и колкими, часто очень меткими остротами оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения.

С таким характером, с такими наклонностями, с такой разнузданностию он вступил в жизнь и, понятно, тотчас же нашел себе множество врагов". А. В. Васильев и А. А. Столыпин в один голос твердят про то, что поэт никогда не лгал, про то, что ложь была чужда ему, про его настойчивость и доброжелательность. Николай I думает про Лермонтова с отвращением. А великий князь Михаил Павлович сказал: «Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли — духа зла или же дух зла — Лермонтова?» Хотя, по словам Вяземского, нужнобыло лишь пробить ледяную оболочку, только раз проникнуть под личину суровости и зла, чтобы разгадать сокровища любви и добра, таившиеся в этой богатой натуре. С ним соглашался и его двоюродный брат М.А. Пожогин-Отрашкевич. Он говорил, что Лермонтов был добрый, чувствительный, услужливый и настойчивый. А. В. Дружинин упоминает, что, умея любить, Лермонтов также умел глубоко ненавидеть. Во время первой встречи с поэтом он почувствовал довольно сильное предубеждение против него. Было много причин, по которым Дружинину поэт не полюбился с первого взгляда. Да и «физиономия» Лермонтова была ему не по вкусу. И опять: скучен — интересен, зол — ласков, угрюм — крайне весел и общителен. Очень важно мнение Е. А. Сушковой, который поэт клялся в любви до того момента, как она сама в него влюбилась (некоторым кажется, что он вообще никогда не любил её, а лишь бессовестно портил ей жизнь). И ведь что странно: она считала его некрасивым, низким и самовлюбленным, и лишь из-за его характера она смогла в него влюбиться.

Она сама пишет в письме к Александре Верещагиной: «Лермонтов же поработил меня своей взыскательностью, настойчивостью, своими капризами, он не молил, но требовал любви» Ярче всего мы видим разногласия в отзывах современников по поводу смерти Лермонтова. «Все плакали, как малые дети» , — говорил С. А. Раевский. «Вы думаете, все плакали? — с раздражением рассказывал много лет спустя священник В. Д. Эрастов, отказавшийся совершать обряд отпевания Лермонтова. — Все радовались». А. Я. Булгаков, А. В. Дружинин, П. А. Вяземский, В. Г. Белинский и Ростопчина сетовали о том, что он убит — и убит не черкесом, не чеченцем на войне, а убит русским на дуэли, окончив жизнь в двадцать восемь лет, став поэтом, который один мог облегчить утрату, понесеннуюнами со смертью Пушкина. Впрочем, есть книги, которые содержат самый достоверный лермонтовский портрет, самую глубокую лермонтовскую характеристику. И это его сочинения, в которых он отразился весь. Читая лирические стихи и бурные романтические поэмы, драматические и прозаические произведения, такие как «Маскарад», «Герой нашего времени», мы видим, что главные герои схожи с самим поэтом. Лермонтов принадлежит к числу поэтов, которых принято называть субъективными.

Его произведения отражают прежде всего его собственный внутренний мир, его надежды и разочарования и частые контрастные смены душевных состояний. Поэтому его излюбленным поэтическим средством является столкновение противоположных понятий: позор — торжество, паденье — победа, свиданье — разлука, демоны — ангелы, небо — ад. На вопрос А. И. Одоевского о том, с кого Лермонтов списал своего Демона, поэт шутливо ответил, что списал Демона с самого себя, и очень удивился, что Одоевский его не узнал. Герои Лермонтова — часть его самого, его стихотворения — самая полная его биография. Поэтому его лучшие современники — это его книги. О внешности и характере М. Ю. Лермонтова можно прочесть много противоречивого. Но нам хотелось бы, конечно, иметь о нём — по возможности — наиболее точное представление. Я приведу здесь воспоминания современников Лермонтова: один из которых был ему другом, а второй — убийцей… Из воспоминаний Акима Павловича Шан-Гирея, троюродного брата М. Лермонтова: «В домашней жизни своей Лермонтов был почти всегда весел, ровного характера, занимался часто музыкой, а больше рисованием, преимущественно в батальном жанре, также играли мы часто в шахматы… Всё это неоспоримо убеждает меня в мысли, что байронизм был не больше как драпировка; что никаких мрачныхмучений, ни жертв, ни измен, ни ядов лобзанья в действительности не было; что все стихотворенья Лермонтова, относящиеся ко времени его пребывания в Москве, только детские шалости, ничего не объясняют и не выражают; почему и всякое суждение о характере и состоянии души поэта, на них основанное, приведёт к неверному заключению…» «…большая часть произведений Лермонтова этой эпохи, то есть с 1829 по 1833 год, носит отпечаток скептицизма, мрачности и безнадёжности, но в действительности чувства эти были далеки от него.

