Особенности использования поэтизмов в произведениях русских поэтов хiх века

Поэтизмы в поэзии В. А. Жуковского, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, А. Н. Апухтина: общая характеристика.

ХIХ век — период ярких поэтических дарований, среди которых были и поэты «чистого искусства», открывающие красоту и гармонию мира, и поэты, отражающие драмы и конфликты социальной жизни общества. Однако и тем, и другим были свойственны лирические мотивы и темы любви, красоты, родины, судьбы страны и народа.

Устойчивый состав традиционно-поэтической лексики и фразеологии начинает формироваться в XVIII веке с рождением лирического рода русской литературы. В лирических произведениях (в отличие от драмы и эпоса) главное лицо — автор, а место действия — его внутренний мир. Под традиционно-поэтической лексикой и фразеологией понимается устойчивый набор слов, регулярно воспроизводимый в лирических жанрах сентиментальной и романтической литературы конца XVIII — начала ХIХ века (устойчивые поэтизмы).

В нашем исследовании попытаемся охарактеризовать состав устойчивых поэтизмов, их частотность и динамику в произведениях русских поэтов ХIХ века В. А. Жуковского, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, А. Н. Апухтина.

Творчество Василия Андреевича Жуковского (1783 — 1852) можно условно разделить на три периода. В первом периоде — предромантическом (1797−1807) — основным жанром были элегия, песня — романс, дружеское послание. Жанровая форма элегии — лирики медитативного вида, выражающей настроения грусти и меланхолии, особенно соответствовала строю чувств человека эпохи конца XVIII — начала ХIХ века. В элегии размышления поэта облекаются в лирическую форму и служат способами выражения внутреннего мира личности. С самого начала Жуковский разрабатывал особый тип элегии. «Батюшковский принцип передачи признаков чувства предполагал наблюдения, сделанные как бы „извне“. Принцип Жуковского — передача эмоций только „изнутри“. Для развития лирики это имело решающее значение».

В предромантических элегиях не было такой цельности и единства в раскрытии внутреннего мира личности, такой психологической глубины и достоверности в передаче чувств, как в элегиях Жуковского.

Во втором периоде (1807−1824) Жуковский пишет романтические элегии, песни, баллады. В этот период в системе лирических жанров Жуковского происходит глубокая внутренняя перестройка. Развивая напевный тип лирики, Жуковский открывает новые для русской поэзии формы небольших «песен» и интимных элегий. Для раскрытия нового психологического содержания жанровые рамки элегии становятся тесными, и в творчестве Жуковского элегия вытесняется романсом, песней, стилизацией в народно-поэтическом стиле. «Поэтическое слово в художественной системе Жуковского обретает эмоциональную и психологическую многозначность, становится конденсатором богатых и тонких ассоциаций, придавая лирическим образам поэта объёмность и многомерность».

Значительное место в поэзии Жуковского занимает песня-романс. Многие его стихотворения носят названия «Песня» («Минувших дней очарованье», «Мой друг, хранитель — ангел мой» и др.) В своём песенном творчестве поэт опирается на любовную лирику поэтов — сентименталистов (И.И. Дмитриева, Ю.А. Нелединского-Мелецкого) и опыт немецких поэтов — романтиков.

К жанру баллады Жуковский обращается, начиная с 1808 года. Баллады Жуковского становятся совершенно новым явлением в русской поэзии. Именно в балладах в наибольшей степени выразились романтические устремления Жуковского. Всего за 25 лет Жуковский создал 39 баллад, основная часть которых являлась переводами или переделками (например, баллада «Людмила» — свободное переложение баллады «Ленора» Г. Бюргера, баллада «Светлана» также написана на сюжетной основе «Леноры»).

Значительное место в поэзии Жуковского занимают баллады на античные темы («Ахилл», «Кассандра»). «Средневековые» баллады Жуковского окрашены в лирические тона, а в «античных» заложено глубокое философское содержание. Главная черта художественной манеры Жуковского — лиризм. Атмосферой поэтически-возвышенного лиризма пронизана вся его поэзия в целом.

Для воплощения гражданско-патриотической темы Жуковский обращается к жанру оды. В ранние годы творчества он писал торжественные оды в духе Державина, Ломоносова, а затем, отойдя от неё, возвращается к ней уже на новом литературно — эстетическом уровне.

Этот период является творческим расцветом Жуковского, в котором поэт ослабляет конкретно-описательную часть в своих произведениях, вводит новые темы и образы обобщённо — лирического и символического плана.

Третий период творчества Жуковского — с 1824 и до конца жизни — ознаменован переходом к большим эпическим жанрам — поэме и повести в стихах. Этот период характеризуется постепенным спадом лиризма, угасанием малых лирических жанров, возрастающим интересом к эпосу.

«Общепризнано, что русская поэтическая лексика сложилась в эпоху Карамзина на основе высокого стиля, уже в пушкинскую эпоху она подвергалась более тщательному отбору, круг ее сузился, число поэтов, употребляющих ее, сократилось, и активное использование традиционнопоэтической лексики в качестве средств возвышенной речи завершилось творчеством А. Блока, В. Брюсова, С. Есенина».

Таким образом, В. А. Жуковский как представитель карамзинской эпохи был одним из «родителей» большинства прижившихся в лирике поэтизмов.

«Действовать на воображение, говорить чувствами, есть цель поэзии. Она употребляет язык необыкновенный, или лучше сказать, сама составляет свой собственный язык, отличный от простого, данного природою человеку, смелый, выразительный, сладостный, имеющий особенную гармонию…"23.

Жуковский возглавил то течение русского романтизма, усилия которого были направлены к тому, «чтобы всю совокупность выразительных возможностей поэзии обратить на воссоздание внутреннего, психологического мира человека, единственного человека, личности, которая и становилась характером».

Жуковский, широко используя лексические славянизмы-поэтизмы, (власы, брег, очи, ланиты и др.), разработал своеобразный метафорический язык, придавший его элегиям и дружеским посланиям исключительную выразительность и музыкальность. В разнообразной в жанровом плане любовной лирике (романсах, песнях, элегиях) поэт активно употребляет поэтизмы — соматизмы (уста, очи, чело), которые придают ей глубокую проникновенность и искренность. В стремлении выразить с помощью слова душевное состояние, глубину переживаний Жуковский использует различные средства и приёмы. Для него характерно использование некоторых эпитетов, например, очарованный, безгласный, лазурный, хладный, златой).

В своих «античных» балладах («Ахилл», «Элевзинский праздник», «Кассандра») он широко использует поэтизмы-мифемы и лексику с античной символикой. В одических произведениях, требующих торжественной интонации и высокого слога, Жуковский употребляет славянизмы — поэтизмы зрит, внимать, глас, воззвать и др.

Поэзия В. А. Жуковского оказала огромное воздействие на А. А. Фета и Ф. И. Тютчева.

По словам Н. А. Некрасова, «…стихотворения г. Ф.Т. принадлежат к немногим блестящим явлениям в области русской поэзии».

Первые стихотворные опыты Фёдора Ивановича Тютчева (1803 — 1873) увидели свет в ту пору, когда господствующие позиции в русской литературе завоёвывал романтизм, а его зрелые и поздние произведения создавались тогда, когда в ней прочно утвердился реализм. Тютчев как поэт сложился к 1836 г. К этому времени им уже были созданы такие поэтические шедевры, которые позволили Некрасову «причислить» его талант «к русским первостепенным поэтическим талантам» («Весенняя гроза», 1828 г.,.

«Весенние воды», 1830 г., «Фонтан», 1836 г. и др.) С самого начала творчества Тютчев заявил себя как яркий представитель поэзии философской, в которой мысль, при всей её обобщённости, «никогда не является читателю нагою и отвлечённою, но всегда сливается с образом, взятым из мира души или природы, проникается им, и сама его проникает нераздельно и неразрывно"26.

В своём раннем творчестве Тютчев перекликается с Жуковским, варьируя образы его стихотворений 1810−20г.г. В поэтической системе Тютчева, как и у Жуковского, можно обнаружить образы потусторонних веяний в земной жизни, восприятие природы как цепи символов, эмоциональную насыщенность описаний («Проблеск», «Вечер», «Cachecache»). В этот период его стихотворения изобилуют поэтизмами-мифемами, библеизмами, поэтизмами-соматизмами и поэтизмами-славянизмами с неполногласием.

Но если в первый период творчества Тютчев выступает как представитель поэзии философской, то в зрелые годы он всё настойчивее ищет пути выражения чувств, переживаний и настроений в многообразии их проявлений. Для выражения сложного мира человеческой души поэту часто служат образы природы.

«Образная система лирики Тютчева являет собой необыкновенно гибкое сочетание конкретно-зримых примет внешнего мира и того субъективного впечатления, которое производит на поэта этот мир».

Тютчев преодолевает влияние своего поэтического учителя. Теперь в его стихотворениях выступает личность со своими требованиями, в которых намечаются противоречия с мировыми законами («Галатея», «Видение»,.

«Бессонница»). Однако в описании природы он «…не только эстетически любуется ее звуковыми и цветовыми оттенками „по Жуковскому“, а переходит к обобщенному восприятию всего мирового целого, … он остается в пределах аллегорий на основе привычных античных мифологических образов».

Поэтический язык Тютчева со временем менялся вместе с видоизменяющимися нормами русского литературного языка ХIХ века. На протяжении всей жизни Тютчев углублённо работал над языком и стилем своих произведений. В ранних стихотворениях он активно использовал устаревшие формы. «Тютчев вырабатывает особый язык, изысканно архаический. Нет сомнения, что архаизм был осознанной принадлежностью его стиля"29. Но уже с конца 40-х годов количество архаизмов в его поэзии сокращается.

Язык Тютчева богат составными словами, новыми эпитетами. В многообразии тютчевских эпитетов особенно обращают на себя внимание сложные прилагательные, передающие авторское настроение и субъективное восприятие поэта: златокрылые мечты, сладкогласные песни, светоносные серафимы, отверсто-пламенное око.

«Построение эпитета у Тютчева чаще всего идёт в двух направлениях: или по ассоциации смежности признаки переносятся с одного представления на определяемое, или поэт пользуется ассоциацией сходства, отождествляя жизнь природы с жизнью человека или собственным сознанием».

В образной системе своих произведений Тютчев использовал весь спектр тропеических средств. Самым универсальным способом семантического создания образной основы стихотворения для Тютчева служили приём сравнения, метафора и олицетворение. «В составе метафор Тютчева важно различать общепоэтические традиционные метафоры, характерные для словаря стихотворных произведений ХIХ в., с одной стороны, и собственные, индивидуальные метафоры, с другой». Так, к традиционному метафорическому образу относится словосочетание путеводная звезда в применении к известному человеку:

«Мы скажем: будь нам путеводной,

Будь вдохновительной звездой…" («На юбилей Н.К. Карамзина», 1866 г.).

К индивидуальным метафорам Тютчева можно отнести следующие: кроткая улыбка осеннего увяданья, пыль огнецветная, льётся тихая и тёплая лазурь и др.

Ф.И. Тютчев успешно использовал и другие многочисленные тропы в своём творчестве: олицетворение (полдень дышит, спешат ручьи, лазурь смеётся), синекдоху (ликует Цареград). «Система контрастных сравнений, ассоциаций и параллелизмов, метафорический и символический подтексты стихов призваны в тютчевской поэзии передать идею единства мирового бытия, родство человеческой и природной жизни» 32.

Преимущественно к первой половине творчества Тютчева принадлежат переводы произведений Гете, Гейне, Шиллера и др. («Ночные мысли»,.

«Заветный кубок», «Певец», «Кораблекрушение»).

Творчество Тютчева позднего периода (позже 1850 года) значительно отличается от предыдущего. Романтическая лирика движется в сторону реализма. Его стихотворения о природе лишаются мифологического, натурфилософского сюжета и символической окраски («Есть в осени первоначальной», «Как весел грохот летних бурь», «Первый лист»).

Рядом со стихотворениями о природе появляются стихи о любви. Создаётся цикл стихотворений, отличный от всей предшествующей русской поэзии. При изображении любви Тютчев главное внимание переключает на женщину. Образ любимой женщины у Тютчева стал живым конкретнопсихологическим образом («Она сидела на полу», «Не говори: меня он как и прежде любит»). «Поэтическая сила … … Тютчева — изумительна. Он не только видит предмет с самобытной точки зрения, — он видит его тончайшие фибры и оттенки».

Начиная с 50-х годов, в творчестве Тютчева появляются стихотворения политической тематики, большинство которых были непосредственными откликами на события в общественной жизни страны, на значительные эпизоды российской и мировой истории («Славянам»,.

«Молчит сомнительно Восток», «Британский леопард», «Наполеон III»). В это период количество поэтизмов-архаизмов в произведениях Тютчева резко сократилось. Даже неполногласные варианты поэтизмов-славянизмов в стихотворениях Тютчева 50−70-х годов почти не используются. Однако в тех случаях, когда поэт ими пользуется, они приобретают выраженную стилистическую функцию.

«Все доступные Тютчеву художественные средства были неизменно подчинены задаче наиболее полного раскрытия лирического содержания».

