Виды русских обрядов и традиций

Существует большое количество народных обрядов, связанных с жизненным циклом человека, семьи.

Родины — так на Руси называли весь комплекс обрядов, связанных с вхождением человека в мир. Этот комплекс состоял из трех частей:

обряды, сопровождавшие рождение ребенка;

обряды, символизировавшие его принятие в семью и общину;

очистительные обряды.

Весь цикл длился пять-семь дней. Главными действующими лицами были:

новорожденный, роженица, повитуха, отец, крестные родители [6, 21].

Период, когда женщина еще носит ребенка и готовится к его появлению на свет, полон суеверий, разных примет. Во-первых, старались скрыть беременность от чужих, особенно от людей «худых», т. е. злых, плохих, а также от девиц и старых дев, которые могли сглазить. И вообще, чем меньше людей будет знать о беременности, тем меньше женщина будет мучиться при родах. Во-вторых, стремились узнать, кто родится: мальчик или девочка. Хорошо, если мальчик, ведь он — будущий продолжатель рода, хозяин, а девочка — гостья и разорительница. Она уйдет в чужой род, да еще и с приданым. Но хоть бы и девочка — все лучше, чем вообще без детей.

Повивальная бабка, или повитуха (от глагола повивать — пеленать), — очень важное лицо. Это, как правило, пожилая женщина, у которой обязательно были свои дети, ни в коем случае не молодуха, не девушка и тем более не мужчина. С первой минуты своего появления в доме повитуха начинала действовать. Она кричала: «Отпирайте! Отпирайте! Отперли, отперли. Запрягайте! Запрягайте! Поезжайте! Поезжайте! Поехали, поехали». Это чтобы роженица скорее разрешилась от бремени.

Для того чтобы уберечь ребенка от нечистой силы, его окуривали дымом, сжигая подол старой материнской рубахи, а над колыбелью вешали волчий клык. Если ребенок был слабый или больной, нагая повитуха, взяв его на руки, трижды обходила вокруг бани, читая заговоры на зарю.

Обряды, символизирующие прием ребенка в семью и общину, начинаются крестинами. В отличие от других христианских церквей, где существует конфирмация, вытеснившая архаические формы инициации, православная церковь знает только крещение. Поэтому у русских церковные крестины совмещают в себе очистительные обряды, принятие новорожденного в семью и общину и имя наречение [6, 32].

Бытовая традиция восточных славян не сохранила внецерковный обряд наречения. Но до недавнего прошлого просуществовал интересный обычай давать второе имя, кроме официального, долгожданному ребенку, например: Ждан (от «жданный»), Первуша (от «первый»), Третьяк (от «третий») и т. д. В таких случаях официальным именем старались не пользоваться. Обычай двойных имен был широко распространен до XVII в.: первое имя давалось по Святцам, второе было языческим.

Имя имело огромное значение как знак принадлежности к человеческому обществу, влияющий на судьбу его носителя. Когда-то главная роль в выборе имени принадлежала повитухе, а в дальнейшем она перешла к крестному отцу и крестной матери (куму и куме).

В старину в крестные родители приглашали ближайших родственников, например, брата или сестру родителей ребенка. Они как бы становились посредниками между ребенком и общиной. Позже в крестные стали допускаться даже очень дальние родственники, а то и просто кто-нибудь из числа хороших друзей или знакомых. Но по-прежнему кумовство в народном сознании представлялось родством, поэтому категорически были запрещены браки между кумовьями и даже между членами их семей. Это распространялось и на второе поколение. «Кум с кумою — что брат с сестрою», — говорили в народе. Даже ссоры между покумившимися семьями рассматривались как большой грех.

Воду из купели нельзя было выливать в реку или рядом с рекой, родником, колодцем, чтобы они не стали нечистыми, а источники не иссякли. После крестин, ребенка приносили домой, и на несколько секунд клали его на порог, откуда его поднимал отец. Затем трижды обносили вокруг стола, символически принимая новорожденного под родной кров, в число членов данного рода. Если прежде в этой семье дети умирали, то окрещенного новорожденного передавали отцу через окно, желая обмануть болезни и смерть.

