Новый статус при японской оккупации

После реформы Кабо 1894 года отношение к низшему сословию не изменилось, хотя официально все люди уравнивались в своих правах. Для кисэн эта реформа наоборот приобрела ряд отрицательных черт, так как их градация тоже нарушилась.

В период японской оккупации они приобрели сразу ряд образов. Со стороны японской власти они были все слуги и работники, которые должны были приносить прибыль. Но их не отличали от других женщин. Само восприятие корейцев японцами было уничижительным, поэтому кисэн потерялись в общей массе и не воспринимались как маргинальный элемент общества. Но они снова остались приближенными к власти и получали преимущества от своего положения. Они, благодаря своим знаниям и умениям, смогли встроиться в новую систему, где их навыки нашли применение.

Со стороны народа их положение можно трактовать как предателей, которые переняли японскую культуру и растеряли прежнюю моральную сторону своей профессии, став подобно женщинам легкого поведения, хотя так их японское правительство и воспринимало. Статьи газет использовали термины чанги и кисэн как синонимы. Японский исследователь Кавамура Минато, опубликовавший книгу по истории кисэн, дает им узкую трактовку, приравнивая их к проституткам «чанги». Японцы не признавали иерархию кисэн и рассматривали и кисэн, и чанги, и чакпу, в качестве женщин легкого поведения, нежели чем в качестве талантливых и профессиональных артисток. Однако различие двух групп женщин заключается не только в запрете кисэн на оказание интимных услуг, но также и в большей цене кисэн. «В 1910;е годы, позвать кисэн стоило 5 иен, первый час стоил 1 иен и 50 сен, а каждый последующий час — 70 сен» [Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 216 ].

В 1918 году была выпущена книга «Чосон миин погам» (Изображения чосонских красавиц). Корейский исследователь Ли Кён Мин выразил мнение, что целью книги было «превратить кисэн в товар и способствовать более эффективному контролю над корейцами» [Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 216]. Данное издание представляет собой перечень кисэн, с подробным описанием их талантов, возраста, внешних данных и изображения. Этот перечень также помогал при учете количества представительниц этой профессии. Согласно регламенту о кисэн, даже несмотря на официальный запрет на оказание интимных услуг, они все проходили медицинский осмотр для выявления заболеваний, передаваемых половым путем. Такое правило действовало и в отношении официанток и домашней прислуги. Действия японского правительства заставили их трансформироваться постепенно в обычных «аниматоров» и женщин легкого поведения. Если изначально при установлении японского протектората «женщинами легкого поведения» были японки, то к 1930;м годам численное соотношение и корейских и японских женщин подобной профессии сравнялось. В период японской оккупации постепенно формируется представление о них как о простых «жрицах любви». В статье в журнале «Донгван» («Восточный свет») от 1931 года Хан Джон Сан написал, что «…статус кисэн почти такой же, как и статус проститутки…» [Kim, Young Sun, 2006, c. 140.]. Их репертуар постепенно упрощается и подстраивается под вкусы посетителей, исчезает их включенность в высокую культуру.

Кисэн символизировали для японцев старый Чосон, который они завоевали. В одном правительственном объявлении 1930;х годов были «представлены две кисэн в ханбоках, изображение которых сопровождает текст: Чосон улыбается тебе! Приходи и посети нас» [ Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 217]. Они должны были приносить прибыль для японского правительства.

С другой стороны они являлись ретрансляторами прежней культуры, став единственными хранителями чосонских традиций, которые считались «корейскими», что в дальнейшем помогло при национальной консолидации. Они носили традиционную одежду ханбок и ассоциировались со старым строем. Согласно источникам, в квонбоне города Пхеньяна расписание кисэн состояло из 11 предметов, которые подразделялись на четыре группы: кагок, японские песни, корейские народные песни и исполнение произведений на музыкальных инструментах" [Lee Insuk, 2010, p. 83]. К ежедневным занятиям относились каллиграфия и кагок. Это демонстрирует желание учреждений кисэн сохранить традиционную классическую музыку, рассматривая кагок как самый существенный элемент в обучении, равный по значимости каллиграфии в общей учебной программе. Япония пыталась полностью уничтожить корейский язык и корейскую культуру среди основной массы завоеванного населения, при этом они смотрели сквозь пальцы на сохранение корейских традиций в квонбонах.

Они также были ретрансляторами народной музыки, так как классическая придворная музыка была сложна и непонятна для простого населения. Но будучи изолированными от действительно народного творчества, из-за изолированного положения в кёбанах, они переделывали данное творчество под себя. Они создавали новые формы произведений, конструируя будущие культурные маркеры, которые будут идентифицироваться как исконно «корейские».