Характерной чертой поэзии Тютчева является совершенное отсутствие в ней эпических жанров.

Афанасий Афанасьевич Фет (1820−1892) явился «…наиболее живым и еще более непосредственным, чем поэзия Тютчева, связующим звеном между двумя завитками спирали — русским романтизмом первых десятилетий XIX в. и неоромантизмом рубежа XIX—XX вв., между Жуковским и Блоком».

Несмотря на то, что в результате исторической преемственности в лирике Фета имеются родственные Жуковскому черты, между ними есть существенное различие. В противоположность Жуковскому в лирике Фета нет ничего мистически-потустороннего.

Первый сборник стихотворений Фета под названием «Лирический пантеон» вышел в свет в 1840 г. Две вечные темы — природа и любовь — составляли основное содержание его творчества. Тему любви Фет считал основной темой поэзии и относился к любви как к непостижимому таинству, своеобразной «стихии мира». Концепция возвышенной романтической поэзии Фета требовала высокого слога, поэтому он стремился придерживаться поэтического языка пушкинского времени.

«О чём бы не писал поэт, элементы высокого стиля, и прежде всего стилистические славянизмы, помогали ему создавать необходимый колорит приподнятой гармонии"36. В стихотворениях у Фета широко используются поэтизмы-соматизмы, например:

«Дай руку мне, — а я пленительные слёзы Устами жаркими с очей твоих сотру» («Утешение», 1840) или.

«Ланитой к ланите моей приложись — Тогда наши слёзы сольются»

(«Из Гейне», 1842);

славянизмы с неполногласием хладный, златой, младой:

«Не силен жар ланит твоих младых

Расшевелить певца уснувшей воли…" («Откровенность», 1840).

«В изображении чувства Фета увлекает фиксация деталей, тонких оттенков, неясных, неопределённых эмоций. Чувство у Фета обычно раскрывается не в обобщённом виде Фет фиксирует отдельные душевные движения, настроения, оттенки чувств"37. Поэт широко использует импрессионистические приёмы. В этом отношении квинтэссенцией его лирики является стихотворение «Шёпот, робкое дыханье…» (1850), представляющее собой ряд номинативных предложений, разделённых только запятыми, создающих обобщённый образ художественной картины. Каждое мгновение в лирике Фета — это моменты пылких чувств, ярких впечатлений, творческих вдохновений, ослепительного счастья и безумного горя. Эти моменты были незабываемы и поэтому словно длились всю жизнь.

50-е годы оказались для Фета временем высшего взлёта его поэтической славы. Увлечение Фета пейзажной поэзией начинается с 1852 года. Фет — один из самых замечательных русских поэтов — пейзажистов. «Г. Фет есть преимущественно поэт впечатлений о природе Большая часть поэтов любит воспроизводить только самые сильные, эффектные явления природы; у г. Фета, напротив, находят себе отзыв самые обыденные, которые пролетают мимо нас, не оставляя в душе нашей никакого следа, — и эти-то обыденные моменты показывает г. Фет в их неподозреваемой красоте».

Природа для Фета — объект художественного восторга, эстетического наслаждения. Преклонение перед красотой природы у Фета выражается в использовании эпитетов-поэтизмов сладостный, чудный, пламенный, пленительный, дивный и др. Например:

«Как ты пленителен, подарок Воспламеняющей весны!» («Первый ландыш», 1854).

В качестве поэтизмов в стихотворениях Фета 40 — 50-х годов можно отметить мифемы:

«Долго будет утомлённый

Спать с Фетидой Феб влюблённый,

Но Аврора уж не спит…" («Ночь весенней негой дышит…», 1854).

Репертуар жанров в поэзии А. А. Фета был достаточно разнообразным. Прежде всего, это жанры, относящиеся к медитативной лирике: элегия, сонет, послания, стихотворные миниатюры (варианты альбомной лирики), формы, предназначенные для музыкального исполнения (романс, песня, серенада), краткие гражданские стихотворные жанры (эпиграммы, эпитафии, дифирамбы). В жанре лироэпической поэзии Фет писал баллады и поэмы.

Для Фета «…создание образа красоты есть цель искусства, и она лучше всего достигается, когда поэтическая мысль, в отличие от философской, не выражается непосредственно, а светит в „бесконечной глубине“ произведения».

С 60-х годов поэзия Фета окрашивается философской мыслью (стихотворения «Ничтожество», «Смерти»). Поздние стихи Фета близки к поэзии Тютчева, приобретая ораторский, афористический характер. В стихотворениях Фета 80-х годов нередки составные эпитеты, торжественная архаическая лексика. Целые стихотворения могут строиться как развёрнутые метафоры («Ракета», «Месяц зеркальный плывёт по лазурной пустыне…»).

«Поэзия А. А. Фета — высший взлёт и одновременно завершение классической традиции романтической поэзии XIX в. в России. По сути, она исчерпала возможности той линии „психологического“ романтизма в лирике, родоначальником которой принято считать В. А. Жуковского». Поэзия Фета подготовила будущее возникновение символизма в России. Творчеством Фета восхищались В. С. Соловьёв, В. Я. Брюсов, А. А. Блок.

Творчество Алексея Николаевича Апухтина (1840−1893) приходится на вторую половину XIX века. Его литературная деятельность началась в 1859 году, когда он представил свои стихи в редакцию «Современника». В самых ранних своих стихотворениях, написанных в годы учёбы, Апухтин обращается к вечным темам чуда поэзии, предназначения поэта, публично высказывая своё отношение к тезису об общественном предназначении творца. Отдавая дань сложившимся поэтическим традициям, автор активно использует поэтизмы:

«Но если он поймет свое предназначенье,

И станет с лирою он мыслить и страдать, И дивной силою святого вдохновенья

Порок смеющийся стихом начнет карать…"

(«Два поэта», 1854).

В ранних стихах Апухтина более явственно, чем в его зрелом творчестве, звучат социальные мотивы. Первое опубликованное стихотворение «Эпаминонд» (1854) было посвящено герою Крымской войны В. А. Корнилову. Стихотворение написано в лучших традициях одического стихосложения, изобилуя поэтизмами как непременными атрибутами высокого стиля: лавры, сонм, краса; эпитетами роковой, светозарный, пламенный. Историческая аналогия произведения — дань традициям русской лирики XVIII века, одам Ломоносова, Державина.

«Ранние стихотворения Апухтина носят преимущественно элегический характер, но с конца 60-х годов они приобретают всё более отчетливую сюжетность, особенно в стихотворных рассказах и монологах"41. В лучших своих произведениях Апухтин достигает органичного сочетания.

«сиюминутного» и «вечного», добивается точного раскрытия эмоционального мира и психологии героя. Иногда автор вводит в текст целые блоки традиционных поэтических образов.

Жанр романса является характерным для поэзии Апухтина. Романс как своеобразный литературный жанр ещё в начале 40-х годов получил широкое развитие в творчестве А. К. Толстого. А. А. Фета, Я. П. Полонского и других авторов. Апухтин продолжил развитие этого жанра, отметив свой романс элементами бытовой выразительности.

Романсы Апухтина наполнены традиционной поэтической лексикой. Основной темой является раскрытие человеческой души в моменты тяжелых переживаний и потрясений, чаще всего из-за неразделенной, «роковой» любви. «В романсе слово не только несёт свой лексический или образный смысл, но и является опорой для эмоции, музыки чувств, которая возникает как бы поверх слов. Романс использует «готовый, в своем роде общезначимый язык страстей и эмоций»:

«Забыть волненья первый дней, Свиданья час в тени ветвей, Очей немые разговоры!» («Забыть так скоро…», 1867).

Апухтину удалось сказать свое слово в области развития интимноповествовательной лирики и романсного жанра. Романсная лирика Апухтина оказала воздействие на творчество последующих поэтов, в частности А. Блока.

Поэтизмы и традиционная лексика у Апухтина часто соседствуют с разговорными оборотами речи. Сочетание разностилевых элементов — одна из отличительных особенностей его художественной системы.

Один из постоянных мотивов Апухтина — страдание. Объект внимания поэта — человек с его увлечениями, минутными радостями, поисками правды, горячим стремлением к счастью и безнадежным разочарованием.

«Апухтин развивался в переходное для русской лирики время, в его стихах предчувствуется то, что стало живой водой литературного импрессионизма, символизма, всего „серебряного века“ русской поэзии Требование поступка, характерное для поэзии XIX века, сменяется вниманием к переживанию, к тем душевным порывам, которые часто так и остаются порывами, но от этого не оказываются менее острыми». И вновь автор прибегает к высокой лексике:

Мольба его так непритворна была, Что сжалился бог лучезарный…

Но поздно! Летит роковая стрела, Стрелы не воротишь коварной,

И тихая смерть, словно сон среди дня, Закрыла прелестные очи… («Ниобея», 1867).

Поэзия Апухтина «…отличается некой интонационно-стилистической особенностью … … а также специфической мелодикой и лексикой романсового жанра».

Из современных поэтов наиболее близкими Апухтину были Ф. И. Тютчев, А. А. Фет, А. К. Толстой, Я. П. Полонский. Но любимым поэтом, возвышенным идеалом всей его жизни, был Пушкин, к которому Апухтин относился с трепетом и благоговением. «Трудно найти другого поэта XIX в.,.

обогащая стилистику и ритмику его поэтической речи"45. Апухтин, унаследовав поэтические традиции поры Пушкина, обрёл содержательное начало своей лирики в диалоге с произведениями изящной словесности.

В 70−80-е годы Апухтин обращается к стихотворениям большой формы, поэме, прозе.

Поэтизм «очи».

Око — «ОКО, ока, мн. очи, очей и (старин. редко) Очеса, очес, ср. (книжн.-поэт., ритор. устар. и нар.-поэт.). Глаз. Он потупил грозны очи. Пушкин» 46.

«В синонимической паре глаза — очи исторически первичным является слово очи. Именно оно остается словом основного словарного фонда в большинстве славянских языков. Слово глаз означало „кругляш, шарик, блестящий камень“. В контекстах с употреблением обоих членов синонимической пары слово очи выступало обычно во множественном числе (после разрушения двойственного), а глаз — в единственном числе, обозначая глазное яблоко… С преобразованием метафорического значения слова глазб в прямое и, вследствие этого, с установлением единого объема понятия для обоих слов произошло повышение их стилистического статуса: лексема глаза стала употребляться как нейтральная, а лексема очи переместилась в высокий стиль, в сферу сакрального и поэтического».

В период формирования основного состава традиционно-поэтической лексики (конец XVIII — начало ХIХ века) поэтизмы-соматизмы традиционно использовались для создания выразительных портретных описаний героев. В поэзии этого периода соматизмы использовались в метафорах и сравнениях. В семантике слова очи наличествует эстетическая составляющая. Очи — это не просто глаза, но выразительные, красивые, производящие впечатление. Очи не только называют соответствующий объект, но и характеризуют его. Например:

«О, Боже мой! Как лгут прекрасные уста, Как холодны твои пленительные очи!» (А.Н. Апухтин «Когда так радостно в объятиях твоих…», 1859).

В выражениях очи сердца, души; духовные, телесные очи предметная область слова очи воспринимается обобщённо. Очи здесь — не просто орган зрения, а общая способность человека к постижению явлений, которая реализуется путём наружного зрения, либо посредством внутреннего зрения:

«И самого меня являешь ты Очам души моей…»

(Ф.И. Тютчев «Из „Фауста“ Гете», 1816).

«В ряду характеристик человека глаза и язык относятся к основным — и как два орудия воздействия, и как два источника впечатлений о человеке. Поэтому „высокие“ очи можно рассматривать как эстетический эквивалент лица (настроения, характера…), а уста — как этический эквивалент личности (её речевого поведения)».

Традиционные формулы типа предстать пред очи, потупив очи долу

употребляются в функции исторической стилизации.

В произведениях В.А. Жуковского периода 1797−1852 г. г. поэтизм очи

употребляется 111 раз.

Автор употребляет поэтизм очи в прямом номинативном значении при описании внешности лирических героев:

«Смотри, как томны очи,

Как вид её уныл…" («К Бу», 1810).

«Что блеск твоих очей есть чувства тайный жар; Что взгляд твой — милыя души изображенье…» («Стихи, сочинённые для альбома М.В.П.», 1808).

В стихотворениях Жуковского упоминаются случаи метонимического употребления поэтизма очи/око в значении «взгляд, взор человека»:

«Он томными очами

Уныло следовал за тихою зарёй" («Сельское кладбище», 1802).

«В пустынях, очеса к земле преклонены,

Над прахом падшего отечества рыдают" («Песнь барда», 1806).

«Сие величие окинувши очами,

Что ощутил, наш Царь, тогда в душе Своей?"

(«Императору Александру», 1814).

«Очей не может царь задумчивых отвесть

От девы, страстью распалённой…"

(«Пиршество Александра, или Сила гармонии», 1814).

В лирике Жуковского поэтизм очи часто употребляется метонимически, обозначая самого лирического героя или героиню:

«Явилось зрелище прекрасно

Моим блуждающим очам" («Герой», 1800).