После крестин происходил еще один обряд — крестильный обед. В нем принимала участие вся община. Приглашали всех «на хлеб, на соль к младенцу, кашу есть», а если кто-то из жителей деревни не мог прийти на трапезу, ему приносили немного ритуальной каши в платке. Это обязательное участие было свидетельством того, что вся община принимала нового члена и брала его под свою защиту [8, 43].

Как можно скорее после обряда крещения проводились очистительные обряды. Обряд очищения водой роженицы и повитухи — одна из древнейших традиций у многих народов. Так как роженица считалась нечистой, первые дни после родов она проводила в нежилых помещениях. Даже позднее, когда стали считать возможным для роженицы находиться, в одном помещении с семьей, она все равно ела отдельно и за общий стол не садилась. Она не должна была касаться хлеба, зерна, не имела права месить тесто, ей не полагалось доить корову и, конечно же, прикасаться к таким предметам, как иконы, лампады. В некоторых областях наиболее опасными считались первые девять дней после родов. Поэтому и обряд очищения, так называемые «размоины», совершался именно на девятый день, сразу после крестин. Но бывало, что некому было заняться хозяйством, поэтому с очистительными обрядами торопились. Размоины совершались на седьмой или даже на третий день, но тогда, как правило, на сороковой день обряд повторялся. Этим же обрядом очищалась и повитуха. Только после этого она снова могла принимать роды.

Для проведения обряда зажигали свечу перед иконами, и, помолившись, повитуха и роженица обмывали друг другу руки водой, в которую «на легкость» клали хмель и «на счастье" — серебро. Иногда в воду клали еще яйцо и овес. Тогда при обмывании повитуха приговаривала: «Как хмель легок да крепок, так и ты будь легка да крепка; как яичко полное, так и ты полней; как овес бел, так и ты будь бела».

Заканчивался родинный обрядовый цикл празднованием первого дня рождения. Обычай праздновать дни рождения и именины появился у русских довольно поздно, в традиции этого не было. Но «годины» (т.е. окончание первого года жизни) праздновали еще и потому, что именно в этот день северные русские и белорусы впервые стригли волосы ребенку. До года делать это было нельзя, в силу многих примет: подстригая волосы ребенку раньше времени, можно «отрезать ему язык», т. е. ему трудно будет научиться говорить; а если стричь ногти до года, у него может проявиться склонность к воровству.

В обряде стрижения (иногда его называли «застрижки») лежат отголоски древнего обряда инициации, который в данном случае оказался сильно сдвинутым во времени. Застрижки проводились в узком семейном кругу, иногда приглашались соседи, но повитуха и крестные былиобязательно. Ребенка, если это был мальчик, сажали в седло или на топор, если девочка на веретено или на охапку льна. Повитуха, или отец, или крестные по очереди обрезали волосы. После обряда устраивалось угощение. Ребенку этот день опять были дары от крестных — чаще всего новая рубаха. Срезанные волосы прятали или зарывали, чтобы избежать порчи [6, 57].

Многочисленные традиции русского народа связаны ос свадебным обрядом.

Свадьбу в старину не «делали», не «устраивали» ее «играли».

Схема обрядового комплекса традиционной русской свадьбы может быть представлена так:

• — предварительное выяснение возможности породниться и взять в жены выбранную девушку; договаривались о посещении родственниками возможной невесты владений жениха («глядеть место»);
• — слово дано и невеста просватана;
• — договариваются о времени, месте венчания, приданом, оговаривают детали и т. д.; невесту «закрывают»;
• — возможны «смотрины» — показ невесты; с этого момента подготовка свадьбе идет полным ходом: дошивается приданое, оповещают родню; прощание с родней, прощание с девичьей/юношеской волей («чешут» и невесту, и жениха);
• — ритуальное мытье невесты (и жениха) происходит накануне свадебного дня или утром свадебного дня;
• — благословение,
• — венчание,
• — свадебное застолье,
• — одаривание и брачная ночь [5, 71].

Остальные обряды, такие, например, как «к теще на блины», относятся уже к послесвадебным и происходят на следующий день или несколько дней спустя после свадьбы.

Хорошенько все обдумав и обсудив, родители парня засылали сватов в дом приглянувшейся девушки. Сват или сваха — люди не простые. Обычно сватать шел наиболее уважаемый человек в роду, близкий родственник (крестный, например), а то и сами родители отправлялись по невестку. Наконец, могла сватать и профессиональная сваха.

