История Петербурга, его литературное наследие: прошлое и настоящее

Санкт-Петербург является неисчерпаемым символом, сокровищницей культуры, примером беззаветной стойкости. Петербург — вечный город… Петрополь хронологически молод, но воспринимается как музей глубокой старины…

Петербург — великая тайна России. Ее пытались разгадать на всех уровнях: поэтическом, литературном, любовном, философском, историческом и враждебном. Многоликий Петербург называют то анти-Москвой, то русским Парижем, то стилистическим иконостасом Европы, однако и в самых пристрастных, и в самых беспристрастных его характеристиках видится главное заключение: отмечая, эфемерность Петербурга, мы, так или иначе, выходим к его чисто русским характеристикам. Петербург как символ одухотворенности — сюда же входит и вся державная советская российская культура Ленинграда. Петербург как символ жертвенности — сюда же входит и жертвенный Ленинград.

Петербург — царственный. Императорский и имперский. Петербург — революционный. Петербург-Ленинград — блокадно-жертвенный. Петербург — литературный. Петербург-Ленинград — искусства, живописи, театра, балетный и музыкальный. Петербург — православный. Петербург — многонациональный. Отдельный и вместе с тем совместный, универсальный Петербург — поэтический — как Петербург серебряного века.

Петербург как скульптурный и художественный миф с его всадниками: Петром I, Николаем I и Александром III, Екатериной II и Лениным на броневике, с конями Клодта — это памятники русской судьбе.

Все противоречия петербургского характера: имперская жесткость, державный холод и многое другое смягчаются, возвышаются и искупаются православным образом Петербурга.

Вместе с величием Исаакиевского и Казанского соборов мы держим в нашей духовной памяти Великий Некрополь — Александро-Невскую лавру, мы помним имена блестящей плеяды выдающихся деятелей Русской Православной Церкви, имеющих прямое отношение к духовному деланию Петербурга: митрополит Гавриил (Попов), архиерей Стефан Яворский, молитвенники земли Русской: святые Николай Японский и Иоанн Кронштадтский, блаженная Ксения Петербургская, святитель Игнатий Брянчанинов, святитель Феофан Затворник, Гранин Д. А. Тайный знак Петербурга. — СПб.: Logos, 2001. — 608 с. — (Знаменитые петербуржцы о городе и людях). .

Именно в Петербурге, перемещаясь в Москву и обратно возмужали философы, утвердившие философию «Русской идеи»: Вл. Соловьев, Н. Данилевский, В. Розанов и Н. Бердяев, отсюда вырастала: монадология Н. Лосского, историософия Л. Карсавина, богословие культуры Г. Федотова, идеология «Третьего Завета» Д. Мережковского, символический универсализм и «симпозионы» Вяч. Иванова, обериуты, диалогика М. Бахтина и т. д.

По прошествии веков, в которых сменялись исторические лица, герои, политические режимы, еще острее видится, что Петербург возник не просто как город, а именно как идея, великая идея всей России, а не только деятельного Петра I. Петербург связан с глубинными вопросами и смыслами российской истории и культуры, национального самосознания, играет особую роль в их становлении.

Нам небезынтересна точка зрения, имеющая место в нашей культурологии, касающаяся периодизации петербургской истории Боголюбова Е. В. Культура и общество: Вопросы истории и теории. — М., 1999. Считаем необходимым остановиться на ней, чтобы яснее виделась наша позиция, наше отношение к современному Петербургу (вместившему в себя как собственно Петербург, так и Ленинград).

Итак, первый период — с основания до конца первой четверти XIX века — реализация воли Петра I Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. — Спб.: 1999.

Второй период — осмысление замысла Петра, воплотившегося, прежде всего, в пушкинском «Медном всаднике», второй период — это, прежде всего, Пушкин. Здесь же и «Петербургские повести» Гоголя как ключ к духовно-мистическому пониманию Петербурга.

Третий период — осознанная, зрелая идея Петербурга: Некрасов, Герцен, Одоевский, Белинский, Ап. Григорьев и, наконец, вершина — Достоевский.