«Что видимо очам — сей пламень облаков,

По небу тихому летящих…" («Невыразимое», 1819).

«С него всё поле видит око…» («Поездка на маневры», 1824).

Автор использует поэтизм очи и в перифразах. Например:

«Он в даль сокрытую очей не устремляет!» («Младенец», 1806).

(«в даль очей не устремляет» — в значении «не задумывается о будущем»).

«Ужель, направя путь в далёкую долину,

Назад не обратишь очей своих с тоской?" («К Нине», 1808) («назад не обратишь очей» — в значении «не будешь сожалеть»).

«А всё, что оскорбляет око,

Незримо будет и далёко…" («Графине С. А. Самойловой», 1819) («оскорбляет око» — в значении «всё, что не нравится»).

«Взошла заря. Дыханием приятным

Сманила сон с моих она очей…" (Взошла заря…", 1819) («сманила сон с очей» — в значении «разбудила»).

Наиболее обширными в группе соматических фразеологизмов являются сочетания с компонентами поэтизма око, которые олицетворяют человека как существо духовное. Жуковский использует поэтизм око в устойчивых сочетаниях:

«Его недремлющее око

Всегда на чад устремлено" (Ода. Благоденствие России, устрояемое великим ея самодержцем Павлом Первым", 1797).

«Ещё без слов, незрящими очами,

В твоих очах любовь встречает он…"

«Храни её, заботливая мать;

Твоя любовь — всевидящее око" («Государыне великой княгине Александре Фёдоровне на рождение Великого Князя Александра Николаевича», 1818 г.).

«Другие творенья,

С очами незрящими…" (Моя богиня", 1809).

Символические свойства животных находят яркое преломление в поэтической философии. В русской поэтической традиции животные часто описывались в соматических образах. Жуковский использует поэтизм око/очи в описании животных:

«Их змеи страшные шипят, Сверкают грозными очами…»

(«Пиршество Александра, или Сила гармонии», 1814).

«Но орёл не один лишь зоркие очи для мелких Мошек имеет; он одарён и способностью Царской

Их примечать, не преследуя"…" («Дар волшебниц», 1818).

«Лишь волк, сокрытый нощи мглой,

Очами блещущий, бежит на лов обильный…"

(«Песня барда над гробом славян-победителей», 1806).

«Недвижный ворон, сторож ночи, Туманные уставив очи

Неотвратимо на луну…" («Подробный отчёт о луне», 1820).

«Ты на молодое смотришь поколенье

Грустными очами…" («Царскосельский лебедь», 1851).

В лирике Жуковского поэтизм очи может уподобляться огню, свету и связан со страстью, горением:

«То, перст к устам и голову склонивши, Огнём задумчивых очей

Задумчивость на сердце наводила" («Приведение», 1823).

«Горят звездами чудны очи;

Прекраснее блеск его лица" («1-ое июля 1842», 1842).

«Будь я сиянием Дневный лучей, Слитый с пыланием

Ярких очей…" («Песня», 1820).

«С подъятыми перстами,

Со пламенем в очах…" («К Ив.Ив. Дмитриеву», 1813).

Жуковский использует поэтизм очи в дружеских ироничных посланиях-обращениях к родным и знакомым:

«И очи ваши, как русские пушки,

Страшно палили…" («А.О. Россет-Смирновой», 1831).

Нередко Жуковский использует поэтизм очи при описании отвлечённых понятий, неживой природы:

— России.

«Она сидит — и светлым оком

Зрит на владычество своё"

(«Могущество, слава и благоденствие России», 1799);

о раздоре.

«Убийство, смерть — его желанье,

И мрак — блистание очей" («Добродетель», 1798);

о провидении.

«В очах сего незримого судьи

Мы можем все быть равных благ достойны…" («К А.Н. Арбеневой», 1812).

«Не дремлют очи Провиденья…» («Эпимесид», 1813).

— о звёздах.

«Там звёзды ясной ночи Сквозь тёмный свод древес Глядят, как будто очи

Блестящие с небес" («Остров», 1831).

Жуковский часто использует поэтизм очи в одах, стихотворениях ораторского стиля, гражданско-патриотической лирике. Метафоричность соматических образов позволяет описать не только внешние признаки, но и воссоздать эмоциональность и пафосность выражаемого содержания:

«Отмщенья! крови! — вопиют, Сверкая из-за туч ужасными очами»

(«Песня барда над гробом славян-победителей», 1806).

«Когда ты предо мной, в душе моей волненье,

В крови палящий огнь! В очах померкнул свет!" («Сафина ода», 1806).

«…на спящий вражий стан

Вперил он страшны очи…" («Певец во стане русских воинов», 1812).

Поэтизм око стал исходной формой эпитетов светлоокий, одноокий:

«Сто красавиц светлооких

Председали на турнире" («Победитель», 1822).

«Кто ты, Ангел светлоокой,

С лучезарною звездой?" («Ангел и Певец», 1823).

«Не славно быть циклопом однооким!» («К А.Н. Арбеневой», 1812) Жуковский использует поэтизм очи/око:

в субстантивных перифразах встреча очей, скорбь очей, любовь очей, сверкание очей, радость очес.

в составе метафорических эпитетов: смутные очи, гневны очи, бесстрашные очи, грозные очи, потухшие очи, быстры очи, смертное око, отверстые очи, задумчивые очи, поникшие очи, блуждающие очи, пламенные очи, твёрдые очи, ужасные очи.

В произведениях Ф.И. Тютчева поэтизм очи употребляется 37 раз (27 раз — в период 1813 — 1849 г. г. и 10 раз — в период 1850 — 1873 г. г.) Лексема очи в лирике Тютчева обладает самой высокой употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

Автор употребляет поэтизм око, очи в прямом номинативном значении при описании внешности лирических героев. Например:

«Радушный смех и звучный голос.

Полулукавый свет очей…" («Как летней иногда порою…», 1863).

«Куда ланит девались розы,

Улыбка уст и блеск очей?" («О, как убийственно мы любим…», 1851) Поэтизм око, очи наиболее употребителен у Тютчева при описании:

— отвлечённых понятий:

«…Оно стеклянными очами

Чего-то ищет в облаках" («Безумие», 1830 г.).

«И где теперь туманными очами, При свете вечереющего дня,

Мой детский возраст смотрит на меня…"

(«Итак, опять увиделся я с вами…», 1846).

«Ты, с светлыми вечно очами, Терпенье…» («Урания», 1820);

— неживой природы. Например, звёзд, гор:

«Сии светила, как живые очи,

Глядят на сонный мир земной" («Душа хотела б быть звездой…», 1828−1830).

«…Помертвелые их очи

Льдистым ужасом разят" («Альпы», 1830 г.).

«Наделение природных объектов таким органом, как глаза, может быть связано как с метафорическим, так и с метонимическим словоупотреблением. Наличие очей у объекта говорит о его роли вечного наблюдателя жизни, справедливого судьи».

— животных (с метафорическими эпитетами):

«Пускай орёл за облаками Встречает молнии полет И неподвижными очами

В себя впивает солнца свет" («Лебедь», 1830-е г. г.).

В стихотворениях Тютчева упоминаются случаи метонимического употребления поэтизма очи/око в значении «взгляд или взор человека»:

«Здесь пенится река, долины красота,

И тщетно в мрачну даль за ней стремится око" («Одиночество», 1821).

«Над морем и землёй парил высоко,

Но трупов лишь твоё искало око!" («Байрон», 1828−1829).

«Лирический герой Тютчева (в отдельных текстах и в контексте творчества, очевидно и неочевидно) стоит на границе космически-общего и внутренне-частного, созерцает и переживает «двойную бездну», оказывается жильцом «двух миров».

Поэтизм око, очи нередко используется Тютчевым в философской лирике:

«И небо серафимских лиц

Вдруг разовьётся пред очами" («Слёзы», 1823).

«Поэта око в светлом исступленье, Круговращаясь, блещет и скользит

На Землю с Неба…" («Из Шекспира», 1829).

«Блеск золоченых глав, унылый, тусклый зев

Пустынно бьёт в недремлющие очи…" («Бессонница», 1873).

«Закройся взор — не время здесь

Вас праздно тешить, очи!" («Певец», 1829).

«Вперенные в подземный ужас очи

Он отвращал от звёздной славы Ночи!" («Байрон», 1828−1829).

Поэтизм око стал исходной формой авторского эпитета в метафорическом сравнении:

«Ночь хмурая, как зверь стоокий,

Глядит из каждого куста" («Песок сыпучий по колени…», 1830).

При характеристике сочетаемости поэтизма очи/око с другими словами можно перечислить следующие эпитеты в лирике Тютчева:

передающие характер внешнего вида: милые очи, чудные очи, светлые очи,

выражающие чувство, состояние человека: трепещущие очи, недремлющие очи, жадные очи, завистливое око.

В поэзии слово очи традиционно связывали с горением, страстью. В лирике Тютчева поэтизм очи часто выступает как стихия огня и света:

«Видал я сей пламень в знакомых очах,

Его упоенье известно и мне" («Cache — cache», 1829).

«Потупив молнии очей, Крестом сложивши руки,

Стоял он…" («Высокого предчувствия…», 1827−1829).

«И из умильно — бледного лица Отверсто-пламенное око

Как чёрное сияет солнце!.." («Кораблекрушение», между 1827 и 1830 гг.), Поэтизм очи Тютчев использует в субстантивных перифразах ;

фразеологизмах свет очей, блеск очей, в глагольных перефразах ласкать очами, тешить очи.

За период 1839 — 1892 г. г. поэтизм очи употребляется в произведениях А.А. Фета 116 раз (88 раз — в период 1839—1863 гг. г. и 28 раз — в период 1864- 1892 г.г.). В лирике Фета лексема очи обладает самой высокой употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

Поэтизм очи используется автором в номинативной функции при характеристике внешнего вида лирических героев:

«Черны кудри в беспорядке,

Очи чёрные в слезах" («Невозвратное», 1840).

«Прелестны матовым челом, Могучи пышными кудрями, Вы обаятельны умом,

Очаровательны очами". (Графине Н.М. Сологуб", 1888).

«Две незабудки, два сапфира

Её очей приветный взгляд…" («Она», 1889).

«Гляжу в твоё лицо, в сияющие очи,

О, добрый гений мой!" («На лодке», 1856).

В поэзии А. А. Фета поэтизм очи сочетается с изобразительными эпитетами голубые очи, светлые очи, ласковые очи, прелестные очи, влажные очи, лазурные очи, яркие очи, с метафорическими эпитетами блаженные очи, пытливые очи, божественные очи, мечтательные очи, умилённые очи, ангельские очи, потухшие очи, живые очи.

Встречаются случаи метонимического употребления поэтизма очи/око

в значении «взгляд или взор человека»:

«Весь день обращаю

И очи и помыслы к югу" («Где север — я знаю!..», 1849).

«Недвижные очи, безумные очи, Зачем вы средь дня и в часы полуночи

Так жадно вперяетесь в даль?" («Недвижные очи, безумные очи…», 1846).

В русской лирике имеется давняя традиция устойчивого уподобления.

ока/очей светилам — солнцу, звёздам, луне51. См. у Фета:

— око — солнце:

«Лишь на миг смежает небо

Огнедышащее око" («Зреет рожь над жаркой нивой…», 1850);

«Око её сияло любезно и кротко как солнце В час вечерний…»(«Саконтала», 1847);

— око/очи — звёзды:

«Скажу той звезде, что так ярко сияем, — Давно ли видались мы в мире широком, Что я понимаю, на что намекает

Мне с неба она многозначащим оком…"

(«Младенческой ласки доступен мне лепет…», 1847);

«Две звезды горят, как очи

В голубых лучах…" («Соловей и роза», 1847);

«Теплы были нежные руки,

Теплы были звёзды очей" («Давно ль под волшебные звуки…», 1842).

«Что они дрожат, как слёзы,

Голубого неба очи…" («Эоловы арфы», 1847).

«Но я понимаю, на что намекает

Мне с неба она многозначащим оком…"

(«Младенческой ласки доступен мне лепет…», 1847).

«Долго ль впивать мне мерцание ваше,

Синего неба пытливые очи?" («Угасшим звёздам», 1890).

«…Ангелы в страхе закрыли

Крылами звездистые очи" («Соловей и роза», 1847).

«И в звёздном хоре знакомые очи

Горят в степи над забытой могилой" («Измучен жизнью…», 1882);

— око/очи — луна:

«Да плющ растёт, да устремляет очи

Полночная луна" («Nocturno», 1842).

И уподобление очей огню, свету:

«Что стоит шёлк ресниц склонить вам в этот миг, Чтоб не блеснул в очах огонь негодованья?»

(«Хоть счастие судьбой даровано не мне…», 1890).

Для антологической поэзии Фета характерны архаические стихи с обилием мифем. В России под именем антологической поэзии в первой половине ХIХ века разумелись стихи, напоминавшие по своему характеру античную лирику. «Жанр антологического стихотворения традиционно связывался с образами античной мифологии, поэзии, пластического искусства. Фет насыщает свои антологические стихотворения философским подтекстом».