В дом предполагаемой невесты сваты входили без предупреждения, крестились, приветствовали хозяев, рассаживались, но делали все это так, что хозяева сразу понимали, что за гости к ним пожаловали. Так, например, в двери заходили в три приема: откроют — закроют, снова откроют или дверь распахнут, через порог одной ногой перешагнут и пяткой об пол стучат — на удачу, а то еще рогачи свяжут веревкою или вовсе их на пол завалят — вот и знак хозяевам. Только сваты заходят (да и сесть норовят) вдоль половиц под матицу, и пояса на них новехонькие — так что все сразу ясно. Хозяева дочку отошлют (нечего ей тут делать) и к разговору готовы.

Сватовство, как правило, никогда не заканчивалось твердым обещанием, ясным да или ясным нет. Но настоящий сват уже знал, согласны или не согласны родители девушки отдать дочь. Если сват понимал, что дело идет на лад, он мог предложить родителям девушки прийти «место глядеть». Это приглашение посмотреть, как живет жених, увидеть дом и подворье, познакомиться с его родней.

Сговор. Этот обряд занимает очень важное место, потому что сговор — официальное закрепление намеченной сделки. На сговоре, в отличие от сватовства, гостей угощали, и все проблемы решались за столом. Намечался день свадьбы, время, решалось, где станут жить молодые, обсуждалось приданое, оговаривались все мелочи. Здесь важную роль играла просуществовавшая вплоть до XIX в., так называемая рядная запись — своеобразный брачный контракт. В этой записи указывалось не только то, что давалось за невестой, но и, например, обязательство будущего мужа не бить жену.

После того как все детали оговорены, было богомолье — будущие родичи вместе молились: «Дай Бог, что задумано, то совершить в чести и в радости… «.

(прятали лицо). Этот обычай очень древний, что подтверждается многими источниками, его значение — оберегать и невесту, и окружающих. Во время сговора могли передать дары от жениха. При этом невесте позволялось показать характер: она принимала подарки не сразу, изрядно поломавшись, подчеркивая, что все делается против ее воли. Подарком могли быть: ленты, плат (шаль) или ткань «на сарафан», косметика (белила да румяна), разные принадлежности женского рукоделья (нитки, бисер и проч.), лакомства [8, 54].

В конце предсвадебной недели у невесты устраивался девичник — прощание невесты со своей родней. Как подсказывает само название «девишник» (от дева, девица), к невесте в дом собирались девушки. Все наряжены, в повязках, в платках. Сестра и божатка выводили к ним невесту. Невеста рассаживала подруг, при этом соблюдалось «правило местничества». Девушки с подарками приходили, нанесут бывало — целая куча на блюде денег, тканины или еще чего. А невеста всем на подарки причитывает, благодарит.

Главным на девичнике был обряд прощания невесты с ее прежней девичьей жизнью, с девичьей волей. С невесты снимали «девичью красотуповязку (девичий головной убор) и расплетали косу — «девичью красу», что и было символом перехода из одного состояния в другое. Косу доверялось расплести крестном матери, младшей сестре или любимой подруге. Приступали к делу только с приглашения-просьбы самой невесты.

«Заигрывали» свадебку в роду невесты и в роду жениха отдельно: «у жениха своя свадьба, у невесты — своя… «. Но в обоих домах с утра царят возбуждение и суматоха: готовят свадебные столы, съезжаются родственники и гости, обряжают к венцу жениха и невесту.

Для невесты утро свадебного дня начиналось плачами. С причитаньем ее будили, расспрашивали о том, что она видела во сне (по сну невесты судили когда-то об ожидающей ее замужней жизни). Горестно причитывая, рассказывала невеста свой «вещий» сон. В это время девушки обряжали невесту в подвенечное платье^. При этом они постоянно пели, а невеста все причитывая. В свадебный день испортить жениха или невесту легче легкого. Считалось, что со дня свадьбы и на сорок дней после того жених и невеста души не имеют, а значит, и защиты. Вот потому-то и старались уберечь молодых, особенно невесту, от всякого зла: дурного глаза, недоброго слова, зависти и обиды. Потому и звучали песни весь свадебный день. Одевая невесту, девушки втыкали ей иглы в подол, вшивали в одежду особые травки-корешки, обвязывали невесту заговоренной ниточкой, навешивали ладанки, клали в карманы соль или щепотку каменной крошки [8, 65].