Четвертый — Петербург серебряного века, в значительной степени Блока (хотя здесь же и Белый, и Сологуб, и Мережковский, и Гиппиус, и Вяч. Иванов), но Блока как музыки революции, услышанной им из особого музыкального инструмента под названием Петербург.

Пятый период — Ахматова, Мандельштам, Зощенко.

Можно определить и шестой период петербургский — теперь уже снова петербургский в буквальном смысле слова — это Петербург Митрополита Иоанна Петербургского и Ладожского, который не закольцовывает историю православной столицы, коей она и была рождена, а открывает ее новое рождение в период посланной нам в испытание новой смуты, намекая всей своей деятельной жизнью на ее новое духовное рождение Баянович Е. Д.

Введение

в культурологию. Уч. пособие. — М.: 1999.

Противопоставление Петербурга Москве и, наоборот, Москвы Петербургу, столь распространенное и всегда модное на уровне салонно-литературных разговоров видится сегодня всего лишь некой искусственной литературной позой. Но единственное, что можно сказать определенно: ни одному городу в России, а может быть и в мире, не досталось столько писательских противоречивых слов: слов любви, обиды, отречения, восторга, приятия и неприятия, как Петербургу.

Петербург — это и сложные, еще не до конца осмысленные уроки восстания декабристов, это и петербургское видение Блоком Христа «в белом венчике из роз», это и «рыбий жир ленинградских речных фонарей» Мандельштама… Это и дувший, как всегда, Октябрь ветрами Маяковского, да это и Бродский, наконец, с его невыполненным обещанием, от которого не стоит отрекаться: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать — на Васильевский остров я приду умирать». Петербург — наш, и все в нем наше. И когда говорят, что Петербург — это особая цивилизация и ей место не в России, а в Европе, то это лукавство в надежде на некий финансовый куш.

Город, возникший на грани двух цивилизаций, сам стал уникальным соединением цивилизаций… Петербург — форпост России в Европе, но и форпост Европы в России. Место сплавления Европы и России. Такова была задача. Нам еще надлежит продолжить ее решение.

Город святого Апостола Петра. Город великого Петра I. Его особое предназначение подтвердили русские святые и цари, философы и писатели. С Петербургом связаны имена: Державина, Ломоносова, Прокофьева, Пушкина, Тютчева, Зощенко, Некрасова, Блока, Гончарова, Лермонтова, Одоевского, Белинского, Герцена, Тихонова, Панаева, Сологуба, Достоевского, Белого, Анненского, Ахматовой, Мандельштама, Полонского, Мережковского, Тургенева, Бунина, Ходасевича, Есенина, Маяковского.

Образы Петербурга — в изобразительном искусстве — это творчество И. Глазунова и «Это живописный Петербург» А. Бенуа, Янсон К. В. Основы истории искусств. — Спб.: АОЗТ «Икар», 2003. Еще совсем недавно наша культура, наша музыка находились под защитой музыкального гения XX века, творчески выросшего в СанктПетербурге — Георгия Свиридова.

Петербург — музыкальный город. Он по праву принадлежит к музыкальным столицам мира, и в его симфоническом ожерелье капелла Чернушенко — один из самых ярких диамантов…

Не можем мы остаться равнодушными и к событиям сегодняшней сложной культурной жизни Петербурга. Воздвижение новой статуи Петра I напротив стен Петропавловского собора в крепости — событие во всех смыслах неординарное для каждого из нас.

Мы сегодня находимся на количественном и качественном этапе развития русского, отечественного, исторического романа. Хотелось бы вспомнить замечательного писателя-ленинградца Валентина Пикуля, привлекшего многие тысячи и даже миллионы читателей к истории. Он многое черпал из истории Санкт-Петербурга, вдохновлялся городом.

Историческая школа в С.-Петербурге всегда была традиционно сильной, стилистически отточенной, элегантной и даже вычурной, но фактически обоснованной. Да и нельзя ей быть авантюрной, бездоказательной, ибо вокруг пишущего — история, факты, документы Хрестоматия по культурологии. Самосознание русской культуры // Под ред. А. Д. Андрейченко. — СПб., 2000. .