Поэтизм очи весьма частотен в антологической лирике Фета. См. например:

«…И сном у Аргуса начнут смыкаться очи»

(«Когда мечтательно я предан тишине…», 1847).

«Я видел меж дерев над ясными водами, С продолговатыми, бесцветными очами,

Высоко поднялось открытое чело" («Диана», 1847).

«Так силой светит взор у Геры волоокой» («Спор», 1856).

«Прекрасная звезда Венеры светлоокой»

(«Подражание XVI Идиллии Биона», 1847).

«Ещё открытое смежиться хочет око» («Нимфа и молодой сатир», 1859).

«…Кто только и видит два чёрных полуденных ока» («К Цирцее», 1847).

В поэзии Фета глаза, взгляд человека могут передать его внутреннее психическое состояние и получить ответ о душевном мире собеседника через то же молчаливое общение. И здесь автор активно использует поэтизм очи:

«…Наши очи могут вечно

Пересказывать друг друга" («Мы с тобой не просим чуда», 1843).

«Теснее и ближе сюда!

Раскрой ненаглядное око!" («Теснее и ближе сюда…», 1888).

«…И всё пересказать ей языком очей, Хоть на вечер один назвав её своею»

(«Как много, Боже мой, за то я б отдал дней…», 1842).

«Мне что-то новое сказали эти очи,

И новой истиной невольно грудь полна…"

(«Напрасно, дивная, смешавшися с толпою…», 1850).

В стихотворениях А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм очи употребляется 45 раз и является наиболее частотным из рассматриваемых поэтизмов.

Апухтин использует поэтизм очи в номинативном значении при описании внешнего вида лирической героини:

«Стройная, светлая, ласковый взгляд,

Очи куда-то глубоко глядят…" («Ледяная дева», конец 1860-х г. г.).

«Когда же злая жизнь бросала тень печали

От милого лица и ласковых очей…" (Графу А.В.Адлербергу", 1885).

«Ты можешь позабыть и ласки, и объятья,

И речи нежные, и тихий блеск очей…" («Старая любовь», 1886).

В стихотворениях Апухтина есть случаи метонимического употребления поэтизма очи/око в значении «взгляд или взор человека»:

«Друг друга ищем мы и сердцем и очами, Но сблизиться нам, верь, не суждено…»

(«Когда Израиля в пустыне враг настиг…», 1870).

«В уютном уголке сидели мы вдвоём,

В открытое окно впивались наши очи…"

(«В уютном уголке сидели мы вдвоём…», 1874).

«И очи и плечи твои покрывал

Лобзанием долгим и жгучим" («Утешенная», 1883).

Для поэзии Апухтина характерно использование поэтизма очи в перифразах:

«Не тоскуй, моя родная,

Не слези своих очей" («Няня», 1855).

(«не слези своих очей» в значении — «не плачь»);

«…И речью льстивой и притворной

Не усыпит её очей" («Послание графу А.Н. Граббе», 1890) («не усыпит её очей» в значении — «не обманет»).

В поэзии Апухтина встречаются случаи уподобления очей огню, свету:

«Очи, недавно любимые,

Ярко горят в темноте…" (В тёмную ночь, непроглядную…", 1875).

«А незакатные чудные очи, Полные сил и огня,

Станут тускнеть…" («Еду я ночью. Темно и угрюмо…», 1856).

«Я вижу в темноте сверкающие очи,

Я чувствую, как снова жгут они…" («22 марта 1857 года», 1857).

«И страсти пламень беспокойный

Порою брызнет из очей" («О цыганах», 1873).

У Апухтина именно глаза являются выразителем сущности человека, поэтому поэтизм очи часто употребляется метонимически, обозначая самого лирического героя или героиню:

«А прелесть дивная морозной, зимней ночи

Манила и звала встревоженные очи…" («Первый снег», 1854).

«В пустыне бесследной, три дня и три ночи

Не ведали сна утомлённые очи…" («Подражание арабскому», 1855).

«От лампы бледный свет, бродящий по столам, Враждебным кажется испуганным очам» («Ночь», 1856).

«Совсем от меня отвернулись

Потухшие очи твои" («Бессонница», дата написания неизвестна).

Поэтизм очи используется Апухтиным при описании отвлечённых понятий, неживой природы. В частности, в олицетворениях при описании ночи:

«Я прочла пытливыми очами

Столько горя, столько слёз и зла…" («Петербургская ночь», 1863);

когда говорит о судьбе:

«С своими мрачными очами,

Судьба, как грозный часовой,

Повсюду следует за нами" («Судьба», 1863).

о любви:

«А иногда горячим словом И взором ласковых очей

Гнала печаль…" («Любовь», 1872).

о звёздах:

«И, словно очи без числа,

Над нами звёзды замигали" («Ночь в Монплезире», 1868).

Автор употребляет в стихотворениях фразеологизмы с поэтизмом очи:

«Не знаю почему, но вся душа дрожит,

Но сон очей моих усталых не смыкает…" («Предчувствие», 1855).

«Слезает Нобек во мгновение ока…» («Подражание арабскому», 1855).

• («НЕ СМЫКАТЬ ГЛАЗ. НЕ СОМКНУТЬ ГЛАЗ. Разг. Экспрес. Не засыпать даже на самое короткое время, совсем не спать"53).
• («В МГНОВЕНИЕ ОКА. Устар. Экспресс. Моментально, очень быстро, вмиг»).

В юмористических стихотворениях, пародиях, эпиграммах Апухтин использует поэтизм очи, придавая ему в контексте стихотворения ироническую окраску. Например:

«И, испытанный трудами Жизни кочевой,

Их ведёт, грозя очами,

Генерал седой…" («Спор», 1872).

«В мантии длинной, обшит соболями,

Так говорил он, сверкая очами…" («Плач Юстиниана», 1869).

Поэтизм «уста».

Уста — «УСТА, уст, устам, ед. нет (книжн. поэт., устар.). Рот, губы. Твоими бы устами да мед пить. Поговорка. Ее уста, как роза, рдеют. Пушкин».

В синонимическом ряду рот — губы — уста древнейшим является слово уста. В древнерусском языке слово уста было многозначным. Оно обозначало: уста — рот, уста — губы, уста, как орган вкуса, уста, как орган речи, язык.

«К середине XVIII в. славянизм уста был вытеснен словами губы и рот, вследствие чего стал стилистически маркированным словом, употребляясь преимущественно в сакральных и поэтических текстах».

Перемещаясь в разряд «высоких» слов, уста теряют ассоциативную связь с анатомией. Они уже воспринимаются как источник речи, становятся выразителем существа человека. Ранее риторики разъясняли, что «…чело — это не часть черепа, а «вместилище мысли», очи — это не орган зрения, а.

«зеркало души», уста — это не орган приёма пищи … …а «источник речей премудрых».

Как и поэтизм очи, поэтизм уста, будучи названием части, способен к описанию целого. Соматизм уста может метонимически обозначать человека, людей.

В русской лирике поэтизм уста обладает богатой образной парадигмой. Уста могут уподобляться растениям («её уста, как роза, рдеют», драгоценным камням («уст улыбался коралл»), огню («пламень уст») и др.

В произведениях В.А. Жуковского периода 1797−1852 г. г. поэтизм уста употребляется 29 раз.

Поэтизм уста используется Жуковским в прямом номинативном значении, в некоторых случаях реализуется в образных контекстах:

«Друг друга лобызают

И в очи и в уста…" («Счастие во сне», 1816).

«Мой ангел, Ваничка, с невинной красотою,

С улыбкой милой на устах…" («Мой ангел, Ваничка…», 1815).

«Улыбка уст, лица движенье,

Дыханье, взгляд — всё песня в ней" («Лалла Рук», 1821).

«Твои уста как бархат алы, Глаза как пуговки блестят»

(«Объяснение портного в любви», дата написания неизвестна) В некоторых случаях в поэтизме уста у Жуковского актуализируется семантика органа речи. Например:

«Мой друг! — сказал больной дрожащими устами, —

Не плачь!.." («Антипатия», 1805).

«Кто б отрадными устами

Нам «терпение» сказал?" («Путешествие жизни», 1813).

«Ещё услышу разговоры

Я скоро на твоих устах!" («Песня матери над колыбелью сына», 1813) Метонимическое обозначение человека:

«Уста вероломны тебя величали,

И нежные длани хребет твой ласкали"

(«Песнь араба над могилою коня», 1810).

«В груди желанья тайный жар, И дышит страсть её устами…»

(«Пиршество Александра, или Сила гармонии», 1814).

Автор использует поэтизм уста и в перифразах:

«И я забыл свою ошибку, Когда весёлую улыбку

Вы отдали своим устам" (К графине Шуваловой", 1819) («улыбку отдали устам» — в значении «улыбнулись»).

«Устами пчелиными

Впиваяся в листики…" («Моя богиня», 1809) («пчелиные уста» — в значении «жало»).

Используется поэтизм уста в дружеском послании с индивидуальноавторским эпитетом:

«…И сколько слов оскорбительных с ваших

Уст, размалёванных богом любви, смертоносной картечью

Прямо на сердце моё налетело!.." («А.О. Россет-Смирновой», 1831).

Жуковский часто использует в своих произведениях библейские мотивы и образы. 1810-е? середина 1820-х гг. для Жуковского — период так называемого эстетического или нравственного отношения к религии.

«Величие искусства заключено именно в идеальности духовной, несущей на себе отсвет божественного"59. Интенсификация религиозных исканий Жуковского в поздний период творчества связана с логикой его собственного развития и с нравственно-философскими исканиями времени. Жуковский использует поэтизм уста в библейских образах:

«Нам боле не слыхать

Сладких уст ученья!" («Смерть Иисуса», 1818).

«Прими, прими из уст моих

Ужасну чашу!" («Смерть Иисуса», 1818).

В антологической лирике при описании мифологических персонажей:

«Лишь фиал воды забвенья

Поднесла к устам она…" («Элизиум», 1812).

«И полный фиал, освящённый устами дев полногрудых…»

(«К Филону», 1813).

В субстантивных перифразах: улыбка уст, прелесть уст.

В исследуемых произведениях Ф.И. Тютчева употребление поэтизма уста отмечается 13 раз (9 раз — в период 1813—1849 гг. г. и 4 раза — в период 1850—1873 гг.).

Достаточно частотен поэтизм уста в субстантивной перифразефразеологизме улыбка уст. Например, при портретном описании лирической героини:

«Куда ланит девались розы,

Улыбка уст и блеск очей?" («О, как убийственно мы любим…», 1851).

«Уста с улыбкою приветной,

Румянец девственных ланит…" («К***», 1830−1833).

Поэтическая картина мира, созданная Ф. И. Тютчевым, включает в себя антропоморфные метафоры, связанные с различными потребностями человека. С поэтизмом уста сочетаются метафоры, обозначающие самостоятельную жизнь объекта. Например:

«Твои уста улыбка обвевала, И гордо-милые уста

Дышали тихими, как лунный свет, речами" («Кораблекрушение», 1827−1829).

«Что так грудь твою спирает

И уста твои палит?.." («В душном воздухе молчанье…», 1830 — 1836).

Наделение окружающего мира внешними признаками человека, а также его физиологией является одной из характерных черт поэтической картины мира Ф. И. Тютчева. Поэтизм уста у Тютчева встречается в олицетворениях при описании объектов живой природы:

«…И дрожащими листами, Словно жадными устами,

Ловишь беглую струю…" («Что ты клонишь над водами…», 1830−1836) Используется и в глагольных перифразах-фразеологизмах:

дрожать на устах, дышать на устах, сорваться с уст.

В произведениях А.А. Фета употребление поэтизма уста отмечается 54 раза (34 раза — в период 1839—1863 гг. г. и 18 раз — в период 1864—1892 гг.).

В поэтической речи Фета поэтизм уста в основном используется в прямом номинативном значении и в некоторых случаях реализуется в образных контекстах. При таком употреблении поэтизм уста участвует в описании внешнего облика женщины, в описании влюблённых и связан с одним из основных мотивом лирики Фета — темой любви, красоты, чувств и переживаний. Для поэзии Фета характерна импрессионистическая моментальность. «…Фет … рассказывает об этих поэтических импульсах на языке индивидуальных ощущений…"60.

«Ловлю усмешку утомленья

Я ваших уст…" («Графине С. А. Толстой», 1889).

«В озарённой глубине душевной

Лишь улыбка уст твоих видна" («Романс», 1882).

«Не дай моим устам испить из горькой чаши

Изгнанья мрачного по капле жгучий яд" («Под небом Франции…», 1856).

«Вдруг ты вошла, — я всё узнал,

Смех на устах, в глазах угроза" («У окна», 1870).

В некоторых случаях в поэтизме уста актуализируется семантика органа речи. Например:

«Я уезжаю. Замирает

В устах обычное «прости» («Я уезжаю…», 1882).

«…Тот поймёт и молитву мою,

И восторженных уст песнопенье…" («К ней», 1890).