Невесте (как и жениху) в день свадьбы, есть не полагалось. Утром ее умоют, водички попить дадут (не простой, конечно, а наговоренной) — и больше ничего на весь долгий день.

Перед выездом жениха опоясывали полотенцем — сильный оберег нужен молодому на непростое дело снаряжают его в этот день. Князь идёт добывать себе жену. Жених с поезжанами едут за невестой непременно на конях (верхом, в санях или на возках неважно). Конь — обязательный компонент свадебного поезда, причем конь не простой. Коней готовили к выезду, наряжали, украшали девушки из рода жениха.

Прежде чем тронуться в путь, жених непременно прощался со всеми, просил родительского благословения («Бог да благословит на добрые дела!») и съезжал со двора. Невеста, убранная к венцу, ждет приезда жениха. Как заслышит, что едут, скорее прячется. Девушки навстречу выходят и дорогу к дому загораживают. На пути поезжан зажигали костры, делали загороды сторожили у ворот и у подъехавших спрашивали: «Есть ли у друженьки выкуп денежной?».

Теперь жениху за все платить надо. За что заплачено, то испортить нельзя — примета такая. Платит он и за то, чтобы к дому подъехать, и чтобы во двор зайти и коней завести (оставлять их у ворот не принято — испортить могут); и за вход в дом, и за вход в горницу, где стол накрыт; и за место за столом рядом с невестой, и за косу невесты; и за то, чтобы невесту вывели…

Как станут молодых за стол сажать (обязательно на мех садят для счастья), тут и боярам садиться можно. Угощали за невестиным столом только поезжан, свои за стол не садились: гостей угощали, вина подливали, еду разносили. Невестина родня позже в доме у жениха за «княжий» стол сядет. Невеста с женихом за столом лишь присутствуют, не едят, не пьют [8, 87].

Благословят молодых и во двор выводят к коням — время ехать венчаться. Звонят колокола церковные. Обычно невесту дружка везет, никому ее не доверит. Там, где дружка был и со стороны невесты (такое тоже бывало), именно он ее и из дома выводил, и к венцу вез, и в дороге оберегал. Тщательно осматривали каждые сани, чтобы ни стручка гороха, ни ломаной иголки, ни клочка собачьей шерсти там и близко не было.

Перед самым выездом сваха веником разметала дорогу, дружка кнутом окрещивал путь, позади поезда лили воду или бросали снег. Если кто на пути встретится, непременно угощали — пусть молодым косо в след не глядит и зла ни на кого не держит.

В церкви все было для обряда готово загодя. Молодых подводили к алтарю, и священик совершал обряд венчания, сочетавший в себе и обручение (обмен кольцами), и бракосочетание. Дружка держал над головами жениха и невесты золотые венцы. Иногда (по желанию вступающих в брак) венцы надевались на головы. Считалось, что брак от этого будет особенно крепким.

После венчания сваха надевала на молодую повойник^, и уже вместе, в одних санях, ехали обвенчаные «ко князю» домой. Родители (в шубах мехом наружу) могли встречать молодых и во дворе, и у крыльца, а то и в доме. Обычно здесь же молодых благословляли и вели за стол. Родичи молодой уже собрались к свадебному пиру, на «княжий стол». Замужние родственницы невесты, пока молодые в, церкви были, привезли приданое: сундуки, постель, домашнюю утварь.

Наутро новобрачных шумно будили — горшки об дверь били, ведрами гремели. А как встанут молодые, им и рассиживаться особо не придется. Идет в дом народ — избу сорить. Мусору разного (щепки, перья, черепки, а среди прочего и деньги) с собой нанесут: из всех дыр и прорех, отовсюду сор на пол сыплется. А молодая убирать должна. Веничек ей дадут, да только обрубленный — одна палка в руках — мести нечем… Вот она свекровь и просит, чтоб дала чем мести и научила как. Свекровь покажет. Молодая метет и метет, а сору все валят и валят (кстати, те деньги, что найдет молодая в сору, все ей достаются).