Архивы богатейшей библиотеки Салтыкова-Щедрина и храм отечественной литературы Пушкинском доме — это богатство сокровищ культуры, доставшихся нам от предков.

Ну, а исторические книги осмысления нашей судьбы писателя-философа А. Королькова, насыщены мыслями, аналогиями, фактами. В том числе «Роман небытия» о мало известной у нас пражской русской эмиграции — это тоже событие в исторической литературе.

Заметным событием в прозе последних лет стал роман «Поле сражения» («Сбывшиеся пророчества») Бориса Гусева — внука знаменитого Бадмаева, личного врача царской семьи. На основе исторических документов писатель рассказывает о предреволюционном периоде истории России, о духовном подвиге Иоанна Кронштадтского, о внутренних и внешних конфликтах в нравственных исканиях Льва Толстого, о необычной судьбе своего деда. Автор осмысливает многие, не попавшие в поле зрения историков, причины революционного взрыва в октябре 1917 года.

Следует упомянуть о поэзии С._Петербурга, ибо он не мыслится без таковой. Это Г. Горбовский с его загадочным талантом, В. Костров, составляющий, антологию современной поэзии, и успешное пребывание уже много лет на поэтическом подиуме Вячеслава Кузнецова сделало его стихи вроде бы обычным фоном лирического ленинградского-петербургского облика, но на самом деле нам следует более внимательно вслушаться в его поэтическое слово, почувствовать его смысл, увидеть истинный художественный образ, и вы поймете, что это поэт первого ряда сегодняшней русской поэзии Гранин Д. А. Тайный знак Петербурга. — СПб.: Logos, 2001. — 608 с. — (Знаменитые петербуржцы о городе и людях). .

Можно восхититься поэтическим слогом Николая Рачкова. Он своим тихим, глубоким лиризмом напоминает Николая Рубцова.

У нас есть свои исторические, духовно-культурные ценности, очаги культуры. Литературные достижения сегодняшнего С.-Петербурга неоспоримы. Сейчас пришло время, когда мы трезво, без политической предвзятости рассудительно и полезно для общества можем обсудить мирозданческую проблему соотношения веры и науки, их иерархии, проблемы духовно-нравственных основ профессиональной деятельности, как ученого, так и писателя, этики служения науке, литературе.

И как актуально звучит напоминание Серафима Саровского о необходимости избегать сегодня «рассеяния ума, пробуждать у людей голос совести, сердечное сокрушение и желание перемен к будущему».

Все это имеет еще большее значение для русской литературы.

Ее высшие творческие авторитеты — Пушкин, Ломоносов, Державин, Гоголь, Достоевский — были люди глубоко верующие, что помогло создать им подлинные, нравственные шедевры.

К сожалению, отечественная литература, наша интеллигенция в гордыне, в тумане уходила от этих действительных ценностей.

По поводу ситуации в дореволюционном С.-Петербурге философ Г. Федотов писал: «Интеллигенция почти не различала народного православного Петербурга с его чудотворными иконами, живыми угодниками, накаленной — быть может, как нигде в России — атмосферой пламенной веры. Только скандалы хлыстов и братцев привлекали внимание. Теперь остатки вросли в этот народный церковный массив и внесли в него чистую пламенность» Дмитриев С. С. Очерки истории русской культуры начала XX века. — М.: 1985. Это высказывание уже из другого исторического состояния, но оно повернуто и к нам, к русской интеллигенции конца XX века.

Хотелось бы вспомнить подвижническую деятельность православных писателей С.-Петербурга — Ю. Лощица, («Домашняя церковь»), В. Крупина («Благодатный огонь»), А. Крутого («Русский Дом»).

Поистине великим событием стало поэтическое переложение Ю. Кузнецовым «Слова о Законе и Благодати» Митрополита Иллариона, опубликованное в пасхальном номере «Нашего современника».

Пусть Санкт-Петербург будет не только окном в Европу, но и окном всеохватной русской культуры для Европы.