«Но средь заносчивой огласки

Не говорят уста мои…" («Его императорскому высочеству в.к. Константину Константиновичу», 1890).

Сопоставив употребление поэтизма уста у Фета с традиционной образной парадигмой, можно раскрыть его соотношение с устойчивыми образами в русской лирике. Например,.

— уподобление уст растению. У Фета традиционно уста сравниваются с розой:

«И лилейный пальчик хитро

К розе уст приподняла" («Горная идиллия», 1847).

У Фета наблюдается и «обратное» уподобление цветов устам. Автор использует приёмы метафоры и олицетворения:

«Вот роза раскрыла уста,

В них дышит моленье немое…" («Людские слова так грубы…», 1889).

«Румянец уст приотворя,

Так странно улыбнулась роза…" («Сентябрьская роза», 1890).

«Но навстречу мне твой куст

Не вскрывает алых уст" («Месяц и роза», 1891);

В антологической поэзии Фета в различных контекстах присутствует поэтизм уста:

«Когда же ложе их оденет темнота,

Алкают уст твоих, раскрывшись, их уста" («К красавцу», 1841).

«Глядит он на тебя и пьёт твой аромат,

Как дышат негою уста его и взоры" («Нимфа и молодой сатир», 1859).

«От незримых уст зефира

Влага блещет чешуёй" («Хандра», 1840).

Фет использует поэтизм уста с метафорическими эпитетами: безмолвные уста, дрожащие уста, жаркие уста, робкие уста, немые уста, восторженные уста.

В стихотворениях А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм уста

употребляется 16 раз.

В поэзии Апухтина соматизм уста, будучи составной частью антропоморфной метафоры, часто метонимически обозначает человека. Например:

«Чтоб глаза слипались от дороги,

Чтоб сгорали жаждою уста…" («Современным витиям», 1861).

«О, как остаться там уста мои молили, Где так тепло, уютно и темно!»

(Сухие, редкие, нечаянные встречи…", 1869−1874).

«О помощи молят тебя их уста,

Один за Аллаха, другой за Христа" («Во имя войны», 1877).

«Голова горела, солнцем облита,

Поцелуя ждали сжатые уста" («Подражание древним», 1857).

«О Боже мой! Как лгут прекрасные уста, Как холодны твои пленительные очи!»

(«Когда так радостно в объятиях твоих…», 1859).

Или см. в образных контекстах:

«По прежнему улыбка молодая

Цветёт на розовых устах…" («Ты спишь, дитя, а я встаю…», 1859).

«И горит, и волнуется кровь,

На устах пламенеют лобзанья…" («Мы на сцене играли стобой…», 1859).

«На бледных устах твоих замер привет…» («Утешенная», 1883).

В некоторых случаях в поэтизме уста у Апухтина актуализируется семантика органа речи:

«Волшебные слова любви и упоенья

Я слышал наконец из милых уст твоих…"

(«Волшебные слова любви и упоенья…», 1859).

«Сердце, горячее сердце не бьётся,

Вежды сомкнуты, безмолвны уста" («Реквием», конец 1860-х г. г.).

«И деньги сыпались к устам её немым…»

(«В убогом рубище, недвижна и мертва…», 1871).

Поэтизм «чело».

Чело — «ЧЕЛО, чела, мн. чёла, ср. 1. только ед. Лоб (устар., поэт. ритор.). Венцом певца, венцом героя чело украшено твое. Баратынский"61.

Поэтизм чело шире по своему значению, чем нейтральный синоним лоб, так как обозначает вообще лицо. Первоначальное значение слова — «верх, возвышенность».

В поэзии XVIII-ХIХ века соматизм чело употреблялся преимущественно в прямом номинативном значении, а также использовалось метонимическое использование поэтизма чело в значении «лицо», «голова».

В произведениях В.А. Жуковского периода 1797−1852 г. г. поэтизм чело употребляется 20 раз. Лексема чело в лирике Жуковского обладает наименьшей употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

В частности, автор использует поэтизм чело в номинативном значении:

«Им милы бесстрашного юноши гордая поступь…

…И волны власов, оттенивших чело и ланиты" («Счастие», 1809).

«Но в нём одна любовь; незлобен предстоит

С венцом, вонзившимся в чело" («Смерть Иисуса», 1818).

В лирике Жуковского можно встретить случаи метонимического использования поэтизма чело

— в значении «голова»:

«Герой, одряхший под венком,

Приникший к костылю израненным челом"

«Седины дыбом на челе…»

(«Песнь барда над гробом славян-победителей», 1806).

«О сколь с израненным челом

Пред строем он прекрасен!" («Певец во стане русских воинов», 1812).

«Во взорах счастие пылает;

Гименов на челе венок" («Эпимесид», 1813).

— в значении «лицо»:

«О незабвенный день! Смотрите — победитель

С обезображенным от ужаса челом…" («Императору Александру», 1814).

«На челе его глубоко

Жизнь морщины провела…" («Пери», 1831).

Поэтизм чело входит в состав антропоморфных метафор при описании отвлечённых понятий в одических, торжественно-патетических стихотворениях:

«Венец лавровый осеняет

Её высокое чело" («Могущество, слава и благоденствие России», 1799).

«То славы храм чело вздымает —

Вокруг его венец лучей" («Герой», 1800).

«Сомненья тучей обложилось

Священной Истины чело" («Мечты», 1812).

У Ф.И. Тютчева поэтизм чело употребляется 13 раз (11 раз — в период 1813—1849 гг. г. и 2 раза — в период 1850—1873 гг.).

Автор употребляет поэтизм чело в составе библейского фразеологизма.

печать на челе:

«С печатью на челе святого дара…

И скиптром власти в неземном Совете Любил ты в мутном свете

Земную жизнь виденьями тревожить!.." («Байрон», 1828−1829),.

а также во фразеологизме бить челом в значении.

«Устар. 1. Просить милостыню (низко кланяясь при этом)"63.

«Бери суму да бей челом» («Из Беранже», 1833−1836).

В номинативном значении:

«Чело, наморщенное думой,

Теряет здесь свой вид угрюмый" («Послание Горация к меценату», 1818).

«Как ни томит людей обман,

Как не браздят чело морщины…" («Весна», 1838).

В лирике Тютчева можно встретить случаи метонимического использования поэтизма чело (в значении «лицо»). Например:

«Чему-то внемлет жадным слухом

С довольством тайным на челе" («Безумие», 1830).

В поэзии Тютчева внешним обликом, сходным с человеческим, обладают природные явления, объекты, времена года. Для мировосприятия Ф. И. Тютчева характерно описание времени года как живого существа:

«Бессмертьем взор её сияет,

И ни морщины на челе" («Весна», 1838).

«Сколь часто гром огнекрылатый

Разит чело высоких скал…" («На новый 1816 год», 1815−1816).

Поэтизм чело используется автором также при описании животных:

«…И выкинул чудовищного зверя.

Чело его ополчено рогами…" («Из „Федры“ Расина», конец 20-х г. г.), а также отвлечённых понятий:

«Ты, Верность, на якорь склоненна челом» («Урания», 1820).

У А.А. Фета поэтизм чело употребляется 49 раз (31 раз — в период 1839—1863 гг. г. и 18 раз — в период 1864—1892 гг.).

С поэтической традицией соотносится у Фета прямое номинативное использование поэтизма чело. Например, при портретной характеристике лирической героини:

«Черны кудри размечу

По челу кольцами" («Безумная», 1840).

«Её кудрей блестящий лён

Увил чело…" («Она легка, как тонкий пар…», 1840).

Для поэзии Фета характерно и метонимическое использование поэтизма чело в значении «лицо», «голова»:

«…И блещет

В чистых каплях чело, покрытое лёгким румянцем"

(«Уж, серпы на плеча возложив…», 1840).

«Давно в груди моей живёт

Твоё чело, твой облик милый" («Ф.И. Тютчеву», 1862).

«В венце из звёзд, нетленная богиня,

С задумчивой улыбкой на челе" («Музе», 1882).

«К луне ли взор — там тихо и светло —

Опять она, опять её чело!" («Мой сад», 1840).

В пейзажной лирике Фет использует поэтизм чело как компонент развёрнутых метафор, в олицетворениях:

«Плывёт луна на высоте,

Смахнув с чела туман ревнивый" («Серенада», 1840).

«Осыпал лес свои вершины,

Сад обнажил своё чело" («Осенняя роза», 1886).

«И вдалеке земной твердыне

Морские волны бьют челом" («Прибой», 1856−1857).

«Над белым паром водопада Зубцом причудливым скала

В предел пытующего взгляда

Чело на небо унесла" («Горы», 1843).

«…Перед этим дряхлым дубом Я вновь стою по старине.

Не много листьев на челе

Больного старца уцелели…" («Не смейся, не дивися мне…», 1884).

«Царит весны таинственная сила

С звездами на челе" («Майская ночь», 1870).

«Плавно у ночи с чела

Мягкая падает мгла" («На рассвете», 1886).

В антологической лирике Фета поэтизм чело создает возвышенную стилистическую окраску стихотворений:

«Светлые кудри чела упали на грудь, осеняя

Мёртвую силу лица и глубоко смертельную язву" («Диана», 1847).

«Пока своё чело за рощею далёкой

Диана нежная скрывает…" («Подражание XVI идиллии Биона», 1847).

«Что одевает кора грубо изрубленной массы?

Ясное ль Тита чело, Фавна изменчивый лик…" («Кусок мрамора», 1847).

Фет использует поэтизм чело с изобразительными эпитетами милое чело, бледное чело, прекрасное чело, младое чело, матовое чело, лилейное чело, чистое чело, с метафорическим эпитетом золоторунное чело.

В стихотворениях А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм чело

употребляется 12 раз.

Автор использует поэтизм чело в прямом номинативном значении:

«Высокое, спокойное чело

Античною сияло красотою…" («Мне снился сон…», 1868).

«Смешной румянец щёк твоих я смою,

Чело почтенными морщинами покрою…" («Старость», 1886).

Чаще в лирике Апухтина можно встретить метонимическое использование поэтизма чело

в значении «голова»:

«И страшно ты смотришь с поникшим челом

На эти бесцельные муки…" («Бред», 1882);

в значении «лицо»:

«С восторгом юном на челе

Пришёл счастливец на свиданье!" («Судьба», 1863).

«Явилась мне она, божественная дева,

С сияньем музы на челе" («Сегодня мне исполнилось 17 лет…», 1857).

В лирике Апухтина использование поэтизма чело часто связано с возвышенной стилистической окраской стихотворений и используется в олицетворениях:

«Прошли года. Ты вновь со мною,

Но грустно юное чело…" («Маю», 1859).

«Богини светлого чела

В тебе безумцы не признали"

(«К человеческой мысли», дата написания неизвестна).

«…Явилась женщина. С высокого чела

Улыбка светлая на зрителей сошла…" («Недостроенный памятник», 1871).

Апухтин использует поэтизм чело в пародийных стихотворениях, с целью создания комического эффекта:

«И на челе его преглупом Не отразилось ничего»

(«Видок печальный, дух изгнанья…», дата написания неизвестна) Поэтизм «глас».

Глас — «ГЛАС, гласа, м. 1. То же, что голос в 1 и 4 знач. (церк.-книжн., поэт. устар.). Все природы голоса сливались тут, не раздался… лишь человека глас. Лермонтов».

Поэтизм-славянизм глас был наиболее распространённым и по количеству употреблений преобладал над русизмом голос, что объясняется его употреблением именно в переносных значениях. Слово глас в переносном значении обозначает «зов, веление». Перенос по типу олицетворения выражается в устойчивых формулах глас радости и веселья, свободный глас, глас народа, глас вопиющего в пустыне.

«Семантическая структура лексемы глас может быть представлена следующими компонентами: 1) голос 2) речь, слово 3) звук. В сочетании с предлогом без лексема глас означала «молчаливый, тихий…».

У В.А. Жуковского поэтизм глас употребляется 137 раз в период 1797—1852 гг. г. и обладает наибольшей употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

В произведениях Жуковского поэтизм глас часто употребляется в одах, стихотворениях гражданско-патриотической направленности, в стихотворениях, где автор пользуется образами христианской мифологии. Так, поэтизм глас упоминается как.

— глас Бога, ангелов, молитвы, высших сил:

«Внемлет глас она знакомый:

То, блаженствуя, поют

Херувимы славу Бога…" («Пери», 1831).

«Се гром! Владыки глас…» («Гимн», 1808).

«Кто слышал в час рожденья

Небесной Девы глас" («К Батюшкову», 1812).

«И грянул глас из облаков…» («Эпимесид», 1813).

«Оттоль отец незримый нам

Гласит: мужайтесь, чада!" («Певец во стане русских воинов», 1812).

«Ты гласу Божию смиренно покорилась…»

• («Государыне императрице Александре Фёдоровне», 1828)
• — глас царя, самодержца, отечества:

«Царский глас

Послышался как весть надежды и спасенья…"

«О глас Царя! О честь народа!»

(«Императору Александру», 1814).

«Зовёт Кремля священный глас,

Как древле вестник славы" («Певец в Кремле», 1816).