Обед в этот день назывался «похмельный», после него для молодых топилась баня. Топили ее дружка или сваха. Топили с весельем и шутками, однако никого в нее до молодых не пускали — боялись порчи [9, 81].

Молодые в первые дни после свадьбы часто ездили по гостям — благодарили всех, кто гулял у них на свадьбе.

Особое место на Руси занимали обряды, связанные со смертью. По древним представлениям Смерть — это (как рождение и брак) судьба, «час Божьей воли»: «прежде смерти не умрешь». И так же, как рождение и брак, смерть требует заблаговременной подготовки, тем более, что своего смертного часа не знает никто. Многие старики, будучи еще в силе, загодя, без суеты, сами «собирали» себя к смерти: делали гроб, шили смертную одежду, откладывали сбережения на похороны.

К смерти готовились, ее ожидали, если не спокойно, то терпеливо. С давних времен у народа сложилась целая система примет, говорящих о скорой смерти. Ее предсказывали определенные звуки: собачий вой ночью во дворе, беспричинный стук в доме, плач и вздохи домового. Печальными вестниками часто бывали птицы: к покойнику каркай на крыше ворон, пели не вовремя петухи, куковала в саду кукушка. Знаком смерти была и залетевшая в окно ласточка. Если сад зацвел поздно, если мыши изгрызли платье или икона упала — жди, что кто-то умрет.

Когда появлялись первые признаки близкой смерти, рядом с постелью умирающего славили сосуд с водой — «чтобы душа омылась». Многие и сегодня утверждают, что видели, как «купалась душа», так как в момент смерти вода в сосуде колыхалась. Эта вода продолжает стоять на подоконнике все 40 дней после смерти, так как душа покойного ею умывается.

В момент смерти было принято открывать печную трубу и распахивать окно или форточку, облегчая душе выход. С той же целью из окна вывешивалось полотенце. Считалось, что этим полотенцем душа утирается (или утирает слезы) и даже отдыхает на нем. Кроме того, именно по вывешенному полотенцу душа попадает в дом и выходит из него.

Вскоре после наступления смерти в дом собирались женщины, чтобы обмыть и «обрядить» покойного. Когда-то обмывали и одевали еще живого, а не мертвое тело, веря, что мертвец ходит в той одежде, в которой умер.

Многие хоть и шили смертную одежду сами себе, но непременно соблюдали правила «безопасности», традиционно принятые при шитье для мертвых. На смертную рубашку шел, как правило, новый льняной холст, некрашеный, а иногда даже не беленый. Для кройки нельзя было использовать ножницы, поэтому ткань рвали. Сшивали все только «на руках», и до конца дошивать было не принято (доделывали уже после смерти человека). Покойнику шили особым способом: обязательно «от себя» (вперед иголкой), иногда даже левой рукой, чтобы не последовать за умершим; и узла на нитке не делали, опасаясь, что покойник придет за кем-нибудь из семьи. Обрывки холста и нитки или просто складывались покойнику в гроб (шли на подстилку), или из той же ткани шилась подушечка под голову, которую набивали оставшимися лоскутками и нитками.

Обмытого и одетого покойника сначала без гроба, а потом уже и в гробу клали на лавку ногами к двери: «Человек отовсюду выходит на ногах, но умерший ходить не может, поэтому его нужно ставить и выносить ногами вперед». Клали именно на лавку, обычай класть умершего на стол появился не так давно. Мужчин клали справа от входной двери, женщин — слева. Все вещи, которыми пользовались при обмывании мертвеца, как правило, выбрасывались, а сосуд разбивали. Только в том случае, когда умирал хозяин дома, все эти предметы закапывались во дворе, «чтобы не переводился домовой».

Дом, в котором кто-то умер, считался нечистым. На протяжении веков складывался комплекс запретов и оберегов для тех, кого посетила смерть. Так, домочадцампокойного:

• — нельзя выпекать хлеб, а иногда и саму печь топить;
• — нельзя мыть (мести) пол до выноса тела, делать так — «вымывать» или «выметать» из дома живых;
• — нельзя выносить сор (по той же причине);
• — нельзя пользоваться водой, что была в доме в момент смерти (все следует вылить [6, 91].