Он был характера скорее весёлого, любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостию своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарады; в жизни не знал никаких лишений, ни неудач: бабушка в нём души не чаяла и никогда ни в чём ему не отказывала; родные и короткие знакомые носили его, так сказать, на руках; особенно чувствительных утрат он не терпел; откуда же такая мрачность, такая безнадёжность? Не была ли это скорее драпировка, чтобы казаться интереснее, так как байронизм и разочарование были в то время в сильном ходу, или маска, чтобы морочить обворожительных московских львиц? Маленькая слабость, очень извинительная в таком молодом человеке. Тактика эта, как кажется, ему и удавалась…" «…в конце 1832 года он отправился с бабушкой в Петербург, чтобы поступить в тамошний (университет), но вместо университета он поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в лейб-гвардии Гусарский полк. Через год, то есть в начале 1834, я тоже прибыл в Петербург для поступления в Артиллерийское училище и опять поселился у бабушки. В Мишеле я нашёл опять большую перемену. Он сформировался физически; был мал ростом, но стал шире в плечахи плотнее, лицом по-прежнему смугл и нехорош собой; но у него был умный взгляд, хорошо очерченные губы, чёрные и мягкие волосы, очень красивые и нежные руки; ноги кривые (правую, ниже колена, он переломил в школе, в манеже, и её дурно срастили)». Отрывки из автобиографических записок Мартынова Н. С., убийцы поэта: «В 1832 году поступил юнкером в лейб-гусары, в эскадрон гвардейских юнкеров, М. Ю. Лермонтов. Наружность его была весьма невзрачна; маленький ростом, кривоногий, с большой головой, с непомерно широким туловищем, но вместе с тем весьма ловкий в физических упражнениях и с сильно развитыми мышцами. Лицо его было довольно приятное.