«Мой сын!» — гласит ему Россия…"

(«Могущество, сила и благоденствие России», 1799).

Жуковский употребляет поэтизм глас в сочетаниях глас поэзии, лирный глас:

«Гласом поэзии славя могучий разврат и фортуну»

(«Сельское кладбище», 1839).

«Он пел любовь — но был печален глас;

Увы! он знал любви одну лишь муку…" («Певец», 1811).

«Что лирный глас и что певца искусство?» («Государыне великой княгине Александре Фёдоровне на рождение в.кн. Александра Николаевича», 1818).

— глас по отношению к отвлечённым понятиям:

«Под тёмною пустых развалин сенью

Не слышен глас весёлости младой!" (А.А. Прокоповичу-Антонскому", дата написания неизвестна).

«Неправде — грозный правды глас» («Певец во стане русских воинов», 1812).

«Уж всюду запевал свободы глас знакомый…»

(«Императору Александру», 1814).

Внимая глас Надежды, нам поющей, Не слышим мы шагов беды грядущей"

(«На кончину её величества королевы Виртембергской», 1819).

«Ах! То знакомый глас надежды неизменной!..»

«И вдруг… надежды глас… душа ободрена!» («Ноябрь, зимы посол…», 1814).

— глас природы (звуки природы):

«Денницы тихий глас, дня юного дыханье…» («Сельское кладбище», 1802).

«Сей внемлемый одной душою Обворожающего глас» («Невыразимое», 1819).

«Приятно здесь в вечерний час Послушивать последний глас Полузаснувшия природы»

(«Государыне императрице Марии Фёдоровне», 1819).

«Всё спит… лишь изредка в далёкой тьме промчится Невнятный глас…» («Славянка», 1815).

«Лексема глас могла обозначать «определённый мотив в церковном песнопении"66. У Жуковского поэтизм глас иногда используется в значении.

«молитвенная песня»:

«К Тебе, ликуя, глас един

Возносят, Вседержитель!" («Певец в Кремле», 1816).

«Торжественный поющих глас…» («К Воейкову», 1813).

«Забуду ли когда хвалебный глас мольбы?» («Гимн», 1808).

«Несётся к небесам молений глас святых» («Элегия», 1800).

«Он пал в бою — и глас певца

Бессмертно дело освятило…" («Верность до гроба», 1816).

«И всюду глас святого торжества,

Как будто глас Москвы преображённой" («Государыне великой княгине Александре Фёдоровне на рождения В.Кн. Александра Николаевича», 1818).

Жуковский использует поэтизм глас и в прямом номинативном значении. Например:

«И пастыря свирель, и юных дев тимпаны,

И звучные рога, и шумный глас певцов!.." («Гимн», 1808).

«Чуть слышно над ручьём колышется тростник,

Глас петела вдали уснувши будит селы…" («Вечер», 1806).

«Вижу образ незабвенный,

Слышу милый, милый глас!" («Монах», 1808).

Тема смерти проходит через всё творчество Жуковского. Конец жизни для него — неисчерпаемый источник лирических медитаций, философских раздумий, духовных озарений. Автор размышляет о предназначении человека и смысле жизни, тайне загробного бытия. В медитативной лирике Жуковский часто использует поэтизм глас, применяя его по отношению к смерти. Например:

«Во всём внимаю я знакомый смерти глас…» («К Филалету», 1809).

«Здесь сердцу говорит из гроба тихий глас»

(«Остатки доброго в сей гроб положены!», дата написания неизвестна).

«Лишь плачущим о ней гласит ея могила…»

(«Стихи, вырезанные на гробе А.Д. Полторацкой», 1815).

Жуковский использует поэтизм глас в составе эпитетов:

— сладкогласный:

«Слышишь, как он сладкогласно

При конце своём поёт!" («Умирающий лебедь», 1828).

«Там небеса и воды ясны!

Там птичек песни сладкогласны! («Там небеса и воды ясны…», 1816);

«Когда б владел его я лирой сладкогласной…»

• («Ирине Дмитриевне Полторацкой», 1816)
• — безгласный (в значении «мёртвый»):

«А вы, недвижные пред нами на щитах,

Безгласные среди молитв и ликований"

• («Песнь барда над гробом славян-победителей», 1806)
• — безгласный (в значении «молчаливый»):

«…Безгласны, печальны сидели они…»

Но милой их дочери не было там" («Замок на берегу моря», 1831).

У Ф.И. Тютчева поэтизм глас употребляется 34 раза (26 раз — в период 1813—1849 гг. г. и 8 раз — в период 1850—1873 гг.).

В ряде произведений автор употребляет поэтизм глас в номинативном значении («голос»):

«И всю тебя узнал я в ней.

Та ж взоров тихость, нежность гласа…" («Двум сёстрам», 1830).

«Чу, не жаворонка ль глас?» («Вечер мглистый и ненастный…», 1830−1836).

Можно отметить у Тютчева и использование поэтизма гласы (во множественном числе):

«Что там за звуки пред крыльцом,

За гласы пред вратами?" («Певец», 1830).

«Звучите ж, гласы, вторься, гимн святой!» («Из „Фауста“ Гете», 1827−1830) Поэтизм глас Тютчев неоднократно использует в значении глас Бога:

«И радость в душу пролилась, Как отзыв торжества природы,

Как Бога животворный глас!.." («Весна», 1838).

«…Гласу Божиих велений Непосредственно внимавших…»

(«Запад, Норд и Юг в крушенье…», 1827−1830).

«Ваш Отец глядит на вас,

Свят Его призывный глас…" («Песнь радости», 1823).

«Весть родилась не в нашем роде —

То древний глас, то свыше глас…" («Пророчество», 1850).

В переносном значении «зов, веление»:

«Страх обуял коней — они помчались,

Не слушаясь ни гласа, ни вожжей" («Из „Федры“ Расина», 1827−1829).

«Да узришь лик и глас услышишь мой» («Из „Фауста“ Гете», 1827−1830).

В философско-пейзажной лирике применительно к стихиям, природным явлениям:

«Мне сладок сей бури порывистый глас,

На ложе любви он баюкает нас" («Всё бешеней буря…», 1831−1836).

«…Не гласом грома всемогущим,

А звучным писком комара" («Так Провидение сулило…», 1960;1969).

«Стихия бьёт о берег свой.

То глас её…" («Как океан объемлет шар земной…», 1830).

Поэтизм глас Тютчев использует и в устойчивых формулах. Например: «Раздавайся, глас победный!» («Поминки», 1850−1851), а также с метафорическими эпитетами тайный глас, твёрдый глас, хвалебный глас, святой глас, гневный глас.

Тютчев пополнил арсенал русской поэзии рядом художественных приёмов. Для его идиостиля характерен приём окказиональных образований путём изначального изменения слов, индивидуально-авторские составные эпитеты. Например:

«Глухие времени стенанья,

Пророчески — прощальный глас…" («К Нисе», 1829).

«Воспой и силой сладкогласья

Разнежь, растрогай…" («К оде Пушкина на вольность», без даты) Часто Тютчев использует поэтизмы-глаголы гласить, огласить, возгласить:

— гласить в значении «рассказывать, говорить»:

«Любовь, любовь — гласит преданье —

Союз души с душой родной" («Предопределение», 1850−1853);

«Учёный пастор, сановитый,

Речь погребальную гласит…" («И гроб опущен уж в могилу…», 1830−1836);

«Духов, гласят, неистовое пенье

Внимающих безумьем поражало…" («Байрон», 1828−1829).

— гласить в значении «возвещать, оглашать»:

«Бегут и блещут и гласят ;

Они гласят во все концы…" («Весенние воды», 1830).

«И жизнь и свет внесёт с собою,

Всё огласит и озарит…" («Как летней иногда порою…», 1867).

У А.А. Фета поэтизм глас употребляется 6 раз (5 раз — в период 1839- 1863 г. г. и 3 раза — в период 1864—1892 гг.).

В стихотворении «Соловей и роза» (1847) автор использует поэтизм.

глас в форме эпитета безгласный (в значении молчаливый) в перифразе:

«Безгласная серая птичка

Одна не пугается терний" (о соловье).

Встречается поэтизм глас в устойчивой формуле глас надежды:

«Моим ушам понятен звук иной,

Моей душе приятен глас надежды" («Мадонна», 1842);

а также в устойчивом сочетании божеский глас:

«Утратя сон от божеского гласа, При помощи небес

Убил и змей, и стойла Авгиаса

Очистил Геркулес" («Ф.И. Тютчеву», 1863−1864).

В одическом стихотворении «К памятнику Пушкина» (1880) поэтизм.

глас использован в перифразе.

«Но, зритель ангелов, глас чистого, святого, Свободы и любви живительный родник…»,.

а также в форме глагола возгласить и эпитете громогласный:

«…И мы дерзаем снова

Всемирно возгласить: ты гений, ты велик!"

«Всех громогласней тать, убийца и безбожник…».

В стихотворениях А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм глас

употребляется 8 раз.

Лексема глас в поэзии Апухтина связана с возвышенной стилистической окраской стихотворения. Например:

«И гром гремел, и гласу гнева внемля, Евреи пали ниц…» («Голгофа», 1855).

«А в храмах Бога тихое моленье,

И певчих глас, и ладана куренье…" («Скажи, зачем!..», 1854).

Наиболее употребительным у Апухтина является поэтизм безгласный.

Часто автор использует его с тематикой смерти, могилы. Например:

«Я видел труп её безгласный!» («Успокоение», 1857).

«Но час настанет: не тоскуя,

Я труп безгласный брошу им!" («Из Байрона», дата написания неизвестна).

«Ты спокойна в могиле безгласной…»

(Ни веселья, ни сладких мечтаний…", 1859).

Поэтизм «злато».

Злато, златой — «ЗЛАТО, злата, мн. нет, ср. (церк.-книжн., поэт. устар.). Золото. Я дал ему злата и проклял его. Пушкин. Злато (без удар.) (книжн., поэт.). Первая часть составных слов, обозначающая: золотой, золотистый, напр. златокудрый, златоверхий. ЗЛАТОЙ, златая, златое (церк.- книжн., поэт., устар.). Золотой (в 1, 2 и 3 знач.) Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни? Пушкин» 67.

Неполногласный поэтизм злато обладает не только разнообразными абстрактными значениями, но и переносными метафорическими и символическими значениями. Так, слова злато и золото имеют одинаковую семантическую схему. Они обозначают 1) золото 2) деньги, богатство вообще 3) изделия из золота или содержащие золото.

Однако у слова злато разнообразнее и шире значение 2 (деньги, богатство вообще).

Синонимами поэтизма злато/златой являются «изумительный, счастливый"68.

Поэтизм златой нередок в функции постоянного эпитета, где он часто не столько характеризует конкретные качества предмета, сколько его эмоционально, поэтически, эстетически характеризует. Также поэтизм златой может выступать как компонент сложного, составного или индивидуально-авторского эпитета.

У В.А. Жуковского поэтизм злато/златой употребляется 60 раз в период 1797—1852 гг. г.

Жуковский использует поэтизм злато

- в прямом номинативном значении:

«Чертоги зрелись там из злата»

«И в кладези воды живой

Златые чаши наполняли…"

(«Государыне императрице Марии Фёдоровне», 1819).

«Там из ручья с живой водой, Под стражей змея-шестиглава,

Кувшином черпает златым…" («К Воейкову», 1813).

— златой в значении «позолоченный»:

«Взяв щит златой с орлом двуглавым…» («1-ое июля 1842», 1842).

«Златой шелом, огнепернатый

Блистает во главе её…" («Могущество, сила и благоденствие России», 1799).

— злато в значении «богатство»:

«Иной за славою стремится;

Тот злата алчностью томится…" («Добродетель», 1798).

«Погибель той стране конечная готова,

Где злато множится и вянет цвет людей!" («Опустевшая деревня», 1805).

«Жуковский — первый русский поэт, сумевший не только воплотить в стихах реальные краски, звуки и запахи природы — все то, что для человека составляет ее прелесть, — но как бы одухотворить природу чувством и мыслью воспринимающего ее человека». Автор часто использует поэтизм злато/златой в составе метафор в великолепных пейзажах его элегической лирики. Например, при описании луны:

«Златой лимон горит во мгле древес…» («Мина», 1817).

при описании заката и моря:

И мирты тёмные дрожат при ветерке,

На ярком отражаясь злате…" («К Вяземскому», 1814).

Жуковский использует поэтизм златой как эпитет в образных контекстах.

— в значении цвета:

«Трудолюбива пчёлка златая…» («Майское утро», 1797).

«Покрыты классами поля Струятся, как моря златые…»

(«Могущество, сила и благоденствие России», 1799).

«Как часто их серпы златую ниву жали…» («Сельское кладбище», 1802).

«Когда с холмов златых стада бегут к реке…» («Вечер», 1806).

«Луна, по облакам разлей струи златые…» («Гимн», 1808).

«Там висят плоды златые на сенистых деревах…» («Желание», 1811).

«Так мотылёк златой

Розе шептал" («Песня», 1808).