При выносе нельзя было присутствовать беременным, иначе, считали, ребенок может умереть не родившись. Из дому гроб выносили обязательно на полотенцах; мужчин по традиции несли мужчины, женщин женщины. Нельзя, чтобы покойника выносили родные, чтобы никто не подумал, что они рады его смерти. Мертвый покидал дом всегда в открытом гробу и вперед ногами, чтобы не видеть дороги назад (по той же причине вынос иногда совершался в окно). Гробом трижды ударяли о порог, чтобы умерший попрощался с домом и назад не возвращался. Сразу как вынесли, за процессией запирали двери, приговаривая: «Покойник один из дому вон» (хорошо, чтобы при этом не все шли «провожать» умершего на кладбище, а кто-нибудь остался в доме).

После выноса мыли пол (покойник не сможет вернуться — следов не найдет); подметали улицу, причем мели к дому, чтобы его жильцы не отправились вслед за умершим. За похоронной процессией обычно разбрасывали рожь и ячмень, чтобы больше никто не умер. Рассыпали зерна и по двору, а ворота перевязывали поясом или полотенцем, чтоб домашний скот не последовал за хозяином.

В старину даже летом покойников везли на кладбище в санях. Двигались медленно, останавливались на перекрестках и у церкви, куда умершего вносили для отпевания. Над могилой с покойником все прощались. Как все попрощаются, так тело накроют и землей на покров посыплют, «чтобы покойник не слышал причитаний и спал спокойно… «, после чего гроб закрывают и заколачивают. Прежде чем опустить покойника в могилу, туда бросали медную монету — плата за место. По известному поверью старые покойники новому места без платы не дают [8, 101].

Опускали обычно гроб, как и несли, на полотенцах. Большим грехом считалось, если родители опускали детей, а дети родителей. Кидали горсть земли на гроб — «чтобы покойника не бояться» — и зарывали. Верили, что после третьей лопаты земли для умершего наступает вечный покой. На свежую могилу сыпали ячмень, клали венки (цветы), а сверху накрывали полотенцем, на которое выкладывали блины, кутью, хлеб. Уходя домой с кладбища, непременно оставляли на могиле немного еды — птичкам на помин. Всех, кто был на похоронах, приглашали на поминки.

Обычай умываться, придя домой с похорон, соблюдается и в наши дни. Во многих деревнях вообще было принято с кладбища сначала идти в баню, и только после этого садились за поминальный стол.

На поминки обычно готовилось много разных блюд (иногда до 20 перемен); там, где обычаи лучше сохранились, кушанья подавались в строгой последовательности, по своему значению оказывались блины, кутья и кисель. Начинать было принято с блинов (первый блин «за упокой»), и это означает, что умершего все поминают добрым словом. За поминальным столом стараются придерживаться известного правила «не говорить плохо об умерших», поэтому вспоминают только добрые дела покойного. Кисель обычно подавали в самом конце обеда, и после него все расходились по домам.

По сей день у русских почти повсеместно соблюдается традиция поминать покойника кроме 3-го дня на 9-й и 40-й день после кончины, а также на годовщину. Было время, когда поминки (или так называемые кормы) устраивались и на 7-й, и па 20-й день, а иногда и на полгода.

Троекратное поминовение (3−9-40) в старину объясняли теми переменами, которые, как считалось, происходили с мертвым телом: на 3-й день изменялся облик, на 9-й распадалось тело, на 40-й истлевало сердце.

На сороковой день устраивался большой поминальный обед еще и потому, что душа умершего, как считают повсеместно, приходит прощаться с близкими и покидает этот мир. После сорокового дня снимается часть глубокого траура: заканчивается «сорокоуст» (ежедневная поминальная молитва в течение 40 дней), убирается с подоконника вода и полотенце, не оставляется больше еда и питье, открываются занавешенные зеркала [6, 98].

На могиле обычно устанавливали крест. Многие русские ставили так называемый голубец или голбец, чтобы можно было помолиться прямо на кладбище. В годовщину смерти у северных русских делали на могилу «приклад» — нечто вроде невысокого деревянного домика, а южнорусские покрывали могилу холстом. В этот день на кладбище собиралась вся родня, предварительно помолившись, на могиле ели и пили, поминая покойного.