В данный период времени двойственное положение данной социальной группы проявилось в наиболее явной форме. Кисэн были основными посетителями салонов красоты и магазинов одежды, что было продиктовано их ролью законодателей моды. Поддержание внешнего вида требовало соответствующих усилий.

Они часто появлялись в заголовках газет и журналов, содержание которых рассматривало кисэн с негативной стороны, но показывавшие их действительный статус. «Статья 1925 года в „Чосо ильбо“ представляла собой жалобу на расточительство кисэн» [ Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 218]. Такую же негативную окраску имел статья 1928 года из журнала «Тонга ильбо», которая раскритиковала куртизанок из Инчхона за обслуживание клиентов только китайских ресторанов" [Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 218]. Исходя из статьи 1925 года газеты Тонга Ильбо женщины посещавшие торговые ряды и центры это: «новые женщины», любовницы богатых людей и кисэн [Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 218]. Их приближенность к новой элите давало им возможность, как и раньше получать внушительный заработок.

Политика ассимиляции со стороны японцев воплотилась в виде Специального распоряжения № 19 для корейцев «Чосонмин сарён», принятого в 1936 году. Данное «распоряжение заставило корейцев учиться и говорить только на японском языке, а также в школе были приняты японские имена» [Lee Insuk, p. 81]. С 1937 года телевизионные программы на японском языке получили больше экранного времени, а количество программ на корейском языке сократилось. В этих условиях квонбоны приспособились к условиям японской оккупации и скорректировали свою программу выступлений. «Они расширяли свой репертуар, включив в него народные жанры, такие как пхансори, чапка, инструментальную музыку на каягыме или каягым санджо и даже японскую музыку» [Lee Insuk, 2010, p. 81]. В 1918 году учебный план учреждения «Хансон Квонбон» состоял из 10 различных вокальных жанров, включая народные песни. «В квонбоне Пхеньян кисэн должны были изучать японский язык и играть на японских музыкальных инструментах (самисен и кото)» [Lee Insuk, 2010, p. 82]. Организация Тедон была ориентирована на японскую культуру, делая основной упор на знания японского языка и японских песен. Если одни квонбоны старались сохранить традиционную корейскую культуру, то другие ориентировались на клиентов, которые были в основном японцами. «В статье 1924 года изложена жалоба на то, что кисэн больше не были осведомлены в поэзии и традиционной музыке, и вместо этого выступают с японскими песнями» [Jennifer J. Jung-Kim, 2005, p. 219].

Кисэн подстроились под новые условия и усваивали еще больше знаний и навыков. Они были ретрансляторами западной культуры и новых достижений. Они формировались как культурная элита: известные художницы, певицы, актрисы из числа кисэн.

Потеряв первоначальный статус кисэн, они приобрели другой — статус «новых женщин». Куртизанки начали активно выражать свою точку зрения.

Положение артисток демонстрирует событие, когда «в 1927 году был выпущен журнал „чангхан“ („вечное сожаление“), написанный и изданный самими кисэн, который был обнаружен только в 2005 году» [Lee Insuk, 2010, p. 80]. Основные работы кисэн были связаны с социальной дискриминацией по отношению к ним и выражали их стремление изменить отношение людей к ним.

Журнал содержит 35 прозаических статей, другие литературные труды (рецензия на фильм и книгу, написанную кисэн) и три эссе, написанных иностранными клиентами (китайским, японским и западным). В этих эссе клиенты советовали, чтобы куртизанки возвращались к своим традиционным корням «элегантных» кисэн.

Как члены общества, подверженного изменениям, кисэн также участвовали в социальных, экономических и политических движениях. «В Хэджу кисэн участвовали в движении 1907 года, с целью отдать национальный долг стране и выразить свой патриотизм и социальную активность, поддержав независимых активистов» [Lee Insuk, 2010, p. 91]. «В Сувоне 33 кисэн возраста 15−23 лет участвовали в корейском движении за независимость 1919 года, и кисэн Ким Хян Хва получила 6 месяцев тюремного заключения» [Lee Insuk, 2010, p. 92]. В этих политических движениях кисэн высказывались за свои права и стремились быть принятыми в качестве полноценных членов общества. Они хотели показать равенство, получить признание и избавиться от социальной дискриминации. Именно кисэн считают инициаторами феминистических идей и выступлений на территории Корейского полуострова. Однако положительная реакция на кисэн начала формироваться только в конце XX начале XXI веков, до этого бывшие представительницы этой профессии даже после освобождения Кореи предпочитали не распространяться о своей деятельности. Окончательно избавиться от презрительного отношения к ним в XX веке не удалось.