Жуковский использует поэтизм златой в традиционных сочетаниях златые дни, весна златая, златой сон, златой век. «В традиционных сочетаниях этого рода выступали либо „живописующие“ признаки эпитета в применении к некой (относительной) конкретности либо выступали признаки отвлечённо-оценочные (златой — как прекрасный, великолепный, радостный)70». Например:

«О, родина моя, где счастье процветало!

Прошли, навек прошли твои златые дни" («Опустевшая деревня», 1805).

«О дней моих весна златая,

Постой…тебе возврата нет…" («Мечты», 1812).

«Но, ах! златой уж век исчез,

В пучине вечности сокрылся…" («Добродетель», 1798).

В поэзии Жуковского поэтизм златой встречается в составе сложных эпитетов:

«Феб златозарный, лик свой явивши, Всё оживил» («Майское утро», 1797).

«Эрот златокрылый, сердец повелитель» («Счастие», 1809).

«Вот златоверхий Киев-град» («К Воейкову», 1813).

«Когда златорогая

Луна из-за облака

Над рощею выглянет…" («Моя богиня», 1809).

В произведениях Ф.И. Тютчева поэтизм злато/златой употребляется 19 раз (17 раз — в период 1813—1849 гг. г. и 2 раза — в период 1850—1873 гг.).

Тютчев использует поэтизм злато/златой в денотативном значении:

«Златой мне цепи не давай,

Награды сей не стою…" («Певец», 1830).

«Где всё красуется, всё дышит простотой,

Где чужд холодный блеск и пурпура и злата…"

(«Послание Горация к меценату», 1818).

Используется поэтизм злато/златой и в значении «богатство» в метафорах:

Се Мир вечно-юный, златыми цепями

Связавший семейства, народы, царей…" («Урания», 1820).

В метафорических эпитетах в значении «солнечный свет»:

«Как солнца луч златой

Коснулся вежд эфир небесный…" («Урания», 1820).

«Над виноградными холмами

Плывут златые облака" («Над виноградными холмами…», 1830−1836).

«И блестят в венцах из злата

Вся воскресшая Семья" («Альпы», 1830).

В образных контекстах, при описаниях в значении цвета:

«Цветёт лимон, и апельсин златой

Как жар горит под зеленью густой" («Ты знаешь край…», 1851).

В поэзии Тютчева нередко можно встретить поэтизм златой в составе сложных эпитетов:

«Окрест благодатной в зарях златоцветных…» («Урания», 1820).

«Напрасно, критик, гонишь ты

Их златокрылые мечты" («А.Н.М.», 1821).

«Над этой бездной безымянной

Покров наброшен златотканый" («День и ночь», 1831−1839).

Тютчев использует поэтизм златой в значении «счастливый»:

«Цветущее блаженство мая, Румяный свет, златые сны…»

(«Нет моего к тебе пристрастья…», 1830−1836).

Метафора является наиболее ярким типом семантического переноса.

«В отношении поэтического языка и образности Тютчев беспредельно свободен Метафора у Тютчева готова развернуть свои силы в любом направлении, не боясь, что ей станут сопротивляться. Сопоставления у Тютчева возникают вопреки всем мыслимым преградам"71.

См. примеры в разнообразных метафорах:

«Прибавь к их прочим тяготам

Сие златое бремя" («Певец», 1830).

«Златой рассвет небесных чувств твоих» («К.Н.», 1824).

«У кого златой возврат

Не похитил рок враждебный!" («Поминки», 1850−1851).

У А.А. Фета поэтизм злато, златой употребляется 22 раза (19 раз — в период 1839—1863 гг. г. и 3 раза — в период 1864—1892 гг.).

Фет использует поэтизм злато, златой в денотативном значении:

«С ней несут цари Востока

Злато, смирну и ливан" («Ночь тиха…», 1842−1843).

«Златую цепь мне не дари: Не мне удел героя»;

«Вели мне лучшего вина

Подать в златом бокале" («Певец», 1830).

Фет использует поэтизм златой в образных контекстах, используя его при описаниях в значении цвета:

«Как высоки церквей златые главы,

Как царственно дворцы твои сияют!" («Москва», 1843).

«Она легка, как тонкий пар

Вокруг луны златой" («Она легка, как тонкий пар…», 1840).

«В тени златых кудрей

Красотка Зинаида предстанет предо мной" («Две розы», 1840).

Нередки случаи употребления поэтизма златой в антологической поэзии Фета:

«И из-под новых врат златая колесница

К холму заветному спешит" («На развалинах цезарских палат», 1856).

«Правил там златою колесницей

Гелиос в торжественной тиши" («Боги Греции», 1878);

в составе сложных эпитетов при описании внешности героя:

«…Дар, любимый

Златовласым Аполлоном…" («Телемак у Калипсы», 1857);

метафорических эпитетов:

«Вчера златокудрявый

Румяный майский день…" («Две розы», 1840).

«Сними поскорее

Венок, златовласая!" (Художник к деве", 1840).

«И нив златая полоса,

И дым белеющих селений…" («Горы», 1843).

В стихотворениях А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм.

златой употребляется 2 раза:

в устойчивом сочетании златая юность (в значении «счастливая»):

«Ты в смутной памяти былое оживило,

Мечтанья прошлых дней той юности златой…" («Первый снег», 1854).

в составе сложного эпитета златотканый:

«Ещё осенние туманы

Не скрыли рощи златотканой" («Близость осени», 1855).

Поэтизм «хлад».

Хлад — «ХЛАД, хлада, мн. нет, м. (церк.-книжн., поэт. устар.). Холод. Мразов ранний хлад, опасный винограду. Пушкин. Сковал потоки зимний хлад. Баратынский». Хладный — «ХЛАДНЫЙ, хладная, хладное; хладен, хладна, хладно (церк.-книжн., поэт. устар.). Холодный. И пот по бледному челу струился хладными ручьями. Пушкин"72.

В древнерусском языке слово с неполногласием хлад, в отличие от полногласного синонима холод, имело противоположные значения: с одной стороны — «сильный холод, стужа», с другой — «прохлада, приятное охлаждение».

В стихотворениях В.А. Жуковского периода 1797−1852 г. г. поэтизм.

хлад/хладный употребляется 49 раз. Автор использует поэтизм хлад

— в значении «холод»:

«Бестрепетны сквозь зной и хлад,

Сквозь пепельны пустыни…" («Певец в Кремле», 1816).

«Зимы жестокий хлад» («К Нине», 1808).

«Спасенье есть от хлада и мороза…» («Послание к Плещееву», 1812).

в значении «мороз»:

«Могущество оцепенелых вод,

Стесненное под тяжким игом хлада…" («Послание Плещееву», 1812).

в метафоре хлад жизни, в значении «холод бытия»:

«Хлад, как будто ускоренная

Смерть, заходит в душу к нам…" («Песня», 1820).

«Счастлив, кто от хлада лет сердце охранил» («К месяцу», 1817).

«И в сердце молодое

Хлад жизни не проник…" («Ю.А. Нелединскому-Мелецкому», 1815).

Иногда Жуковский использует поэтизм хладный в значении.

«мёртвый». Например:

«Нет в мире для него любви,

Хладеет на песчаном поле…"

(«Сила гармонии или Пиршество Александра», 1812).

«О! там не кипит, не пылает

Кровь и терзания жизни не рвут охладевшего сердца" («Эолова арфа», 1838) Встречается поэтизм хладный в значении «хладнокровный»,.

«равнодушный»:

«И эгоист, слёз чуждых хладный зритель,

За этот хлад блаженством заплатил!" («Послание Плещееву», 1812).

«И сколь он хладен пред врагом,

И сколь врагу ужасен! («Певец во стане русских воинов», 1812).

«Неподкупный, неизменный,

Хладный вождь в грозе военной" («Бородинская годовщина», 1839).

Жуковский использует поэтизм хладный при описании мрамора, камня, где раскрывается семантика поэтизма добавочным значением.

«безжизненный»:

«Там Праксителев ученик

Влагает жизнь во хладный мрамор"

(«Могущество, сила и благоденствие России», 1799).

«Как некогда Пигмалион,

С надеждой и тоской объемля хладный камень…" («Отрывок», 1806).

«Так пламенно объята мною Природа хладная была;

И полная моей душою,

Она подвиглась, ожила" («Мечты», 1812).

В перифразах:

«Лишь тронет солнце нас сияньем,

Нам станет тесным хладный дом" («Цветы», 1817) («хладный дом» — в значении «под землёй»);

«Веди ж своих царей-рабов

С их стаей в область хлада…" («Певец во стане русских воинов», 1812) («область хлада» — в значении «Россия»);

— в составном метафорическом эпитете:

«И в хладно-немое

Ухо смерти вкрадётся сладкий ласкательства лепет"

(«Сельское кладбище», 1839).

Жуковский использует поэтизм хладный при описании отвлечённых понятий, тем самым олицетворяя их. Например, говоря о счастье:

«…Которое — один обман,

К молитвам хладный истукан." («Графине А. С. Самойловой», 1819);

«Как хладной осени рука

С опустошительной грозою

Лишает прелести цветка…" («К***», 1804);

«Там даже Смерть, пришлец жестокий, Склоняясь на одр неодинокий,

Теряет хладный ужас свой…" («К княгине А.Ю. Оболенской», 1820);

«Старость хладная и скучная Рыцаря главу сединами

Убелила…" («Романс», дата написания неизвестна).

В произведениях Ф.И. Тютчева поэтизм хлад/хладный употребляется 9 раз в период 1813—1849 гг. г. В период 1850—1873 гг. этот поэтизм не отмечен.

Автор использует поэтизм хладный

в денотативном значении при описании предметов:

«Как медлит путника вниманье

На хладных камнях гробовых…" («В альбом друзьям», 1826);

в значении «прохлада»:

«Хладен, светел, день проснулся…» («Песнь скандинавских воинов», 1825);

в метафоре хлад бытия в значении «быт жизни со всеми его неприятностями, ненужностями»:

«Так и в груди осиротелой, Убитой хладом бытия

Не льется юности веселой…" («Поток сгустился и тускнеет…», 1836);

— в метафоре сонный хлад в значении «равнодушие, душевная скука»:

«И один твой южный взгляд

Киммерийской грустной ночи

Вдруг рассеял сонный хлад…" («Вновь твои я вижу очи…», 1849).

— в перифразе:

«И вот, вдали, сияющий и хладный,

Возник титан громадный — Швейцария!.." («Байрон», между 1828 и 1830 гг.) Лирика Тютчева тяготеет к одической поэзии XVIII века. Поэт использует метафорические эпитеты хладный в одическом стихотворении.

«Урания» (1820) — хладные зари, хладная Доблесть.

У А.А. Фета поэтизм хлад, хладный употребляется 5 раз (4 раза — в период 1839—1863 гг. г. и 1 раз — в период 1864—1892 гг.) В лирике Фета лексема хлад обладает самой низкой употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

Автор использует поэтизм хладный в денотативном значении в качестве эпитетов при характеристике погоды, природных явлений:

«Освежатся ли поляны

Хладной вечера росой";

«Уж редеет сумрак хладный…» («Замок Рауфенбах», 1840).

«Как грустны сумрачные дни

Беззвучной осени и хладной!" («Осень», 1883).

Поэтизм хлад также встречается в прямом значении — холод:

«Листья же зимние, хладом убитые…» («К Лидии», 1856).

«Я ж, коня оседлавши, на луну обождавши, Тороплюся по хладу ненастья…» («Дозор», 1846).

В поэзии А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм хлад используется 1 раз и является наименее употребительным из рассматриваемых поэтизмов. Использование неполногласного поэтизма хладный соответствует ритмическому строю стихотворения. Автор использует его как метафорический эпитет:

«Уж третью зиму я встречаю на чужбине, Далёко от неё, от родины святой,

Не с шумной радостью, но с хладною тоской…" («Первый снег», 1854).

Поэтизм «лира».

Лира — «ЛИРА, лиры, ж. (греч. lyra). 1. У древних греков — струнный щипковый инструмент, имевший от трех до восьми струн (истор.). || Употр., как символ поэтического творчества, дара, вдохновения, поэзии, преимущ. лирической (поэт.). Чувства добрые я лирой пробуждал. Пушкин. Я лиру посвятил народу своему. Некрасов"73.

В литературу слово лира пришло из музыки путём метафорического образного переноса. Древние греки играли на музыкальном инструменте лире, сопровождая пением эпическую или лирическую поэзию. Это послужило поводом к тому, чтобы поэтическое творчество навсегда связало себя со словом лира. Через некоторое время слово лира стало обозначать не музыкальный инструмент, а символ поэзии, творчества, вдохновения. Именно с таким пониманием слова лира связано его частое употребление в лирических произведениях русских поэтов XVIII — ХIХ века.

В стихотворениях В.А. Жуковского периода 1797−1852 г. г. поэтизм.

лира употребляется 70 раз.

Для лирических стихотворений Жуковского, воспроизводящих глубокие человеческие переживания, характерны элементы эмоциональности, взволнованности и задушевности. В данном контексте отмечен и поэтизм лира:

— как символ вдохновения, творчества:

«О лира, друг мой неизменной, Поверенный души моей!»