Обыкновенное выражение глаз в покое несколько томное; но как скоро он воодушевлялся какими-нибудь проказами или школьничеством, глаза эти начинали бегать с такой быстротой, что одни белки оставались на месте, зрачки же передвигались справа налево с одного на другого, и эта безостановочная работа производилась иногда по несколько минут сряду. Ничего подобного я у других людей не видал. Свои глаза устанут гоняться за его взглядом, который ни на секунду не останавливался ни на одном предмете. Чтобы дать хотя приблизительное понятие об общем впечатлении этого неуловимого взгляда, сравнить его можно только с механикой на картинах волшебного фонаря, где таким образом передвигаются глаза у зверей. Волосы у него были тёмные, довольно редкие, с светлой прядью немного повыше лба, виски и лоб весьма открытые, зубы превосходные — белые и ровные, как жемчуг. Как я уже говорил, он был ловок в физических упражнениях, крепко сидел на лошади…" Отрывок из воспоминаний Эмилии Александровны Клингенберг (в замужестве Шан-Гирей): «Как сейчас вижу его, — вспоминает она о поэте, — среднего роста, короткоостриженный, большие красивые глаза; говорил он приятным грудным голосом; любил повеселиться, посмеяться, поострить, затевал кавалькады, распоряжался на пикниках, дирижировал танцами и сам очень много танцевал. В продолжении последнего месяца перед смертью он бывал у нас ежедневно. Здесь, в этой самой комнате (зал, где произошла ссора с Мартыновым), он любил рассказывать, танцевать, слушать музыку; бывало, сестра заиграет на пианино, а он подсядет к ней, опустит голову и сидит неподвижно час, другой. Зато как разойдется да пустится бегать в кошки-мышки, так, бывало, нет удержу… Характера он был неровного, капризного, то услужлив и любезен, то рассеян и невнимателен». Отрывок из воспоминаний ВАСИЛИЯ ИВАНОВИЧА ЧИЛАЕВА (или ЧИЛЯЕВА — в пересказе П. К. Мартьянова публикации 1870-го года), хозяина домика под камышовой крышей, где М. Ю. Лермонтов прожил последние два месяца своей двадцатишестилетней жизни, и откуда был похоронен: «Василий Иванович Чиляев знал поэта лично и, во время квартирования Михаила Юрьевича в его доме, посещал его не раз. Вот что передавал он мне из воспоминаний о его жизни. Квартира у Лермонтова и Столыпина была общая, стол они имели дома и жили дружно. То ли значение имели комнаты у них, как сказано было при мне при осмотре домика, он не упомнит, но положительно удостоверил, что комнаты левой половины домика были заняты вещами Столыпина, а комнаты правой стороны вещами Лермонтова. Михаил Юрьевич работал на том самом письменном столе, который теперь стоит в кабинете, и работал большею частию при открытом окне (просьба не путать ТОТ стол с ТЕМ, который стоит сегодня в этой комнате Домика, — ОНШ.). Под окном стояло черешневое дерево, и он, работая, машинально протягивал руку к осыпанному черешнями дереву, срывали лакомился черешнями. …Лермонтов любил поесть хорошо, повара имел своего и обедал большею частию дома. На обед готовилось четыре, пять блюд; мороженое же приготовлялось ежедневно. Лошади у него были свои; одну черкесскую он купил по приезде в Пятигорск. Верхом ездил часто, в особенности любил скакать во весь карьер. Джигитируя перед домом Верзилиных, он до того задёргивал своего Черкеса, что тот буквально ходил на задних ногах. Барышни приходили в ужас, и было от чего, конь мог ринуться назад и придавить всадника. Образ жизни его был до известной степени однообразен.

Вставал он не рано, часов в 9 или 10 утра, пил чай и уходил из дому, около 2 или 3 часов возвращался домой обедать, затем беседовал с друзьями на балкончике в саду, около 6 часов пил чай и уходил из дому. Вообще он любил жить открыто, редкий день, чтобы у него кого-нибудь не было. В особенности часто приходили к нему Мартынов, Глебов и князь Васильчиков, которые были с поэтом очень дружны, даже на «ты», обедали, гуляли и развлекались большею частию вместе. Но Лермонтов посещал их реже, нежели они его. — Домик мой, — говорил Василий Иванович, — был как будто приютом самой непринуждённой весёлости: шутки, смех, остроты царили в нём. Характер Лермонтова был — характер джентльмена, сознающего своё умственное превосходство; он был эгоистичен, сух, гибок и блестящ, как полоса полированной стали, подчас весел, непринуждён и остроумен, подчас антипатичен, холоден и едок. Но все эти достоинства, или скорее недостатки, облекались в национальную русскую форму и поражали своей блестящей своеобразностью. Для людей, хорошо знавших Лермонтова, он был поэт-эксцентрик, для не знавших же или мало знавших — поэт-барич, аристократ-офицер, крепостник, в смысле понятия: х о чу-к, а з н ю, х о ч у — м и л у ю." … Произведения Лермонтова, проникнутые глубоким лиризмом, «представляют собой особый, цельный, замкнутый в самом себе мир». Они объединены личностью поэта. В истории литературы редко встречается такое органическое слияние жизни автора с его творчеством. Но что мы знаем о личности поэта и его жизненном пути? В истории русской литературы едва ли найдется другой автор, вокруг имени которого накопилось бы так много словесной шелухи, темных слухов и клеветнических измышлений. К искажению облика Лермонтова руку приложили некоторые из его так называемых «друзей». Поэтому доверять мемуарной литературе о поэте было бы рискованно. В подавляющей массе — это или враги, открытые или скрытые, или далекие от него тщеславные люди, пожелавшие сохранить свое имя рядом с бессмертным именем Лермонтова, сообщающие сведения из вторых рук, повторяющие разного рода легенды, созданные, чтобы оправдаться перед историей, перед будущими поколениями. Следует принять во внимание, что значительная часть этих воспоминаний построена на впечатлениях от кратковременного знакомства с поэтом, случайных встреч, а также и то, что написаны они спустя годы после гибели Лермонтова, когда многое в памяти потускнело и достоверное перемешалось с разными слухами и толками вокруг имени поэта. Но особенность этой мемуарной литературы заключается в том, что в ней зафиксированы факты, некоторые подробности, касающиеся главным образом внешних событий. Эти мемуары характеризуют скорее их авторов и почти нисколько поэта. Воспоминания современников о Лермонтове — книга особая.