(«Стихи, сочинённые в день моего рождения», 1803).

«Воскреснула б моя покинутая лира…

Но что бы сделалось с душой?" (Графине С.А. Самойловой", 1819).

«Душа наполнится огнём,

И руки сами рвутся к лире" («Письмо к А.Л. Нарышкину», 1820).

Лирическая поэзия родилась из древних культовых гимнов и народных песен. Автор использует поэтизм лира в одических стихотворениях, гражданских манифестах, придавая произведениям возвышенность, пафос. Например:

«О дивный век, когда певец Царя — не льстец, Когда хвала — восторг, глас лиры — глас народа…» («Императору Александру», 1814).

«Отважно б я на лире возгремел…»

(«Государыне императрице Марии Фёдоровне», 1813).

«Гремят их лиры — стар и млад

Оделись в браны латы…" («К А.Н. Арбеневой», 1812).

Великолепные пейзажи элегий Жуковского даны читателю как увиденные и пережитые автором. Жуковский наполняет стихотворения звуками арфы, лиры, свирели:

«И, лиру соглася с свирелью пастухов,

Поёт светила возрожденье!" («Вечер», 1806).

«Там поют согласно лиры,

Там обитель тишины…" («Желание», 1811).

Жуковский использует поэтизм лира в дружеских посланиях как символ поэтического наследия, предназначения поэта:

«Грядущих лет певец

От лиры воспылает нашей…" («К Вяземскому», 1814).

«Когда от наших лир

Лиются жизни звуки…" («К Батюшкову», 1812).

«Мой друг и брат по Аполлону;

Склонись к знакомой лиры звону…" («К князю Вяземскому», 1814).

«Где добрый наш поэт

Играл на лире стройной…" («К Ив. Ив. Дмитриеву», 1813).

«Любить добро и петь его на лире ;

Вот всё, мой друг!.." («К А.Н. Арбеневой», 1812).

У Ф.И. Тютчева поэтизм лира употребляется 8 раз (6 раз — в период 1839—1863 гг. г. и 2 раза — в период 1864—1892 гг.) В лирике Тютчева лексема лира обладает самой низкой употребительностью среди рассматриваемых поэтизмов.

Тютчев использовал поэтизм лира преимущественно в его коннотативном значении, чаще всего в стихотворениях античной направленности и одической поэзии:

лира как инструмент преображения души в высокое, чистое, бессмертное:

«Ты скажешь: Ангельская лира

Грустит, в пыли, на небесах!" («Проблеск», 1825).

лира в значении «творчество, вдохновение»:

«Он горсть цветов ей посвятил

И пламенную лиру" («На камень жизни роковой…», 1822).

с метафорическим эпитетом (в значении «опустошение, отсутствие вдохновения»:

«Мне ль радость петь на лире онемелой?» («Друзьям», 1823−1824).

В стихотворении «К оде Пушкина на вольность» (1820) Тютчев пишет:

«Проснулся в лире дух Алцея —

И рабства пыль слетела с ней… От лиры искры побежали…",.

где упоминает имя древнегреческого поэта VII—VI вв. до н.э., создателя тираноборческих стихотворений Алцея (Алкея), отождествляя вольнолюбивую лирику Пушкина с его поэзией.

Как символ творчества употребляет Тютчев поэтизм лира и в одическом стихотворении, посвященном В. А. Жуковскому, где видно, как высоко ценит поэт цельный, гармонический строй верующей души, побеждающей внутреннее раздвоение:

«И этот-то души высокий строй, Создавший жизнь его, проникший лиру…» («Памяти В. А. Жуковского», 1852).

У А.А. Фета поэтизм лира употребляется 14 раз (6 раз — в период 1839- 1863 г. г. и 8 раз — в период 1864—1892 гг.).

Автор использует поэтизм лира в денотативном значении преимущественно в антологической лирике:

«И звуки, стройные сыны

Звончатой лиры Аполлона…" («Серенада», 1840).

«Вот он сам, Аполлон молодой,

Вдаль уходит с колчаном и лирой" (К ней", 1890).

«Для Линоса лира вновь отрада…» («Боги Греции», 1878).

«Я слышу бряцание маленьких лир…» («Сильфы», 1847).

Но чаще поэтизм лира встречается у Фета как символ поэтического творчества, поэзии в одических стихотворениях, посвящениях. Например:

«А те, чей слух мою и любят лиру,

Хотя в живых, рассеяны по миру" («Посвящение к Фаусту»).

«Спасибо! Лирой вдохновенной

Ты мне опять наполнил дни…" («Полонскому», 1883).

«Поведай первую любовь

И возвести струнами лиры…" («Не воспевай, не славословь…», 1889).

«Споёт о счастье молодым

Моя стареющая лира" («На бракосочетание Е. и К. Д-ъ», 1889).

Поэтизм лира Фет употребляет с метафорическими эпитетами.

пророческая лира, послушная лира, вдохновенная лира.

В поэзии А.Н. Апухтина периода 1854−1890 г. г. поэтизм лира отмечен 4 раза. У Апухтина лира — это символ творчества, поэтического вдохновения:

«Но если он поймёт своё предназначенье,

И станет с лирою он мыслить и страдать…" («Два поэта», 1854).

«Иль с чудною могущественной лирой

Он за века минувшие летал…" («Перо», дата написания неизвестна).

Выводы ко 2 главе Сопоставив значения поэтизмов и их использование в различных контекстах в произведениях русских поэтов ХIХ века, можно сделать следующие выводы:

Поэтизм очи/око является наиболее частотным в поэзии Ф. И. Тютчева (28%), А. А. Фета (44%) и А. Н. Апухтина (51%). В произведениях В. А. Жуковского его частотность составляет 23%. Очевидно, что поэтизм очи/око активно употреблялся в произведениях поэтов ХIХ века (в период с 1797 по 1890 г. г.) Прослеживая динамику поэтизма очи/око, можно отметить развитие семантических линий поэтизма очи/око:

в произведениях В. А. Жуковского: употребление в номинативном значении, в метонимиях (в значении «взгляд, взор» и в значении «человек»), перифразах, устойчивых сочетаниях и фразеологизмах, в описании животных, отвлеченных понятий, неживой природы, для создания метафорических соматических образов;

в произведениях Ф. И. Тютчева: как исходная форма авторских метафорических эпитетов, сравнений, использование поэтизма очи как стихии огня, света, горения, в метонимиях;

у А. А. Фета: при портретной характеристике лирических героев, в метонимиях, в составе антропоморфных метафор;

у А. Н. Апухтина: преимущественно в номинативной функции, в перифразах, метонимиях, фразеологизмах, а также в юмористических стихотворениях.

Поэтизм уста характеризуется следующей частотностью: у В. А. Жуковского — 6%, у Ф. И. Тютчева — 10%, у А. А. Фета — 20%, у А. Н. Апухтина — 18%. Динамика поэтизма уста прослеживается в развитии семантических значений:

в стихотворениях Жуковского: в номинативной функции, в антологической лирике при описании мифологических персонажей, при описании библейских персонажей, в традиционных перифразах, метонимиях;

в стихотворениях Ф. И. Тютчева — в антропоморфных метафорах и олицетворениях;

у А. А. Фета — преимущественно при описании внешнего вида лирического героя, в некоторых случаях — в образных контекстах;

У А. Н. Апухтина — в номинативной функции и метонимиях.

Поэтизм чело является наименее частотным у В. А. Жуковского (4%). Частотность у Ф. И. Тютчева — 10%, у А. А. Фета — 18%, у А. Н. Апухтина — 14%. Динамика поэтизма чело прослеживается в развитии семантических значений:

у Жуковского поэтизм чело используется преимущественно в метонимиях (в значениях «голова», «лицо»), а также при описании отвлеченных понятий в составе антропоморфных метафор;

у Тютчева — в номинативном значении при описании внешнего вида героя, при описании животных, отвлеченных понятий;

у А. А. Фета — в пейзажной лирике, как компонент развёрнутых метафор, в метонимиях, олицетворениях;

у А. Н. Апухтина — преимущественно в метонимическом значении.

«лицо», «голова», а также в олицетворениях.

4. Поэтизм глас является наиболее частотным в поэзии В. А. Жуковского (29%). Частотность у Ф. И. Тютчева — 25%, у А. А. Фета — 2,3% у А. Н. Апухтина — 9%. Динамика поэтизма глас прослеживается в развитии семантических значений:

у Жуковского — в развёрнутой системе образов (Бога, родины, царя, смерти, провидения, поэзии, природы);

у Тютчева — в устойчивых формулах и субстантивных перифразах, в индивидуально-авторских составных эпитетах;

у А. А. Фета — в устойчивых сочетаниях и перифразах;

у А. Н. Апухтина — как эпитет безгласный.

Поэтизм злато/златой характеризуется следующей частотностью: у В. А. Жуковского — 13%, у Ф. И. Тютчева — 14%, у А. А. Фета — 8,3%, у А.Н.

Апухтина — 2%. Динамика поэтизма злато/златой прослеживается в развитии семантических значений:

в стихотворениях Жуковского — в номинативном значении, в значении «богатство, деньги», в составе метафор при образном описании объектов живой и неживой природы, в традиционных устойчивых сочетаниях, в составе образных и сложных эпитетов;

у Тютчева — преимущественно в метафорических и сложных эпитетах;

у А. А. Фета — в денотативном значении и метафорических эпитетах;

у А. Н. Апухтина — в устойчивом сочетании и в составе сложного эпитета.

Поэтизм хлад/хладный является наименее частотным в поэзии А. А. Фета (2%) и А. Н. Апухтина (1%). Частотность поэтизма хлад/хладный у Жуковского составляет 10%, у Тютчева — 7%. Динамика поэтизма прослеживается в развитии семантических значений:

у Жуковского — в развитии у поэтизма хлад/хладный значений.

«мороз», «мёртвый», «хладнокровный», «бездушный», «безжизненный»; в перифразах и составных авторских эпитетах, применительно к людям отвлеченным понятиям, объектам природы;

у Тютчева — в составе метафор, метафорических эпитетах, перифразах;

у А. А. Фета — в прямом значении «холод» и в эпитетах;

у А. Н. Апухтина — метафорический эпитет.

7. Поэтизм лира является наименее частотным в поэзии Ф. И. Тютчева (6%). Частотность поэтизма лира у Жуковского составляет 15%, у А. А. Фета — 5%. У А. Н. Апухтина — 5%. Динамика поэтизма прослеживается в развитии семантических значений:

у Жуковского — как символ вдохновения, творчества, поэтического наследия, предназначения поэта;

у Тютчева — как инструмент преображения души в стихотворениях античной направленности;

у А. А. Фета — в антологической лирике и посвящениях как символ творчества;

у А. Н. Апухтина — как символ творчества, поэтического вдохновения.

Таким образом, очевидно, что поэтизмы-славянизмы с неполногласием глас, злато, хлад, а также поэтизм лира, обладающие у Жуковского сложной системой семантических значений, в стихотворениях Тютчева и Фета обладают меньшей семантической вариативностью, а в лирике Апухтина сужают своё значение до традиционного, характерного для поэзии того времени. В связи с этим можно говорить о снижении динамики поэтизмов глас, злато, хлад, лира к концу ХIХ века.

Поэтизмы-соматизмы очи, уста, чело находили употребление в языке поэтов в разные периоды ХIХ века, однако стоит отметить, что в лирике В. А. Жуковского прослеживается больше семантических линий употребления данных поэтизмов в различных контекстах, употребление их в разнообразных жанрах: одах, посланиях, элегиях, песнях, романсах, мадригалах, идиллиях. В ранней лирике Тютчева поэтизмы обогащаются дополнительными смыслами благодаря создаваемому поэтическому контексту, но со второй половины ХIХ века количество поэтизмов у него заметно сократилось. У Фета и Апухтина как у представителей «чистого искусства» поэтизмы применимы к «поэзии чувств». Для этих поэтов не характерны стихотворения патриотической и гражданской направленности, поэтому можно говорить о сужении семантики поэтизмов в их произведениях.

Необходимо отметить, что частотность употребления того или иного поэтизма связана с общим числом избранных для анализа поэтизмов. Поэтическое наследие Жуковского, Тютчева, Фета, Апухтина неравнозначно по объёму, поэтому при анализе исследовалось разное количество стихотворений. Кроме того, сами произведения разных авторов могут сильно отличаться по объёму. Так, творчество Тютчева включает в себя большое количество коротких стихотворений. Ю. Н. Тынянов называет форму Тютчева «фрагментом», который есть сжатая до краткости текста ода. А в поэзии Жуковского преобладают большие по объёму стихотворения. Кроме того, разные жанры, тематика стихотворений также влияют на общее количество поэтизмов и соотношение между ними. Так, жанр дружеского послания предполагает внесение в стих разговорных интонаций, а жанр оды — использование высокой поэтической лексики. Тем не менее, анализ выбранных поэтизмов оказался достаточно показательным и отразил как хронологические изменения в их употреблении, так и жанровые.