Она нисколько не похожа, например, на книгу с аналогичным названием о Пушкине, где наряду с воспоминаниями «друзей-неприятелей», которые, как писал С. Я. Гессен, «негнушались откровенной клеветой и сплетнями», 3есть и записки истинных друзей поэта: И. И. Пущина, И. Д. Якушкина, А. П. Керн и др. Мемуарная литература о Лермонтове имеет свой оттенок, что можно объяснить не только особенностями его характера. Оттенок этот заключается в том, что большинство современников пишут о нем с открытой или скрытой неприязнью к его личности. «Большая часть из современников Лермонтова, — писал А. В. Дружинин, — даже многие из лиц, связанных с ним родством и приязнью, говорят о поэте как о существе желчном, угловатом, испорченном и предававшемся самым неизвинительным капризам». А. В. Дружинин причину противоречивых отзывов о Лермонтове как о человеке и «неохоты» современников писать о нем видел в его «честолюбии и скрытности», качествах его характера, которые, по мнению Дружинина, вследствие «молодости, горечи изгнания» и «байронизма» выражались «иногда в капризах, иногда в необузданной насмешливости, иногда в холодной сумрачности нрава». Товарищи Лермонтова по юнкерской школе «ничего не могли рассказать, кроме анекдотов и внешних случайностей его жизни, — писал П. Висковатый, первый биограф поэта, — ни у кого не было мысли затронуть более привлекательную сторону его личности, которой они как будто и не знали». В связи с публикацией «Записок Е. А. Хвостовой» (Сушковой) М. Е. Салтыков-Щедрин писал: «Судя по рассказам близких к Лермонтову людей, можно заключить, что это был человек, увлекавшийся так называемым светским обществом, любивший женщин и довольно бесцеремонно с ними обращавшийся, наживший себе злословием множество врагов в той самой среде, над которой он ядовито издевался и с которою, однако ж, не имел решимости покончить, и, наконец, умерший жертвою своей страсти к вымучиванию и мистифицированию людей, которых духовный уровень (так по крайней мере можно подумать по наивному тону рассказчиков) был ниже лермонтовского только потому, что они были менее талантливы и не отличались особенно ядовитым остроумием.

Одним словом, материалы эти изображают нам Лермонтова-офицера, члена петербургских, московских и кавказских салонов, до которого никому из читателей … нет дела. Но о том, какой внутренний процесс, при столь обыденной и даже пошловатой обстановке, произвел Лермонтова-художника, материалы даже не упоминают. Поэт, по отзывам современников, оставлял весьма невыгодное впечатление. Кроме того, даже в кругу близких лиц Лермонтов держался обособленно, как заметил А. В. Дружинин, «скорее наблюдателем, чем действующим лицом, за что многие его считали человеком без сердца». Лермонтов, очевидно, был внутренне безучастен к тому, что происходило вокруг. Вдобавок поэту была свойственна быстрая смена настроений, резкие переходы, вспышки, взрывы, непонятные окружающим, но имеющие свое психологическое оправдани. Почти все мемуаристы в попытках рисовать портрет поэта, передать его характер упоминают особенность его взгляда, выражение его глаз. М. Е. Меликов, воспоминания которого касаются периода пребывания Лермонтова в юнкерской школе, отмечал его «пламенные, но грустные по выражению глаза»: «…глаза эти с умными, черными ресницами, делавшими их еще глубже, производили чарующее впечатление на того, кто бывал симпатичен Лермонтову». В. П. Бурнашеву взгляд поэта «показался каким-то тяжелым, сосредоточенным». В. В. Боборыкин отмечает его «презрительный взгляд». В. С. Межевичу запомнились «необыкновенно быстрые, живые глаза» Лермонтова. К портрету Лермонтова новые оттенки прибавляет Фр. Боденпиедт: «Большие, полные мысли глаза, казалось, вовсене участвовали в насмешливой улыбке, игравшей на красиво очерченных губах молодого офицера». Мы должны быть особенно благодарны И. С. Тургеневу за его драгоценные строки о Лермонтове, хотя и они не лишены известной субъективности.

Как много значит, что эти строки принадлежат тонкому художнику слова, истинному поэту, от проницательного взгляда которого не ускользнуло главное: «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительность и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых, широких плечах, возбуждала ощущение неприятное; но присущую мощь тотчас сознавал всякий». Современники Лермонтова, за редким исключением, говорят о нем как о «неприятном», иные как о «пустом человеке, и притом недоброго сердца». Почему твердо укоренилось такое неверное, глубоко несправедливое мнение о Лермонтове-человеке, которое до некоторой степени продолжает бытовать и в наши дни? Где источник этой неприязни? Необходимо разобраться прежде всего, кто авторы воспоминаний, какое отношение они имеют к поэту? Кто его не любил? Белинский говорит о Печорине, в котором критик видел отражение личности Лермонтова: «Этому человеку стало больно и грустно, что его все не любят, — и кто же эти „все“? — Пустые, ничтожные люди, которые не могут простить ему его превосходства над ними». П. Ф. Вистенгоф, который вместе с Лермонтовым учился в Московском университете, писал: «Студент Лермонтов… имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя совершенно отдельно от всех товарищей, за что в свою очередь иему платили тем же. Его не любили, отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не обращали на него никакого внимания. Он даже и садился постоянно на одном месте, отдельно от других, в углу аудитории… Вся фигура этого студента внушала какое-то безотчетное к себе нерасположение. Совершенно другое говорит о Лермонтове и его поведении В. С. Межевич: «С именем Лермонтова соединяются самые сладкие воспоминания моей юношеской жизни…

Некоторые из студентов видели в ном доброго, милого товарища". Лермонтов по натуре был замкнут, малообщителен, трудно сходился с людьми, но известно и другое: он умел дружить и ценил дружбу. Нет мемуариста, который бы при описании Лермонтова не упомянул о его глазах. Художник М. Е. Меликов: «В детстве наружность его невольно обращала на себя внимание: приземистый, маленький ростом, с большой головой и бледным лицом, он обладал большими карими глазами, сила обаяния которых до сих пор остается для меня загадкой. Глаза эти, с умными, черными ресницами, делавшими их еще глубже, производили чарующее впечатление на того, кто был симпатичен Лермонтову. Во время вспышек гнева они бывали ужасны». На выражение глаз прежде всего обращает внимание Меликов и при встрече с Лермонтовым через десять лет: «Он был одет в гусарскую форму. В наружности его я нашел значительную перемену. Я видел уже перед собой не ребенка и юношу, а мужчину во цвете лет, с пламенными, но грустными по выражению глазами, смотрящими на меня приветливо, с душевной теплотой». То же отмечает и писатель И. И. Панаев: «…умные и пронзительные черные глаза, невольно приводившие в смущение того, на кого он смотрел долго». А П. Ф. Вистенгоф, вольнослушатель Московского университета в 1831 — 1832 годах, не любивший Лермонтова, увидел его глазадругими: «Как удар молнии, сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд… Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна» Как не похожи могут быть описания современниками даже внешнего облика человека. Это объясняется прежде всего тем, что связывало или, наоборот, разделяло Лермонтова с мемуаристом, насколько близки они были. Отношение человека к Лермонтову накладывает отпечаток на его восприятие. Описания внешности Лермонтова не только разноречивы, но часто противоположны: И. П. Забелла, которому было тринадцать лет, когда он видел поэта, рисует «невысокий лоб», а Фр. Боденштедт подчеркивает: «необыкновенно высокий лоб». В. И. Анненкова увидела «небольшие глаза», И. П. Забелла — «скорее длинные щели, а не глаза», а П. В. Вистенгоф «темно-карие большие глаза». Следовательно, судить только по одному свидетельству неверно: их необходимо дополнять другими, сравнивать.

Тем более, когда мы говорим о М. Ю. Лермонтове.